Текст книги "Жил-был дважды барон Ламберто, или Чудеса острова Сан-Джулио"

Автор книги: Джанни Родари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

4

Если подняться на крышу Собора святого Петра в Риме, знаменитого своим куполом, и если к тому же знать, в какую сторону смотреть, то можно увидеть красивое здание с просторной террасой.

Там расположился под тентом молодой человек лет тридцати пяти, который грустно о чём-то размышляет. Это Оттавио, племянник барона Ламберто. Он проиграл в кегли последние остатки состояния, доставшегося ему от бедной мамы.

Сегодня хозяин гостиницы пришлёт ему счёт за газированную воду, которую он выпивает в неимоверных количествах и которой щедро угощает друзей. Как он оплатит этот счёт?

«Я погиб, – думает молодой человек. – Вся надежда теперь на дядю Ламберто. Может быть, он решит умереть и оставить мне в наследство своё состояние. Или хотя бы парочку банков... Сейчас ему, наверное, уже лет сто. Хорошо бы показаться ему. Напомнить, что я единственный сын его единственной сестры. Что делать? Ехать или не ехать? Пусть решит моя последняя монетка в сто лир. Орёл или решка? Орёл. Еду!»

Пять часов езды на машине, пять минут пути на лодке, пять минут пешком по узким улочкам острова Сан-Джулио, и вот уже Оттавио звонит у подъезда виллы барона.

Ему открывает молодой, крепкого сложения человек.

– Добрый день, вам кого? – спрашивает он, приветливо улыбаясь.

– Мне нужен барон Ламберто.

Молодой атлет с поклоном удаляется, но тут же возвращается с прежней улыбкой:

– Повторите, пожалуйста, кого вы желаете видеть?

– Да что это, вы смеётесь надо мной? Я же сказал – барона Ламберто. Где он?

– Но он же здесь – перед тобой! Оттавио, племянник мой дорогой, единственный сын моей единственной сестры, неужели не узнаёшь своего любимого дядюшку?

От удивления Оттавио теряет сознание и как подкошенный падает в обморок. Очнувшись, он поднимается и пытается извиниться:

– Я слишком обрадовался, дядюшка, увидев тебя таким молодым. Сердцу не прикажешь! Ах, но я действительно очень рад! Как это тебе удалось? Нашёл какое-нибудь новое средство?

– Новое и в то же время старое, – соглашается барон.

– Нашёл один секрет, – добавляет мажордом Ансельмо, появившийся в дверях.

Он подмигивает хозяину, как бы вежливо напоминая ему об осторожности.

– Китайский секрет? – допытывается Оттавио.

– Холодно, холодно, – возражает Ансельмо.

– Индийский?

– Холодно, холодно.

– Персидский?

– Холодно, синьор Оттавио, холодно.

– Ну ладно, – прерывает его барон, – я вижу, ты рад, и это главное. А теперь извини, я отлучусь ненадолго. Ансельмо, предложи ему что-нибудь – апельсиновый сок, настой ромашки, что захочет.

– Газированной воды, пожалуйста.

Когда Ансельмо приносит газированную воду, возвращается и барон. Он в костюме для подводного плавания.

– Не хочешь ли прогуляться со мной по подводному царству?

– Спасибо, дядя. От маски у меня болят зубы.

– Тогда располагайся. Ансельмо покажет тебе твою комнату. Увидимся за ужином.

И барон Ламберто убегает, подпрыгивая, как мальчишка. Его светлые кудри весело развеваются на ветру.

– Он в прекрасной форме, – заключает Оттавио. – Никто не поверит, что ему девяносто три года.

– Завтра в семнадцать двадцать пять ему исполнится девяносто четыре, – уточняет Ансельмо.

«Ситуация трагическая, – думает Оттавио, растянувшись на постели в своей комнате и пересчитывая балки на потолке. – Я надеялся увидеть умирающего старика, а передо мной олимпийский чемпион со стальными мускулами, крепкими зубами и своими собственными волосами. Наследство отодвигается. Кто же заплатит очередной взнос за мою феррари? И на какие деньги я буду играть в кегли? Надо что-то предпринимать».

Первое, что он предпринимает после ужина, – крадёт на кухне и прячет у себя под подушкой резак, с помощью которого Ансельмо готовит фазана под коньяком.

Затем он ложится спать, но ставит будильник на двенадцать часов ночи. Будильник – музыкальный. Он не звенит, а исполняет «Гимн Гарибальди»: «Разверзнутся могилы, и восстанут мёртвые из них...»

Дослушав гимн, Оттавио тихо встаёт и босиком осторожно подходит к спальне дяди Ламберто. Он слышит, как тот громко храпит. Час пробил. Оттавио прокрадывается в комнату, подходит к постели, освещённой ярким лунным светом из окна, и серебряным резаком рассекает дядюшке горло. Затем возвращается к себе, ложится в постель и не заводит будильник.

Утром, едва открыв глаза, он слышит, как кто-то громко поёт: «О, как прекрасна жизнь, о как она прекрасна! И потому поставим парус мы сейчас!»

О боги! Это же дядя Ламберто, ещё моложе, чем вчера, в костюме моряка! И на шее ни царапины!

– Вставай, Оттавио! Пойдём со мной на яхте!

Оттавио отказывается под предлогом, что на воде у него начинается морская болезнь, а сам лихорадочно соображает: «Эти современные резаки не способны разрубить даже бульонный кубик! Попробую чем-нибудь другим, понадёжнее».

В эту ночь он намерен убить дядю автоматическим ружьём, взятым в оружейном зале.

Вечером он заводит будильник и ложится спать, чтобы к решающему моменту быть спокойным и отдохнувшим, затем, даже не дослушав «Гимн Гарибальди», опять осторожно пробирается в комнату дяди Ламберто, который храпит и ничего не подозревает.

Оттавио приставляет дуло ружья к тому месту на груди, где находится сердце, спускает курок и делает семь выстрелов. Вернувшись к себе, он потирает руки: «Ну, на этот раз всё!»

И кто же будит его утром? Опять дядя Ламберто! Бодрый и весёлый, он снова громко поёт: «О, как прекрасна жизнь, о как она прекрасна! И потому я поплыву сейчас легко!»

Он в купальном костюме. На груди нет следа даже от комариного укуса.

– А ну-ка, Оттавио, давай вольным стилем? Два круга по озеру? Даю тебе полкруга форы.

Оттавио отказывается под предлогом, что от озёрной воды у него начинается аллергия.

И остаётся дома – размышлять.

Размышляя, он бродит по комнатам. Шарит в шкафах, роется в комодах, заглядывает под ковры, разыскивая тайное лекарство дяди Ламберто.

Наконец заходит в музыкальную гостиную и тут слышит чудесный, нежный голос, доносящийся из-под крышки рояля:

– Ламберто, Ламберто, Ламберто...

Он не верит в призраки и в говорящие рояли, поэтому внимательно обследует инструмент и в конце концов находит скрытый динамик, из которого звучит этот нежный голосок, без устали повторяющий:

– Ламберто, Ламберто, Ламберто...

Оказывается, барон, желая убедиться, что под крышей работают усердно и в полном соответствии с контрактом, нажал кнопку и забыл выключить динамик, который и продолжает звучать:

– Ламберто, Ламберто, Ламберто...

«Очень интересно, – думает молодой исследователь, – хотя и несколько монотонно. Посмотрим, куда же тянется эта ниточка».

Он продолжает поиски, и ниточка приводит его в конце концов в комнату под самой крышей, где сидит хорошенькая рыжеволосая синьорина с зелёными глазами. Она разглядывает картинки в журнале и чистым, звонким голосом непрестанно повторяет:

– Ламберто, Ламберто, Ламберто...

– Синьорина, а ведь меня зовут Оттавио! – обращается к ней племянник барона.

– Очень остроумно, – отвечает ему молодой Армандо, появляясь в дверях. – Уйдите и не мешайте работать. Моя смена, Дельфина.

Дельфина встаёт, слегка потягивается, Армандо садится на её место и продолжает:

– Ламберто, Ламберто, Ламберто...

Оттавио заинтригован и хотел бы узнать ещё кое-что.

– Синьорина, – он следует за девушкой в соседнюю комнату, – почему вас зовут Дельфина?

– Мой отец великий король. Король Франции. Благороднейший человек. Он носит парик из золотых нитей. Во Франции первенца короля всегда называют Дельфином.

– Почему?

– Потому что король Франции – он же король дельфинов. И когда акушерки увидели, что родилась девочка, а не мальчик, они испугались: «А вдруг король очень рассердится!» Но мой отец очень обрадовался и решил назвать меня Дельфиной. И хорошо сделал. Потому что я, желая оправдать это имя, научилась хорошо плавать и нырять.

– Не верю ни одному слову из того, что вы рассказали, хотя и красиво получилось.

– И правильно делаете, что не верите. Конечно же, я не принцесса. Мой отец простой рыбак. Однажды ночью он вышел в Индийский океан ловить рыбу. Когда ушёл очень далеко от берега, заметил, что за ним всё время следует дельфин. У отца был с собой хлеб – запас на несколько дней. Он отломил половину и угостил дельфина. Но оказалось, дельфин вовсе не дельфин, а английский король, заколдованный злой колдуньей. И обречён плавать по морям и океанам, пока какой-нибудь рыбак не разделит с ним свой последний хлеб. Дельфин съел хлеб, превратился в английского короля, забрался в лодку к моему отцу, вернулся с ним на берег, пошёл на станцию, сел в поезд и поехал убивать злую колдунью.

– А как он поблагодарил вашего отца?

– Подарил ему приятные воспоминания. Когда я родилась, отец в честь этого английского короля и назвал меня Дельфиной.

– Тоже красивая сказка. А теперь, однако, я хотел бы, чтобы вы сказали мне правду. Почему сидите тут и без конца повторяете имя моего дяди Ламберто?

– Мы не знаем, зачем это нужно.

– А может, вы оба просто сошли с ума?

– В таком случае мы все шестеро сошли с ума. Это наша работа. Нам за это платят. Плюс питание, проживание и сколько угодно карамели на выбор.

– Странная работа!

– Бывает ещё более странная. Я знала, например, одного человека, который всю жизнь только и делал, что считал чужие деньги.

– Наверное, кассир в банке. И давно вы так работаете?

– Вот уже восемь или девять месяцев.

– Понимаю...

– В таком случае вы просто молодец, потому что я, напротив, ничего не понимаю. Я согласилась на эту работу из-за того, что здесь хорошо платят, лучше, чем в других местах. Но, по правде говоря, мне это очень надоело. И кажется даже, будто заболеваю. У моих сменщиков тоже появились разные недомогания, колики то там, то тут, тошнота по утрам, головокружение...

– Наверное, потому, что вы всё время сидите в помещении.

– Может быть. До свидания.

– Как «До свидания»! Куда вы?

– Спать. Я сегодня встала очень рано – так начиналась моя смена.

Оттавио пытается задержать девушку, побольше расспросить её, но она уходит.

Оттавио возвращается в ту комнату, где сидит молодой Армандо, сменивший её. Он рисует в тетради квадратики. Нет, не рисует – раскрашивает. И не раскрашивает, а один за другим замазывает квадратики черным цветом. И в то же время хорошо поставленным голосом беспрестанно повторяет:

– Ламберто, Ламберто, Ламберто...

«Вот тут-то, – думает Оттавио, – как сказали бы наши мудрые предки, и зарыта собака. Тут должен быть, если не ошибаюсь, секрет дяди Ламберто».

Спускаясь по лестнице, он встречает мажордома Ансельмо.

– Где вы были, синьор Оттавио?

– На крыше, любовался панорамой.

Ансельмо молчит, но про себя решает, что впредь надо будет последить за молодым бароном.

– Нет ли у вас лодки? – интересуется Оттавио. – Мне нужно съездить в Орту.

– В бухте стоят три вёсельные лодки, три парусные и моторная.

– Возьму моторную, – решает Оттавио. – Ведь если мотор бездействует, он ржавеет.

– Золотые слова, – соглашается Ансельмо.

Оттавио пересекает рукав озера, отделяющий остров Сан-Джулио от городка Орта. Там он находит врача и жалуется ему, что совсем потерял сон, никак не может уснуть.

– А овец пробовали считать?

– Каждый вечер насчитываю по миллиону и всё равно не засыпаю.

– А «Пьемонт» Джозуэ Кардуччи пробовали читать?

– Без всякого результата. Стараясь запомнить эти стихи, только чаще зеваю.

– Попробуйте поучить наизусть «Обручённых» Мандзони.

– А не проще ли принять снотворное?

– Прекрасная идея! – восклицает врач. – Как я об этом не подумал. Охотно выпишу рецепт. Как вас зовут?

– Франческо Петрарка.

– Как странно! Был ведь, кажется, поэт с таким именем.

– Это мой дедушка. Бедный дедушка Франческино.

На всякий случай Оттавио скрывает своё имя. Его план – подсыпать снотворное в ужин всем шестерым, что сидят в мансарде под крышей. Ибо тот, кто спит, рыбу не ловит и уж тем более не твердит без конца «Ламберто, Ламберто, Ламберто...»

Оттавио рассуждает так: «Заставим их замолчать и посмотрим, что получится. Если всё обстоит, как мне кажется, и я угадал, то у дяди Ламберто по меньшей мере начнётся воспаление лёгких. А потом... Потом всё пойдёт своим чередом».

И он продолжает свои размышления, этот молодой мыслитель: «Если бы не Дельфина, я просто отравил бы их всех и сослался бы на плохую пищу. Но эта девушка мне очень даже нравится. Слишком хороша, чтобы умирать такой молодой. Я даже готов жениться на ней. Но пока отложим мечты о свадьбе, попробуем для начала обеспечить себя наследством».

Так в его голове один план соединяется с другим.

Со снотворным в кармане Оттавио возвращается на берег, садится в моторную лодку и не спеша направляется к острову.

Он едет медленно, и вскоре его обгоняет лодка, полная голландских туристов, которые торопятся на остров посмотреть знаменитую базилику святого Джулио. Их везёт лодочник Дуилио, которого все, желая показать своё знание античной мифологии, зовут Хароном.

Туристы, смеясь, что-то кричат Оттавио по-голландски. Он ничего не понимает. Они плывут дальше, но затем их лодка, едва причалив к острову, тут же, словно обжёгшись, сворачивает обратно. Харон гребёт как никогда быстро. Поравнявшись с Оттавио, он что-то кричит ему.

– Что вы сказали?

– На остров не высадиться, – объясняет Харон. – Там вооружённые бандиты.

– Какие бандиты?

– Плывите, если хотите познакомиться с ними. Только не говорите, что это я вас предупредил.

На пути к острову Оттавио встречает и небольшую флотилию. В первой лодке сидят шесть монахинь, шесть бедных юных монахинь. Во второй, третьей и четвёртой – знатные господа со своими семьями. В пятой – какой-то пожилой господин, одинокий, как собака. И всё это люди, которые обычно подолгу живут на острове, – монахини круглый год, другие всё лето.

– Что случилось?

– Возвращайтесь! Бандиты не позволят вам высадиться! Нас, как видите, они выгнали!

Среди беженцев нет дяди Ламберто, нет Ансельмо, нет никого из тех шестерых...

«Я всё-таки взгляну, что там происходит», – решает Оттавио и направляет свою лодку к причалу.

У берега его встречает человек в маске и с автоматом.

– Добро пожаловать, синьор, – говорит он. – Вас-то мы и ждём. Причальте лодку. Спасибо. С сегодняшнего дня регаты отменяются.

– А в чём дело? – интересуется Оттавио. – Началась война?

– Остров оккупирован, синьор. Но вы можете высадиться, потому что вы член семьи. Другие инструкции получите позднее.

Оттавио повинуется.

Можно ли спорить с автоматом?

5

Издали остров Сан-Джулио похож на модель, сделанную чьими-то искусными руками или собранную из детского конструктора. Метр за метром, век за веком, поколение за поколением люди, жившие тут, старались придать ему своеобразный, неповторимый облик.

Если говорить о природе, о зелени, то от неё тут почти ничего не осталось, разве что небольшие садики кое-где возле вилл. Нет здесь ни диких скал, ни утёсов. Видны лишь камни, кирпичи, витражи, колонны, крыши. Всё это плотно сомкнуто, крепко сжато и прочно сцеплено, как детали в игрушечной головоломке.

В вечернем сумраке краски и контрасты исчезают, очертания строений размываются, и остров становится похож на огромный чёрный монолит на страже мрачной воды.

Кое-где из невидимых окон падает луч света, похожий на швартов, брошенный, чтобы придержать остров у озера.

А там, на берегу, в городке Орта, люди наблюдают за этими огоньками.

– Это светятся окна виллы барона Ламберто.

– Конечно, ведь только он и остался там.

Известие о том, что остров Сан-Джулио захвачен вооружёнными бандитами, сразу же собрало на берегу множество людей.

Тут и жители самой Орты, вышедшие на древние улочки городка из своих пышных особняков и вилл, утопающих в садах, и жители горных селений, спустившиеся на берег, и туристы, оставившие свой ужин на столах в гостинице.

Здесь нет только беженцев с острова. Они предпочли забраться в постели, чтобы прийти в себя от испуга.

В центре всеобщего внимания голландские туристы и лодочник Дуилио – они первыми забили тревогу. Но голландские туристы говорят по-своему, и их никто не понимает, так что отвечать на вопросы приходится Харону.

– Какие они? Как выглядят?

– Кто?

– Да эти бандиты.

– Они в масках.

– В чёрных?

– В чёрных, синих... Кто их разберёт? Я больше смотрел на оружие.

– У них ружья или автоматы?

– И ружья, и автоматы, и револьверы. И ещё я видел, как двое устанавливали небольшую пушку.

– А откуда ты знаешь, что это пушка?

– Что я, не отличу пушку от горшка, в котором варят кукурузную кашу?

– А от бутылки красного отличишь?

Дуилио отворачивается от этого нахала и отвечает двум более любезным синьорам, которые интересуются:

– А много их там?

– Много.

– Ну сколько приблизительно?

– Больше двадцати и меньше тридцати.

– Говорят по-итальянски?

– Конечно. Иначе как бы я понял, что нельзя высаживаться на остров и следует грести обратно. По-итальянски говорят, разумеется.

– А хорошо?

– Я не учитель, чтобы ставить оценки.

– Молодец, Харон! Хорошо сказано – оценки бандитам!

– Так двойка или пятёрка?

– Что ты от него требуешь! Теперь даже учителя в школе не ставят оценок!

– А с каким акцентом они говорили?

– Не знаю, с миланским, а может, с английским, сицилийским, немецким...

– С бандитским! – подсказывает какой-то остряк.

Дуилио уже двадцать раз повторил, как всё произошло. Слушатели в свою очередь столько же раз повторили его рассказ тем, кто ещё не слышал. Но ведь постоянно подходят новые любопытные, которые тоже хотят всё узнать из первых рук, чтобы потом в свою очередь рассказать тем, кто ничего не знает.

Голландцы продолжают что-то громко обсуждать на своём языке, и вокруг них тоже толпится народ.

Кто-то спрашивает толстого голландца, которого другие называют профессором:

– Do you speak English? [1]1
  Вы говорите по-английски? (англ.).


[Закрыть]

Профессор расплывается в счастливой улыбке и переходит на английский. Однако спросивший пугается и убегает.

Другие голландцы пытаются заговорить с окружающими по-немецки или по-французски, и в толпе находятся люди, которые работали во Франции или Германии и понимают эти языки. Так что контакт устанавливается, и туристы на седьмом небе от счастья.

– Один из них отдавал приказания шёпотом, – рассказывает Дуилио.

И все вокруг тут же повторяют эти слова тем, кто не расслышал: «Кто-то отдавал приказания шёпотом».

Эта подробность кажется очень важной. Может быть, главарь? А может, и нет. Есть о чём поспорить.

Какая-то синьора вдруг круто меняет тему разговора:

– Хотела бы я знать, зачем они заняли остров Сан-Джулио?

Поначалу слышны только неопределённые возгласы:

– Н-да...

– Чего захотела!

– Пойди угадай!

– Хорошо бы, конечно...

Затем начинаются догадки:

– По мне, так это всё реклама.

– А чего?

– Откуда я знаю! Зубной пасты или пасхального кулича...

– При чём здесь кулич! Сейчас лето.

– При том, что телевидение рекламирует мороженое и зимой.

– Реклама – двигатель торговли!

– Может, теперь и острова продаются?

– Не иначе как наш мэр что-нибудь затеял!

– Я тут ни при чём! – возмущается мэр, услышав такое. – Подобные клоунады меня не касаются.

– Так это, по-вашему, клоунада? Где вы видели клоунов с пушками?

– Не надо преувеличивать! Пушки...

– Харон видел!

– Харон сказал – маленькая пушка.

– Значит, это реклама бисквитных пушек с кремом.

– Я считаю, – заявляет высокая элегантная синьора, которую все слушают с большим интересом, потому что у неё необыкновенно красивые глаза, – это просто какая-то причуда барона Ламберто, чтобы ограничить посещение острова туристами.

– А что? Вполне возможно, ему мешает стук деревянных башмаков.

– Может, его беспокоит запах голландского сыра?

Все смеются.

– Извините, синьора, барону Ламберто девяносто четыре года, и у него бог весть сколько болезней. Он такой тугоухий, что не услышит и пушечной канонады. И потом, если уж быть справедливым, никто никогда не слышал про какие-нибудь причуды.

– Какой молодец!

– И его мажордом – тот, что с зонтом, – тоже!

– Два молодца! Только уж чересчур он любит всё засекречивать. Все эти невидимые слуги, которых они привезли...

– Да, их по меньшей мере шесть человек, и никто ни разу не видел, чтобы они покидали виллу.

– Говорят, они всё время сидят в мансарде под крышей.

– Смотрите, там и сейчас горит свет.

Все поворачиваются и смотрят в сторону острова.

– Если говорить о бандитах, – замечает какой-то миланец, остановившийся в лучшей гостинице городка, – то я слышал недавно разговор о какой-то группе художников-абстракционистов из Оменьи, Вербании и Домодоссолы, которые выступили с заявлением протеста против цветных открыток, требуя их уничтожения и угрожая перейти к действиям.

– То есть? Возьмут приступом киоски, где они продаются, что ли?

– Разведут на площади костёр и станут сжигать открытки?

– Синьор хочет сказать, что они могли занять остров, чтобы шантажировать всю страну: или будут уничтожены все цветные открытки на полуострове и на всех близлежащих островах или...

– Ну и чем же они могут угрожать?

– Взорвать Сан-Джулио.

– Бо!

– Всё это враньё. Я знаю многих абстракционистов. Все прекрасные отцы семейства. А один даже дедушка.

– А я знаю одного художника-абстракциониста, так это мать семейства и в то же время тётушка, потому что у неё есть замужняя сестра с двумя детьми.

– Я не настаиваю, – бормочет миланец. – Я говорю только то, что слышал.

– Где?

– В поезде.

– Оно и видно! В поездах люди только и делают что болтают всякую чепуху. Ведь никто не может проверить, правду говоришь или врёшь. Я однажды ехал с одним типом, который уверял, будто его похищали марсиане.

– Кстати, не исключено, что это НЛО – неопознанный летающий объект.

– То есть?

– Летающая тарелка. Космическая. Приземляется где угодно. Может, опустились и на остров Сан-Джулио?

– В таком случае Харон должен бы видеть маленьких зелёных человечков с рогами.

Кто-то из подошедших позднее слышит только обрывок фразы и передаёт другому, только что подоспевшему:

– Говорят, на острове сидят какие-то зелёные человечки с рогами.

– Тогда здесь опасно оставаться.

– Я тоже так думаю. Пойдём лучше пить пиво.

Но тут что-то останавливает их. Какое-то волнение проносится по толпе. Оказывается, от острова отделилась светящаяся точка и движется по направлению к Орте.

– Кто-то едет сюда!

– Марсианин?

Те, у кого есть бинокли, стараются хоть что-нибудь рассмотреть в темноте, чтобы первыми сообщить, кто же это пересекает невидимую границу между тайной и материком.

– Он слишком глубоко опускает вёсла.

– Ему, очевидно, дьявольски трудно.

– На руке у него зонт.

– Так это же синьор Ансельмо!

– Что я вам говорил? Это всё причуды барона! Теперь он шлёт сюда своего мажордома и будет диктовать условия.

Какой-то парень, словно обращаясь к гребцу, кричит, шутливо подсказывая ему ритм:

– Раз-два! Раз-два!

– Да ты что! – восклицает специалист по олимпийским регатам. – Разве не видишь – это же одиночка! Рулевого на одиночке не бывает.

Синьор Ансельмо – а это именно он, кроме зонта у него есть и другой опознавательный знак – совершенно седая голова, – тяжело дыша, причаливает к пристани.

– Где... Где... мэр?

– Что я вам говорил? Это всё мэр виноват!

– Я здесь! Кто меня звал?

Синьор Ансельмо откашливается и поправляет зонт на руке. Наступает торжественный момент. Все шикают друг на друга, чтобы прекратились разговоры, но тише не становится.

– Синьор мэр, – говорит Ансельмо, доставая из кармана бумагу, – мне поручено передать вам следующее послание. Первое, – читает он, – остров Сан-Джулио захвачен вооружённой бандой «Двадцать четыре Л».

– Как вы сказали – «М»?

– Нет, он сказал «Н».

– «Л», как первая буква имени Ламберто, – уточняет Ансельмо. – Можно продолжать?

– Прошу вас, – говорит мэр Орты. – А вы все (к толпе) не перебивайте больше, чёрт возьми!

– Второе. Мэру Орты поручено созвать в течение суток генеральных директоров двадцати четырёх банков, принадлежащих барону Ламберто. Вот их телефоны, синьор мэр...

– А кто оплатит все эти междугородные и международные звонки? Смотрите... Цюрих, Гонконг, Сингапур... Да я разорюсь!

– Третье, – продолжает Ансельмо, отирая платком лоб. – Лодочнику Дуилио поручено каждый день в восемь утра привозить на остров продукты. Где Дуилио?

– Я тут!

– Вот тебе перечень необходимого. А в конверте деньги на расходы. Сдачи не надо.

– А если меня нет тут?

– Четвёртое, – продолжает Ансельмо, не отвечая на вопрос. – Если эти распоряжения не будут выполнены, город Орта подвергнут обстрелу с острова.

Никто не нарушает наступившую тишину.

Дело принимает нешуточный оборот.

– Пятое. Запрещается подходить к острову на лодках или вплавь, под водой или по воздуху. Подпись – «Двадцать четыре Л».

Ансельмо закончил. Он откланивается, торопливо бормочет: «До свидания», разворачивает лодку и направляется обратно к острову. Слышны удары вёсел по воде. Слишком глубоко он их погружает, как уже заметил кто-то.

Теперь, однако, ни у кого нет желания обсуждать происходящее. Слышны только перешёптывания, смущённое покашливание, вздохи.

Мэр бросается в мэрию и хватается за телефон. Он звонит президенту, потом министру внутренних дел и своей жене, которая отдыхает на море в Виареджо.

Затем, вздохнув, заказывает разговоры по телефонам, список которых передал Ансельмо.

Любопытным, которые продолжают наблюдать за островом, теперь кажется, будто он стал меньше и темнее. Свет, видневшийся кое-где, погас, и кажется, будто остров, словно приготовившись к долгой осаде, порвал все контакты с материком.

– Идемте-ка спать, – предлагает кто-то.

– Да уж, пора.