Текст книги "Пленница гарема"
Автор книги: Джанет Уолч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
23
По мере того как я старел, время бежало быстрее. Ежегодные праздники следовали один за другим и наступали так быстро, будто время сжалось. Казалось, еще и года не прошло с тех пор, как мы отмечали Рамадан и отослали Фатиму к султану. Однако с того дня Фатима уже родила, и снова, будто грозовой ливень, наступил Рамадан.
Но на этот раз, как бы мы ни были заняты малышкой Фатимы, дни воздержания от еды пролетели почти незаметно. Я устраивал пиры и развлечения для гостей. После заката, когда приходили женщины, мы позволяли себе лакомиться тушеными баклажанами, засахаренными фруктами и анисовым пирогом, а тем временем девушки танцевали, карлики шутили, рассказчики услаждали наш слух разными историями.
В середине праздничного месяца должно было состояться шествие к павильону Священной мантии. Облачившись в конусообразный тюрбан и подбитую мехом накидку, я возглавил процессию, в которой шли Накшидиль, валиде-султана, Фатима, ставшая кадин, жены везиров и улемов. Но как только мы прошли сады и через узкий проход вышли в Третий двор, я увидел павильон Священной мантии и почувствовал, что что-то не так. Пока мы приближались к небольшому зданию, мои ощущения подтвердились. Накшидиль дернула меня за рукав.
– Смотри, охрану несут сегбаны, – шепнула она. – Они заменили янычар.
– Вижу, – пробормотал я в ответ. – Наверное, эту замену произвел Алемдар. Надеюсь, он знает, что делает. – Я невольно погладил серебряный кинжал, висевший у меня на боку.
Как и в предыдущий год, я повел валиде-султана в Комнату кресла, оставил женщин прислуживать ей, пока она будет там, и вошел в помещение Священной мантии. Я огляделся и заметил Священные реликвии, выставленные на обозрение, затем увидел серебряный балдахин. Однако, увидев перед ним двоих мужчин, я изумился: там стоял великий везир в кафтане и высоком тюрбане, султан в церемониальных одеждах, но уже второй раз у него на голове вместо традиционного тюрбана красовалась феска с кисточкой. Я плотно сжал губы, чтобы не выдать своего удивления, и занял место рядом с ними.
В уже знакомой ритуальной последовательности султан отпер особый золотой ящик, развернул сорок боч и поднял накидку пророка вверх. Каждый из нас брал символический кусок льняной ткани и клал его себе на голову. Пригласили знатных лиц, и я заметил, как каждый из них, дойдя до двери, задерживает взгляд на феске султана и едва скрывает удивление. Но никто не осмелился сказать и слова. Все выполнили священный ритуал в полной тишине. Когда мужчины закончили, пригласили женщин, и я снова увидел испуганные взгляды, которые те тут же скрыли, выполняя священный обряд.
После завершения церемонии султан спрятал накидку в бочи и вернул все в золотой ящик. Когда наша процессия вышла из павильона, я снова долго смотрел на сегбанов, стоявших перед нами: я вспомнил янычар и благодарил Бога, что все прошло гладко.
Сопроводив валиде-султана к ее покоям, я тут же вернулся к себе и положил кинжал в чулан. Подошло время послеполуденной молитвы, и, преклонив колени на коврике, я повторил слова Накшидиль: «Да будет султан избавлен от гнева янычар, соперничающих везиров и злобных улемов». Я вздохнул. Как раз в этот момент послышался какой-то шум.
Я огляделся и подумал, что такой шум обычно бывает, когда люди спасаются от пожара или бежит стадо животных, сорвавшихся с привязей. Прислушавшись, я понял, что кричат не от страха, а от гнева. Это были солдаты, и мои кошмары начали обретать осязаемые черты. Янычары штурмовали Топкапу. Как часто мы с ужасом говорили о подобном, и вот это случилось, обрушилось на нас!
Я знал, что янычары считают охрану павильона Священной мантии своей привилегией. Позднее мне говорили, будто янычары разгневались, как только прослышали, что Алемдар отнял у них это право и передал его сегбанам. Они покинули караульные помещения во всем городе и, собирая по дороге своих сторонников, огромной толпой двинулись к Топкапе. У дворца янычары прорвались сквозь стражей, вооруженных алебардами, и ринулись к Первому двору, но охрана предупредила сегбанов, и верные солдаты бросили свои посты у павильона Священной мантии и устремились на помощь. Слава Аллаху, сегбаны дали отпор мятежникам.
Однако следующим утром мятежники вернулись снова. Из своих покоев я снова услышал шум, и на этот раз ко мне с сообщениями прибежали три евнуха. Янычары опять прорвали ряды стражи и проникли в Первый двор, но на этот раз им удалось добраться и до Второго двора, где находилось здание Совета. Пока одни янычары устремились к Дивану искать великого везира Алемдара, другие разбежались по кухням. Там они нашли котлы для приготовления супа и, оставаясь верными своей традиции, перевернули эти бронзовые сосуды и стали стучать по ним ложками, объявляя о восстании. Мои покои находились в Четвертом дворе, далеко от места действия, однако и сюда доходил ужасный шум и громкие крики.
– Где султан? – спросил я евнухов, прибывших с докладом. Те быстро заверили меня, что Махмуд находится в имперской канцелярии во Втором дворе, где его охраняют сегбаны, и оттуда командует своими войсками. – А где Накшидиль?
– Она в своих покоях вместе с рабами, – ответил один из евнухов.
– Тогда пойдем со мной. Нам необходимо проверить, не грозит ли ей опасность. – Я достал из чулана кинжал и спрятал его под одеждой.
Я направился к покоям валиде, но, едва дойдя до двора, услышал пушечную канонаду, после которой раздался страшный взрыв.
– Оглянитесь! – крикнул один из моих евнухов.
Я обернулся, увидел дым и огонь, вырвавшийся из помещения в Первом дворе, где хранилось оружие и порох. К нам бежал сегбан, на его лице была растерянность.
– Входите в здание и прячьтесь! – закричал он. – Повсюду янычары. Они бегают от здания к зданию, от имперского казначейства к больнице и даже прачечной, разыскивая высокопоставленных лиц.
Я дал ему знак, чтобы он следовал за мной.
– Кого им удалось найти? – спросил я.
– Великого везира Алемдара, – ответил он, держась рядом со мной. – Он находился в арсенале вместе с несколькими сегбанами. Обнаружив Алемдара, янычары вытащили его из здания и штурмовали его. Но люди великого везира открыли по ним огонь. Произошла перестрелка, порох в арсенале взорвался, и погибли все, кто был внутри.
К этому времени я подошел к покоям валиде-султана и громко забарабанил в дверь, крича, что это я. Когда перепуганная рабыня открыла дверь, я увидел Накшидиль: она сидела в приемной и играла в карты.
– Боже мой! – вскрикнул я. – Нельзя же сидеть просто так. Вам необходимо спрятаться.
– Я не стану прятаться, – ответила валиде.
– Но ваша жизнь в опасности. Повсюду рыщут янычары.
– Где бы я ни находилась, моя жизнь будет в опасности. Я не собираюсь дрожать перед этими негодяями. – Сказав это, Накшидиль хлопнула картами по столу.
Вбежал еще один чернокожий евнух.
– Во дворце больше нет воды, – доложил он. – Только что сообщили, что янычары перерезали водоснабжение в Топкапе. Сотни улемов и их учеников устраивают пожары по всему городу. Если вы посмотрите в окно, то увидите, что повсюду бушует огонь.
Я подошел к окну и открыл решетку. Евнух говорил правду – вдали из зданий вырывался густой черный дым, языки пламени извивались над семи холмами города, словно разгневанные боги. Я посмотрел вниз и увидел, что с территории дворца тоже поднимается дым, а с Третьего двора слышались выстрелы пушек. Я обернулся и заметил, что из-под двери струится дым.
– Достаньте полотенца и смочите их водой, – сказал я и приказал рабам воспользоваться водой из бань. Где-то вдали слышались ружейные выстрелы, а в комнате дым уже сгущался. Стало жечь глаза. Мы накрыли лица кусками влажной ткани, но у нас пересохло во рту и першило в горле.
Она из девушек все время кашляла.
– Мне надо что-нибудь выпить! – закричала она, но у нас едва хватало воды, чтобы смачивать полотенца. Накшидиль тоже закашлялась, за ней и остальные. Я подумал, что мы все задохнемся. Накшидиль настояла на том, чтобы мы нашли Фатиму с ребенком.
Я отправил двух евнухов выполнить ее просьбу.
– Они находятся либо в покоях Фатимы, либо в детской комнате. Когда найдете их, запеленайте ребенка и отнесите в мои покои, – сказал я и объяснил, как спрятать малышку в моем вращающемся чулане. – Один из вас останется там и никого не будет подпускать к чулану. Другой останется с Фатимой в ее покоях. Она захочет пойти вместе с ребенком, но для нее это опасно. Янычары не догадаются, что ребенок, но если они найдут кадин, то убьют обеих.
Тут я услышал страшный шум и подошел к другому окну. Не менее дюжины янычар шли ко двору валиде-султана. Я чуть приоткрыл дверь, проверяя, нет ли кого поблизости, но меня чуть не сбил с ног другой евнух.
– Меня прислал султан, – заявил он. Он задыхался и едва мог говорить. – Мы получили известие, что за этим заговором стоит Айша. Сегодня утром янычары выпустили ее из Старого дворца, и сейчас она едет сюда.
– Это хорошо, – сказал я, потирая руки. – С нетерпением жду ее приезда. – Мои слова прервал топот убегавших людей, а несколько минут спустя мне показалось, будто послышался голос женщины, крикнувшей: «Смерть Накшидиль». Конечно, я сразу догадался, что это Айша. Мне хотелось выбежать из комнаты и задушить ее собственными руками, но моя задача заключалась в том, чтобы всеми силами защищать валиде-султана.
– Идите в комнату для молитв, – умолял я Накшидиль, – и спрячьтесь за коврами.
– Я этого не сделаю, – с вызовом ответила она и убрала с лица влажную ткань. – Я останусь здесь вместе с моими девушками.
– Пожалуйста, умоляю вас, уходите туда и спрячьтесь за штабелем ковров хотя бы на короткое время.
Я уже собирался приказать евнухам отвезти ее в эту комнату, как один из них крикнул:
– Взгляните в окно. Корабли подошли к пристани сераля.
Я побежал к окну, но не успел отодвинуть решетку, как вбежали пять верных нам солдат.
– Что происходит? – с тревогой спросил я. – Почему вы здесь, а не сражаетесь с янычарами?
– Вам нечего опасаться, – ответил лейтенант. – Все в наших руках. Мятежники разбиты. Мы взяли их в клещи – сегбаны со стороны дворца, а флот с тыла. Мятеж подавлен, но кругом ужасное зрелище. Повсюду валяются убитые и части тел.
– А где Айша?
– Мы привезли вам небольшой подарок, – ответил он и дал знак двоим из своих людей. Признаюсь, я ликовал, когда они ввели Айшу в наручниках и кандалах с кляпом во рту. На ее лице была жуткая гримаса, словно у человека, лишившегося ума.
Я вытащил у нее изо рта кляп и посмотрел ей прямо в глаза.
– Думаю, вы догадываетесь, что с вами будет дальше.
Она сплюнула на пол.
– Я мать принца, – сердито ответила она. – Принца, который скоро станет султаном.
– Он больше не станет султаном, – ответил офицер. Затем, повернувшись ко мне, объяснил: – Мустафа сбежал из Клетки принцев. Наши люди нашли его у янычар.
– Где он сейчас? – спросил я.
– Мустафа находится в двух местах одновременно: его голова покоится перед Залом Совета, а остальная часть тела – на дне моря.
– Вы это говорите лишь для того, чтобы причинить мне боль. Вы бы не посмели так поступить с ним, – насмешливо сказала Айша.
– Вы можете взглянуть на него, если желаете, – ответил офицер.
– Мой сын настоящий султан, – с презрением сказала она. – Однажды вы уже выбросили нас отсюда, но ему пришло время снова занять место на троне. Мы знаем, что лучше всего нужно народу. Махмуд со своей феской превратился в притворщика. И виной тому Накшидиль: она сделала из него неверного.
– Это ты притворщица, – спокойно ответила Накшидиль. – Ты притворяешься, что заботишься о народе, но в действительности осталась алчной женщиной, мечтающей лишь о том, как самой захватить власть. Ты права – твое время пришло, но не для того, чтобы взойти на трон.
– Ты не посмеешь тронуть меня, – возразила Айша. – Янычары на моей стороне.
Тут вбежал другой евнух.
– Султан идет, – сказал он.
Я посмотрел в сторону двери и увидел целую вереницу евнухов, затем появился Махмуд. Глаза султана покраснели, одежда покрылась сажей. Он казался совсем выбившимся из сил.
– Ваше величество! – воскликнул я и поцеловал рукав его одежды. – Слава Аллаху, что с вами все в порядке.
– Со мной все хорошо, – ответил он прерывающимся голосом, – но у меня печальная новость. Алемдар мертв. Мне принесли его голову.
– Ха! – возликовала Айша. – Вы сообщили нам отличную новость.
– Твой сын Мустафа тоже мертв.
– Нет, такого не может быть! – закричала она. – Я буду мстить за его смерть до конца своей жизни.
– До этого тебе осталось не долго ждать, – сказала Накшидиль и поднялась. Она приблизилась к Айше и, прищурив глаза, указала пальцем на нее. – Ты плела заговоры против меня и моего сына с того дня, как я прибыла в гарем. Я не могу забыть, как жестоко обращался твой сын с Махмудом, не могу забыть твоих угроз, твоих попыток отравить меня, твою драку с Нересту и твой приказ, приведший к ее смерти. Нет, ты не имеешь права даже изображать из себя порядочного человека. Ты им не являешься. Ты дьявол, а не женщина. И тебя ждет конец, какого ты заслуживаешь.
В комнате воцарилась тишина. Валиде-султана терпела многие годы, делая вид, что не обращает внимания на злодеяния Айши, в надежде на то, что та исправится. Но теперь она поняла ее истинную сущность. Я обратился к морскому офицеру и отвел того к двери.
– Возьмите вот это, – сказал я и полез в кафтан. – Возьмите этот кинжал и отрубите Айше голову. Остальную часть тела зашейте в мешок и сбросьте в море. Сделайте это сегодня вечером, чтобы мы все могли видеть это.
В ту ночь, когда только начала выглядывать луна, мы с Накшидиль стояли у окна и смотрели, как евнухи тащат тяжелый мешок к небольшой лодке. Отплыв от берега, они подняли увесистую ношу и бросили его в море, затем повернулись и, как я и просил, посветили, давая нам сигнал. Я поднес ладонь к устам и послал воздушный поцелуй.
– Прощай, Айша, – сказал я, когда ее тело присоединилось к горе трупов, лежавших на дне Босфора.
Накшидиль взяла мою руку.
– Такой участи никому не пожелаешь, – проговорила она. – Но теперь вся империя вздохнет с облегчением.
На следующее утро я вышел из дворца, чтобы собственными глазами обозреть последствия вчерашнего мятежа. Повсюду лежали тела с оторванными конечностями, они начали гнить и были уже облеплены тучами мух. Я прошелся между ними по окровавленной земле и направился к Третьему двору. Там на железных воротах торчала почти лысая голова Айши, на ней оставили лишь несколько прядей, дабы я мог убедиться, что это она. Рядом красовалась голова Мустафы.
На закате, когда прозвучали выстрелы пушек, султан сообщил, что придет к нам, чтобы в спокойной обстановке отметить успех. Но пока мы готовились встретить Махмуда, Накшидиль доверительно сказала мне, что еще не все опасности остались позади.
– Я еще больше убедилась, что нам необходим наследник, – сказала она, кулаком взбивая подушку. – Только представь, что напали бы на самого Махмуда: его место занять некому. Тогда армия захватила бы власть, и Оттоманской империи пришел бы конец.
– Он доказал нам свою плодовитость, – ответил я. – Отправьте к нему других наложниц, и я не сомневаюсь, что появится наследник.
– Я надеюсь, что ты окажешься прав, – сказала Накшидиль и, положив подушку, огляделась и улыбнулась. В дверях стоял Махмуд, одетый в темно-синий кафтан, а его красивую голову венчала феска. Она бросилась целовать его руку. – Поздравляю, мой лев. Ты показал себя настоящим правителем.
Султан печально покачал головой, и когда он заговорил, то не мог скрыть волнения.
– Моя добрая мать, мы добились успеха, но какой ценой. Дворы полны трупов, клумбы орошены кровью, во всем дворце чувствуется запах смерти. – При этих словах он сел на бархатный диван.
– Ты прав, мой сын, – сказала Накшидиль, устраиваясь рядом с ним. – Произошло слишком много трагичных событий. Может быть, нам следует задуматься над словами поэта Руми: «Прошлое исчезло. Все, что было сказано, принадлежит ему. А сейчас настало время подумать о будущем».
– Пусть так и будет, – пробормотал я.
Султан положил ладонь на руку Накшидиль.
– Начнем думать о нем прямо сейчас, – ответил он.
24
Мы проплыли на золотом каике валиде-султана целую милю к северу от Топкапы и оказались близ Перы, дабы взглянуть на новый дворец в Бешикташе. Он стоял на европейском берегу Босфора и представлял собой блестящее сочетание западного замысла с восточными деталями. В нем было множество покрытых изразцами фонтанов, мраморных бань, открытых двориков и колоннад.
На строительство этого дворца ушло три года, пришлось решительно порвать с прошлым, и любое решение можно было осуществить лишь с дозволения султана. Одна сторона огромного квадратного здания выходила на море, другая на цветущие сады, состоявшие из английских парков, лабиринтов, усаженных цветами, и деревьев с фигурной стрижкой.
Пройдет всего несколько недель, и все окружение султана – белые евнухи, чернокожие евнухи, пажи, принцессы, главные наставницы, наложницы, жены султана вместе с валиде и самим султаном – переедет из Топкапы в Бешикташ. Но в этот первый день весны Накшидиль просила султана устроить отдых у нового дворца. Я собрал рабынь и евнухов, заказал еду и даже позаботился о том, чтобы нас там встретил новый походный оркестр. Им руководил Доницетти-паша[93]93
Доницетти-паша – так прозвали итальянца Джузеппе Доницетти, дирижера и инструктора оттоманской императорской музыки, написавшего национальный гимн тогдашней Оттоманской империи и построившего первый оперный театр в турецкой столице.
[Закрыть], итальянский музыкант, который приехал в Стамбул с визитом и по просьбе султана согласился остаться. Когда наша лодка, выстеленная атласом, оказалась у пристани и валиде-султана сошла на берег, мы услышали торжественный туш в исполнении труб, тарелок и барабанов.
Валиде-султана теперь редко совершала подобные поездки. Она хворала уже несколько месяцев, и болезнь ее ослабила. Однако в последние дни она чувствовала себя намного лучше и предложила отправиться в путь вместе с внучкой, чтобы осмотреть дворец.
– Я приняла решение, – сказала Накшидиль.
Мы находились в зоопарке, где обитали ручные животные. Маленькая Пересту кормила зверьков орехами.
– Да? – произнес я, не зная, что последует дальше.
– Я все время думаю о своих рабынях. Я решила изменить их положение.
– Каким образом?
– Многие из них служат здесь уже долгие годы. Они хранили верность и усердно трудились, и настало время дать им свободу.
– Вы очень великодушны, ваше величество, но куда они пойдут? Ведь они больше похожи на роскошных животных в позолоченной клетке.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Об этих зебрах, жирафах и газелях так долго заботились – хорошо кормили, холили, учили, – и если их выпустить на свободу в джунгли, выжить там им будет нелегко.
– Но я не отправляю их в джунгли бороться за свое выживание. Они могут вернуться в свои семьи.
– Это невозможно. – Я закатил глаза, и одна из обезьян начала передразнивать меня. – Они никогда не смогут вернуться к своим семьям. Эти девушки долгое время беззаботно жили среди величайших богатств мира. Гарем стал для них родным домом. Вряд ли можно представить, что они после этого будут довольствоваться крестьянской жизнью.
– Думаю, ты прав. Но только представь, как они обрадуются, увидевшись со своими семьями.
– Я так не думаю. Большая часть семей начнет стыдиться дочерей.
– Стыдиться, – повторил один попугай.
– Они подумают, что девушки потерпели неудачу при дворе, раз их отослали назад, – сказал я, не обращая внимания на птицу.
– Они могли бы жить здесь, в Стамбуле.
– Одни? – спросил я. – Нет, я не могу в это поверить. Если хотите отпустить рабынь на свободу, то надо обязательно выдать их замуж. Найдется множество пашей, которые только и думают о том, как получить в жены девушку из дворца.
– Ты прав, Тюльпан. Пожалуйста, займись этим сразу после того, как мы вернемся в Топкапу. Сегодня вечером мы сделаем объявление по этому поводу. Десять девушек получат свободу.
– Это замечательно, – сказал я. – Разумеется, все остальные начнут им завидовать.
– Им нечего беспокоиться, – ответила Накшидиль с печалью в голосе и покачала головой. – Сегодня мне лучше, но болезнь вынуждает меня больше думать о собственной жизни или, точнее, о том, как ее закончить. Тюльпан, когда я умру – а я знаю, что жить мне осталось недолго, – я хочу, чтобы все мои девушки стали свободными. Прошу тебя, обещай, что ты позаботишься о том, чтобы тех, кто захочет оставить дворец, выдали замуж за хороших мужчин.
– Обещаю, – сказал я и помахал рукой дружелюбной обезьяне. Та помахала мне в ответ и широко улыбнулась.
Я видел, что Накшидиль устала, и предложил найти место, где растет трава, и присесть. Евнухи расстелили ковер и разложили подушки. Я подозвал малышку и улыбнулся, взглянув на нее: этот ребенок, к удивлению, был почти точной копией Накшидиль. У нее был вздернутый носик отца и купидоновы губы матери. Она запрыгнула на одеяло бабушки и свернулась рядом с ней.
– Ах, Пересту, – сказала Накшидиль, обнимая девочку. – Ты знаешь, почему у тебя такое имя?
Трехлетняя девчушка уставилась на нее непонимающими глазами.
– Так звали мою хорошую подругу, и мне захотелось, чтобы память о ней жила в тебе. Дружба очень важна, – говорила Накшидиль, прижав девочку к себе. – Когда станешь взрослой, ты поймешь, что кругом мало людей, на которых можно положиться. Обязательно дорожи ими и люби их. – Накшидиль взглянула на меня и улыбнулась.
Девочка кивнула, не совсем поняв смысла сказанного, но знала, что должна прислушиваться к словам бабушки. Тут она вырвалась и убежала поиграть с одним из чернокожих евнухов.
Накшидиль снова обратилась ко мне:
– Всякий раз, думая о Пересту, я понимаю, сколь важно, чтобы между девушками царил мир. Тюльпан, обещай мне проследить, чтобы среди наложниц и жен султана не появилось новой Айши.
Я обещал ей сделать все, что будет в моих силах. Но как же нам положить конец интригам во дворце? Всякий раз, когда в гареме появлялась новая девушка, или наложницу приглашали к султану, или рождался ребенок, снова начинались интриги.
Вскоре после нашей поездки в Бешикташ у Махмуда родилась вторая девочка, но мы все же не теряли надежды на появление сына. Хотя здоровье Накшидиль не улучшалось, она время от времени гуляла в парке, принимала жен важных сановников, приходивших во дворец, пока дворцовые музыканты играли сочинения Моцарта, Баха и Селима. Как и прежде, она одевалась красиво, сама выбирала себе одежду, по-разному набрасывала шали, связывала вместе пояса, пользуясь тканями, цветами и драгоценностями так же, как художник кистями и цветовыми гаммами.
Сердце Накшидиль постепенно сдавало, она смирилась и слегла. Дворцовый лекарь пробовал лечить ее средствами из трав, но тщетно. Из Перы вызвали венецианского и греческого врачей, но они уже почти ничем не смогли помочь. Я не расставался с ней, она совсем ослабла, но ей очень хотелось беседовать и жить. Я сидел у ее постели во дворце в Бешикташе, Накшидиль жадно слушала мои сплетни и сама пыталась улаживать дела в гареме. Иногда мы вспоминали прошлое, время, когда правил Селим, ее кузину Розу, янычар и улемов.
– Тюльпан, что бы ты ни предпринимал, пожалуйста, следи за тем, чтобы никто не использовал религию как средство распоряжаться другими, – говорила она. – Каждый должен иметь право молиться так, как ему того хочется.
Накшидиль в изнеможении откинулась на подушки и закрыла глаза. Когда она открыла их снова, я предложил ей немного воды. Она медленно отпила глоток, поставила стакан и украдкой посмотрела на стопку книг, лежавшую на ее столе.
– Я откладываю деньги, чтобы ты мог приобретать книги на Большом базаре, – задумчиво произнесла она. – Я хочу оставить после себя библиотеку, состоящую из западных книг. И любая девушка, у кого возникнет желание почитать эти книги, будет иметь на то право.
Я обещал выполнить ее просьбу. Накшидиль желала, чтобы я оставался рядом с ней. Мне было больно смотреть на нее. Во всем гареме только она относилась ко мне с любовью, она единственная обращалась со мной как с равным себе человеческим существом. Мне было невыносимо видеть, как она страдает: я полюбил ее всем сердцем.
Накшидиль слабела с каждым месяцем, и однажды вечером, когда к ней пришел сын, она выразила желание увидеться с католическим священником. Будучи добрым человеком, султан выполнил ее просьбу.
– Святой отец, как это ни печально, вы знаете, что несколько часов назад она умерла. Завтра мне возглавлять похоронную процессию Накшидиль, валиде-султана, и, хотя я буду очень горевать, знаю, что ничто уже не вернет ее.
Надеюсь, вы понимаете, отец. Она была доброй женщиной. Стычка с Айшой… За то, что случилось, я беру всю ответственность на себя.
Священник обнял евнуха.
– Не волнуйтесь, – ответил он. – Тюльпан, вы добрый человек. Накшидиль уже прощена за все свои грехи.
При этих словах главный чернокожий евнух встал и надел на себя накидку.
– Спасибо, отец, – сказал он. – Я прощаюсь с вами, но знайте, что я всегда буду благодарен вам за то, что вы дали мне возможность вспомнить своего друга.
