Текст книги "Голодная луна"

Автор книги: Дж. Рэмсей Кэмпбелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

На улице он понял, как пьян он был. Большинство лиц из пивной представилось ему катящимися по небу над пустошами, ухмыляющимися ему. Он кое-как добрался до дома и плюхнулся на кровать. На следующее утро Джасти проснулся с таким чувством, что вчера над ним кто-то подшутил. Вообще весь вечер, все, что там происходило, было одной шуткой, но почему-то он не мог заставить себя смеяться над тем, что вчера произошло. Он наугад шел по пробуждающимся на рассвете улицам, разнося почту, и думал про себя, какие еще сюрпризы приготовил для него этот день. Когда он услышал о том, что произошло с овцами, то подумал сначала, что это была просто плохая шутка.

Глава 11

Грейг попытался взять себя в руки после того, как покинул «Однорукого солдата». Он хотел уйти уже тогда, когда Джасти был изгнан со сцены, однако Гизел и Бенедикт захотели остаться до конца вечера. Бородатый юноша с гитарой заработал лишь аплодисменты из вежливости. Большинство из присутствующих, очевидно, ждали последнего акта действия – выступления христианского дуэта со множеством инструментов и радостными посланиями. Грейг негодовал по поводу того, каким образом они, казалось, захватили всю сцену, считая, что имеют больше права выступать на ней. Он намеревался было сказать это вслух, но присутствие Гизел и Бенедикта сдержало его, тем более, что они были с друзьями.

Гизел встретила их у нового христианского магазина, в котором она работала, помогая его владельцам продавать книги. Мел выставлял свою влажную руку вперед всякий раз, когда намеревался высказать очередное суждение, а его жена Урсула кивком соглашалась с каждым его высказыванием. Оба они постоянно заливались беспричинным смехом, и Грейгу уже смертельно надоело их присутствие, он был сыт ими по горло задолго до того, как они дошли до коттеджа Эддингсов и Гизел пригласила друзей на чашку кофе. На середине пути, когда они шли по Хай-стрит, Грейг сказал:

– Вам не кажется, что мы сегодня отлично провели время.

– А вы, разве нет? – воскликнула Урсула. – Я думаю, это было действительно первоклассное зрелище…

– Мне лично понравился первый номер программы – комик. Однако я почувствовал, что многие из вас обрадовались, когда он вынужден был покинуть сцену.

– Я-то уж точно, – подтвердил Бенедикт. – Мунвэл может обойтись и без подобных штучек.

– Может обойтись даже без почтальона, не правда ли? Я не стану его винить, если он решит, что Мунвэл сможет обойтись и без него.

– Ты не будешь винить его? – пожал плечами идущий рядом с Грейгом Мел. – Конечно, будешь. Подошло время всем нам наставить его на путь истинный, указать на его ошибки.

Грейг тяжело вздохнул, не желая продолжать спор, тем более после того, что он довольно прилично выпил в пивной. Однако в разговор вмешалась Вера:

– Вы же обычно не ходите по пивным, не правда ли? Вы ведь только недавно прибыли в город? А сегодня вы специально находились там, чтобы испортить ему шоу, верно?

– Нельзя испортить то, что уже само по себе гроша ломаного не стоит, – возразил Бенедикт

– Но вы были там именно по этой причине, не так ли? Вы пришли туда с целью растоптать, уничтожить его…

– О, поверьте, нет, я так не думаю, – весело ответила Урсула. – Может быть, он действительно прекрасный бедный комедиант, но одна ошибка испортила всю его игру. Я надеюсь, это научит его подбирать для своего репертуара такие шутки, над которыми мы все смогли бы посмеяться от души. Но вы должны помнить, что сегодня вечером он вышел на сцену с намерением потешаться над вашей верой в Господа!

– Я думаю, что Господь и ваша вера могли бы сами следить за собой. Вы же почти, черт возьми, подчинили себе пивную, да так, что люди, не поддерживающие вас, были слишком смущены всем происходившим, чтобы позволить себе искренне засмеяться.

– Нет, нет, – вежливо ответил Мел, словно пришел с визитом к тяжело больному. – Люди уже с нами, как вы успели убедиться сами. Они осознали, что им нужен Господь, а не его враги.

– Такие как мы, вы хотите сказать? – заворчал Грейг.

– Папа, не надо, не принимай это близко к сердцу, – почти умоляющим тоном воскликнула Гизел. – Никогда не говори так, если у тебя есть время на размышление…

В какой-то момент Грейгу захотелось взять жену за руку и сказать, чтобы она не беспокоилась за него, особенно когда он старается не волноваться за нее. Мел и Урсула начали бормотать какой-то гимн, и Эддингсы присоединились к ним. Они еще пели, когда наконец дошли до коттеджа, находящегося около дороги, ведущей в сторону пустошей.

Грейг плюхнулся в кресло в гостиной. Над креслом висела штампованная миниатюра, изображавшая Христа с вытянутыми вперед руками. Особенно мастерски были изображены пятна крови на каждой ладони Христа. Явно чувствовалось, что не хватает картин другого содержания, что раздражало и оскорбляло Грейга. Однако он все же надеялся, что эту мазню купил Бенедикт, а не Гизел.

Мел и Урсула расположилась в креслах в углу, и Мел словно прочитал мысли на лице Грейга, когда тот отвернулся от картины:

– Вас это вообще не вдохновляет? – спросил Мел.

– Бросьте меня вниз, если я не знаю, как вы к этому относитесь!

– Христос не допускает нейтралитета. Каждый, кто не с Ним, тот против Него, – Мел вытянул вперед руки, словно желал предложить Грейгу нечто большое, но невесомое. – Можете ли вы в действительности разобраться в самом себе, в своем сердце и сказать, что в том месте, где должна быть Вера, нет пустоты?

– Пустота меня вполне устраивает.

Мел повернулся к Вере:

– Гизел сказала мне, что вы больше склонны к вере. Мы, верующие, обязаны указать остальным верный путь к достижению веры…

– Я верю в пари Паскаля…

– Извините?

– Это философ, который утверждал, что поскольку существование Бога не может быть доказано, стоит заключить пари на это, поскольку, если его не существует в природе, то вы ничего не потеряете, а если он существует, то вы выиграете, другими словами, вы выигрываете в любом случае…

– Это обман, маскирующийся под истинную веру. Единственный путь поверить в Господа – это разрешить Ему управлять вашей жизнью.

– Я думаю, мы немножко староваты для всего этого, – возразил Грейг. – Мы не чувствуем необходимости в постоянных указаниях с чьей-либо стороны, что и как нам надо делать.

Бенедикт взял поднос, на котором стояли чашечки кофе:

– Некоторые, должно быть, подумают, что это именно то, что ты хочешь сделать для нас…

– Что ты хочешь этим сказать, Бенедикт, «некоторые люди»? – неожиданно Грейгу захотелось пойти на неизбежную конфронтацию в разговоре с зятем. – Если ты хочешь что-то сказать, давай валяй! Ты думаешь, что являешься жертвой чего-то?

Бенедикт аккуратно поставил поднос за кучу книг:

– Извини меня. Спасибо, – сказал он и стал разносить чашки по кругу, потом посмотрел на Грейга. – Хорошо, я думаю, что тебе надо смириться с мыслью о том, что Гизел уже взрослая. И я думаю, что тебе бы хотелось поучить меня, как мне надо управлять моим бизнесом.

– Если Вера и я одолжим тебе денег, которые ты сам попросил у меня, мы должны сделать это.

– Я полагаю, что справедливо разрешить вам давать советы, во всяком случае.

– Я сказал, если, если… Бенедикт. Если мы захотим одолжить тебе деньги.

Гизел попыталась удерживать свою чашку обеими руками, но, поморщась от жара, поставила ее на камин.

– А ты не собираешься? – спросила она, слегка повысив голос.

– Мы же не знаем, сколько мы должны будем оставить у себя на всякий случай, – сказала Вера. – Мы не знаем, где мы будем добывать средства к существованию. Но не в Мунвэле, это уж точно, если все будет продолжаться в том же духе, как и теперь.

– Что значит «в том же духе»? Что это за дух? – стал настаивать Бенедикт. – Все, чего хочет Гудвин, это создать в мире крохотный участок, клочок суши, свободный от преступлений, пороков и коррупции. Он может сделать это здесь, потому что наш город слишком удален от остальных населенных пунктов и отгорожен от внешнего влияния. Теперь-то даже вы не посмеете сказать, что этого не стоит делать…

– Даже кто? – Грейг почувствовал, что его грудную клетку стало буквально распирать от нарастающего гнева. – Даже такие порочные как мы, хотел ты сказать? Возможно, сейчас ты понял, почему нам будет неуютно в этом городе.

– О, папочка, ты же знаешь, что вы оба желанны в этом доме, – взмолилась Гизел, но Бенедикт прервал ее:

– Ты никогда не говорил, что тебе не нравились мои методы ведения дел.

– Не очень уверен, что тебе понравится то, что я скажу. Я тебе скажу об одной вещи, которая нам не нравится, а именно то, как ты используешь Гизел для того, чтобы докучать и нервировать клиентов. Мы слышали оскорбления, которыми они награждали ее, и нет ничего удивительного, что идя таким путем, заставляя ее играть на страхах людей, тебе плохо удается продавать свою чертову сигнализацию.

– Я никогда не делала таких вещей, папочка, нет. Просто это моя обязанность помогать!

– Ради бога, Гизел, с каких это пор ты стала такой самодовольной? – воскликнул Грейг и заскрежетал зубами, словно он хотел бы удержать во рту то, что у него вырвалось. – Мне жаль, я не хотел этого говорить. Это все из-за выпитого.

– Я прощаю тебя…

Грейг сильнее заскрежетал зубами:

– В чем дело? – мягко спросил Бенедикт. – Она сказала, что прощает тебя…

– Потому, что ее дружок Мэнн велит это ей, не правда ли, дорогая? Вы прощаете меня, потому что это ваш долг, Гизел, не так ли? Ни во что уже не ставится то, что я люблю тебя или твоя любовь ко мне, или что-то другое, что-то реальное. – Он переключился на Бенедикта. – Я скажу тебе, что не так, что фальшиво в твоем всепрощении: оно подавляет чувства, которые бы ты испытывал, если бы был честен сам с собой. Я думал, что религия предполагает принесение мира, и это то, что я принимаю от нее в своем возрасте, но если бы я очень долго жил среди вашего всепрощенчества, я бы сошел с ума или заработал язву. А теперь, если вы меня извините, я очень устал и сказал уже слишком много. – Тем не менее он задержался в дверях. – Если уж тебя так заботят проблемы твоего бизнеса, Бенедикт, я полагаю, что тебе необходимо доверить Богу решать их…

Он с трудом поднялся наверх в ванную комнату и плеснул воды на лицо. Потом он посмотрел на себя в зеркало, когда чистил зубы. Когда Грейг вошел в спальню с двуспальной складной кроватью, Вера ждала его там:

– Я сказала им, что мы уезжаем утром, – проговорила она почти шепотом. – Мы ведь оставляем Мунвэл, верно? Я все равно уже не смогла бы это больше выносить.

Но когда она вернулась из ванной, погасила свет и улеглась в шаткую кровать, ее голос стал более неуверенным:

– Я надеюсь, что он не помешает ей приезжать к нам в гости, хотя бы изредка, – пробормотала она. – Она пока что наша Гизел, как бы она там ни изменилась. Я все равно все еще хочу ее видеть. Черт бы побрал этот возраст, не позволяющий нам следовать по дороге, по которой мы шли раньше.

Когда она наконец уснула, Грейг долго лежал на кровати и думал о том, что она сказала. Почему он не смог держать себя в руках там внизу, пытаясь вместо этого обострить конфликт, что в результате не привело ни к чему хорошему? Мысли о Гудвине Мэнне и о последствиях его деяний приводили его в бешенство, раздражали его. Особенно бесила его мысль о той женщине, которая заняла сцену после изгнания Джасти. Юмор тоже был ловко рассчитанной техникой, которую они обычно использовали, как, впрочем, и их религиозные имитации всех форм популярных песен. Как могла Гизел быть завербованной в ряды их сторонников? В чем они с Верой допустили ошибку, где были неправы по отношению к дочери?

Он почувствовал себя беспомощным и беззащитным. Возможно, он и был таким, потому что постоянно видел себя именно беззащитным и слабым в своих снах. Теперь, засыпая, он увидел себя далеко-далеко в своем детстве, делающим с вызовом такие вещи, которые он даже и не хотел делать. Во сне он лез вниз по веревке в заброшенную шахту над Мунвэлом. Тогда он знал, что могло случиться, поэтому стал усиленно работать руками, чтобы вылезти наружу из темноты, пока у него был такой шанс. Ему почти удалось приостановить свой спуск, вцепившись в веревку ногами и руками, когда ослаб узел, который крепил веревку к утесу наверху.

Он падал недолго. Его так ударило о неровный камень, что у него захватило дух и он на миг потерял сознание. На краю шахты показалось испуганное лицо его друга, словно на него смотрели с другой стороны микроскопа, который закричал, что поспешит за помощью, и Грейг остался лежать внизу, помятый и бездыханный, глубоко во тьме, которая, казалось, собиралась словно грязь у него в легких. Он не мог дышать, так как знал, что за этим последует, и теперь он чувствовал, что это приближается: что-то такое, что должно было затянуть его во тьму, пока он не мог ползти и все члены его были скованы болью. Его голова беспомощно болталась в густеющей тьме. Теперь это было уже около него, его плечи были раздавлены так, что он не мог двигаться, и что бы ни тянуло его вниз, оно достигло его головы… Он проснулся, задыхаясь от недостатка воздуха, так как зарылся лицом в подушку.

По крайней мере, это заглушило крик. Потом он сел на кровати, пытаясь стряхнуть с себя ночной кошмар. Конечно, ничего столь плохого с ним не случилось, он был спасен как раз перед тем, как это могло произойти. В любом случае, это и не могло с ним случиться, он был всего-навсего пугливым ребенком. Ему должно было это присниться из-за той песни, которую он услышал в пивной, хотя он не мог вспомнить, чтобы раньше он слышал эту песню. Он встал, поеживаясь от холода, и затопал босыми ногами к окну, чтобы вид за окном помог ему придти в себя после кошмарного сна.

Он откинул одну из занавесок так, чтобы лунный свет не попал на кровать Веры. Повернувшись обратно к окну, он обнаружил причину странных колебаний лунного света на ковре. Он поднял глаза, а потом вытянул шею, стукнувшись лбом об оконное стекло. Пустошь была в огне.

Но как огонь мог быть таким белым? В первый момент он подумал, что это был туман или газ, не учтя, что это двигалось ни как туман, ни как газ. Край пустоши выглядел более обугленным, чем всегда, и яркое пламя плясало по камням, на вереске и на траве. Потом пламя стало краснеть и подскочило выше, и Грейг отшатнулся от окна, намереваясь поднять тревогу. В этот момент он услышал сирену пожарной машины, которая мчалась по направлению к пустоши. Грейг смотрел до тех пор, пока край пустоши опять не успокоился и не было видно ни намека на дымок под остатками луны. После этого он отправился спать.

Утром он узнал, что кто-то устроил там пожар. Огонь настиг стадо овец из-за шатров и палаток, в результате чего пострадали два обитателя общины Мэнна. Несколько животных бросилось прямо в пещеру, на краю которой Мэнн устраивал свои сборища. Бенедикт перечислял все происшедшее таким тоном, словно подразумевал, что Грейг и Вера тоже каким-то образом приложили к этому руку. Кроме этого, он говорил немного, когда вез их обратно в Шеффилд, а Грейг так и не избавился от чувства, что они не должны были покидать Мунвэл, хотя теперь было уже поздно. Он вспомнил как сначала выглядел огонь – белый как пепел, белый как луна.

Глава 12

Родительское собрание теперь, как никогда, напоминало урок для взрослых, но особо это никого не волновало. Когда Диана вошла в актовый зал вслед за отцом Салли, миссис Скрэг заметила:

– Теперь, я полагаю, мы можем начинать, – словно Диана должна была меньше времени проводить с родителями, обсуждая их детей. Диана заняла свое место за столом, который стоял на сцене, и миссис Скрэг шлепнула по стулу ладонью руки, распространив приглушенное эхо в переполненном зале:

– Я надеюсь, все вы знаете, что случилось у пещеры, – загремела она.

Возможно, она и не хотела, чтобы ее голос звучал обвиняюще, однако некоторые из присутствующих отвели от нее взгляды.

– Я не знаю имен этих террористов и вандалов, которые в своей бессердечности опустились до жестокости по отношению к бессловесным животным, но советую им держаться подальше от моего мужа и меня, ибо мы знаем, чего они заслуживают. И им лучше бы понять, что надо совершить гораздо больше, чем просто поджог пустоши, чтобы выгнать Гудвина Мэнна, чтобы вычеркнуть его из наших жизней.

Она схватилась руками за край стола и наклонилась вперед к родителям:

– Теперь я хочу вам сообщить, что мы предприняли с моим мужем, чтобы помочь нашим новым друзьям. Мы пригласили двоих из них в наш дом на все время их пребывания в Мунвэле. Пусть трусы только попробуют причинить им вред теперь. Я надеюсь, что каждый из вас сделает то же самое; по крайней мере, те из вас, кто имеет свои собственные дома.

Это автоматически исключало Диану из списков добровольных помощников, что для нее было просто прекрасно. Миссис Скрэг села на свое место, пыхтя от сознания собственной значимости, а мистер Скрэг откашлялся и начал говорить:

– Прежде чем мы перейдем к заключительной части нашего собрания, может, у кого-нибудь есть какие-нибудь добавления или вопросы? – спросил он.

Где-то сбоку, в зале взметнулась рука.

– Мистер Милман, – узнал мистер Скрэг.

– Я ценю те замечания, которые вы сделали, миссис Скрэг, однако…

Миссис Скрэг нахмурилась и посмотрела на Милмана таким взглядом, словно видела его первый раз:

– Вы встаньте, а то мы не сможем услышать вас.

Он неловко поднялся, опираясь на складной стул перед собой:

– Я хочу сказать, что, конечно, я не одобряю попытку прогнать людей из города таким вот способом, однако я смогу это понять, если это проявление протеста, возмущения по поводу их поведения. Я имею в виду, что никто не просил их о том, чтобы изменять город за одну ночь. Моя семья и я сам ходим в церковь каждое воскресение, мы не нуждаемся в том, чтобы нам говорили и заставляли нас почувствовать, что этого недостаточно.

Несколько человек закивали в знак согласия, даже начали шептаться. Возможно, в этот момент, думала Диана, многие говорили что-то себе.

– Никто не спрашивал Марию и Иосифа, хотят ли они иметь дитя Христа, – возразил мистер Скрэг. – Желанием, одним только вашим желанием горю не поможешь, мистер Милман. Я думаю, что мы должны вернуться к теме нашей встречи.

– Это еще не все, по правде говоря, – выпрямился мистер Милман. – Я говорил мисс Крэмер, что некоторые из ее новых учеников и их истории являются моей Кристи в кошмарах.

– И что же мисс Крэмер ответила вам? – спросил мистер Скрэг, восседавший на двух подушках, которые добавляли высоту его стулу.

– Она сказала, что я должен поднять этот вопрос здесь.

– Вы могли бы спросить ее сейчас сами, я думаю, – сухо сказала миссис Скрэг. – Ну и как, интересно, наши новые друзья могут вызвать у вашей дочери ночные кошмары?

– Они рассказывают ей о дьяволе, говорят, что дьявол заберет ее, если она не признает хотя бы самую маленькую ошибку, которую она когда-либо допускала. Это еще ничего, они даже хотели, чтобы она рассказала мисс Крэмер, как она однажды заснула, забыв сказать молитву перед сном. Я восхищаюсь мисс Крэмер и знаю, что она никогда не пожелает слушать всякую чепуху такого рода. Они же добились того, что Кристи стало сниться по ночам нечто, разгуливающее под лунным светом и постоянно увеличивающееся в размерах, и, небеса знают, что там еще. Мне кажется, вовсе не это она должна изучать в школе.

– Позвольте мне немного пояснить, – вступил в разговор один из сторонников Мэнна. – Мы верим во взаимопомощь. Признание греха означает разделение с другими этого бремени. Наши дети лишь пытаются помочь вашим. Возможно, вам стоит спросить себя, уж не Господь ли посылает вашей дочери кошмары, чтобы показать ей, в чем она совершила ошибку и где поступила неправильно…

– Я хочу вам сказать вот что: я знаю моего ребенка, черт возьми, гораздо лучше, чем ваши детки, и не думаю, что я один здесь, кто придерживается такого мнения. – Он бросил быстрый взгляд на ничего не выражающие выражения лиц других. – Разве это не так?

Бормотание в знак согласия было почти беззвучным и трудно различимым. Миссис Скрэг самодовольно ухмыльнулась мистеру Милману:

– Вы должны сами убедиться, что не все дети такие же совершенные, как ваш ребенок. Я думаю, что говорю от имени большинства присутствующих здесь сейчас. Все, что мы в состоянии сделать для их совершенствования, мы должны делать.

– Небольшой шанс для их совершенствования при такой величине ваших классов теперь, – возразил Джереми Буфс. – Вы не можете ожидать от детей всего, на что они способны, если они сидят по двое за партами.

– Они справляются с этим достаточно хорошо в моем классе и в классе моего мужа, – миссис Скрэг вытянула шею и отыскала взглядом Джереми. – Но вы ведь не приходитесь никому из них родителем. Что вы хотели доказать, представляя себя в этом качестве?

– Он здесь представляет интересы родителей Эндрю, – ответила Диана. Миссис Скрэг даже не удостоила ее взглядом:

– Давайте выслушаем тех, кто имеет право говорить. Кто хочет высказаться в пользу школы? Наши новые друзья могут подумать, что они ошиблись в нас.

– В школе должны быть какие-то правила, – робко начал мистер Клегг, зеленщик. – Правила, не обязательно подчиняющиеся логике. Когда наши дети вырастут, они должны будут следовать законам, которые не будут подчиняться логике в отношении к ним ко всем…

Диана вспомнила некоторые порядки, заведенные Скрэгами в школе: никаких брюк на девочках зимой; никакого сока детям во время завтрака – только горячая вода:

– Не хотите ли вы приучить людей к индифферентности, отбить у них всякие желания что-то изменять в этой жизни, в существующем порядке и жизненном укладе? Если мы двинемся немного дальше в этом направлении, то мы вообще отучим их думать!

– Они здесь не для того, чтобы думать, а для того, чтобы учиться, – казалось, миссис Скрэг была удовлетворена лихо закрученной фразой собственного изготовления. – А теперь я хочу провести голосование, после того, как были выслушаны все суждения. Вы знаете, что недостаточно смелые люди, боящиеся даже показать свои лица, делают в нашем городе такие вещи, которые, по вашему убеждению, никогда нельзя было наблюдать в нашем городе раньше, только потому, что не желают слыть грешниками, как все мы. Итак, исходя из этих дополнений, кто против дисциплины и порядка в нашей школе?

– Это совсем не то, о чем мы говорили, – запротестовал отец Кристи.

– Это и не может быть тем, о чем вы хотели поговорить, однако здесь помимо вашего ребенка есть и другие дети, интересы которых нельзя не учитывать. Если же у вашей дочери будут и дальше продолжаться ночные кошмары, вам лучше всего направить ее к доктору. Итак, разве кто-нибудь из вас хочет, чтобы наши новые друзья чувствовали себя здесь неуютно только потому, что они поступают как христиане?

Миссис Скрэг фыркнула, когда не увидела никакой реакции со стороны присутствующих:

– Так кто же недоволен дисциплиной?

Отец Кристи и Джереми сразу же подняли руки. Кое-кто еще из родителей начал робко поднимать руки. Многие из оставшихся украдкой наблюдали друг за другом, боясь принять неправильное решение и остаться в меньшинстве. В итоге, большинство воздержалось от голосования.

– Немногие из вас выразили недовольство дисциплиной, – сказал мистер Скрэг, соединяя вместе свои маленькие руки. – Если кто-нибудь желает после собрания поговорить со мной, я буду ждать у себя в кабинете.

Однако после встречи, завершающая часть которой не была отмечена никакими событиями, некоторые из родителей зашли в класс к Диане, чтобы сказать ей о своем желании направить своих детей в ее класс. Вероятно, они слишком за них боялись, чтобы высказаться по этому поводу на собрании.

– Мы в любом случае подумывали о переезде в Манчестер, – сказал ей отец Кристи, и неожиданно ей показалось, что земля уходит у нее из-под ног.

Диана направилась домой, чувствуя тяжесть на душе и глупость происходившего. Луна находилась вне поля зрения, скрываясь за островерхими фризами труб и дымоходов. Вдали над лесом подобно мухе сверкнули огни пассажирского самолета, звук от которого не соответствовал его кажущимся снизу размерам. Она дошла до коттеджа, уйдя прочь от громыхавшей тьмы, и стала готовиться ко сну.

Она спала без всяких сновидений, проснулась на утро бодрой и полной оптимизма. В конце концов, Мэнн и его последователи будут все равно продолжать свою деятельность и в один прекрасный день все-таки одержат свою историческую победу над язычеством. Она же будет продолжать учить своих ребят и общаться с ними так, как считает нужным, кроме маленьких глашатаев Мэнна, которым запретит рассказывать в классе свои байки. Она уже многого добилась в своем постоянном классе, несмотря на все попытки Скрэгов изменить школьные порядки. Она чувствовала себя более свободной и восприимчивой ко всему новому. Когда солнце погнало облака в сторону от коттеджей, и когда она увидела, как мистер Скрэг махнул ей рукой из окна своего кабинета, приглашая к себе, она направилась туда не задумываясь.

Он бросил ей через стол отпечатанный на машинке текст:

– Для вашего непосредственного ознакомления!

Это было новое предписание дирекции о запрещении преподавания морали и религиозности, выполненное в специфической для директора школы манере. Преподавание сегодня, в целом, должно было взять в качестве основы христианское видение жизни и истории, должно было обеспечивать христианское поведение детей в отношениях друг с другом… Она продолжала читать, не веря своим глазам: никаких орфографических ошибок и прыгающих букв, все четко и понятно.

– Что вы хотите, чтобы я сделала с этим? – спросила она.

Мистер Скрэг слепо уставился на нее, блестя стеклами своих очков:

– Подпишите это, пожалуйста…

– Я не думаю, что вы имеете право требовать от меня сделать это. Такого пункта нет в моем контракте о приеме на работу.

Его маленькая физиономия, казалось, стала больше под кустистыми седыми бровями. Когда он вновь заговорил, голос его стал почти мелодичным:

– В таком случае, мисс Крэмер, я должен сказать вам, что эта школа больше не нуждается в ваших услугах…