Текст книги "Жил-был дважды барон Ламберто, или Чудеса острова Сан-Джулио"

Автор книги: Джанни Родари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

10

Утром в Орте никто ничего не знает о том, что произошло на острове ночью. Но у многих почему-то возникает ощущение, что день предстоит необычный.

Тем временем автобус, который привозит банкиров из Миазино, прибыл на четверть часа раньше обычного. Вот они упругим шагом цепочкой поднимаются по наружной лестнице особняка мэрии. И всегда находится кто-нибудь, кто со смехом пересчитывает их:

– ...сорок шесть, сорок семь, сорок восемь! Но почему они вдруг быстро спускаются обратно?

Потому что уборщица ещё моет пол. Придётся подождать в галерее.

Молчаливая, настороженная толпа окружает генеральных директоров. Те, кто уже присмотрелся к ним, дают пояснения другим, немногим, правда, кто всё ещё не способен отличить генерального директора амстердамского банка от генерального директора александрийского банка. Есть даже такие,

Кто невооружённым глазом различает и каждого из Двадцати четырёх личных секретарей.

– А ну, пошли! – командует уборщица. – И чтоб не бросать мне окурки на пол!

Банкиры вновь поднимаются по лестнице и скрываются за дверью. Толпа расходится, посматривая, однако, по сторонам, нет ли какого-нибудь другого, достойного внимания явления.

А вот, кстати, уже возвращается с острова Дуилио, отвозивший туда продукты.

Харон выскакивает из лодки и со всех ног бежит на площадь, преследуемый журналистами помоложе (те, кто постарше, ещё завтракают на балконе гостиницы).

– Куда вы?

– Харон, улыбнитесь для прессы!

– Как поживают ваши внуки?

– Не болит больше живот у вашей тёщи?

Лодочник влетает в магазин канцелярских товаров и, не переводя дыхания, заявляет:

– Скорее! Скорее! Тридцать килограммов скотча!

– Что? Тридцать килограммов чего?

– Скотча, скотча!

– Но у меня нет ни тридцати килограммов, ни тридцати граммов! Только это...

Продавец выкладывает пять или шесть маленьких роликов липкой ленты.

– Давайте что есть. А где ещё можно купить?

– У «Домашних хозяек», тут рядом.

Дуилио спешит в магазин для домашних хозяек.

Затем несется в табачную лавку. И самое большее, что ему удаётся набрать, это пятьсот или шестьсот граммов скотча.

– Мы поможем вам! – предлагают молодые журналисты.

И действительно, несколькими группами они направляются на своих машинах в разные стороны – кто едет в Гоцаму и Боргоманеро, кто в Оменью и Гравеллону Точе скупать скотч.

Через час они возвращаются с грудой разноцветных катушек и вручают их Дуилио с такой гордостью, будто участвуют в каком-то историческом событии.

– Я купил голубой, потому что он больше подходит под цвет озера.

– Вот три килограмма скотча в подарок от «Гадзетта ди Кварно»!

– А эти три с половиной от имени «Курьера Вальстроне»!

Дуилио загружает скотч в свою лодку и направляется к острову.

Новая тема для оживлённой дискуссии разогревает любопытство собравшихся.

– Что они станут делать со всем этим скотчем?

– Да ясно же – деньги будут паковать, которые получат за барона!

– А бумага найдется, чтоб завернуть?

– Вот увидите, они пришлют его и за бумагой!

Когда Дуилио снова возвращается с острова и бежит на площадь, толпа уже ждёт его возле канцелярского магазина. Но Дуилио спешит к магазину строительных товаров, показывает продавцу тоненькую стальную цепочку и говорит:

– Пятьсот метров вот такой цепочки.

– Я могу дать тебе пятьсот отвёрток, – отвечает продавец, – пятьсот гвоздей, пятьсот лопат. В моём магазине самый большой выбор товаров во всей провинции, но стальная цепочка, как раз такая, закончилась. Могу заказать, и через пару дней получишь.

– Мне необходимо немедленно, – отвечает Дуилио. – Скажите, где ещё можно найти такую?

– А почему бы тебе не взять пятьсот молотков? – отвечает продавец вопросом на вопрос. – Смотри, у меня есть пятьсот клещей, пятьсот пинцетов...

Он уговаривает, упрашивает, настаивает. Ещё никто никогда не выходил из его магазина с пустыми руками. Но Дуилио стоит на своём. Образно говоря, конечно, потому что он уже со всех ног бежит к мэру.

– Синьор мэр, что делать?

– Советую обратиться к синьору Джузеппе в Оменье.

Синьор Джузеппе известен тем, что способен, пока вы прочтёте статью в газете, достать что угодно. Можете попросить у него фиат тысяча девятьсот тринадцатого года, пушку времён Первой мировой войны, наряд короля Солнца, колесницу эпохи Нерона, машину для ощипывания кур – он и глазом не моргнёт, поедет и привезёт. Сами понимаете, достать полкилометра стальной цепочки – для него сущие пустяки.

Ещё до наступления вечера, выполняя просьбу бандитов и заполняя новым грузом лодку Дуилио, синьор Джузеппе достаёт:

ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ПЛЕТЁНЫЕ КОРЗИНЫ ДЛЯ БЕЛЬЯ,

ПЕРФОРИРОВАННУЮ СКОВОРОДКУ ДЛЯ ЖАРЕНИЯ КАШТАНОВ,

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ НЕМЕЦКОГО ФИЛОСОФА ИММАНУИЛА КАНТА,

ТОПОГРАФИЧЕСКУЮ КАРТУ АЛЬП,

КЕРАМИЧЕСКУЮ КОПИЛКУ В ВИДЕ ПОРОСЁНКА, КОТОРЫЙ, СТОИТ ОПУСТИТЬ В НЕГО МОНЕТКУ, БЛАГОДАРНО ПОКАЧИВАЕТ ХВОСТИКОМ.

Бандитам понадобились кое-какие материалы, чтобы завершить сборку воздушного шара, которую они ведут тайком, и, чтобы сбить всех с толку, они требуют и другие вещи, не имеющие ничего общего с аэронавтикой.

Цель достигнута. В особняке мэрии, где непрестанно заседают банкиры со своими секретарями, все в полном недоумении.

Здесь ждут ответа на своё требование увидеть барона Ламберто во плоти, живым и невредимым, а их просят добыть сита для фасоли. С тревогой ждут, что вот-вот им поднесут какой-нибудь хорошо упакованный свёрток с ногой барона, как угрожали бандиты, а приходится изучать просьбу прислать коробку монпансье.

А время идёт. Обстановка складывается всё более неопределенная. Вот уже и солнце скрывается на западе, за горами. По озеру пробегает свежий вечерний бриз, и те, у кого есть свитер, спешат надеть его.

В барах всё меньше заказывают пиво и мороженое и всё больше горячительные напитки. День полон непредвиденных событий и непонятных предметов, но переговоры не продвинулись ни на шаг.

Затем наступает ночь, и тут уж ничего не поделаешь. Ночь к тому же безлунная. В темноте Сан– Джулио, берега которого слабо освещены осаждающими (свет фар убавлен, чтобы не беспокоить сон барона), кажется островом призраков, посмотришь на него, и даже мурашки пробегают по коже.

Поздно ночью одному из журналистов, дежуривших на площади, показалось, будто он видит над виллой барона какую-то большую чёрную тень.

Но журналист этот так молод, что никто не обращает на его слова никакого внимания. Более солидные его коллеги даже носа не высовывают из кафе, где тепло, уютно и можно поиграть в карты.

– Чёрная тень, говорите? Ну так, наверное, сам дьявол.

– А рога у него есть, не заметили?

– Запаха серы не почувствовали?

Спустя некоторое время этот журналист уже и сам сомневается, а видел ли он эту странную чёрную тень, – она ведь исчезла.

– Мне кажется, она висела там, прямо над крышей. Наверное, оптический обман...

На самом же деле это плыл большой воздушный шар, поднявшийся в воздух. Никто не видел ни его, ни «двадцати четырёх Ламберто», спрятавшихся под ним в двадцати четырёх корзинах для белья.

Холодный ветер, который обычно дует над озером с юга на север, относит шар в горы. Неторопливо, спокойно и беззвучно плывёт он по ночному небу. Ещё несколько часов полёта, он неслышно пересечёт границу и окажется в швейцарском воздушном пространстве, даже не подумав уплатить таможенный сбор.

Да, именно так всё, наверное, и произошло бы... Но случается ведь порой, что события неожиданно приобретают совершенно другой поворот.

На вершине одной из альпийских гор расположился детский спортивный лагерь бойскаутов.

И ребята задумали ровно в полночь запустить сигнальные ракеты – поприветствовать своих товарищей в лагере на вершине соседней горы.

Одна из ракет ярко освещает величественный аэростат с его двадцатью четырьмя корзинами.

Вторая ракета случайно задевает воздушный шар, и он загорается.

К счастью, в этот момент пассажиры его находятся всего в нескольких десятках метров от вершины. Пожар постепенно разгорается...

Короче, ещё до того, как шар взорвался, двадцать четыре Ламберто успевают приземлиться и сдаться юным спортсменам, приняв их за полицейских. А сдавшись, они уже не могут, разумеется, закричать: «Чур, не игра!»

В течение некоторого времени эта новость передаётся с одной любительской радиостанции на другую, всё никак не попадая, однако, на «официальную» волну.

Один радиолюбитель из Домодоссолы не совсем точно понял, что происходит, но тут же передал, что на вершину горы Моро опустилась летающая тарелка.

А другой радиолюбитель из Локарно, на севере Лаго Маджоре, тоже не очень хорошо расслышал новость и передал своим партнёрам, что двадцать четыре спортсмена уплетают сосиски в долине Виджеццо.

Все радиолюбители Пьемонта, Ломбардии и Кастель Тичино, прильнув к аппаратам, своими бесконечными «перехожу на приём», «заканчиваю приём» устраивают в эфире такую невероятную свистопляску, что уж совсем ничего невозможно понять.

И только на рассвете в Орте получают наконец точное и определенное известие о том, что банда из двадцати четырёх Ламберто без единого выстрела захвачена в горах на высоте две тысячи метров над уровнем моря группой мальчишек в коротких штанишках.

Немедленно отдаются распоряжения и контрраспоряжения. Моторная лодка с полицейскими и вооружёнными людьми в штатском осторожно приближается к острову как раз вовремя, чтобы увидеть, как с шумом распахивается окно и появляется всклокоченная голова мажордома Ансельмо, который что-то кричит.

– Что вы говорите? Громче, громче!

Ансельмо машет зонтом, будто это может усилить тихий, ослабевший от испуга и волнения голос.

– Барон умер! – кричит он. – Но что вы делаете? Не приближайтесь! Они будут стрелять! Они способны на всё!

– Успокойтесь, – отвечают полицейские. – Успокойтесь! Опасность миновала. Бандиты пойманы.

Ансельмо уже не слушает их. Он спешит в мансарду к этим соням, но все шестеро ещё крепко спят.

Всё, что Ансельмо может сделать, это написать печатными буквами записку и положить её на видное место, чтобы они увидели, когда проснутся:

Затем он открывает комнату, в которой заперт Оттавио. Он тоже спит как ни в чём не бывало.

– Который час? – спрашивает он, проснувшись оттого, что Ансельмо распахивает окно.

– Половина шестого.

– Уже вечер?

– Утро, утро! Вставайте скорее!

– Зачем? Что может быть срочного в такое время?

– Вы забыли, что умер барон, ваш дядя?

– Конечно, – отвечает Оттавио, – надо позаботиться о похоронах.

11

Пройдёт много лет и, наверное, даже много веков, прежде чем голубые воды озера Орта вновь увидят такие похороны, как проводы в последний путь барона Ламберто, – лучше цветного фильма.

Даже день выдался совершенно необыкновенный, неповторимый. Солнце, скрытое лёгким туманом, освещало окрестности каким-то особым, серебристым светом, а горы словно подняли свой зелёно-голубой театральный занавес, отчего вдали за их вершинами появилась величественная Монте Роза, подобно великану, смотрящему со своей высоты на маленьких людей.

Ближние и дальние, на берегу и на холмах, повыше и пониже в горах – сколько колоколен вокруг озера? Больше тридцати наверняка. И все они с самого раннего утра обмениваются торжественным перезвоном. И с каждой колокольни любуется зрелищем какой-нибудь пономарь или служка.

Пятьдесят тысяч человек собралось на восточном берегу озера и по меньшей мере столько же на западном. Мыс, на котором расположен городок Орта, так заполнен людьми, что не будь в его основании прочной скалистой породы, он, наверное, погрузился бы в воду.

Барона Ламберто все знали и прежде, до того, как остров захватили бандиты. Он был хорошо известен при жизни. Нетрудно представить, каким знаменитым стал он теперь – после смерти.

Прах его перевезут на лодке с острова в Орту и отсюда в Домодоссолу, где находится семейный склеп Ламберто.

Между островом и Ортой всего каких-нибудь пятьсот метров – слишком мало, чтобы похоронный кортеж мог растянуться во всю длину, поэтому решили – пусть движется не по прямой, а зигзагами, на манер тех китайских мостиков, которые, ведя вас из пункта А в пункт Б, всё время поворачивают то вправо, то влево, чтобы вы могли полюбоваться панорамой с самых разных точек.

Открывает кортеж большая лодка, в которой сидят священник и служки. Среди них особенно выделяются внуки лодочника Дуилио, всюду сующие свой нос, – такие непоседы, что, кажется, сейчас побегут по воде и не утонут. Они ссорятся с другими детьми из-за ведёрка со святой водой и получают от священника пару хороших подзатыльников.

Затем следуют двадцать четыре совершенно одинаковые лодки. В каждой сидит генеральный директор банка со своим секретарём. Всего, следовательно, сорок восемь чиновников в чёрных костюмах и с мрачнейшими лицами. Дело в том, что, когда они прибыли на остров, гроб Ламберто, оказалось, уже закрыт.

– Но как же так, – удивились они, – а мы?

– Что вы? – спросил Оттавио с каменным лицом.

– Но... Мы... Мы хотели бы отдать должное... И кроме того, официально удостоверить, что это барон...

– Официально удостоверили это члены семьи, то есть я, его единственный племянник, и мажордом Ансельмо.

Таким образом двадцать четыре директора остались со своими сомнениями, и пока похоронный кортеж, петляя, движется по озеру, они продолжают терзаться всё тем же вопросом: кто всё-таки лежит в гробу – барон или загадочный самозванец? И если так, то где же настоящий барон?

За банкирами движется лодка с гробом покойного. Ею управляет Дуилио, прозванный в шутку Хароном, который сегодня и в самом деле выполняет роль перевозчика душ.

На лодке поднят чёрный флаг с огромной золотой буквой «Л» на полотнище. За лодкой с гробом следуют две поменьше. В одной сидит племянник Оттавио, притворяясь, будто вытирает слёзы белым с чёрной каймой платком. На самом деле, если б не боялся потерять равновесие, то, наверное, танцевал бы от радости. Ведь через несколько часов он узнает, какая часть безграничных дядиных богатств заполнит его пустующие карманы.

На другой лодке стоит, опираясь на сложенный подобающим образом зонт, мажордом Ансельмо. Он всё терзается своими подозрениями по поводу Оттавио. Но кто поверит ему, вздумай он открыто обвинить племянника барона в его смерти?

Ладно, допустим, можно доказать, что это он подсыпал снотворное в ужин обитателей мансарды. Ну и что? Какой врач, какой судья поверит, что барон умер только оттого, что перестали произносить его имя? Они посмотрят на Ансельмо как на ненормального и, наверное, спросят:

– Хотите, чтобы мы поверили в сказки? Забываете, что мы живём в двадцатом веке.

Ансельмо плачет. В хороший морской бинокль даже издали можно увидеть крупные слёзы, что катятся по его щекам и капают на зонт.

Далее следуют другие лодки с разными официальными лицами – гражданскими и военными, итальянскими и иностранными.

Затем лодки с флагами различных обществ, благотворителем которых барон всегда числился: любителей-цветоводов из Орты, Союза англо-немецких банков, друзей финансов, друзей казны, любителей кошек и так далее. Все эти знамёна составляют великолепную цветовую гамму.

Затем движутся сто двадцать семь моторных лодок с венками, присланными со всех континентов планеты, один даже с Огненной Земли.

Чего стоит присутствующим только пересчитать все эти венки! Кто насчитывает на два больше, кто на два меньше. Чтобы не спорить, останавливаются на цифре триста двадцать.

Но какой-то щупленький синьор всё-таки продолжает настаивать на том, что их триста двадцать один. Всегда ведь находится какой-нибудь оригинал, который не желает соглашаться с общим мнением.

Тем временем десятки тысяч людей вздыхают и с волнением обмениваются впечатлениями:

– Бедный барон Ламберто! При всех своих деньгах...

– Да, Ламберто, конечно, славился богатством, и ещё как!

– Но Ламберто и добротой своей известен.

– Кто? Ламберто? Да уж, добрее человека и не сыскать было!

– А, так это, значит, тот Ламберто, который...

– Да, да, тот самый Ламберто.

– А какой, вы думали, это Ламберто?

– Ламберто только один и есть... Вернее, был.

– Жил-был однажды Ламберто!..

Замыкает похоронный кортеж большая лодка с музыкантами. Это оркестр миланских трамвайщиков, специально прибывший в Орту на поезде. Оркестр исполняет один траурный марш за другим.

– Барон Ламберто слыл истинным любителем музыки.

– Ламберто любил красивые вещи...

– Эх, какое было сердце у Ламберто...

– Как вы сказали? Ламберто умер от болезни сердца?

– Говорю, что у него было большое сердце, у Ламберто.

– Бедный Ламберто!

– Ламберто – там...

– Ламберто – здесь...

– Ламберто – тут...

– Ламберто – всюду...

Если бы кто-нибудь мог подняться высоко-высоко над землёй и послушать оттуда сразу всё, что звучит сейчас на берегах озера Орта, он услышал бы только одно:

– Ламберто, Ламберто, Ламберто.

Конечно, люди говорят и о многом другом. Следуя в похоронной процессии, промышленники из Оменьи обсуждают последнюю модель кофеварки, производители сантехнической арматуры из Сан-Маурицио Д’Опальо обмениваются сведениями об арабских шейхах, заказавших партию золотых смесителей, изготовители зонтов из Джиньезе сетуют на то, что лето, по их понятию, оказалось слишком засушливым, горцы из Вальстроны недовольны ценами на древесину, художники-абстракционисты из Вербании ругают своих коллег – художников-реалистов, и наоборот.

Но всегда находится хотя бы один человек, который упоминает Ламберто, и не успевает он произнести «о» из его имени, как кто-то другой уже произносит «Л».

Никто ничего не планировал, не программировал, но факт тот, что сто или даже сто пятьдесят тысяч человек громко или тихо, женскими или мужскими голосами, так или иначе, беспрестанно произносят по очереди это имя:

– Ламберто, Ламберто, Ламберто...

И вдруг – впрочем, это было предначертано, и можно даже спорить на что угодно – такое случится, – в гробу покойного раздаются удары. Все в изумлении замирают. Священник перестаёт читать молитву. Оркестр умолкает. Все потрясены. Удары становятся всё сильнее. Некоторые тут же падают в обморок от волнения, другие держатся – упасть в обморок всегда успеешь.

Удары продолжаются, наконец крышка гроба со скрипом приподнимается, затем ещё, ещё немного... Вот она откидывается и летит в воду. И из гроба встает во весь рост барон Ламберто. Он осматривается и восклицает:

– Да это же всё ошибка! Большая ошибка! Харон, вези меня скорей обратно домой! Ансельмо, смотри, не потеряй зонт! Оттавио, куда так спешишь?

Оттавио вмиг сообразил, что ситуация круто изменилась. Он тут же бросается со своей лодки в воду и быстро плывёт к берегу.

А барон Ламберто продолжает радостно кричать:

– Всё это ошибка! Всё надо переиграть! Похороны откладываются на неопределённое время, потому что покойник больше не играет!

По всему побережью вокруг озера раздаётся единое, нескончаемое «Ох!» Затем ещё более громкое и продолжительное «Ах!» А потом раздаётся гром аплодисментов и радостные крики:

– Да здравствует барон Ламберто!

Дирижёр оркестра миланских трамвайщиков не теряется в этой новой обстановке, и по его сигналу сто двадцать музыкантов знаменитого духового оркестра начинают играть триумфальный марш из «Аиды».

Ансельмо выуживает зонт, который на радостях уронил в воду, открывает его, закрывает – словом, волнуется.

– Синьор барон! – спрашивает он. – Что вам приготовить на обед? Хотите голубя а-ля Кавур? Или утку по-мантуански?

Барон не отвечает. Он целиком захвачен общим волнением. И если б в этот момент кто-то мог оказаться высоко-высоко над землёй, то непременно услышал бы, как ещё громче и сильнее звучит над озером:

– Ламберто, Ламберто, Ламберто...

– Так Ламберто жив...

– Наверное, кому-то показалось, что Ламберто умер...

– Везёт же этому Ламберто!

– По правде говоря, Ламберто этого заслуживает...

– Ламберто – здесь...

– Ламберто – там...

На фоне общего радостного возбуждения сильным контрастом выглядят двадцать четыре генеральных директора и их двадцать четыре секретаря.

Они не кричат, ничего не говорят и не выражают никаких признаков радости. Они устремили свои сорок восемь плюс сорок восемь глаз на барона Ламберто.

Они испытующе изучают его фигуру и лицо и сравнивают со своими воспоминаниями и фотографиями, которые извлекли из бумажников.

Они переглядываются и негромко совещаются. Наконец, приказывают своим лодочникам грести к острову вслед за Хароном, который уже причаливает к берегу.

Барон Ламберто соскакивает на землю и ещё раз приветствует всех, высоко подняв над головой сжатые в кулаки руки, как это делают боксёры– победители.

– Да здравствует барон Ламберто! – снова раздаётся над озером.

Затем люди постепенно расходятся, потому что смотреть больше не на что. Но все довольны – ведь это впервые за всю историю озера похороны завершаются таким счастливым финалом.

Некоторое оживление ещё заметно на полпути между островом и Ортой, в том месте, где затонул гроб и где любители оспаривают друг у друга оставшиеся от празднества сувениры, желая сохранить их на память об этом прекрасном дне.

Оттавио в это время уже далеко. Он останавливается только во Флоренции, и то потому лишь, что нужно заправить машину бензином. И вряд ли ещё когда-нибудь услышат о нём на зелёных берегах Орты.

Прощай, Оттавио!