355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дж. Рэмсей Кэмпбелл » Голодная луна » Текст книги (страница 8)
Голодная луна
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 03:56

Текст книги "Голодная луна"


Автор книги: Дж. Рэмсей Кэмпбелл


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Я неверно оценивал вас, – признался Джереми. – Мне всегда казалось, что вы считали своим основным долгом помогать Мэнну и его братству.

– Господь запретил это, особенно с того момента, когда Мэнн пришел ко мне в церковь и начал советовать мне вести службу по образцу его проповедей у пещеры. Меня особо не волнует эта его гомогенезированная религия, и я так и сказал ему об этом. Я придерживаюсь взгляда о том, что ваш способ веры, точнее способ ее выражения не должен рассматриваться вами как обязательное нахождение на грани нетерпимости, толкающей вас к сожжению книг…

– Можем ли мы ссылаться в дальнейшем на эти ваши слов? – спросила Джеральдина.

– При любой ситуации. Это то, о чем я как раз и собираюсь говорить на проповеди в воскресенье. Я не думаю, что он будет счастлив, ведь он не обратил еще весь город в свою веру, а я думаю, что так оно и будет.

– Он говорил что-то о недостатке времени. Перед наступлением чего, вы знаете?

– Да, по ком звонит колокол и всякое такое, но возможно вы и правы в своем желании узнать об этом, если он подразумевает что-то более серьезное. Я посмотрю, что я смогу разузнать об этом, хотя его трудно будет прижать к стенке, если он хочет, чтобы это произошло.

Они находились недалеко от церкви.

– Он использует слова подобно тому, как некоторые доктора прописывают транквилизаторы, – говорил священник, когда Джеральдина вдруг вскрикнула:

– Смотрите, что это?

Отец О'Коннел заслонил свои глаза от лунного света:

– Птицы. Смотрите, вон они там. Правда, я не могу вам сказать, что это за вид.

– Верно, всего лишь птицы, – Джереми взял ее за руку, почувствовав, как она напряглась. – Это всего-навсего их световые образы.

Это должно быть так, сказала она себе. Они не могли сами отражать от себя свет, не могли пылать как факелы, когда даже лунный свет не достигал теперь церкви. Возможно, свет отражался от окон напротив церковного двора и падал на птиц, когда они долбили клювами землю. Ей не хотелось знать, что они несли в своих клювах, когда три из них взлетели одновременно и запорхали по направлению к пустоши. Лунный свет немедленно выхватил их из темноты, когда они летели туда, от чего они стали казаться еще ярче. Все было объяснимо, не было и не могло быть причин для нервозности и беспокойства, но теперь она твердо знала, что где бы они ни гуляли с Джереми, этим местом не должна быть пустошь.

Глава 15

Человек в регистратуре подумал, что Мунвэл – это название фирмы.

– Нет, это место, где я живу сейчас, – ответила Диана. – Передайте ему, что я принимаю его предложение.

Ник выглядел озадаченным, пока не увидел ее. Потом он улыбнулся, и его круглое лицо и большие темные глаза смягчились и расслабились.

– Я должен вам ланч. Куда пойдем?

– Неплохо было бы в пивную. Я должна многое вам рассказать. «Операция „Мунвэл“», это больше подходит к тому, о чем я хочу вам рассказать.

Он нахмурился, потирая квадратный подбородок, словно мог стереть сероватый оттенок, который сразу создавал впечатление небритости.

– Дайте мне десять минут закончить одну историю, и мы пойдем.

Они вошли в пивную недалеко от Готиктаун-стрит, чересчур широкой улицы, где здания сверкали, словно выстиранные, в лучах солнечного света над лавиной движения во время обеденного перерыва. Они нашли свободные стулья в углу длинной и узкой комнаты, выложенной темными плитками, и сели, поставив напитки.

– Ну, что произошло? – спросил Ник. – Что-то еще более необычное?

– Я не знаю, понимаешь ли ты, как это было организовано. Мэнн, потом приход новых детей в школу. Директор пытался заставить меня подписать обязательство о том, чтобы я не пыталась учить детей по той программе, которую не одобрил бы Мэнн. Когда же я выложила ему все, что думаю по этому поводу, они уволили меня.

– Они могут это сделать по контракту?

– Нет, здесь в Манчестере они не могли бы этого сделать, но разве можно уйти от судьбы в городе, в котором не расположена штаб-квартира моего профсоюза? Они не внушают мне большой надежды.

– Кого ты хочешь обмануть? Что это только из-за того, что им надо ехать куда-то далеко, чтобы тебе помочь?

– Нет, это из-за того, что однажды я пошла против воли профсоюза. Видишь ли, когда я уже проработала в той школе около полугода, профсоюз объявил забастовку, а я к ней не присоединилась. Я тогда думала: я здесь на стажировке, и, кроме того, если бы я приняла участие в забастовке, они бы взяли на работу кого-нибудь другого, кто бы плохо обращался с детьми. Я имею в виду, что мне действительно хотелось получить эту работу. Когда я прочитала в газете то объявление о вакансии, это было для меня пределом мечтаний. Я не получила вовремя разрешения на работу, но я хочу продолжать работать там, особенно сейчас, потому что я иностранка и не могу оставаться здесь долго без работы. Думаю, что они до сих пор не простили мне моего неучастия в той забастовке.

– У меня есть друзья в отделе образования. Я дам тебе знать, если появится какая-нибудь вакансия в Манчестере.

– Как это мило с твоей стороны, Ник. Однако я надеюсь, что тебе удастся опубликовать материал о том, к чему они принуждают меня там, в школе, что хотят заставить делать, – она осушила свой стакан с пивом. – Теперь моя очередь.

Когда она поставила напитки на стол, Ник посмотрел на нее, испытывая неловкость:

– Конечно, я сделаю все, что в моих силах, – сказал он. – Я, конечно, хотел бы тебе помочь…

– Я думаю, к концу моего рассказа у тебя будет уже достаточно материала для такой статьи.

Она рассказала ему о шоу «Подарок Джасти», о сожжении книг, о тревогах и сомнениях отца О'Коннела.

– А теперь Мэнн ходит от дома к дому, чтобы никто не мог занять выжидательную или нейтральную позицию. Я говорила уже тебе, что это носит систематический характер.

– Священник сказал, что он бы хотел, чтобы его цитировали, верно? Это может стать решающим доводом для написания такой статьи. Давай сначала поедем, осмотримся, а потом я поговорю со своими издателями.

Она минут пятнадцать ожидала его в вестибюле здания редакции, прежде чем он появился вновь. Она вскочила, и ее стул с покрытием из кожезаменителя закачался.

– Я тебе нужна?

– Диана, я очень сожалею, если не сказать больше, что я сам очень расстроен. Мне не очень-то повезло.

– Может быть, мне стоит поговорить с твоим издателем и все объяснить ему?

– Я бы пригласил тебя, если бы это могло принести хоть какую-то пользу. Видишь ли, в прошлом году я подготовил целую серию материалов о Билли Грэме и обо всей этой фундаменталистической реакции, и мой издатель придерживается мнения, что это события уже прошедшего года и сейчас нет необходимости вновь возвращаться ко всему этому, поскольку за последнее время не наблюдалось никакой новой вспышки такого рода движений. Все равно, ты мне нужна для более подробного рассказа, но не здесь, не в редакции.

– Тебе не кажется, что ты нужен мне больше, – вежливо сказала Диана.

– Да, да, в любом случае я хотел бы оплатить ужин. Я заканчиваю работу ровно в шесть.

– Мы потом обсудим, кто будет платить, когда они принесут нам счет. Я должна еще сходить в библиотеку…

Однако в читальном зале библиотеки с высокими светлыми потолками, где она сидела за столом с книгами, которые хотела изучить, обнаружилось, что, казалось, нельзя было найти никакой информации, которая могла бы пролить свет на происходившие в Мунвэле события, объяснить такую странную одержимость Мэнна по отношению к пещере. Хотя ей все-таки удалось найти несколько упоминаний о Мунвэле. Потом, когда она изучила каталог, пролистала его еще раз более досконально и неожиданно наткнулась на имя автора, которое было ей знакомо.

Запись в каталоге была сделана под литерой «Л» – Лютударум. Книга оказалась безымянным памфлетом в зеленой обложке. Это была работа о свинцовом руднике позднеамериканского периода. Автор изобразил местоположение рудника на карте-схеме, отметив и город Лютударум, в расположении которого Диана безошибочно узнала Мунвэл. Имя автора было Натаниэль Нидэм.

– Я должна была вспомнить о нем, – сказала Диана Нику после ужина в китайском квартале. – Он живет как раз на пустошах. Если кто-нибудь, кроме Мэнна, и знает о тайне пещеры, то это наверняка должен быть он.

– Допустим, что это и означает какую-то тайну, к которой он тоже, как и Мэнн, имеет отношение. Однако тебе не кажется, что все это чертовски отдает фрейдизмом: вся эта идея о глубине, тьме и дьяволе во тьме?

Ее мимолетная улыбка вдруг исчезла с лица:

– Я думаю, все это намного серьезней и больше, чем простой фрейдизм. Хотя, конечно, ходит предостаточно всяких историй о самой пещере.

– Пока нам все-таки ничего не известно о Мэнне, кроме того, что настоящее имя отца было Мэннпайл, и я никого не собираюсь обвинять за искажение этого факта. Боюсь, он никогда никому не расскажет всей правды о своем прошлом.

– Все-таки, скажи мне, почему у тебя тогда возникли проблемы с газетой?

– Тебе что-нибудь говорит название радио «Свобода»? Думаю, что нет, так как в твоем районе ее программы обычно заглушаются передачами евангелисткой станции. Это пиратская станция, где я обычно выходил в эфир, говоря о вещах, которые газеты никогда не разрешили бы мне опубликовать на своих страницах. Когда я вернулся из вашего города, выяснилось, что я недостаточно хорошо замаскировал свой голос, так что мой издатель догадался, кто вел передачи на той радиостанции под псевдонимом…

– О, черт!

– Он подошел к этому довольно серьезно. Могу даже сказать тебе, что мне еще очень повезло, что я до сих пор работаю в газете. А потом женщина, которая руководит станцией, сказала, что если мне так дорога правда, я должен сообщить в передаче, кто я, и работать исключительно для станции. Это стало концом в общем-то неплохих отношений и возможно шансом как-то помочь тебе. И не забывай, я обещал тебе подыскать подходящую работу.

– Я ловлю тебя на слове, да? Я должна была давно покинуть Мунвэл. Тем более, что с тех пор, как мои родители покинули этот город, они, казалось, и не стремились сюда возвращаться.

Он, казалось, был смущен ее внезапной горечью в голосе:

– Неужели все так плохо?

– Ник, когда я начала преподавать в той школе, дети сначала ужасно боялись меня, потому что они думали, что я похожа на других учителей оттуда. Это плохо?

– Ну а потом, когда они поняли, что ты не такая страшная, я представляю, как они стали отбиваться от рук.

– Конечно, тогда они поняли, что я не собираюсь бить их или отправлять к директору на «исправительную» порку розгами. В Нью-Йорке мы никогда не секли детей розгами и нам не нужно делать это здесь. Это чертовски достает меня, когда я слышу от многих родителей, что такие меры не могут принести никакого вреда ребенку. Мне кажется, многие люди забыли, каково было им после этого, когда они еще сами были детьми и учились в подобных школах. Иначе они ни за что не послали бы туда своих детей. А они до сих пор боятся прослыть смутьянами, даже сейчас, когда они давно уже выросли и сами стали родителями.

– На этом страхе и играет Мэнн.

– Это еще одна вещь, которая меня беспокоит. Мои дети никогда не скажут, что они верят в те страшные сказки, которые он рассказывает, в то время как они не верят в них. Но я боюсь, что он и его последователи могут истолковать это по-новому и понесут всякую чушь о том, что дети выступают против Мэнна и его братства.

Ник глубоко вздохнул и поднялся со своего места:

– Я не могу больше вести радиопередачи, но еще могу передавать на радио «Свобода» свои истории. Давай я позвоню сейчас Джулии.

Он вернулся с разочарованным видом:

– Я не смог дозвониться. Я попробую позвонить еще раз через несколько минут. Джулия сможет взять интервью у тебя.

– Ешь, а то твоя еда совсем остынет. Ник, я думаю, было бы лучше, если бы я не выходила в эфир. Мы оба знаем, что я действительно должна сделать.

– Мы знаем? – с сомнением сказал Ник.

– Конечно. Я должна вернуться в школу, подписать эту чертову бумагу, чтобы иметь наконец возможность присматривать за своими детьми, оберегать их.

Сказанное еще больше укрепило ее в принятом решении, заставило испытывать тоже самое чувство, как и в ту ночь, когда она была разбужена отблесками огней самолета. В этот раз она не может подвести их, пообещала она самой себе. После ужина Ник предложил выпить кофе у него в квартире, но она боялась, что туман, опускающийся на дорогу, ведущую к Мунвэлу, помешает ей вернуться обратно. Она знала почти наверняка, что если бы пошла с Ником, это наверняка закончилось бы тем, что она провела бы с ним ночь. В других обстоятельствах она пожелала бы этого также сильно, как, похоже, желал и он.

Она выехала из Манчестера на темную дорогу. Облака нависали над Мунвэлом, делая ночные краски еще более темными. Она напомнила себе, что должна избавиться от чувства боязни темноты и тяжести по мере приближения к городу. Должно быть, проведенный день утомил ее. Из-за этого ей казалось, что луна на небе не появляется слишком долго, и мерещилось какое-то размытое движение где-то там, в облаках над пещерой. Вернувшись домой, она почти сразу же отправилась спать, чтобы как следует отдохнуть и быть готовой к встрече со Скрэгами на следующее утро.

Миссис Скрэг стояла у калитки забора, окружающего школьный двор, и так посмотрела на Диану, словно та не имела права даже переступать через школьный порог. Некоторые из родителей были рады снова увидеть ее, не говоря уж о детях. Она должна была подписать документ. Николас Никлеби должен был бы быть в кабинете мистера Скрэга, однако судьбе было угодно распорядиться по-своему, и жизнь продолжалась своим обычным несчастливым для нее путем. Она поспешила в школу и постучалась в кабинет мистера Скрэга.

Директор тупо уставился на нее.

– Я очень сожалею, что слишком поторопилась, когда вы попросили меня подписать ту памятку, – начала она, пытаясь улыбнуться. – Я подпишу это сейчас, если можно.

– Я рад, что вы вняли голосу своей совести. Я надеюсь, вы поняли, что дело стоит того. – Он начал шелестеть бумажками на столе. – Что касается вашей работы, то боюсь, что вы слишком поздно изменили свое мнение. Дело в том, что ваша должность уже занята двумя преподавателями из числа наших новых друзей, которые даже отказались от платы за свой труд…

Глава 16

Голова у Эндрю раскалывалась от боли, а нос и глаза были забиты и переполнены слезами:

– Но ты же говорила, что я мог бы последний год… – захныкал он. – Говорила, что это было бы хорошо для меня. Вы оба говорили это…

– Значит, мы ошибались. – Его мать протянула руку за бельевой прищепкой в холщовый мешок с вышитой на нем маленькой девочкой, держащей в своих ручках пригоршню бельевых зажимок. Мешок лежал в корзине, которую держал Эндрю. – Я сказала: «Нет», – и давай больше не будем возвращаться к этому разговору. Это мое последнее слово.

– Но это будет в церкви. Отец О'Коннел не возражает.

– Есть много таких вещей, против которых он не возражает, когда ему полагается быть человеком Господа. Ты не приблизишься больше к церкви без меня или твоего отца, ты слышал, что я сказала? И ты не должен иметь что-нибудь общее с Миссис Вейнрайт или с церемонией украшения пещеры, ты вообще не должен общаться с этой женщиной.

– Но ведь ты же обещала, что вы с папой придете посмотреть на мою работу в этом году!

– Я ошибалась, неужели ты не можешь этого понять? Господь послал Гудвина Мэнна указать нам, где мы поступали неправильно. Дай мне корзину сюда, если ты продолжаешь быть таким тупицей. Я возьму прищепки сама.

Когда она схватила корзину, то выпустила из рук только что постиранное белье:

– Теперь посмотри, что я сделала из-за тебя, ты, маленький дьяволенок. Правильней всего было бы тебе пасть на колени и просить Бога о прощении.

Земля врезалась в голые колени Эндрю:

– Пожалуйста, Господь, прости меня, – пробормотал он и повторил то, что сказала ему мать, – за то, что я так испытываю терпение моих родителей…

– Теперь убирайся в свою комнату и закрой дверь! – велела ему мать. – И не спускайся вниз, пока не поймешь свои ошибки и не образумишься.

Эндрю почувствовал, что этого не будет никогда. Он оступился, нервно взглянув на стоящего в кухне отца, который смотрел на него. Его отец быстро отвел взгляд к небу, словно жирное серое небо что-то значило для него.

– Лучше тебе прочитать ту историю о том, как нужно слушаться своих родителей, – крикнула Эндрю мать.

Эндрю уселся на кровать и стал смотреть на вещи в своей комнате, которые никогда не чувствовали всего того, что было у него сейчас на душе. Пустота комнаты казалась угрожающей и пугающей, особенно теперь, когда он не мог повесить на стены рисунки Мориса Сендака. Ему не разрешалось встречаться с Джереми и Джеральдиной и даже с мисс Крэмер, теперь уже больше не работающей в школе. Однако ему не хотелось играть с новыми детьми, которых так любила его мать, так как те постоянно заставляли его чувствовать, что он еще не вполне раскаялся. Он чувствовал себя более стесненным своими родителями, чем всегда.

Он начал рвать памфлет об Абраме и Исааке, каждую страницу на множество мелких кусочков. Он не смел ненавидеть Бога, но он ненавидел Гудвина Мэнна. Его мать не изменилась особенно за последнее время, если не считать ее постоянных рассуждений о Господе. Однако его отец изменился каким-то образом с того времени, как Гудвин Мэнн появился в городе, но Эндрю не хотел думать о том, как он изменился. Он не смог остановиться, когда его отец вошел в комнату.

– Не делай этого, сынок, – его отец собрал рваные клочки бумаги и выбросил все это в туалет, над которым висел плакат, гласивший «Бог любит Тебя». – Убери это, пока твоя мать не увидела, что ты натворил, а мы немножко прогуляемся. Ты не должен сидеть взаперти в такой прекрасный день, как сегодня.

– Пожалуйста, не могли бы мы пойти сегодня на ярмарку?

– Если ты не будешь называть это ярмаркой, ладно? Подожди немного, и я преподнесу тебе сюрприз.

Люди не должны иметь секретов друг от друга, если однажды они признались во всем Господу, разве Гудвин Мэнн не говорил об этом? Но на этот раз, когда они были на улице, его отец сказал:

– Я не вижу причин, по которым ты не можешь посещать церковь. Я возьму тебя с собой, и это вовсе не будет значить, что ты не подчиняешься своим родителям, своей матери. Хотя, все равно лучше не говорить ей об этом, чтобы она не расценила это по-своему.

Сын мясника катался на велосипеде вдоль Хай-стрит. Корзина на его руле была наполнена свежей почтой. Эндрю ужасно хотелось сделать это когда-нибудь: также прокатиться на велосипеде через весь город, посвистывая, а потом, убрав руки с руля, почесывать ими спину. Возможно, тогда его родители стали бы гордиться им.

Если он будет слушаться мать, то почему он не может попросить ее придти на церемонию украшения пещеры и полюбоваться его работой там? Иногда мысли тяжестью давили на него, казалось, что он пытается поднять груз мыслей, особенно когда люди были нетерпеливыми по отношению к нему. Он попытался подбирать слова так, чтобы не рассердить отца, когда они вместе пришли на Роман-роу.

– Я сначала разузнаю у миссис Вейнрайт, кто там в церкви, – сказал отец.

Миссис Вейнрайт подрезала виноградные лозы, которые вились по арке над калиткой перед ее домом. Эндрю побежал к ней, потом остановился, потому что она выглядела так, словно готова была расплакаться:

– Мне очень жаль, Эндрю, – сказала она, глядя на виноградные лозы. – Но мы не будем заниматься украшением пещеры в этом году.

Отец догнал Эндрю:

– Почему нет? Мне казалось, что вы в любом случае собирались сделать это…

– Не будет достаточного количества людей, – глаза миссис Вейнрайт были такими огромными и пустыми, что это причинило Эндрю боль. – Что бы то ни было, другое беспокоит меня больше, чем украшение пещеры, но я не могу говорить об этом в присутствии мальчика. Пещера сейчас не имеет никакого значения.

– Она имеет значение, – выпалил Эндрю ей вслед, когда она, неловко повернувшись, почти бегом направилась к своему дому. Когда ее дверь захлопнулась, он увидел, как у соседней двери встала подбоченясь соседка миссис Вейнрайт, пожилая дама с беззубым ртом и маленькими усиками:

– Скатертью дорога! Чем меньше мы будем ее видеть, тем будет лучше, – громко проговорила она, шамкая беззубым ртом.

– Но почему, что случилось? – удивленно спросил отец Эндрю.

– Как, разве вы не слышали? Она потеряла ребенка прошлой ночью, а знаете почему? Потому что мать ребенка не могла терпеть присутствие такого человека, как она, в комнате. Она сказала, что не желает, чтобы ее ребенок был принят руками этой безбожной женщины. Это то, что мне рассказали. Вы считаете, что повитуха должна упасть на колени перед кроватью, если такое произойдет или если она потеряет ребенка: однако это не относится к нашей Гордой и Заносчивой миссис Вейнрайт. Вейнрайт-Гордячке. Так что отец попытался принять роды сам. И все, что я могу сказать, что никакой несправедливости не будет в том, если бедная душа ребенка направится прямо на небеса, а душа миссис Вейнрайт должна будет направиться сами знаете куда.

Эндрю не казалось это справедливым, когда он наблюдал, как старая женщина проглатывает слова, словно смакует их на вкус.

Отец оторвал его от этих мыслей:

– Пойдем, я беру тебе на ярмарку…

Ярмарка располагалась ниже футбольного поля. Дети играли в перебрасывание колец и катали шары на призы. Единственным развлечением для тех, кто хотел покататься, была карусель со старыми педальными автомобильчиками и велосипедами, которые были прикручены болтами к сцене под балдахином, напоминающим сорванное полотно зонтика. Эндрю уселся на ржавый велосипед и представил себя в роли мальчика-посыльного, когда служитель карусели повернул ржавый рычаг, заставивший карусель со скрипом вращаться.

– Папочка, посмотри на меня, – кричал он всякий раз, когда проезжал то место, где стоял его отец. Всякий раз взгляд его отца обращался на мрачное небо над вересковой пустошью, словно это что-то значило для него или он желал очутиться где-нибудь в другом месте.

Ярмарка не смогла заставить Эндрю забыть о миссис Вейнрайт, о том, что он был не в состоянии помочь ей украшать пещеру. Когда он пришел домой, то отметил про себя, что мать разочарована и расстроена, из-за чего она была благосклонна к нему перед ужином. Все прошло слишком быстро, и задолго до темноты наступило время идти спать.

Он лег, и острые тени и расплывчатые пятна поплыли у него перед глазами, однако он продолжал прислушиваться к доносившемуся снизу шепоту родителей. Он ожидал, что мать будет требовать у отца сказать, что он скрывает от нее. Однако теперь, когда Эндрю находился в постели, они, казалось, почти не разговаривали. Звуки их голосов, долгие паузы между фразами напоминали бурю, которая собиралась на низком, тяжелом небе. Он натянул одеяло на голову, пытаясь одновременно погрузиться в мертвую тишину и иметь возможность слышать разговор внизу. Он вспоминал, как в прошлом году они складывали картину из отдельных частей панно, собранных из цветочных лепестков, разместив их так, чтобы они напоминали перья птицы, пока там не осталось места ни для одного дополнительного лепестка. Вспоминал, как увидел свою часть работы встроенной в панно, – кусочек голубого неба, который занял тогда место над головой мужчины с мечом. Свет окружал спокойное, тихое сияние меча, который он держал в одной руке. Другую руку он прятал в складках своей туники, выполненной из остатков лепестков. Теперь Эндрю почувствовал прохладу, как в церкви, больше не ощущая тяжести удушливой жары и пелены перед глазами. Он даже не заметил, как погрузился в сон.

Вначале его сон был спокойным и мирным. Он следовал за картиной, которую помог создать для пещеры. Он не видел, кто нес эту картину. Причем сейчас картину несли не по частям как обычно, а целиком, так, что она была в несколько раз длиннее его самого. Он бежал сквозь тьму к пещере, по земле, которая больше походила на пепел, чем на камни. Как только он достиг вершины, луна показалась на зазубренном горизонте, и он увидел, что картина с меченосцем была поставлена прямо над пещерой. Эндрю чувствовал себя в безопасности до тех пор, пока луна не начала смеяться.

Это была всего лишь страшная сказка, попытался он убедить сам себя. Это происходит лишь в тех книгах, где луна имеет усмехающееся лицо героя из мультфильма, у которого видны зубы, когда он усмехается. Но это смеялось над тем, как меченосец начал шататься как пьяный на краю пещеры, словно его придвинули слишком близко к краю. «Он всего лишь изображен на картине», – сказал Эндрю сам себе, и миссис Вейнрайт говорила, что это не имеет никакого значения и ничего не значит в жизни. Меченосец упал прямо в разверзшуюся перед ним тьму, и Эндрю услышал его крик – крик, который он ни разу не слышал до этого в своей жизни.

Эндрю пробудился и готов был сам уже закричать в обступавшую его чернильную тьму. Он с усилием поднялся с кровати и почти упал на пол. Кого бы он сейчас ни разбудил, любой накричал бы на него за беспокойство. Однако он не мог оставаться в комнате в одиночестве наедине со своим сном. Он тихонько приоткрыл дверь в спальню своих родителей, потом остановился как вкопанный, уставившись на белую статую, которая лежала в кровати рядом с его матерью.

Лунный свет падал прямо на лицо его отца. Он выглядел так, словно принимал световую ванну, словно омывался лунным светом. Эндрю захотелось подбежать к отцу, встряхнуть его и разбудить, потому что если луна освещает вам лицо во сне, это может означать, что вы сошли с ума, или это может довести вас до полного безумия. Его мама говорила, что это всего лишь старая сказка, однако сама она всегда плотно задергивала занавески в спальне, если снаружи светила яркая луна. Он мог бы разбудить ее теперь, исключительно из-за того, что в нем рос страх при виде широко открытых глаз отца, освещенных лунным светом. Потом лицо отца приняло такое выражение, какое Эндрю не мог представить даже в страшном сне, и он рванулся прочь из комнаты в свою спальню, чтобы затаиться там в постели.

У его отца, должно быть, был ночной кошмар. Разве вы не можете выглядеть так же ужасно, когда начинаете сходить с ума? Что сделает потом его отец? Что-нибудь похуже тех ругательств, которые выкрикивают друг другу игроки во время футбольных матчей, похуже шума, который поднимала его мать, словно он как-то навредил ей, бодрствуя, когда они думали, что он спал. Эндрю не слышал больше ее причитаний и ругани с того момента, как мистер Мэнн пришел в Мунвэл, однако выжидательная тишина делала его более нервным, чем прежний шум и ругань.

Он потер глаза пальцами. Мать говорила ему летом, что лучше засыпать до наступления темноты. Теперь он почувствовал, что понял смысл ее слов, разобрался в этом «почему», понимая то, что что-то изменилось к худшему. Он не мог больше ждать, он не мог вынести неизвестности о том, что случилось или должно было случиться в родительской комнате. Однако когда он заставил себя слезть с кровати и на цыпочках подойти к их двери, чтобы тихонько открыть ее, он громко закричал. Отца не было в постели.

Мать все еще лежала там, раскинувшись под шерстяным одеялом, повернувшись спиной к лунному свету. Когда же Эндрю отважился подойти к ней, чтобы разбудить, он услышал как тихонько закрылась входная дверь. Неожиданно он смог двигаться более быстро. Он прошел на цыпочках вдоль спальни, инстинктивно осознавая, что ни с кем и ни с чем не сможет столкнуться в темноте, и стал всматриваться в прозрачный лунный свет. Отец двигался вдоль главной улице, а потом побежал вприпрыжку к той стороне, которая вела на вересковую пустошь.

Эндрю сразу же стало ясно, что отец собирался оставить его уже в церкви и уйти туда, куда он шел теперь. Эндрю был не в состоянии рассказать все матери, чтобы не выдать секрет. Он вышел из комнаты и попытался закрыть дверь онемевшими и дрожащими руками. Если бы мать обнаружила, что случилось с отцом, что бы это ни было, она могла только повредить. Эндрю быстро оделся и прокрался вниз, снял дверную щеколду и выскользнул из дома.

Казалось, что жар разливался по всему его телу и голове и уходил ввысь, к безоблачному небу. Пока он вилял по Хай-стрит, часы над залом заседаний пробили два. Он побежал по тротуару улицы и стал забираться вверх по зигзагообразной тропинке, находясь в приятном возбуждении от того, что ему удалось вырваться из дома в такой поздний час, и опасаясь того, что он мог увидеть, нагнав отца.

На вершине тропинки он осторожно высунул голову из-за края пропасти. Отец бежал прямо по направлению к пещере, пепел смягчал его шаги. Он бежал под светом убывающей луны, который ослеплял Эндрю. Когда Эндрю побежал вслед за ним, он не смог услышать звук своих собственных шагов. Наверное бег под луной и должен быть таким – пробежка в безмолвии, бежать, с трудом различая свои собственные шаги. Отец был уже на самом краю пещеры, и Эндрю отвел глаза, опустив лицо вниз, где была зола, потому что отец с огромной скоростью побежал по самому краю к точке, находившейся на противоположной стороне пещеры, как раз напротив Эндрю. Но его отец был слишком поглощен своими мыслями, чтобы заметить сына. Хотя Эндрю и чувствовал себя раскрытым из-за лунного сияния и на обугленной местности, он продолжал ползти через пепел и золу. Он полз, пока не поравнялся со отцом, так что можно было видеть его, подняв голову. Он спрятал лицо в руках, чтобы прочистить горло, и когда снова поднял глаза, отца на краю котловины уже не было. Неожиданно ужаснувшись мысли, что отец мог броситься вниз в пещеру, Эндрю изо всех сил стал карабкаться на край бездны.

Луна была почти над его головой. Она освещала ослепительным светом каменную чашу внизу, заставляя сверкать боковые стены пещеры. На расстоянии, в глубине пещера выглядела такой же глубокой и темной, как небо наверху. Где-то посередине, между пещерой и краем каменной чаши, один из сторонников Мэнна стоял на коленях, закрыв глаза и сложив руки в замок на животе. Должно быть, он охраняет пещеру, подумал Эндрю. Позади сторонника Мэнна было так тихо и неприметно, что Эндрю даже не мог заметить никакого движения, когда отец бесшумно подкрадывался к пещере. Его лицо представляло собой гладкую светящуюся белую маску.

Его тень, так же бесшумно и безмолвно, как и он сам, двигалась перед ним. Молящийся наверняка должен был заметить ее, если бы только открыл глаза, но нет: теперь тень была как раз позади него, почти касалась его. Вот-вот он почувствует это и повернется? Эндрю испугался за отца, испугался, что вот сейчас его обнаружат, но тут он увидел, что произошло, когда его отец добрался до того мужчины.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю