Текст книги "На веки вечные (ЛП)"

Автор книги: Джасинда Уайлдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Действительно, – согласился я, – чертовски повезло. Ты в порядке?

Морщась, я с трудом натянул ботинок обратно на ногу. Он потерял форму, но это было лучше, чем идти босиком. Другой ботинок был в порядке.

Луиза кивнула.

– Да, estoy bien.[28]38
  Государственный университет Уэйн.


[Закрыть]

Мы стояли лицом к лицу. Грозовые облака ушли, и поднялся проливным дождем. Он был таким сильным, какой бывает только после ужасного шторма в Вайоминге. Лошади фыркали, Генри толкал носом мерина Луизы. Табун, наверное, продолжал двигаться, но точно я не знал. Мне нужно было найти лошадей и привести в северное стойло, но в тот момент все, о чем я мог думать, – Луиза, которая стояла в нескольких футах от меня. Она повернулась ко мне лицом и как будто подходила все ближе, ближе. Я почувствовал, как меня касается ее холодная, мокрая рубашка, и потом что-то мягкое прижалось к моей груди.

В этот момент каждая клеточка в моем теле была настроена на нее. Я даже не знал ее фамилию, но знал, что происходит. Я знал, что хотел этого. Хотел почувствовать, как ее губы прижимаются к моим. С тех пор, как увидел ее, я не думал о маме или папе, не думал о глухой боли в моем сердце, в моей душе. Я был не одинок. Я был Кейденом, а она – Луизой, и это все, что имело значение.

Я чувствовал, как ее твердые соски прижимаются к моей груди, а мои руки оказались на ее талии, и она прижималась ко мне всем телом. Ее карие глаза были такими большими. Длинные ресницы трепетали под дождем, мокрые пряди волос чернильного цвета прилипли к ее щекам, к подбородку, к шее. Я почувствовал, как ее руки легли мне на плечи, почувствовал ее дыхание на лице.

– Besame...

– Что? Я не... не говорю по-испански.

Мне показалось, что я догадался, о чем она сказала.

– Можно мне поцеловать тебя?

Она только улыбнулась и сильнее прижалась ко мне.

– Si. Именно это я и сказала.

Ее губы были теплыми прямо противоположно холодному дождю. Я чувствовал, как будто внутри меня все еще сверкает молния, бьет в тех местах, где ее тело касается моего. Она выгнула спину, прижав губы к моим, схватив меня за лопатки.

Этот поцелуй длился вечность. Никто из нас не думал прекращать первым, мы оба одновременно оторвались друг от друга, жадно вдыхая воздух. Глаза Луизы нашли мои глаза.

– Я... целовалась раньше, но не так.

Она положила руку мне на затылок и, прижав меня к себе, взяла в рот мою нижнюю губу.

– Хотела бы я, чтобы не было дождя.

Я отстранился от нее и недоуменно посмотрел.

– Почему?

– Чтобы этот поцелуй не кончался.

Что-то в ее страстном, разгоряченном взгляде подсказало мне, что она имеет в виду больше, чем просто поцелуй.

Когда я понял это, то почувствовал, что краснею. Она казалась такой тихой, сдержанной. Пока мы разговаривали, то всегда говорила спокойно, сдержанно, не ругалась и не использовала бранных слов. Двигалась с грацией и изяществом, и эта... прямота была неожиданна.

Луиза, должно быть, заметила, как я покраснел, потому что ее губы растянулись в удивленной и почти хищнической усмешке.

– Esto virgen?[29]39
  Панированный в сухарях шницель, начиненный сыром и ветчиной.


[Закрыть]

Последнее слово я точно понял. Я кивнул, глядя на свои ботинки. Она еще раз легонько поцеловала меня, а потом отошла и протянула поводья Генри.

– Пойдем, нужно идти. Дождь не перестанет идти еще para muchas horas.[30]40
  10х15 см.


[Закрыть]

Табун разбрелся, и у нас ушло больше часа, чтобы собрать лошадей и привести их назад в стойло, где уже ждал дед. На его лице гнев смешивался с беспокойством.

– Где ты был, Кейд?

Я поднял ботинок и показал ему расплавленную подошву и обожженный участок шкуры Генри. Перед тем как сесть, я осмотрел Генри, он не пострадал, только волоски на коже обуглились.

– Нас застала буря, дед. Мы едва не застряли.

Заговорила Луиза:

– В него попала молния, señor Монро. Его выбило из седла.

Дед прищурился.

– Ты в порядке, сын?

Я кивнул.

– В порядке. Прямо не попало. Ударило в дерево, а потом перешло на стремя. Меня выбило из седла, но я в порядке. Хотя понадобятся новые ботинки.

Дед посмотрел на Луизу, и потом быстро отвернулся. Луиза взглянула вниз и скрестила руки на груди.

– Дай девушке рубашку, Кейден. Ей нужно прикрыться.

Я снял рубашку и дал ее, но вместо того, чтобы попытаться натянуть ее, она прижала рубашку груди, тем самым прикрывшись, а потом взглянула на деда.

– Lo siento,[31]41
  1,8х1,8 м.


[Закрыть] – пробормотала она.

– Que está bien.[32]42
  Одно из крупнейших американских высших учебных заведений в области искусства и музыки. Находится в Нью-Йорке.


[Закрыть] Дед говорил по-испански почти без акцента, что немного удивило меня. Но потом я вспомнил, что Мигель работал на деда задолго до моего рождения, и дед на время горячих сезонов обычно нанимал родственников или друзей Мигеля.

– Vete a casa, niña.[33]43
  Крупнейший культурный центр Нью-Йорка.


[Закрыть]

– Si, señor, —она взглянула на меня и слегка улыбнулась. – Спасибо, что прокатился со мной, Кейд. Может, потом мы сможем прокатиться снова?

– Я не против, – сказал я.

– Я тоже. Adíos, – она обошла лошадь кругом и ушла.

Дед, задумчиво глядя, оперся об ограждение стойла. Капли дождя стекали с края его ковбойской стетсоновской шляпы.

– Итак, ты встретил Луизу, а?

Я не был уверен, куда клонит дед, поэтому решил, что лучше всего занять нейтральную позицию.

– Милая девушка.

– Да.

– И симпатичная.

– Да, красивая.

Я сошел с Генри и почесал ему между глаз.

Дед как будто искал правильные слова.

– Не мое дело говорить, почему она переехала сюда, но... слушай, она – племянница Мигеля, и он чувствует за нее ответственность. Так что... будь осторожен, ладно?

– Она сказала, что переехала сюда, чтобы учиться.

Дед пожал плечами – этот уклончивый жест был для него не характерен.

– Причина не только в этом, но, как я и сказал, это не моя история.

– Она попала в неприятности?

– Скоро ужин, – дед оставил вопрос без ответа, – так что лучше привяжи Генри и переоденься в сухое.

Когда настала полночь, я все еще бодрствовал. Я просто выдохся, но не мог заснуть. Я работал с пяти утра, и завтра мне снова нужно было встать в пять утра, и все же сон не приходил ко мне. Я долго размышлял, на что намекал дед, когда говорил о Луизе. Звучало так, как будто он имел в виду, что ее послали сюда не только из-за школы. Может, это относилось к тому, как... прямо... она целовала меня и хотела большего.

Я, наконец, заснул, почти провалился в бессознательную черноту сна. Мне снились руки на моей груди, тело, прижатое ко мне. Я знал эту грудь в моих руках, нежную, как шелк, даже хотя никогда раньше не испытывал такого. Я знал вкус этих губ на моих губах и знал, что она принадлежит мне, а я – ей, и это было правильно. Совершенство и истина, все, что мы когда-либо хотели, все, в чем нуждались, воплощенная полнота желаний, и ничего больше не существовало, ничего не имело значения. Ничего, кроме нее.

Темноту осветил лунный свет или свет свечи в спальне.

Я увидел не темную латиноамериканскую, а фарфоровую кожу, не карие, а нефритово-зеленые глаза. Ее тело я тоже увидел: изящные изгибы, тяжелую грудь, не маленькое тело Луизы. Она была обнажена, как и я, наши тела соприкасались. Ее губы прикоснулись к моим, и в этом поцелуе во сне я познал рай, блаженство, какого никогда раньше не ощущал. В этом сне не о чем было забывать, не от чего отворачиваться, потому что она была всем.

Это не было похоже на сон. Скорее на то, что я пережил, на любовь, которую узнал. На воспоминание.

Когда сон окончился, я почувствовал, как будто потерял частичку своей души. Как будто это воспоминание было всем, что осталось от любви, которая у меня была и которую я потерял.

Глава 19

Передышка

Эвер

Кейден,

Я не знаю, к кому еще обратиться. У меня все так запутано, как никогда. Речь о Уилле. Я знаю, это выходит за рамки того, о чем мы обычно говорим и, может, это немного странно. Не знаю. Просто в моей голове и в моем сердце все так запутано. Он... потрясающий. Талантливый джазовый музыкант, что само по себе круто. Не рок-звезда, хотя похож на них и так же притягивает людей, но Уилл просто хочет быть в джаз-банде, как Майлз Дэвис или Джон Колтрейн. Он рассказывал мне о джазе – я никогда не думала, что полюблю его, но мне нравится. Это другая, классная музыка.

И Уилл хорошо ко мне относится. Знаешь, он не как другие парни из школы. Я знаю, что если бы я встречалась с другим парнем, он бы наседал на меня, чтобы я переспала с ним. Большинство девчонок, с которыми я дружу, уже делали это со своими парнями, и я слышала, что многие из них чувствуют, что их подталкивают к этому. Как будто парни хотели, а девчонки чувствовали, что должны уступить, чтобы что-то доказать своим парням или самим себе. Не все, конечно. Я знаю, что Ирен Оливер сама обольстила своего парня, потому что, как она выразилась, была готова избавиться от своей Д-карты. Я не хочу, чтобы было так. И Уилл понимает, что действительно круто.

Но я знаю, что он хочет этого. Он говорит, что готов терпеть и ждать, пока буду готова я. Но что если я так никогда и не буду готова? Как я узнаю, что готова? То есть, когда мы целуемся и обнимаемся, я не могу думать ни о чем еще, и чувствую, что могу сделать все, что угодно, и это будет потрясающе. Я бы соврала, если бы сказала, что не чувствую давления со стороны одноклассников, чтобы я потеряла девственность. Но не хочу, чтобы это произошло просто, понимаешь?

Ты знаешь?

Я не хочу ждать вечно. Я хочу этого. Действительно хочу. И если я и сделаю это с кем-то, Уилл – идеальная кандидатура. Но... я просто запуталась. Может, жду знака? То есть, я не думаю, что люблю его, знаешь? Мы с ним даже говорили об этом. Но что если любовь – это не то, как ее показывают в фильмах? Неужели она просто настигает тебя, и ты сходишь с ума? Знаешь ли ты в душе, что любишь?

Ты мне снился. Сон был... странным. Таким реальным. Мы были... вместе. Для тебя это не странно? Я не знаю, что это значит, если вообще что-то значит, но это было... как... Господи, как же сказать? Как будто я вспоминала что-то, что уже произошло. В этом есть какой-то смысл?

Как там в Вайоминге? Ты теперь ковбой целиком и полностью? Это довольно круто.

Всегда твоя,

Эвер.

* * *

Эвер,

Если честно, я даже не знаю, что сказать. Я не знаю ответа. Но я тоже чувствую нечто похожее. К девушке, которая живет тут, на ранчо, к племяннице одного из лучших работников деда. Она мексиканка. Луиза. Я немного о ней знаю, но между нами есть это... напряжение. Электричество. Мы целовались только раз, но я знаю, что если бы у нас была возможность, мы бы пошли дальше. И я хочу этого, но и не хочу. Немного боюсь, что это будет ошибкой или это что-то изменит. То есть, я знаю, что это что-то изменит. И для Луизы, и то, что между нами. Но, как ты и говорила, я не думаю, что люблю ее. Люблю? Думаю, это не то, что ты можешь пропустить.

Думаю, тебе просто нужно двигаться шаг за шагом и принимать наилучшее решение, какое можешь. Мне кажется, это все, что ты можешь делать в жизни.

Мне следует быть честным. Немного странно говорить об этом с тобой. То есть, я знаю, что мы переписываемся и дружим, и мне это нравится. Иногда эти письма – все, что помогает прожить еще неделю. Даже если ты пишешь о всякой ерунде, ни о чем важном, они важны для меня. С дедом все в порядке, и мне нравится работать на ранчо. Но... я одинок. Я чувствую себя изолированным, как будто я никто, как будто нигде нет для меня места. Как будто просто нахожусь здесь, пока что-то не случится. Я даже не знаю, что хочу сделать со своей жизнью. Я раньше думал, что пойду в художественную школу, займусь карьерой, связанной с рисованием, а теперь? Может, я навсегда останусь ковбоем. Но твои письма, благодаря им я чувствую, что связан с чем-то…с кем-то.

Но слышать о том, что ты встречаешься с Уиллом, Билли, как его там. Слышать о том, что ты думаешь, переспать ли с ним … Это... тяжело.

Когда мы впервые встретились, я в тебя влюбился. Я думал, ты прекрасна. Так прекрасна. Было трудно думать о чем-то еще. Потом лагерь закончился, и мы больше не виделись, и теперь все, что осталось от тебя, – эти письма.

Черт, я только что сказал тебе, что влюбился в тебя. Влюбился. В ПРОШЕДШЕМ времени. Теперь я не знаю, что это такое. Любовь по переписке? Любовь, как в книгах? Это глупо. Прости. Я просто установил для себя правило, что никогда не выбрасываю то, что пишу и всегда посылаю это, очень надеясь, что это тебя не отпугнет.

Ты получила мое последнее письмо? Ты не ответила.

Ты мне тоже снилась. Мы в темноте, вместе. Только мы. И это было, как ты и говорила, как будто воспоминание, превратившееся в сон. Это было воспоминание о том, чего никогда не было, только во сне все было так реально, и даже, не знаю, более ПРАВИЛЬНО чем все, что я когда-либо чувствовал в жизни или во сне. Интересно, что это значит, что нам снился один и тот же сон. Может, ничего, может, все. Может, ты расскажешь?

Кейден.

* * *

Когда я закончила читать последнюю строчку, с ужасом поняла, что так и не прочитала последнее письмо Кейдена. Из-за всего, связанного с Уиллом, оно просто вылетело у меня из головы. Мысли крутились в голове, чувства метались в сердце безумными, беспорядочными кругами. Кейден влюбился в меня? По-настоящему влюбился? Он говорил об этом, как о чем-то глупом, но для меня это была чистая поэзия. В этом был смысл. Настоящая любовь. В лагере я провела с Кейденом всего несколько часов, но я так много знала о нем.

Я порылась в сумочке, пока не нашла его последнее письмо, разорвала конверт и прочитала. Под конец я всхлипывала. Он потерял и папу тоже? Сколько может вынести один человек?

А потом я послала ему это эгоистичное письмо с одной болтовней о том, как я запуталась и хочу ли переспать со своим парнем. Он, наверное, думает, что я такая задница. И все же Кейд сказал, что мои письма важны для него. Было ли это так?

Он думал, что я прекрасна. Он действительно думал, что я прекрасна?

А Уилл? Он так не говорил. Он вел себя так, как будто хотел меня, но это другое.

* * *

Кейд,

Мне так жаль твоего папу. Я даже не могу выразить, как мне жаль тебя. Ты так много потерял в жизни. Никто не должен проходить через такое. Я положила это письмо в сумочку, чтобы прочитать позже, а потом что-то отвлекло меня, и я забыла. Я знаю, что это дерьмовое объяснение. Прости. Я тоже дорожу твоими письмами. Правда. Когда я прочитала то письмо, так сильно плакала.

Я знаю, что в свете этого мое письмо о Билли, наверное, показалось, особенно необдуманным и эгоистичным. Я не буду больше писать о нем.

Что касается твоих чувств ко мне – Господи, это все усложняет. Я чувствовала то же самое. Ты так отличался от всех, кого я знала, с кем встречалась. Ты красив, но это неподходящее слово. Его недостаточно. Ты... Боже, «неотшлифованный» – единственное слово, которое приходит в голову. Оно лучше, чем «крутой», которое не подходит, по-хорошему, конечно. Когда кончались занятия в лагере, и ты вышел на пристань, то, как ты обнял меня и просто держал в своих обьятиях... я никогда за всю жизнь не чувствовала такого утешения. Я знаю, что сказала, что не буду говорить о Уилле, но он – часть нашего разговора. Мы с ним встречаемся. Это факт. Но еще у меня есть отношения с тобой. Я чувствую, что знаю тебя и мы каким-то образом связаны, как будто наш души сделаны из одного и того же материала. Это имеет смысл? Так что немного похоже на то, что я изменяю, но это не так. Мы – друзья по переписке. Может, мы навсегда останемся ими. Не знаю. Если бы мы встретились в РЖ (реальная жизнь, если ты не знаком с термином), что бы случилось? Кем бы мы были? И, кстати, та фраза, которую ты употребил – любовь по переписке – это было красиво. Теперь эти слова что-то для нас значат. Мы – любовники по переписке. Любовники? Я действительно, хотя и странным образом, люблю тебя. Узнавать тебя из писем, слышать о твоих радостях и печалях – это так важно для меня. Если это нечестно по отношению к Уиллу или если это измена, мне плевать. Может, с моей стороны это ужасно, но это правда, и эту правду знаешь только ты. Если честно, есть вещи, которые только ты и знаешь. Например, я никому никогда не рассказывала, что чувствую к Иден. Как я люблю ее всем сердцем и всей душой и никогда не смогла бы прожить без нее, но иногда я... просто не могу ее терпеть. Я ее ненавижу. Иногда она так невыносима. Никто, кроме тебя, об этом не знает. Еще никто не знает, как я запуталась в своих чувствах к Уиллу, кроме тебя и, в какой-то степеи, его. Никто не знает, как расстроена из-за того, что скучаю по маме. О том, что мое искусство – всего лишь попытка найти ее внутри себя, почувствовать ее рядом с собой. Вот почему я рисую, вот почему фотографирую и занимаюсь скульптурой. Мне нужно это. Она ведь была художником, и мне нужно, чтобы она вернулась, и на каком-то странном метафизическом уровне я продолжаю надеяться, что найду ее в своем искусстве. Знаю, это глупо. Этого никогда не произойдет. Ее призрак вдруг не появится в картине, и я не получу от мамы никакого откровения, меняющего жизнь. Но это не останавливает меня, и я бессознательно продолжаю пытаться.

Кейден, не отказывайся от жизни или от искусства. Ты потерял родителей, но ты не потерял себя. Ты жив. Будь живым! Не сдавайся. Пожалуйста. Ради меня, если больше нет, ради чего. Потому что мне нужно твое искусство, и твои письма, и твоя любовь по переписке. Даже если между нами больше ничего и не будет, я нуждаюсь в этом. Правда. Может, это письмо все только усложнит, но, как и у тебя, у меня есть правило: я никогда не выбрасываю то, что написала и всегда отправляю это.

Твоя любовь по переписке,

Эвер.

* * *

Эвер,

Не жалей меня, Эвер. Со мной все будет в порядке. Иногда я не знаю, как справляться со всем, но иногда есть только я, и я в порядке. Доволен тем, что сижу на лошади и скачу по холмам Вайоминга.

Я тут кое о чем думал. Когда ты послала то письмо, где рассказывала, как запуталась из-за Уилла/Билли, в самом начале сказала, что не знаешь, к кому еще обратиться. И я полностью тебя понимаю. Я тоже не знаю, к кому обратиться, когда речь заходит о Луизе. Так что как насчет того, чтобы продолжить писать друг другу самое сокровенное, даже когда тяжело? Даже хотя иногда я и могу ревновать, или мне может быть обидно, или запутаюсь, потому что у меня еще остались к тебе чувства, даже хотя знаю, что мы, наверное, больше не встретимся, рассказывай все, что происходит в твоей жизни. В этих письмах мы всегда рассказывали друг другу обо всем. В самом начале нашей эпистолярной любви (это слово я узнал на уроке истории. Мой учитель, мистер Бойд, читает нам письма Джона Адамса к жене Эбигейл, они так прекрасны. Тебе следует прочесть их. Я много узнал из них), что эти письма как дневниковые записи, которые мы посылаем. И мы получаем ответ на эти дневниковые записи, и понимаем друг друга. Так что не прекращай. И я тоже не стану.

В свете этого я с тобой поделюсь: я поехал на прогулку с Луизой. То есть прогулку верхом. У нас был пикник, и мы просто ехали в никуда, не было никого запланированного маршрута. И мы... почти сделали это. Наверное, я струсил в последнюю секунду. Не был готов. Она же была готова и, не стесняясь, говорила мне об этом. Дед намекнул, что она приехала в Вайоминг из Мексики, потому что дома попала в неприятности, так что я прямо спросил ее, и она ответила правду. Из последней школы ее выгнали за... распущенность. Наверное, родители боялись, что она забеременеет, и решили, что ей нужно сменить обстановку, образ жизни, что-то вроде того. И теперь она пытается подцепить меня, а я совсем запутался. Если она находится здесь, чтобы научиться принимать правильные решения, может, то, что она со мной – плохая мысль? Я же хочу этого. Когда мы вместе, в этот момент, знаешь, я не могу думать о чем-то еще. Я знаю, ты понимаешь, потому что в своем письме о Уилле/Билли говорила то же самое. Я больше не знаю, правильно это или нет, а иногда мне все равно. Мне хорошо рядом с ней. Она любит меня за то, кто я есть, и хочет меня. Очень привыкаешь к тому, что чувствуешь себя желанным, нужным. Я ничего не могу поделать и не могу желать большего. Хорошо это или плохо, не думаю, что стану сопротивляться этому. Я заслуживаю немного счастья, правда? Хотя буду осторожен. И ты тоже, ладно?

Кейден.

* * *

Письмо Кейдена разожгло во мне непонятную и беспричинную ревность. Я не могла прекратить ревновать, не знала, как с этим справиться. Особенно после того, как у нас с Уиллом было нечто похожее. Мы зашли дальше, чем раньше. Я трогала его. Руками довела его до оргазма. Мы почти сделали это, но не дошли до конца. Как и Кейден, я струсила. Скоро это случится. Я знала это, и Уилл знал. Мы это не обсуждали, только я сказала ему, что если мы займемся любовью, я не хочу, чтобы это было в его машине. Он сказал, что что-нибудь придумает.

Проходили недели, письма летели в обе стороны. Я объяснила Кейду проблему Уилл/Билли, как я колебалась, в мыслях называя его то так, то по-другому, и как мне казалось, что эта разница что-то значит, хотя я и не знала, что именно. Сразу после Дня Благодарения из короткого, но очень встревожившего меня письма, я узнала, что Кейд занялся любовью с Луизой. Он сказал, что это было потрясающе, но не так, как он это ожидал: «Это длилось не так долго, как я думал, и не думаю, что Луиза была очень довольна этим, но она была просто великолепна и не заставила меня чувствовать себя виноватым. Теперь, однако, я точно знаю, из-за чего столько шума. После этого ты чувствуешь, что... вырос. Не знаю, как объяснить, но после того, как ты теряешь девственность, все по-другому».

Рождественские каникулы, дом Уилла. Его родители уехали на время праздников в Европу, а поскольку Уилл был там уже много раз, то решил остаться дома со мной. Я знала, почему, и когда на следующий день после Рождества он пригласил меня, чтобы открыть подарки, мое сердце затрепетало. Мы открыли подарки, выпили эггног[34]44
  3x3 м.


[Закрыть] с ромом его отца и посмотрели «Эльфа».

А потом Уилл как бы невзначай спросил, не хочу ли я посмотреть его комнату.

* * *

Кейден

Дорогой Кейден,

Мы сделали это. Мы с Уиллом. В его комнате, вчера. Его родители уехали в Швейцарию до конца праздников, и весь дом принадлежит нам. Как ты и говорил, теперь я чувствую себя совсем по-другому. Теперь я понимаю, почему эта тема, так сказать, заставляет мир вращаться, знаешь? Мой прежний учитель литературы – он еще преподает историю – однажды сказал, что секс разрушает королевства и империи. Что ради женщины проливали реки крови. Я понимаю это. Это меняет всю жизнь. Но это было не так, как я думала.

Может, я выдаю слишком много информации, даже для нас двоих, но я не кончила. Раньше я кончала. Но во время настоящего секса – нет. И знаешь, что самое ужасное? Уилл спросил меня, кончила ли я, и я соврала. Я сказала, что да. Не знаю, почему. Наверное, я думала, что он расстроится, если узнает, что нет, и не хотела заставлять его чувствовать, что он делал что-то не так. Он и не делал. Было хорошо, по-настоящему хорошо, но я так и не кончила, а он – уже да. И из-за того, что я солгала об этом, чувствую себя хуже, чем когда-либо. Я думала, что у меня получится, но нет, и я вообще-то чувствую себя, как будто сделала что-то не так, знаешь? Как будто со мной что-то было не так.

Прости, Кейд. Я знаю, что это уже слишком, но мне НУЖНО было рассказать кому-то, и это не могла быть Иден. Если говорить совершенно честно, я не думаю, что когда-нибудь расскажу Уиллу. Я боюсь, как бы он не разозлился. А еще я надеюсь, что в следующий раз все будет по-другому. Надеюсь, лучше.

Всегда твоя,

Эвер.

* * *

Когда я прочитал это письмо, меня начало тошнить. Я рассказал ей о том, что было у нас с Луизой, и я тоже был довольно откровенен, так что мне не из-за чего было расстраиваться. И мы ведь договорились, что будем совершенно откровенны друг с другом, не смотря ни на что, но все-таки мне было неприятно слышать, что она занялась любовью с Уиллом. Сам я точно знал, что Луиза не кончила, пока мы были вместе. Она сказала, что ей было хорошо, и я поверил. Я попросил ее не симулировать и не врать, просто сказать мне или показать, как делать так, чтобы ей было еще лучше. Так она и делала. И чем больше времени мы проводили вместе, тем больше я узнавал, как делать так, чтобы Луиза откликалась на мои ласки.

Глубоко внутри, там, где я не осмеливаюсь признаваться даже самому себе, считал, что лучше подойду для Эвер, чем Уилл. Я бы знал, что она не кончила, и исправил бы это. В этом-то и был смысл, верно? Чтобы не только он, но оба получали удовольствие.

Вот в чем заключалась правда, которую я не решился рассказать Эвер. Некоторые секреты лучше хранить в тихих уголках своей души.

Позади остался десятый класс в старшей школе, промчалось лето, а потом начались одиннадцатый и двенадцатый класс. В моей жизни было три постоянных вещи: работа с лошадьми, Луиза и письма Эвер. Мигель знал, что мы с Луизой были вместе и, похоже, не имел ничего против, пока она ходила в школу, делала уроки и не ввязывалась в неприятности, особенно вроде внебрачной беременности. Против этого мы всегда принимали меры: Луиза принимала таблетки, я использовал презервативы. В одном из писем Эвер призналась, что они с Уиллом тоже были осторожны, после того, как я прямо спросил ее об этом.

Наши – мои с Эвер – письма оставались такими же личными, в них была та же странная интимная близость фальшивых любовников, но по мере окончания школы они становились все менее частыми. Раз в неделю стал разом в месяц, а потом, к тому времени, когда я прошел между рядами, чтобы получить диплом, они в лучшем случае приходили нерегулярно. Я по-прежнему все ей рассказывал, и она мне тоже, но у нас просто не было времени писать часто. Я был занят на ранчо и с Луизой, а Эвер была так же занята с Уиллом и подготовительной программой Академии Искусств в Кренбруке, зарабатывала деньги для колледжа и готовилась после окончания школы поступать.

Я не говорил ни ей, ни кому-либо еще, что решил остаться в Вайоминге и работать на ранчо. Эвер не один раз спрашивала меня о моих планах, но я избегал разговора.

Дед тоже спрашивал, но я говорил, что все еще думаю.

Через неделю после окончания школы я сидел в предрассветных сумерках и попивал кофе. Дед подошел, налил себе кофе и сел рядом со мной, долго отхлебывая обжигающе горячий кофе.

– Ну, внук, расскажи о своих планах. Больше никаких уверток, никакого дерьма. Ты окончил школу. Теперь что? В какой колледж ты поступаешь?

Я отпил кофе и встретил его твердый взгляд.

– Я не поступаю. Я остаюсь тут.

Дед протяжно вздохнул.

– Нет, Кейд.

Он наклонился вперед, обхватив кружку одной рукой.

– Послушай, сын. Я всем сердце хочу, чтобы ты оставался здесь, но... ты для этого слишком талантливый художник. Ты чертовски хороший работник, и я рад, что ты здесь. Но тебе нужно поступить в колледж. Нужно следовать своей мечте.

Я покачал головой.

– Дед... я передумал. Теперь это – моя мечта.

– Дерьмо, – дед хлопнул ладонью по столу. – Ты сдался. Ты здесь, потому что это легко. И это ты знаешь. Я соглашался с этим, когда тебе было шестнадцать. Знал, что тебе нужна семья и что-то знакомое, чтобы твердо стоять на ногах, после того, как ты потерял Джен и Эйдана, одного за другим. Но теперь ты в порядке. И я этого не потерплю. Слышишь меня? Я нахрен не потерплю этого. Твоя мама внутри тебя, и Эйдан тоже. Они оба были разумными, решительными, талантливыми людьми. Ты тоже. Но когда ты потерял родителей, из тебя что-то ушло. Ты ответственный и надежный. Но... в твоей жизни может быть больше, чем просто жизнь в этом Каспере хреновом Вайоминге, чем просто разведение лошадей. В тебе есть намного больше, парень, и я не собираюсь быть тем, кто будет просто стоять и позволять тебе утопать в депрессии.

– Я не утопаю в депрессии, дед. Мне здесь нравится. У меня нет планов относительно искусства. Плюс... Луиза здесь.

Дед почесал кончик носа.

– Кейд, сын. Скажи мне. Что ты любишь в Луизе?

Я напрягся, придумывая, что сказать.

– Она красива. Умная. Понимает меня.

Он ответил не сразу. А когда ответил, говорил медленно и взвешенно:

– Твоя бабушка дополняет меня. Каждое мгновение, которое я провожу с ней, делает меня лучше. Я люблю ее не только потому, что привязан к ней. Она продолжала – и до сих пор продолжает – потрясать меня. Когда я встретил ее после войны, она была очаровательной, дерзкой, независимой, сексуальной девчушкой, и у меня не было ни единого шанса, чтобы сопротивляться ей. Я встретил ее в кафе в Сан-Франциско до того, как вернуться назад. В тот же самый момент я понял, что должен завоевать ее. И я это сделал. Она сотворила мой мир, Кейден. И все еще творит. Последние сорок с чем-то лет моей жизни каждое мгновение я провел с ней. С того дня, когда мы встретились, я ни разу, ни разу не оставлял ее. И не собираюсь. Я люблю ее разум, сердцем, душой. Я люблю, что она заботится о моих парнях, моих работниках. Она приняла тебя как родного сына и полюбила тебя. Она терпит мое паршивое переменчивое настроение.

Дед внимательно посмотрел на меня.

– Вот что я люблю в своей жене. А что ты любишь в Луизе?

– Дед, у тебя было сорок лет, чтобы все это понять...

– Если бы ты задал мне этот вопрос в тот день, когда мы поженились, когда я попросил ее выйти за меня, или когда мы только встречались, после того, как я понял, что люблю ее, я бы сказал то же самое. Я понимаю, о чем ты говоришь: я прожил вместе с ней всю жизнь, чтобы выразить это такими словами. Но что я пытаюсь сказать… ты не любишь Луизу. И знаешь, что? Я думаю, ты это знаешь. Ты только ищешь свой путь. С Луизой все в порядке. Ты был хорош для нее, а она для тебя. Она вывела тебя из твоей раковины, и ты ее немного успокоил. Но считаю ли я, что ты не должен поступать в колледж, получить образование и заняться достойной карьерой, потому что она здесь? Нет, черт возьми. Ты уже говорил с ней о своих планах? О ее планах?

Дед вздохнул, потирая лицо.

– Я люблю тебя. Кейден. Ты мой единственный внук. Я желаю тебе самого лучшего, и свое слово я сказал. Тебе восемнадцать, и ты взрослый. Сам принимаешь решения. Но если ты останешься здесь, я предвижу, что под конец ты будешь разочарован и одинок. В тебе чего-то не хватает. Я, может, просто старый солдат и ковбой, но вижу это ясно. В тебе нет завершенности. И здесь ты не найдешь того, в чем нуждаешься.

После того, как он ушел, я еще долго сидел и обдумывал его слова. Там меня и нашла Луиза и села рядом со мной с задумчивым лицом.

– Ты уезжаешь, так и есть, – это был не вопрос, и ее взгляд казался решительным.

– Я еще не решил. Я хотел остаться, но дед говорит, что мне нужно уезжать.

– Ну, я думаю, тебе следует сделать то, чего хочешь ты. Не я и не твой abuelo.

– Вот в этом-то и проблема. Я не знаю, чего хочу.

Я посмотрел на нее, прямо в глаза, чтобы понять, о чем она думает.