Текст книги "Стена"

Автор книги: Джефф Лонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Он передвинул жумар вперед, ему внезапно захотелось оказаться в человеческом обществе. Но его остановил шепот.

– Хью. – Этот звук, казалось, выдохнула сама пропасть.

Он дернулся в стременах, оглянулся назад, посмотрел вниз.

– Эй! – Его голос раскатился, отдаваясь от камня.

В дыму никого не было. Хватит, подумал он. Хватит твоих игр, подсознание. Но тут снова прозвучало его имя.

– Гласс, – донес воздух. На сей раз стало ясно, что кричали далеко вверху. – Гласс!

С несколько большим облегчением, нежели было прилично, он понял, что его окликал Огастин.

Американские альпинисты не пользуются йодлем. Но Хью этот способ общения понравился, когда он во время похода по прибрежным скалам в Таиланде оказался в обществе австрийцев. При должном исполнении твой голос разносится на несколько миль. Поэтому сейчас он освободил лицо от повязок и выдал трель – ничего похожего на настоящее тирольское пение, без намека на музыкальность, одни лишь переливы тона: йо-ла-ли-йо!

После этого он снова двинулся в путь. Пора уносить задницу. При каждом упоре на жумар веревка дергалась.

Наконец он добрался до Огастина. От якоря уходила тонкая непривлекательная трещина, скрывающаяся в коричневом, как чай, смоге. Именно до этого места Огастин и мальчик сумели добраться перед тем, как Джошуа устроил внизу Апокалипсис.

– Дошли. Вот и прекрасно, – сказал Огастин.

Его лицо было черным, как у шахтера из угольной шахты. Рот был завязан разорванной рубашкой, трепетавшей, как меха. Он старался не выказывать нетерпения, но оно так и бросалось в глаза и из его готовности, и из того, в каком состоянии находилась страховочная сбруя, охватывавшая его грудь.

К своему великому неудовольствию, Хью никак не мог подавить кашель. От этого он ощущал себя ни на что не годным больным стариком. Но тут закашлялся Огастин, и Хью немного успокоился. Они оба были придавлены лапой Эль-Кэпа, одинаково уязвимы, одинаково ничтожны.

– Пришлось затратить больше времени, чем я рассчитывал, – сказал Хью. – Некоторые узлы распустились. Надо было переделать часть якорей. Кое-где пришлось заново связывать веревки.

Ничего этого он не собирался говорить. Но он почувствовал себя задетым тоном Огастина да и своей собственной медлительностью. Тем более что игра еще не дошла до той стадии, когда можно было бы попытаться прикрыться своим возрастом или слабостью. Поэтому он даже вложил в свой тон нечто вроде обиды.

Конечно, они с Огастином шли в одной связке. Они могли бы даже быстро сдружиться. Но за достаточно долгую жизнь, проведенную среди грубых работяг, солдат, подрядчиков, арабов – и особенно других альпинистов! – он твердо усвоил, что следует всегда заботиться о своей автономии.

Он шел в одной связке с незнакомым напарником, по незнакомому маршруту и даже не имел карты. Следовало учитывать, что между ними где-то наверху может произойдет столкновение, – это было вовсе не исключено, учитывая нервную бессонницу Огастина, смерть, которую им, по всей видимости, предстояло найти в конце пути, и угнетающее действие дыма, – в этом случае Хью должен был сохранить возможность принимать собственные решения и идти собственным путем. А для этого было необходимо с самого начала не уступать ни единого дюйма.

Впрочем, Огастин не стал упрекать своего спутника.

– Вот и хорошо, – сказал он. – Я видел все это.

– Что же именно?

Хью намеренно не спрашивал ни о чем конкретном. В частности, видел ли Огастин какое-то человекоподобное существо, имеющее ладони и ступни и бегающее вниз головой по стенам. Он не торопился выставлять напоказ шутки своего воображения.

– Погрызенные веревки, – сказал Огастин. – Слабые якоря. Распускающиеся узлы. В мелочах – все зло. Мы должны следить за собой.

Хью немного расслабился, но одновременно и насторожился вновь. Огастин соглашался с требованием соблюдать осторожность. Но с другой стороны, если он сам обратил на это внимание, то почему не затянул узлы и не подбил крючья? Неужели он настолько небрежен? А что, если он не стал поправлять «мелочи» только для того, чтобы посмотреть, как с ними справится Хью?

Огастин поднял моток репшнура и показал Хью место, где оплетка была прогрызена до самой сердцевины.

Обитатели трещин проголодались. Пожар, который устроил Джошуа, разорил всю экосистему. Это место сейчас все равно что открытая рана.

Это в значительной степени помогло разгадать тайну. Они путешествовали среди сонмов голодающих животных. Вторгались в рану. Им действительно следовало соблюдать большую осторожность.

Хью оглянулся назад, вдоль полого уходившей вниз веревки, ведущей к Архипелагу, и почти явственно почувствовал, как развязываются узлы, как якоря выползают из камня, чуть ли не увидел животных, крадущихся за ними в поисках хотя бы крошки съестного. Даже сейчас, когда они висели здесь в стременах, мост, связывающий их с Анасази, разваливался на части, обращаясь чуть ли не в дым.

– Сколько еще подъемов осталось до Глаза? – спросил Хью.

– Несколько. Немного.

Хью мог бы вспылить, сказать: ты сам не знаешь, куда идешь, – но для него все это по большому счету не имело значения. Огастин окинул взглядом трещину.

– Вы не возражаете?

Хью взялся за веревку, быстро осмотрел крепление страховки. Уперся ногами в стену.

– Можете идти.

Огастин поднял руки, вытянулся и принялся исследовать трещину. Она не поддавалась ему. Ее размер годился для пальцев поменьше – женских пальцев. Огастин попытался всунуть пальцы в трещину, у него ничего не получилось. Поняв, что по трещине не пройти, он обернулся к Хью, чтобы предупредить его.

– Похоже, здесь мы задержимся, – пробормотал он, вворачивая в щель винтовой крюк.

Именно тогда Хью рассмотрел, что Огастин носит на запястье, и понял, о чем хотел предупредить его Льюис. В обычных обстоятельствах он решил бы, что этот браслет сделан из переплетенных ниток или бечевки. Альпинисты по возвращении из экспедиций носили самые разные амулеты. Но это было нечто другое.

Браслет был сделан из человеческих волос, из любовно сплетенных длинных белокурых локонов, выцветших почти добела на солнце, которое представлялось сейчас только воспоминанием. Хью сразу понял, кому принадлежали эти волосы. Теперь ему было неясно лишь, когда и как Огастин срезал этот локон с ее головы: у спящей или бодрствующей, с разрешения или без спроса?

18

Они вышли к зоне, где начинался лабиринт трещин. Каждая из них уходила в дым, а у скалолазов не было никакой возможностей понять, какая из них ведет в нужном направлении. Судя по всему, здесь предстояло потерять немало драгоценных часов.

Хью должен был подстраиваться под Огастина, который, как ему казалось, был прекрасным скалолазом. Но вероятно, из-за поспешности и усталости он действовал очень неловко. Его руки срывались с зацепов. Ноги ударялись о скалу. Наверно, он не зря славился как замечательный спасатель, но не имел никакого дарования к поиску нужного пути, а немногочисленные следы, которые могли оставить за собой проходившие здесь женщины, были спрятаны под слоем копоти. Когда выяснилось, что трещина ведет не туда, Огастин попробовал вторую, затем третью, и каждый раз после подъема ему приходилось спускаться, кропотливо снимая расставленную страховку.

– Такое впечатление, что они не подпускают меня, – сказал он после очередной попытки.

Их положение действительно не порождало оптимизма. Огастин сначала безуспешно попробовал добраться сюда черным ходом с вершины, а теперь выяснялось, что и могучая парадная дверь тоже, вероятно, заперта. Чем ближе они подбирались к пропавшим женщинам, тем сложнее становился путь.

– Мы пробьемся, – сказал Хью. Он уповал на свою записную книжку в кожаном переплете, куда по старой привычке записывал подробности последнего подъема. – Но для таких вещей требуется время.

– У Анди нет времени, – ответил Огастин и, не дав себе ни минуты, чтобы перевести дух, кинулся на штурм следующей трещины.

Когда он вернулся с четвертой обманной трещины, было потеряно уже пять часов, и Огастин начал всерьез психовать. Больше всего он терзался тем, что возлюбленная пошла на такой риск.

– О чем она думала? – сокрушался он. – Давно уже следовало понять, что они пытаются прыгнуть намного выше собственных голов.

– Но ведь они добрались сюда, – ответил Хью. – А вершина находилась совсем рядом.

– Вершина… – злобно бросил Огастин.

– Мы смотрим на солнце, и порой оно ослепляет нас, – сказал Хью, которому нынешняя хмарь еще сильнее портила настроение. – Сами знаете, как это бывает.

Он был удручен массовым помешательством, первой жертвой которого оказался Льюис, а теперь Огастин. Сильные мужики, одинокие скитальцы больших стен завидовали безрассудному порыву трех женщин. Без сомнения, для них это было формой проявления сожаления о своих потерях, но к нему примешивалась и некоторая зависть. А помимо этого имела место и подспудная ревность, как будто женщины нарушили некую установленную для них границу.

– Ей было совершенно нечего делать с ними.

– Мы живем в свободной стране, – возразил Хью.

– В ее поступках даже и не пахло свободой. Они попросту промыли ей мозги.

Хью промолчал. Огастина, по крайней мере в его нынешнем состоянии, нельзя было отнести к числу тех, чьи слова следовало непременно принимать во внимание.

– Они были ведьмами, – продолжал Огастин. – Кьюба и Кэсси. В особенности Кьюба.

– А разве это не общее свойство всех альпинистов? – спросил Хью. – Мы все по уши сидим в магии. Гудини был щенком по сравнению с нами. Такое место все мы, если не считать художников, занимаем в большой схеме.

– Самые настоящие ведьмы, – возразил Огастин. – Те самые, которые варят зелья. Они постоянно что-то мешали в горшках, или ставили бродить какие-нибудь пюре, или собирали грибы. Всегда тайны, всегда какая-то чертовщина. Кьюба особенно. Она говорила, что ее мать была cuarandera. <sup>[25]25
  Знахарка (исп.).


[Закрыть]</sup> Может быть, это даже правда – она приехала издалека. Родители стали el Norte, <sup>[26]26
  Здесь: североамериканцы (исп.).


[Закрыть]</sup> когда она была еще маленькой.

С одной стороны, все это не должно было иметь ровно никакого значения для Хью, висевшего на стременах над бездной. И все же эти бредни насчет cuarandera, как ни странно, казались ему очень важными, и не только для Огастина, но и всего их восхождения. Это являлось недостающим звеном, а может быть, необходимой опорой.

– Она увлекалась шаманизмом?

– У нас в Арканзасе таких называют бабками. Это знахарки и повитухи. Некоторые из них возятся со змеями и говорят по-змеиному.

Значит, мальчик с юга, сказал себе Хью, наконец-то поняв, почему Огастин говорит с таким редко встречающимся акцентом. Он представил себе Энди из Мэйберри, жаркое душное лето и малыша с рогаткой. Возможно, все происходило совсем не так, но он не мог представить себе иного пути, который мог бы привести Опи <sup>[27]27
  Энди, Опи – персонажи комедийного сериала «Энди Гриффин шоу» (США).


[Закрыть]</sup> в Долину гигантов.

– Эта Кьюба, о которой вы говорите… – сказал Хью. – Такое впечатление, будто она пристрастилась ко всяким дерьмовым суевериям, которые любят многие альпинисты. Отправляются на большие и малые высоты и выдумывают всякую ерунду, которая их будто бы обновляет.

– Она не только изобретала. Она дурила им головы. Ей хотелось заиметь последователей.

– Так это было чем-то вроде культа?

– Какой там культ, их можно было по пальцам пересчитать, – ответил Огастин. – Но в ней было нечто такое, что они хотели увидеть, загадка вроде тех, что задавал Сфинкс. Такое, что мимо нее было трудно пройти и не прилипнуть. Так она и зацепила Анди – зацепила и привязала к себе. Они пили чай из ядовитого плюща, чтобы приучить организм к яду. Они постились до судорог. Они занимались йогой в грязи и распевали мантры на рассвете. Ну и все такое.

– Горный мистицизм, – заметил Хью.

На определенном этапе им баловались чуть ли не все серьезные альпинисты. Он сам подростком становился под холодный душ в полной темноте и подолгу учился завязывать узлы одной рукой. Где-то он прочитал или услышал, что так поступали великие британские и немецкие альпинисты. Они с Льюисом зимой подолгу ходили, держа в голых руках комья снега, чтобы закаляться для зимних восхождений, таскали на себе набитые кирпичами рюкзаки, весившие столько же, сколько они сами, – тоже для тренировки. Практикуясь в скалолазании, они спорили том, что лучше, дзен или тантризм, давали клятвы на крови и устраивали настоящие тантрические сеансы с Рэйчел и Энни перед серьезными восхождениями. И конечно же, брехали на луну. Да, чушь собачья, но ведь невинная чушь, стадия развития, и только.

– У Кьюбы разболелся зуб, – продолжал Огастин. – Она заставила Анди выдернуть его обычными плоскогубцами, прямо на автостоянке в Лагере-четыре.

Хью нахмурился.

– Плоскогубцами?

– Это было нечто вроде обряда посвящения. Кровавый ритуал. Вы только подумайте! Она заставила Анди причинить ей боль, чтобы, как она говорила, освободить ее. Она дала ей силу. – Огастин никак не мог остановиться. – Кэсси забеременела. Кьюба напоила ее отваром трав и грибов и вызвала выкидыш. То, что вышло, они захоронили на вершине горы. Вы имели в виду эту мистику?

– Они делали такое? – немного помолчав, спросил Хью.

– Анди очень уязвима. Она хрупкая. Ее легко сломать. Вы слышали, что случилось с ее братом и со мной.

Этот вопрос не застал Хью врасплох.

– Так, краем уха. Меня это, в общем-то, никак не касалось.

– Но вы пошли со мной в одной связке, верно? Это вас касается целиком и полностью.

– Да, я пошел с вами. И это должно послужить вам ответом на все вопросы.

Может быть, и должно было, но не послужило. Огастин отвык от доверия. Прежде всего, по-видимому, он сам не доверял себе. Случившаяся трагедия выедала его изнутри. Патагония оказалась для него самым настоящим раком. Он встретился взглядом с Хью; был он виновен или нет, но в его глазах светилась одержимость.

– После моего возвращения с Серро-Торре Анди никак не могла прийти в себя, – сказал он. – Она не знала, что думать, кому верить, к кому повернуться. Я и сам находился в черт-те каком состоянии. Не знал, что сказать. Я сожалею? Я угробил твоего старшего брата во время пурги, а сам остался жив, вот ведь облом какой – так, что ли, я должен был говорить? А ведь были самые разные слухи. Вы слышали разговоры о людоедстве?

Ранен в самое сердце, сказал себе Хью. У него уже мелькала мысль, что, вероятно, трагедия в Патагонии и явилась причиной перехода Огастина к спасательной работе. Версия епитимий это вполне объясняла. Льюис был прав. Чувство вины как причина болезни.

– Наплевать на слухи. Жизнь без них не обходится, – сказал он. – Такова людская природа. А самые гадости начинают говорить как раз тогда, когда тебе хуже всего. Уж я-то знаю. Но по большому счету все это чушь собачья.

Огастин бросил на него взгляд, в котором сверкнула чуть ли не надежда. Но тут же свет в его глазах померк. Он снова отвернулся и ткнул пальцем в дым.

– Я ее не виню. Анди слышала все… все это. Она не могла пережить это горе без посторонней помощи, и Кьюба взялась опекать ее. А мне оставалось только смотреть, как Анди втягивается на эту страшную орбиту. Я уговаривал ее, но она лишь еще больше отдалялась. Это не было ненавистью. Она никогда не ненавидела меня, и это было хуже всего. Ей было тяжело меня видеть. Словно я умер вместе с остальными, на Серро-Торре, а потом вернулся, и она не может придумать, как избавиться от моего призрака. По крайней мере, так мне иногда казалось.

– Что вы призрак? – фыркнул Хью. – На меня вы производите впечатление вполне реального.

– Глупость, я и сам знаю. – Огастин повесил голову. – Как бы там ни было, это случилось.

– Восхождение троянок?

– Они стремились опередить время. – Огастин выдернул штырь крюка из обманной трещины. – Но на самом деле им хотелось показать всем миру, что они хотя и бабы, но не уступят ни одному коню с яйцами. Я ей говорил, в смысле Анди, что Капитан вовсе не средняя школа. Это настоящая жизнь. Люди, не имеющие своей воли, не ходят новыми маршрутами вроде этого. Но Кьюба всегда нашептывала ей в другое ухо совсем другие вещи.

Хью внезапно почувствовал, что эта история все сильнее и сильнее гнетет его. Она никуда их не приведет. У Огастина были серьезные проблемы, а у кого их не было? Но он взрослый человек, а жизнь, как он сам сказал, это действительность. Хью никогда не считал, что годится в священники. Он не обладал мудростью, которая помогала бы преодолевать трудности, не мог даровать отпущение грехов.

– Вы хотите, чтобы теперь попробовал я? – спокойно спросил он.

Огастин скорчил гримасу, как будто собирался молить о пощаде. Сняв с плеч ремни и пояс со снаряжением, он протянул напарнику.

– Из меня нынче дерьмовый скалолаз, – сказал он. – Постарайтесь вытащить нас наверх.

19

Хью нацепил на себя снаряжение и сосредоточил мысли на скале. В течение минувших пяти часов, пока Огастин раз за разом скрывался в дыму и возвращался ни с чем, он пытался разгадать беспорядочно разбегающиеся трещины.

Дым, конечно, сильно ограничивал видимость. Но он был почти уверен, что даже в ясный день для прохождения этого маршрута требовалось больше, нежели простое умение и сила. Три женщины играли здесь в шахматы на вертикальной доске, изобретая гамбиты, придумывая ходы, которые позволили им пробраться через эти трещины. Они шли вперед, не отступая. Так они шаг за шагом пробрались через этот лабиринт. Женский лабиринт. Где-то в этом должен быть спрятан ключ.

Хью двинулся было по одной из трещин, но почти сразу же вернулся назад. Он не мог объяснить причины. Почему-то она показалась ему неподходящей и не использовавшейся прежде. Кроме каких-то очевидных признаков он искал некие незримые следы присутствия женщин. Одна из них – он не знал, какая именно, – смогла решить эту головоломку. С ней ему и предстояло мысленно протанцевать.

Он сунулся было вдоль еще одной трещины, но отказался и от этого намерения. Трещины заманивали на ложный путь. Забудь о нормальном поведении, приказал он себе. Ты должен почувствовать настоящий путь.

Подчинившись какому-то неясному порыву, он направился влево, туда, где поблизости имелась небольшая выпуклость, закрывавшая дальнейший обзор. На противоположной стороне бугра обнаружилась довольно узкая вертикальная полоса «гвоздей», или, как еще называли эти мелкие выступы на камне, «куриных голов». Они были сильно скругленными, изъеденными погодой; редко какой из этих выступов превышал по размеру панцирь краба-мечехвоста. Но их полоса вела вверх. И еще что-то подсказывало Хью, что к этой дороге не следует подходить с традиционными мерками. Для ее прохождения потребуются упорство, и нелинейная логика, и большое изящество. Перед его мысленным взором возник образ балерины со стальными пальцами.

Хью стиснул ладонью первую «куриную голову» и не без труда нашел упор для пальца ноги. Затем дотянулся до следующего выступа, и следующего, и следующего, поднимаясь в неведомую высь. Поле его зрения невероятно сузилось. Расходящаяся во все стороны стена с ее заманивающими ложными путями и сходящимися непреодолимыми углами как бы исчезла. Остался единственный туннель, ведущий сквозь дым.

Лезть по «гвоздям» было совсем не трудно. Из них получилась вполне приличная природная лестница. Трудности были со страховкой. Он попытался надеть зеленую ленту на один из выступов, но петля сразу соскользнула, и лента, трепыхаясь, упорхнула в бездну. После этого Хью решил, что не следует тратить попусту ремни и карабины для создания иллюзии безопасности. Он просто лез вверх – без спешки и волнения.

С каждым движением ему становилось все яснее, насколько серьезный выбор он сделал. Если он ошибся, то вернуться туда, откуда он начал подъем, будет невозможно. Он склонил голову и посмотрел под ноги – «куриные головки», прямо-таки бросавшиеся в глаза, когда смотришь на них впрямую, разглядеть не удалось. След обрывался прямо под ногами.

Неожиданно Хью ощутил дрожь в колене. У медиков эта неприятность носила название «тетанус». Альпинисты говорили: посидел за швейной машинкой. Если не взять дрожь под контроль, можно запросто слететь со стены. Успокойся! – приказал он себе. Не столько колену, сколько рассудку. Дай ноге расслабиться. Он набрал в грудь воздуха, потом выдохнул. Дрожь прекратилась.

Он продолжал вальсировать – вероятно, с духом прошедшей здесь альпинистки, – уже не имея выбора. Он забрался уже на сто футов, и теперь не могло быть и речи о том, что Огастин удержит его, если он сорвется. В случае падения веревка позволит ему пролететь двести футов и импульс будет измеряться в тоннах. Огастин силен, но такой рывок не сдержит ни один богатырь. Хью выше л на участок, где ошибки караются смертью. Он танцевал в паре с погибшей женщиной и не имел никакого выбора, кроме как идти туда, куда она его вела.

Словно в награду за добросовестность, камень прорезала трещина.

Хью всадил в нее закладку, пропустил через карабин веревку и почувствовал, как отлегло от сердца. Подтянувшись, он для большей надежности вложил поодаль от первой еще одну закладку, после чего снова двинулся вверх. Чуть дальше он натолкнулся на просвечивавший сквозь желтовато-коричневую сажу отпечаток, оставленный рукой, натертой магнезией, – на сей раз совершенно реальный. У него больше не оставалось сомнений: женщина прошла именно здесь.

Отпечатки походили на негатив фотоснимка, белые пятна на черном фоне. Хью приложил свою ладонь поверх руки призрака, и его длинные пальцы и обмотанная пластырем ладонь полностью накрыли след.

Он был не в состоянии полностью копировать ее движения. Женщина дотягивалась не так далеко, как он, зато обладала большей гибкостью, а потому использовала совершенно иной стиль скалолазания. К этой стадии восхождения, после семи или восьми, а то и девяти дней, проведенных впроголодь, она, вероятно, весила не больше половины его веса, составлявшего сто семьдесят фунтов. И была более чем вдвое моложе – если судить по той девушке, труп которой он нашел в лесу. Такого же возраста, как и Энни при их первой встрече.

Чтобы справиться с ее танцем, Хью пришлось пустить в ход все свои самые главные хитрости. Она, кем бы она ни была, заслуживала самого высокого восхищения. Чтобы не отставать от этой незнакомой ему женщины, он должен был напрягать все свои силы. Это походило на преследование. Он шел за женщиной буквально по пятам.

– Двадцать футов, – донесся до него снизу голос Огастина. Значит, веревка почти закончилась.

Хью приступил к поиску места для отдыха, и тут же оно вырисовалось перед ним, появившись из дыма, – выступ, ширина которого только-только позволяла поставить ногу боком. На уровне плеча в трещине обнаружились небольшие царапины – несомненно, следы от якоря, устроенного там женщиной. Вставив в те же места два якоря на распорных болтах и ввернув рядом еще и винтовой якорь, он привязался и крикнул Огастину, чтобы тот начал подъем.

Пока Огастин поднимался по основной веревке, Хью поднял на второй их мешок со снаряжением. Он весил фунтов пятьдесят, а то и меньше. Зато этот небольшой груз должен был обеспечить их жизнь на достаточно долгий срок. Четыре галлона воды, пищевые концентраты и бивачное оборудование. Могло показаться, что они взяли всего с избытком, но ведь закон Мэрфи <sup>[28]28
  Закон Мэрфи – универсальный псевдофилософский принцип, состоящий в том, что если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается. Назван в честь капитана ВВС США Эда Мэрфи: его высказывание о том, что если возможно допустить хоть какую-то ошибку, то техники обязательно ее допустят, быстро разошлось по всем вооруженным силам.


[Закрыть]</sup> проявляется в самое неподходящее время…

Сквозь смог донесся кашель Огастина. Так мог бы кашлять больной в смертельной стадии туберкулеза. Материализовавшись из дыма, молодой альпинист сразу остановился, чтобы отдохнуть и отдышаться.

– Будь я проклят! – восхищенно сказал он, глядя на Хью и крепко держась за «куриные головы».

От этих слов Хью сразу почувствовал себя намного лучше. Все снова походило на добрые старые дни, и он вновь превратился в того Гарпуна, которому предстояло поразить Великого Белого кита.

– Я уже подумал было, что мы их потеряли, – признался он. – А оказалось, что они просто прятались от нас.

Он не стал уточнять, что уловил в обращенном к нему возгласе Огастина также и восхищенную похвалу «ведьмам», прошедшим здесь несколько дней тому назад.

Огастин всмотрелся в мутную пелену, наглухо скрывавшую все, что находилось выше.

– Все еще никаких признаков Глаза. А ведь он должен быть совсем близко.

– Уже поздно, – отозвался Хью.

– Мы в прекрасной форме, – мгновенно возразил Огастин. – И до вечера еще далеко.

– Мы весь день изо всех сил нажимали на педали, – спокойно, но твердо сказал Хью. – Посмотрите-ка на солнце.

Шар металлического цвета уже прокатился по всему небу и прикоснулся нижним краем к затянутому дымом каменному форштевню.

– Мы не вернемся, – предупредил его Огастин.

– Давайте проверим, как дела у остальных, – сменил тему Хью.

– Каких еще остальных?

– Наших спутников, – пояснил Хью. – Мне нужно убедиться, что они благополучно спустились – если уже спустились.

– А-а, – протянул Огастин. – Вы правы.

Он вынул рацию. Свое радиомолчание он объяснял необходимостью экономить заряд батареек, но Хью с недавних пор начал опасаться, не скрывалось ли за его поведением просто желание изолироваться. Отсутствие связи означало отсутствие новостей и, что еще важнее, невозможность получить приказ о прекращении восхождения. Хью подумал, что ради спасения своей возлюбленной Огастин готов вступить в драку со всем миром.

Хью услышал, как на вызов ответил женский голос. Потом Огастин плотнее прижал рацию к уху. Он спросил о Льюисе и Джо и бросил Хью: «Все в порядке». Потом спросил, не нашли ли труп у подножия Эль-Кэпа. В рации потрескивали статические разряды.

– Тогда все ясно, – сказал Огастин. – Она все еще здесь.

Женский голос произнес что-то еще.

– Он мне совершенно не нужен, – ответил Огастин. Впрочем, в рации тут же послышался другой голос. – Да, шеф, – сказал Огастин. Чувствовалось, что в нем нарастает нервозность. – Не волнуйтесь, – почти выкрикнул он через минуту. – Мы подходим к ней. Мы уже совсем рядом.

Хью всмотрелся в клубившийся дым. Начало проясняться, но видимость по-прежнему оставалась плохой.

Совсем рядом? Да ведь они понятия не имели, в каком именно месте стены находятся.

Снова заговорил начальник, но Огастин перебил его:

– Это на меня не распространяется. И это мое решение. Я и буду отвечать.

Руководитель спасателей продолжал говорить. Огастин еще сильнее прижал приемник к уху.

– Ответ отрицательный, – сказал он. – Мы не уйдем вниз. Мы почти дошли. Скажите им, чтобы не сомневались. И пусть остаются на месте. Держите их наготове. Нам нужно, чтобы, когда наступит время, они сразу смогли начать действовать.

Невидимый собеседник попытался сказать что-то еще – Хью уловил отзвуки слабого голоса, – но Огастин просто выключил рацию.

– Ну и о чем шла речь? – спросил Хью.

– Наши парни спустились, – сообщил Огастин. – Рейнджеры нашли их на дороге. Они также обшарили весь участок у подножия. Ни одного тела там нет. Я и сказал, что все ясно. Во время пожара Анди смогла забраться вверх по веревке. Она укрылась в Глазу. Она жива.

Может, да, а может, и нет, подумал Хью.

– Они хотят, чтобы мы спустились, я правильно понял?

– Тоже мне, шофера с заднего сиденья! Они никак не очухаются после пожара. Никакие они не рейнджеры.

– А кто же они такие?

– Копы, вот кто. Только и умеют, что указывать, что ты должен делать.

Сложившаяся ситуация не нравилась Хью. Традиционный подход предусматривал обязательное обсуждение различных вариантов действий, в число которых непременно входило и отступление. Но в непрерывных бросках Огастина на стену не было ничего традиционного. Он хотел во что бы то ни стало сломить оборону Стены троянок, и Хью знал это еще в тот момент, когда согласился отправиться сюда, покинув знакомую, безопасную Анасази.

Огастин молча смотрел на него. Он не мог добраться туда в одиночку и отлично понимал это. Хью рассматривал завесу, прятавшую от них загадочную страну, и тоже молчал, сознательно решив немного помучить напарника.

– Ладно, ведите, – нарушил он затянувшееся молчание.

Они пойдут дальше.

– Если честно, – сказал, немного помявшись, Огастин, – вы, пожалуй, лучше меня понимаете стену.

Хью заставил себя сохранить бесстрастное выражение лица. Хотя эту реплику можно было с полным правом назвать моментом истины. Огастин согласился подчиниться. Он признал, что восхождение оказалось для него не по силам и что ему требовалось больше помощи, чем он рассчитывал. Прикоснувшись к «куриным головам», Огастин понял, что сам не сумел бы сделать того, на что оказался способен хладнокровный Хью. И теперь он хотел использовать Хью вместо ружья-линемета – чтобы напарник затащил его наверх. Накануне он точно так же воспользовался юным Джо.

Это выходило за рамки намерений Хью. Он пошел с этим парнем, чтобы стать его помощником, а не сыграть роль Бога. Он соглашался быть пассажиром, а не капитаном. В конце концов, это Огастин пытался противоборствовать своей карме, а вовсе не он. И все же он шел все дальше и дальше на звук песни сирены, заманивавшей его мечтами и едва уловимым шепотом.

В последние часы он начал не на шутку сомневаться в том, что его выход в лесу прямо к месту гибели девушки был случайным ничуть не в большей степени, чем пожар, устроенный Джошуа. Он много думал обо всем этом. В цепочку событий снизалось столько совпадений, что называть все это случайностью уже язык не поворачивался. Возможно, что-то воздвигалось на дороге Льюиса, а может быть, бедствия преследовали Огастина. Конечно, Хью не верил в это так уж безоговорочно. И все же с этим восхождением была связана какая-то большая тайна. Чем выше он забирался, тем плотнее спутывались и пересекались траектории событий. Пока что он не мог усмотреть в этой путанице никакого цельного узора и не видел точки, в которой должны были сойтись все траектории. Возможность разобраться в этом могла появиться лишь в том случае, если он продолжит восхождение.

Хью взял у Огастина опояску со снаряжением.

– Ладно, – сказал он. – До поры до времени.

Он включился в гонку, хотя она была уже совсем не той, в которой он стартовал. И Огастин уже не вел в одиночку свое соревнование с Эль-Кэпом. С этой ерундой было покончено. Глаз Циклопа и холодный безмолвный лагерь – где бы он ни находился – представляли собой лишь достопримечательности пути.

С этой минуты Хью был обречен пройти дорогу до конца. Именно ему предстояло найти выход из пропасти. Если он сможет это сделать и добраться до вершины, то дым расступится, откроется дно долины и он, конечно же, сможет прочитать на нем свою судьбу.