Текст книги "Духовное просветление: прескверная штука (ЛП)"

Автор книги: Джед МакКенна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Если бы на каждый вопрос своих студентов я старался предоставить углубленный ответ, это занимало бы полный рабочий день. Я этого не делаю. Я даже не очень-то внимательно читаю их письма – лишь настолько, чтобы ухватить смысл. Так же я поступаю при личном общении. Простой факт в том, что если на свете существуют миллионы вопросов, то есть всего сотня, или около того, ответов. Моя работа состоит не в том, чтобы отвечать на поставленные вопросы прямо, и я редко это делаю. По иронии, студенты совсем не умеют задавать вопросы, и если бы я просто отвечал на те вопросы, на которые они хотели бы получить ответ, это привело бы к ещё более глубокому увязанию в их ложных верованиях.

Вот почему может показаться, что я никогда не отвечаю прямо на прямой вопрос. Вместо этого я использую вопрос, или же первые несколько слов вопроса, чтобы установить, что студенту необходимо услышать в данный момент. Студент и понятия не имеет, что ему необходимо услышать, но я-то точно знаю это, потому что я смотрю с высоты, позволяющей увидеть, где конкретно он находится, где он хотел бы находиться, и куда ему надо двигаться, чтобы попасть туда. Для меня это совершенно ясно, но из-за того, что студент не может взглянуть сверху, он не может эффективно выстроить свой курс. В этом и состоит роль учителя, иначе всякий мог бы просто взять книжку и, как выразилась Джолин, бам!

Студент просит рыбу, я даю ему червяка. Может, червяк и не взволнует его, но только так всё это работает. На этом пути ты дерёшься за каждый шаг. Никто не может помочь или сделать это за тебя. По-другому быть не может.

Обычно я отвечаю на вопросы, присланные по электронной почте, вопросом, или ссылаюсь на ресурс, который может помочь студенту более полно раскрыть свой вопрос, что часто ведёт к разрешению. Например, в вопросе может упоминаться Гитлер. Когда в вопросе появляется Гитлер, обычно это означает, что спрашивающий борется с концепциями о добре и зле. Когда Гитлер и Бог появляются в одном и том же вопросе, значит, любовь Бога не может примириться со всеми ужасами и страданиями на земле. Почти в самом сердце конфликта лежит то, что всю жизнь нам говорили, что Бог есть только любовь. Конечно, это лишь половина Бога, или треть, но здесь вообще дело не в Боге. В этом случае я могу посоветовать человеку просмотреть версию "Махабхараты" Питера Брука и уделить особое внимание многим обличьям Кришны, а в особенности личное вступление Питера Брука к одной из серий, где он упоминает о кажущемся небожественном поведении Кришны и колко спрашивает зрителя: "Кто будет судить?"

Посылая студентов в этом направлении, я надеюсь, что они смогут расширить своё ограниченное определение Бога. Кришна жульничает, лжёт, убивает и проявляет трусость на протяжении всего великого фильма, и тому, кто привык думать о Боге, как о приятном весёлом парне, будет нелегко это воспринять. Кришна, однако, не бог любви или света – он представляет целостность, и в нём можно найти все качества. Бог любви и доброты может быть лишь одним аспектом Бога, определяемого, как абсолют. Кришна это персонификация абсолюта, и если вы исключите из него приставучего ребёнка, или маньяка убийцу, или мучителя котят из-за своей нежной чувствительности, тогда вы определите его как что-то конечное, ограниченное, и нам придётся придумывать новое имя для абсолюта. Но куда более интересная тема снова приводит нас к вдохновенному вопросу Питера Брука "Кто будет судить?". Этим вопросом не столько уничтожается определение Бога, сколько определение собственного места во вселенной – собственных отношений с абсолютом. Это важный шаг в понимании того, что это всё едино, или, точнее, это важный шаг в сторону от убеждения, что это не так.

Я бы объяснил студенту, задающему оригинальный вопрос, что нет никакой спешки, что необходимо потратить время, чтобы его мысли обрели полноту. Я предложил бы ему развить своё понимание, написав для меня эссе, где попытался бы сам ответить на свой вопрос. Но предупредил бы его, что он должен быть очень внимательным, переписывая снова и снова до тех пор, пока не выйдет в точности так, как он хочет, прежде чем отослать мне.

Но я бы никогда не увидел этого эссе, поскольку такой уровень исследования не оставляет и следа от первоначального вопроса. Оскар Уайльд писал: "Все мысли аморальны. И в этом суть уничтожения. Если вы думаете о чём-нибудь, вы убиваете это. Ничто не выживает, будучи осмыслено". Он мог иметь в виду, что ложь существует только в тени. Освещение интеллектом "убивает" её, открывая, что там ничего не было с самого начала. Так же, как свет разгоняет тьму, внимательное исследование разгоняет иллюзию.

Спор о свободной воле против предопределённости представляет прекрасный пример такого процесса обучения. Студентов сбивает с толку этот вопрос, потому что они фокусируются на ответе, в то время как всё их внимание должно оставаться на самом вопросе. "Оставайтесь с вопросом, – говорю я им. – Не беспокойтесь об ответе, просто поставьте правильно вопрос. Изучайте свои предположения." Довольно скоро сам вопрос уничтожается, и, вместе с ним, многие слои иллюзии.

Студенты, по вполне понятным причинам, желают углубить своё понимание, но роль учителя – двигать их вперёд, а не позволять стоять на месте, углубляясь куда-то. Само-реализация это не приобретение, но избавление. Для пробуждения годна только та конструкция, которая способствует разрушению.

Часто я вообще не отвечаю на присланные мне письма, так как ясно видно, что их написание было самим процессом, и что никакого ответа не требуется. Меня использовали в качестве принимающей мишени в процессе автолизиса, где моя роль заключалась в том, чтобы существовать, как идеал в голове студента. Это может быть очень интенсивным и ускоренным процессом. Довольно часто кто-нибудь присылает мне сообщение каждый день, извиняясь за присланное вчера, недоумевая, как он мог быть таким глупым, и с энтузиазмом делясь обнаруженным новым уровнем понимания, который, если всё идёт как надо, станет источником завтрашнего недоумения.

Однако, просмотр сообщений требует времени, и я могу проработать лишь три-четыре за час. Этим утром я смог ответить на дюжину посланий, пока не слишком утомился. Я выключил компьютер и вышел из кабинета, наткнувшись прямо на попу Джолин.

– О! Привет попа Джолин, – сказал я остроумно.

Она повернулась и взглянула на меня снизу вверх.

– О, привет! Я не думала, что вы здесь. Было так тихо.

Она стояла на четвереньках, с ведром и щёткой, и скребла дубовый пол в главном коридоре наверху. Почти все полы были ещё мокрые, поэтому не было смысла пытаться пройти. Я шлёпнулся на пол, опёршись спиной о стену. Мне нравится смотреть, как другие работают.

– Ну, как идут дела? – спросил я.

– Замечательно! – воскликнула она бурно. – Я была в библиотеке и прочла аллегорию пещеры Платона и несколько комментариев к ней. Я много думаю о том, знаете, о чём мы говорили.

– И это было…?

– Ох, ээ, разница между мистицизмом и просветлением.

Говоря это, она прекратила работу. Я указал на невымытую часть пола и сказал:

– Не в моих полномочиях разрешать перерыв.

Она хихикнула и продолжила скрести.

– Интересно, зачем это мы с тобой обсуждали разницу между просветлением и мистицизмом, – промолвил я.

– Ну, – она стала объяснять, – мы говорили о Ямомото роши и платоновском кино…

– Да, всё это я помню. Я просто не могу вспомнить, почему я решил, что это подходящая для тебя тема.

– Дзен…

– Ахххх…. Дзен.

– Мы говорили о разнице между дзен, продающим книги, и дзен, который ведёт к просветлению…

– Чёрт, – воскликнул я, – это очень интересная тема. И к чему мы пришли?

– Ну, мы говорили о платоновском кино и о разнице между…

– Просветлением и мистицизмом.

– Да, верно, потому что я думаю, что вы говорили… пытались показать мне, что все те книги, которые я читала о дзен…

– Значит, дзен, который продаёт книги, это мистицизм, а реальный дзен это просветление?

– Мм, не знаю… – она задумалась. – То есть, да, реальный дзен это просветление, так ведь? Да, я знаю это. Но я не знаю, дзен, который продаёт книги, имеет дело с мистицизмом, или просто, знаете, с продажей книг. Мне кажется, я здесь немного недодумала.

– А о кино ты додумала?

Она оживилась.

– Да! И я знаю ответ! Мистики остаются в театре, но театр не является чем-то окончательным, предельным. Просветление это не театр. Если ты хочешь стать просветлённым, ты должен пройти по узкому проходу к выходу на солнечный свет и совсем покинуть театр!

– Покинуть театр, – я задумчиво посмотрел на неё, – это интересно. Значит, все сидят и смотрят фильм…

– Коровы! – выпалила она. – Вот что произошло со мной в церкви! Я перестала верить, что кино это реальность. В тот момент я сбросила связывавшие меня цепи, встала и увидела, что люди, которых я знаю, всё ещё сидят там… как вы сказали. Но вы, наверно, уже давно не перечитывали пещеру Платона, потому что ваша версия намного интереснее.

Она вновь перестала скрести пол.

– Может, это платоновская версия намного интереснее. Продолжай скрести, – сказал я, и она продолжила. – Да, я уже давненько не перечитывал её. Значит, говоришь, мистики в театре?

– Да, – сказала она, – но остальной театр тоже не является реальностью, это просто другая часть всей этой фальшивки. Она более реальна, чем фильм, но всё же, ещё не вполне реальна.

– И мистики знают об этом?

На это она не стала выпаливать ответ, продолжая лишь делать щёткой небольшие круговые движения. Сначала мне показалось, что она что-то бубнит про себя, но потом я понял, что она хмыкает.

– Нееет, – протянула она успокоившимся тоном, словно только что раскрыла тайный заговор. – Не знают. В этом всё и дело, ведь так? Они немного более пробуждены, но всё-таки не вполне, потому что они думают, что они полностью пробуждены, тогда как всё ещё находятся в театре… и свет на экране… свет из проектора это ещё не настоящий источник света, это лишь крохотная искорка настоящего света – солнца… вот что я прочитала. Люди, которые закованы в цепи и которые смотрят фильм, как будто спят, даже если не знают об этом, но так же спят и те, которые уже не прикованы… Да, как я! И может быть мистики это самые пробуждённые из всех, или может быть, тот кто больше всех мистик – больше всех пробуждён… Но если бы они знали о солнце, о том, что свет из проектора это всего лишь маленькая искорка, они тогда бы не были в театре, они бы вышли вон, значит, они тоже не знают. Да, точно! Мне кажется, я начинаю действительно что-то понимать!

– Значит, вот ты сидишь и говоришь мне, что ты не пробуждена? Довольно странно с твоей стороны.

– Я спрашивала вас, там в парке возле озера, я спрашивала, почему вы говорите, что вы не мистик. Вот почему! Вы не в театре! Вот в чём разница! Вы не остановились. Вы стоите на солнечном свете, в реальном источнике! – Она снова остановилась. – Вот что значит пробуждение! Вот что значит просветление!

– Если ты не будешь мыть полы, тогда это придётся делать мне.

Она опять начала скрести.

– Уж не знаю точно, чем вообще занимаются мистики, – продолжала она, – но ведь в этом всё дело. Не важно, какой ты великий мистик, не важно, что все о тебе думают, как о великом мистике, но если ты всё ещё в театре…

– Не думаю, что ты можешь говорить и одновременно скрести пол. Если бы сейчас вошла Сонайа и увидела, чем ты занимаешься…

Она удвоила усилия.

– Если ты ещё в театре, ты ещё не пробуждён. Ты ещё спишь, но, как будто видишь сон, что ты проснулся. Ты по-прежнему не знаешь, что есть реальность… то есть, солнце! Театр это как сон, а… но… хммм. То есть любой мистик, либо такой, как я – не мистик, но и не прикованный… это что-то, но ещё не то.

– Окей, – сказал я, – значит, я просветлённый, и это означает, что я нахожусь вне театра? На солнце?

– Ну, да… – ответила она выжидающе.

– Но вот я здесь, говорю с тобой.

– Да…

– Хотелось бы знать, необходимо ли мне было проходить через все уровни, чтобы выйти. Ну, знаешь, сперва освободиться от цепей, как ты в церкви, затем стать немного мистиком, потом больше, потом ещё больше, до тех пор, пока я не стал настолько абсолютным мистиком, что полностью покинул театр. Понимаешь, о чём я? Развивался и эволюционировал ли я внутри театра? Или пошёл прямо по этому пути и вышел на солнечный свет?

Она погрузилась в работу, размышляя над вопросом. Это не маленький вопрос – достигает ли человек реализации истины постепенно, или одним шагом, как дурак из карт таро, бросившись в пропасть? И, если последнее, то сколько шагов требуется дураку, чтобы достичь пропасти?

– Божемой! Божемой! Вот вы о чём говорите, вот в чём смысл! Всё началось с того, что вы говорили, что вы не мистик. Вы сказали, что я буду разочарована, потому что вы не очень мистический человек. Неужели это возможно? Неужели можно просто выйти, не занимаясь всеми этими мистическими штуками?

Как же она сияет, когда счастлива.

– Хороший вопрос, – ответил я. – Прямо сейчас, я не знаю. Я немного занимался мистикой. У меня были переживания недифференцированного сознания – мистического единства – несколько раз, и это сильно на меня повлияло, поэтому из собственного опыта я не могу сказать, возможно ли просто выйти. Давай-ка, работай.

Она принялась за работу.

– Определённо я могу сказать, что нет необходимости подниматься по ступеням мистицизма, или по всё более очищенным уровням сознания, чтобы в конце концов выйти на, ээ, солнечный свет, и могу предположить, что нет причины, по которой ты не можешь сделать этого без того, чтобы сначала не становиться духовным. По крайней мере, причины, о которой я мог бы подумать.

Конечно, это в рамках одной жизни. Кто знает, какое развитие происходит за многие воплощения? Но теперь не время для всего этого, и фактом остаётся то, что я не очень мистический человек.

– Это было так здорово! И так происходит всегда? Я задавала вам эти вопросы, даже не думая, что вы на них ответите. А вы как-то показали мне, как найти ответ самой. Это и есть, ну, ваш метод? Вы так всегда делаете?

– Не знаю. Побудь здесь и выясни сама.

– Это, правда, здорово! У меня действительно была сильная тяга пойти в библиотеку и всё выяснить. Я словно выполняла какую-то миссию, я была одержима, и это было классно! Я действительно чувствую, что узнаю что-то важное. Я никогда раньше так не чувствовала. Я всегда хорошо училась в школе, но я никогда не узнавала чего-то такого, что казалось мне… важным.

– Да, здорово. Ты хорошо училась в школе, ты узнаёшь что-то важное, ты ученица Платона и всё такое, но этот пол выглядит так, как будто ты тёрла его грязным носком. Неужели все эти дзен книги не научили тебя внимательно относиться к своим заданиям?

– Что я должна делать дальше? – спросила она, совершенно игнорируя мою критику. – Вы дадите мне ещё какое-нибудь задание? Или какой-нибудь вопрос, над которым я должна поработать? Что мне делать теперь? Кроме пола.

– Ну, у меня нет ничего наготове. Мне надо немного подумать. Ну, а согласно твоей маленькой теории, Ямомото роши – просветлённый? Или просто мистик?

– Он… – начала она, но остановилась. – О, чёрт. Не знаю. Я должна над этим подумать.

Молодец девчонка.

33. Не-я это истинное я.

Того, в ком Дао действует без препятствий,

не волнуют собственные интересы,

и он не презирает тех, кого они волнуют.

Он не борется, чтобы сделать деньги,

и не делает добродетели из нищеты.

Он идёт своим путём, не полагаясь на других,

и не гордится, что идёт в одиночестве.

Чины и звания не привлекают его,

стыд и позор не пугают его.

Он не ищет постоянно, что правильно, а что нет,

всегда решая «да» или «нет».

Поэтому древние говорят:

"Человек Дао остаётся в безвестности.

Совершенная добродетель ничего не создаёт.

Не-Я есть истинное Я,

и величайший из людей – Никто".

– Чжуан Цзы –

34. Цель пути в самом пути.

Мой сарай сгорел до тла,

и теперь мне видно луну.

– Даосская пословица –

Я дал Джолин следующее «задание». Оно было несложным.

– В следующий раз, – сказал я ей, – мы будем говорить об этом, не используя аналогию с театром. Попробуй объяснить мне всё в самых простых словах.

И когда она будет готова, я попрошу её объяснить всё не для меня, но для того, кто ещё не знаком с этим предметом. Если у неё получится, она будет обладать ясным пониманием разницы между сном в пещере, пробуждением в пещере, и выходом из пещеры, и если это всё, что она сможет получить от наших с ней встреч, то, по крайней мере, она достаточно точно будет знать, какие заказывать духовные блюда на всю оставшуюся жизнь.

Я спустился вниз в поисках чего-нибудь перекусить. Как обычно, холодильник был полон остатков, уже успевших несколько повзрослеть. Я взял немного себ пулао, яблочного риса и блинчик масала доса, уложил всё это на тарелку, и стал уничтожать. Через минуту добавил ложку грушевого чатни. Принцы и короли так не едят.

Я ел стоя на кухне. В доме было удивительно спокойно. Время от времени кто-нибудь просовывал голову в дверь, говорил привет, или просил помощи в прояснении того или иного вопроса. (Вопрос: "Почему я всегда чувствую неудовлетворённость? Почему я не могу быть доволен?" Ответ: "Ты не рождён для того, чтобы быть довольным. Твоя неудовлетворённость это двигатель, который движет тобой, будь ей благодарен". Вопрос: "Что означает, если я увидел голубую жемчужину в медитации?" Ответ: "Это означает, что ты увидел голубую жемчужину в медитации". Вопрос: "Где сливки?" Ответ: "На верхней полке за соком".) Но в основном, дом был необычайно тих. Не думаю, что происходило что-то особенное, просто был один из тех дней с низкой энергетикой. Вероятно, все занимались собой – кто валялся, кто дремал, кто читал.

Я не знал, что мне делать с самим собой.

Мне не хотелось сидеть за компьютером. Мне не хотелось смотреть телевизор. Мне не хотелось читать. Мне не хотелось спать. Не хотелось куда-то идти.

Ну, что ж, значит, просто буду стоять здесь.

Наконец, вошла Джулия. Она сказала мне, что провела утро в гостиной, просматривая книги, читая то одно, то другое. Я был рад её видеть, но заметил, что она была немного не в себе. Она спросила о продолжении интервью, на что я с радостью согласился. Она ушла за своей сумочкой, где были её записи и магнитофон. Вернувшись, она пристегнула микрофон к воротнику моей рубашки, и я засунул магнитофон в карман рубашки после того, как она включила его.

– Готовы? – спросила она.

– Да, мэм.

– Окей, – сказала она, сверяясь со своими записями и наклоняясь к моему воротнику. – Вопрос двенадцатый: Иисус говорил…

– Стоп, – сказал я.

Она остановилась.

– Так не пойдёт. Я не отвечаю на подобные утверждения. Потому что не могу. Мы не знаем, что говорил Иисус, почему он это говорил, и даже существовал ли вообще Иисус. Если бы он сейчас сюда вошёл, я бы потолковал с ним, я смог бы иметь с ним дело. Я способен отвечать за себя в любом разговоре на данный предмет. Но я не могу иметь дело с заявлением, начинающимся со слов "В такой-то книге говорится, что такой-то мертвец говорил…" Понимаете, о чём я?

Джулия кивнула.

– Видите в этом смысл?

– Да, – сказала она, – абсолютно. Удивительно, что я никогда прежде не слышала, чтобы кто-то говорил об этом.

– В процессе пробуждения быстро понимаешь, что нет никаких внешних авторитетов. Нужно определять всё самому. Если ты соглашаешься с чьим-то высказыванием, то только после того, как сам выяснил это для себя. Если смогли Иисус, Будда или Лао-Цзы, значит, сможешь и ты. Здесь нет выбора – нельзя надеть чужие ботинки, и здесь нет решений-отмычек. Вопрос тринадцатый?

Она улыбнулась.

– Вопрос тринадцатый. Во время прошлой нашей беседы мы затронули тему веры. Вы сказали, что не оперируете на уровне веры или убеждений. Означает ли это, что вы ни во что не верите?

Неплохой вопрос. Я вижу, что может заинтересовать читателей, но я должен думать о том, с кем я на самом деле говорю – о том, что здесь на самом деле происходит. В моём положении вряд ли можно встретить беспристрастного собеседника, и ничто из того, что я говорю, на самом деле не касается меня самогό.

– Дело не в том, верю я во что-нибудь или нет. По правде говоря, я могу поверить во что угодно. В самом широком смысле можно сказать, что я без разбору верю в духов, кровоточащие статуи, похищения инопланетянами, коровьи мутации, круги на полях, пророчества, одержимость демонами, во что угодно. Я впускаю всё это в себя практически не отфильтровывая, потому что так веселее, и потому что у меня нет причин не впускать это. То есть, если вы рассматриваете двойственную реальность как сон, что я и делаю, никакого различения не требуется. Где можно провести границу во сне? Всё хорошо. Ничего важного для меня не зависит от того, как я буду смотреть на эти вещи, поэтому я просто смотрю на них.

– Вы так и будете танцевать чечётку вокруг вопроса? – спросила она с весёлым огоньком в глазах.

– Ну, я вроде надеялся… – ответил я с очарованием школьника.

– Ну-ка, соберитесь, мистер, – сказала она сквозь оскал зубов. – Я заядлый журналист и мне нужны прямые ответы.

Мы оба засмеялись, но наблюдая за ней, становилось ясно, что она не совсем вместе со мной, как было в прошлую нашу встречу. Казалось, она нервничает. Очевидно, она плохо выспалась, но дело не только в этом. Она была слегка измучена, хотя справлялась с этим и прекрасно вела интервью. Она была на краю чего-то, но чего?

– Ммм, ну, на самом деле я больше не обладаю верой в том смысле, что вы имеете в виду. Этот вопрос просто не стоит – всё равно, если бы я спросил бы вас, что вы предпочитаете, воск из оленьих рогов или крем из оленьих рогов. Можно было бы сказать, что я не верю в веру, но это немного вычурно, хотя и точно. Я считаю веру и убеждения способами иметь дело с тем, что вы не знаете наверняка, а я не имею дело с не знанием наверняка. Мне не нужно заполнять пробелов. Должен отметить, что это не касается лично меня – вы получили бы такой же ответ от любого, кто находится в моей ситуации.

– Под ситуацией вы имеете в виду полное просветление?

– Ээ, частичного просветления не бывает, но да, любой, кто знает то, что знаю я, скажет то же самое. Вера и убеждения никак не влияют на просветление. То есть, у меня есть какие-то убеждения, которые должен иметь каждый. Вот почему ответ не просто да или нет. У меня есть убеждения относительно личной реальности, жизни после смерти и всего того, что мы не можем видеть внутри сна, и поэтому должны использовать воображение и разум, которые подсказывают нам, что происходит, но ничто из этого не имеет никакого отношения к просветлению. Я сейчас намеренно хожу вокруг да около – я всегда так делаю, когда пытаюсь ответить на вопрос, на который нельзя ответить адекватно, вопрос, который нельзя хорошо передать.

– Передать как? От непросветлённого человека просветлённому?

– И обратно, да, вроде того. Просветление охватывает все стороны человека. Это совершенно иная парадигма. Моя реальность это не ваша реальность. Все правила другие. Будто я говорю совсем на другом языке, и мы можем вообще как-то общаться лишь потому, что я когда-то говорил на вашем языке и ещё чуть-чуть помню его. Похоже, с каждым днём всё меньше. До вас что-то доходит? Я не очень хорошо выражаю свои мысли.

– На самом деле, – убедила она меня, – это очень интересно. Значит, если бы здесь сейчас присутствовал ещё один просветлённый, вы с ним отлично понимали бы друг друга?

– Вот чёрт, я вижу, аналогия рассыпается. Да, типа того, теоретически, мы с ним могли бы говорить на одном языке…

– Но?

– Но этого не случилось бы. Не о чем было бы говорить.

Я проиграл обе стороны подобного мнимого разговора для иллюстрации.

– Было бы что-то в этом роде: "Привет, как идут дела?" "Хорошо, спасибо, а у тебя?" "О, да, прекрасно. Как идёт просветлённая жизнь?" "Отлично, спасибо. Выжимаю все соки. А у тебя?" "То же самое, да. Очень доволен".

Она захихикала, развеселившись от моего маленького представления.

– Просто нечего было бы сказать. Гусеницы могут разговаривать между собой, но бабочки – нет. Это как… Вы знаете, как ведут себя вампиры?

– Ахх, снова вампиры, – произнесла она. – Нет, лично не знакома.

– Дело в том, что вы никогда не увидите вампиров, тусующихся вместе. Потому что они не имеют тесных связей. Они не нуждаются в компании друг друга, или в чьей-то ещё. Так обстоят дела. Это соло. Природа зверя.

– Вам действительно нравятся эти вампиры.

– Да, мне необходима любая помощь, какая только возможна, когда я говорю об этом.

– Но вернёмся к начальному вопросу: Верит ли просветлённый дзен мастер в дзен? Верит ли просветлённый суфий в ислам?

– Вы говорите о транспортных средствах и пунктах назначения. Когда ты прибыл в пункт назначения, транспортное средство отбрасывается, ты о нём забываешь. Если я приехал на поезде в Чикаго, я схожу с поезда и наслаждаюсь городом. Я не таскаю повсюду за собой поезд. Он сделал свою работу. Мне он больше не нужен. Конечно, если кто-то собирается вернуться и помочь другим в этом путешествии, тогда он воспользуется тем транспортным средством, которое ему знакомо.

– В вашем случае это было…?

– Их было много.

Окно кухни выходит на север и предоставляет широкий обзор неба – тучи двигались на восток. Этот холодный фронт принёс с собой изумительное разнообразие облачных пейзажей, и просто выйдя на улицу и оглядевшись вокруг, можно было насладиться величием восхитительных панорам во всех направлениях. Штормы, надвигаясь с запада, уходили к югу. Возвышающиеся подобно горам белые образования облаков были столь массивны и угрожающе огромны, что создавали почти сюрреалистическое ощущение опасности. Конечно же, из окна кухни мы не могли видеть во всех направлениях, но то, что открывалось нашему взору, было потрясающим.

Джулия напугала меня, близко наклонившись и проговорив мне в воротник:

– Чего вы хотите?

Я посмотрел на неё, пытаясь оценить, куда направлен вопрос. Видя моё смущение, она поднесла ко мне записи, чтобы я мог видеть:

– Вот здесь, вопрос четырнадцатый: "Чего хочет Джед?"

Для меня всё ещё было не понятно, что она имеет в виду, но ответ, вероятно, будет одинаковым, независимо от того, как интерпретировать вопрос.

– Я ничего не хочу. Я не хочу.

Её глаза округлились.

– Я знала, что вы так скажете! Я думала об этом много дней и это никак не может уложиться в моей голове. Как можно ничего не хотеть? Что это вообще значит? Что такое жизнь без желаний? Целей? Мечтаний? У вас разве нет стремлений? Разве нет ничего, что вы хотели бы достичь, или какое-либо качество, которым вы хотели бы обладать? Ведь жизнь похожа на постоянное развитие и достижение, движение вперёд. Амбиции, рост, завоевания. Вы не можете сказать, что вы… даже не знаю, как сказать… вы не хотите ничего? Вы должны чего-то хотеть.

Меня забавляла её растерянность.

– Ну, я могу хотеть чашку кофе, или какую-нибудь новую видео игру, или что-то ещё, но не в более широком смысле.

– Мир во всём мире? – предложила она. – Освобождение всех живых существ? Успех и слава? Власть? Престиж? Богатство? Поклонение? Ах, собственный остров? Пресс кубиками? Написать симфонию? Пообедать с Буддой? Должно же быть что-то… что-то, что вами движет, что вы… хотите.

Я ответил сквозь смех.

– Прошу прощения, что я такой скучный, но нет, ничего. Ну, может быть, пресс. Мне не нужно желать какого-то имущества, потому что я хорошо представляю себе, как работает вселенная, и мои желания практически исполняются прежде, чем я успеваю подумать о них. Мир во всём мире и освобождение всех живых существ указывали бы на то, что я верю, что что-то не так, и это нужно исправить, а я не способен на такое. Я определённо не бодхисатва или сатгуру, в том смысле, как я понимаю эти термины. Другие вещи, о которых вы упомянули, это лишь… э, внешние украшения. Они не имеют значения для любого в моей, э, ситуации.

– Вы говорите "для любого в вашей ситуации", потому что…?

– Чтобы было ясно, что мы в действительности говорим не обо мне, но о любом пробуждённом существе. То, о чём я говорю, не является какими-то особыми чертами Джеда МакКенны. Это верно для любого, кто пробуждён.

– А когда вы говорите "внешние украшения", вы имеете в виду… что? Что власть и престиж…?

– Власть, престиж, богатство, поклонение, накачанный пресс, всё, что нас определяет. Как бы мы ни описывали себя, думали о себе, проецировали себя. Каждая черта, штрих, характеристика, чувство, вера, мнение. Всё. Самость.

– Всё это просто… ничего не стоит? Вы это имеете в виду? То есть… личность это просто костюм?

– Костюм, да. Излишне говорить о стоимости в игре, где нет ставок.

– Значит, костюм это ложное "я", – сказала она утвердительно.

– Опять излишне, потому что истинного я не существует, но да, костюм представляет собой ложное "я" – эго. Мы возводим эго, чтобы компенсировать отсутствие прямого знания себя. Отсутствие в восприятии истинного "я" объясняется индивидуумом как не существование оного. Другими словами, поскольку истинное "я" увидеть нельзя, принимается, что его не существует.

– Если я его не вижу, то, наверное, его там нет.

– Его не видно, потому что его там нет. В восприятии не существует истинного "я" – есть только ложное "я" и «не-я». Тот, кто ищет истинное "я" не находит ничего, словно оно вовсе не является истиной.

– И это отчасти так. Верно?

– Да, и страх перед этим ничто удерживает наше внимание зафиксированным на внешнем мире. Этот страх имеет неопределённые, безличные качества. Не многие говорили об этом. Редко кто осмеливался сказать, что глубоко внутри он чувствует нематериальность или пустоту. Они сильно рисковали попасть в казённый дом.

– Но как насчёт тех, кто исследовал своё внутреннее "я"? Кто пускался в путь, чтобы открыть себя? Разве они шли внутрь не чтобы найти истину?

– Они просто исследовали эго, изучали ложное "я", что является жизненной задачей, такой же, как и любая другая. Но вы просыпаетесь не от совершенствования своего персонажа сна, а от освобождения от него. Для эго истины не существует, поэтому, как бы хорошо вы им ни владели, это не приведёт вас ни к чему истинному. Уделяя внимание эго, вы лишь усиливаете его.

Магнитофон щёлкнул, выключившись, и мы прервались, пока Джулия вставляла новую ленту. Когда она закончила, я продолжил.

– Это становится действительно интересным, если вы хотите лучше понять людей, понять, что ими движет, почему они делают то, что делают. Глубочайшая истина любого человека это не-человек. Кто-то всеми чувствами и помыслами может настаивать на обратном, но это не изменит истины. Человеком движет не страх смерти, а страх небытия – забвение.