Текст книги "Король [любительский перевод]"
Автор книги: Дж. Уорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)
Глава 17
Год тысяча шестьсот шестьдесят четвертый
– Лилан?
Не получив ответа, Роф, сын Рофа, снова постучался в дверь своей спальни.
– Лилан, я могу войти?
Будучи Королем, он никого не ждал, и никому не было позволено вынуждать его ждать. Кроме его драгоценной супруги.
Во время праздничных гуляний, как и было в этот вечер, Ана желала уединения, разрешая ему войти, только когда она была готова явиться на свет для услады его очей. Это было невероятно чарующе... как и запахи, витающие в их супружеской спальне – ароматы масел и лосьонов.
Также очаровывало то, что даже спустя год после их бракосочетания, она все еще прятала глаза и загадочно улыбалась, когда он ухаживал за ней.
Просыпаться с ней на закате, а потом уходить в сон на рассвете рядом с ее теплым, прекрасным телом.
Но сейчас все было иначе.
Когда же подойдет конец ожиданию... и речь не только о входе в их покои.
– Входи, любовь моя, – донесся голос сквозь дубовые панели.
Сердце Рофа подпрыгнуло. Повернув массивную ручку, он плечом толкнул дверь... и вот она. Его возлюбленная.
Ана была в противоположной части комнаты, возле очага, достаточно огромного, что в нем мог выпрямиться взрослый мужчина. Она сидела за своим туалетным столиком, который он намеренно пододвинул ближе к огню, спиной к нему, ее длинные черные волосы густыми локонами спадали до талии.
Роф сделал глубокий вдох, ее аромат был важнее воздуха для его легких.
– Ты прекрасно выглядишь.
– Ты толком не взглянул на меня...
Роф нахмурился, услышав напряженность в ее голосе.
– Что тебя тревожит?
Его шеллан повернулась к нему лицом.
– Ничего. Почему ты спрашиваешь?
Она лгала. Ее улыбка была увядшей версией изначального блеска, ее кожа была слишком бледной, уголки глаз опущены.
Когда он прошел по меховым коврам, его охватил страх. Сколько ночей прошло после ее жажды? Четырнадцать? Двадцать одна?
Несмотря на риск для ее здоровья, они оба молили о зачатии... и не просто наследника, а сына или дочери, чтобы любить и лелеять свое дитя.
Роф опустился на колени перед своей шеллан, вспоминая, как впервые сел перед ней. Он вел себя достойно по отношению к этой женщине, до сих пор его душа и сердце лежали в ее нежных ручках.
Ей одной он мог довериться.
– Ана, будь честна со мной. – Протянув руку, он прикоснулся к ее лицу... и тут же отпрянул. – Ты ледяная!
– Нет же. – Она отстранилась от него, положив на стол расческу и встав на ноги. – Я оделась в красный бархат, как ты любишь. Как могу я быть холодной?
На мгновение он почти оставил свою обеспокоенность. Она была великолепна в это глубоком, роскошном цвете, золотая нить ловила отблески огня, как и рубины.
И все же, какой бы блистательной она ни была, что-то было не так.
– Поднимись, хеллрен мой, – приказала она. – И позволь нам пройти на празднества. Подданные ожидают тебя.
– Могут подождать еще. – Он не желал сдвигаться с места. – Ана, поговори со мной. Что случилось?
– Ты слишком много беспокоишься.
– У тебя шла кровь? – спросил он напряженно. Это бы значило, что она не понесла.
Она положила тонкую ручку на свой живот.
– Нет. И я чувствую себя... вполне прекрасно. Правда.
Роф сузил глаза. Но, конечно, ее сердце может тревожить нечто иное.
– Кто-то был жесток по отношению к тебе?
– Никогда.
И тут она, несомненно, лгала.
– Ана, ты считаешь, что есть вещи, которые могли уйти от моего внимания? Мне прекрасно известно все происходящее при дворе.
– Не думай о тех слабоумных. Я же не думаю.
Он любил Ану за ее гибкость. Но ее храбрость была не обязательна... и если только он узнает, что кто-то издевается над ней, то жестко разберется с этим.
– Уверен, что должен переадресовать слухи.
– Любовь моя, ничего не говори. Сделанного не воротишь... ты не можешь исправить нашу первую встречу. Пытаясь унять критику и комментарии в мой адрес, ты распугаешь всех придворных.
Все началось в ту ночь, когда ее привели к нему. Он отвергнул традиции, и вопреки тому, что желания Короля – закон на его землях и над всеми вампирами, недовольные все же были: тем, что он не раздел ее. Что он одарил ее рубинами и кольцом королевы... а потом сам провел церемонию бракосочетания. После чего привел ее сюда, в свои личные покои.
Критики не умолкли, когда он согласился на публичную церемонию. Они не приняли ее благосклонно даже спустя год. В его присутствии они никогда не были грубы к ней, разумеется... и Ана отказывалась рассказывать о том, что происходило за его спиной.
Но он слишком хорошо знал запах ее беспокойства и хандры.
По правде, отношение придворных к его возлюбленной злило его до безумия... и вбивало клин между ним и всеми, кто его окружал. Ему казалось, что он никому не может доверять. Даже Братству, которые должны быть его личной охраной, теми, кому он должен верить больше, чем всем остальным, он подозревал даже тех мужчин.
Ана – все, что у него есть.
Прильнув к нему, она обхватила его лицо руками.
– Роф, любовь моя, – она прижалась к нему губами. – Давай пройдем на празднества.
Роф обхватил ее предплечья. Он тонул в ее глазах, и его единственный страх, что пребывая в своем смертном теле, настанет день, когда однажды он не сможет посмотреть в них.
– Отбрось эти мысли, – взмолилась его шеллан. – Мне ничего не грозит, ни сейчас, ни в будущем.
Притянув ее к себе, он повернул голову, прижавшись к ее животу. Когда ее пальцы запутались в его волосах, он осмотрел ее столик. Расчески, гребни, неглубокие чаши с пигментами для ее губ и глаз, кружка с чаем возле чайника, надкусанный кусочек хлеба.
Такие прозаичные предметы, но благодаря тому, что она собрала их вместе, прикасалась к ним, поглощала их, их ценность становилась выше: Ана была тем алхимическим веществом, что превращало все в золото.
– Роф, мы должны идти.
– Я не хочу. Я хочу быть здесь и нигде больше.
– Но придворные ждут тебя.
Он сказал кое-что отвратительное, надеясь, что его слова потеряются в складках бархата. Судя по смеху Аны, этого не случилось.
Но она была права. Многие собравшиеся ждали его появления.
К черту всех их.
Поднимаясь на ноги, Роф предложил ей свою руку, и, когда она скользнула своей в кольцо между его телом и локтем, он вывел ее из покоев, мимо дворцовой охраны, выстроившийся в коридоре.
Когда они приблизились к залу, она прижалась к нему теснее, и он расправил грудь, вырастая в размерах благодаря тому, что она опиралась на него. В отличие от многих куртизанок, так страстно желающих независимости, его Ана носила в себе достойную гордости благовоспитанность... поэтому, иногда, когда ей требовалось поддержка в какой-то степени, для его мужественной стороны это было сравни особенному подарку.
Ничто не заставляло его чувствовать свою мужественность более остро.
Какофония стала такой громкой, что поглощала топот их шагов, и он наклонился к уху своей шеллан.
– Мы пожелаем им доброго вечера как можно короче.
– Роф, ты должен быть доступным для...
– Ты, – сказал он, когда они дошли до последнего угла. – Я должен быть доступным только для тебя одной.
Когда она вспыхнула, как маков цвет, он тихо засмеялся... и обнаружил, что страстно ждет, когда они окажутся наедине.
Завернув за последний угол, он и его шеллан прошли сквозь двойные двери, которыми пользовались они одни, и два Брата вышли вперед для официального приветствия.
Дражайшая Дева-Летописеца, он ненавидел эти сборища аристократов.
Когда трубы огласили их появление, широко распахнули двери, сотни собравшихся умолкли, их яркие платья и сверкающие украшения соперничали с расписным потолком над их причесанными волосами, мозаичным полом под их шелковыми туфлями.
Когда-то раньше, когда был жив его отец, он помнил, какое благоговение испытывал при виде величественного зала и пышно-одетой аристократии. Сейчас? Хотя данный зал был таким же необъятным, как и охотничье поле, а очаги были размером с хижины гражданских, он не испытывал иллюзий величественности и оказанной чести.
– Ваше Величество, Роф, сын Рофа, правитель всего и вся на землях расы, и Королева Ана, любимая урожденная дочь Триста, сына Триста.
Обязательные аплодисменты поднялись волной, хлопанье каждого присутствующего терялось в толпе. И затем настало время для королевского ответа. Согласно традиции, Король никогда не кланялся никому, поэтому это была обязанность Королевы – поблагодарить собравшихся реверансом.
Его Ана присела с непревзойденной грацией и уверенностью.
Потом собравшиеся должны были выразить свою верность – мужчины поклоном, женщины – реверансом.
И сейчас, когда формальности были соблюдены, он должен был подойти к ряду придворных и поприветствовать их одного за другим.
Шагая вперед, он не мог вспомнить, что за празднество было, какой день календаря, фазу луны или время года оно ознаменовало. Глимера могла придумать бесконечное множество причин для сборища, большей частью бессмысленных, судя по тому, что одни и те же присутствующие приходили в одни и те же места.
Одежда была иной. И украшения на женщинах.
И, тем не менее, пока готовили изысканный ужин, аристократы тут и там бросались пренебрежением и оскорблениями, были важные проблемы, требующие решения: страдания простого люда после недавней засухи; вторжения людей; агрессия со стороны лессеров. Но аристократия не заботилась о подобных вопросах... потому как, по их мнению, эти проблемы касались преимущественно «безликих, безымянных простолюдинов».
В противоположность законам выживания, глимера видела небольшую ценность в населении, которое выращивало пищу, которую поглощали аристократы; которое строило дома, в которых они жили; латало их одежду, укрывавшую их спины...
– Пошли, моя любовь, – прошептала его Ана. – Поприветствуем их.
Удивительно, но, казалось, что он не осознанно замер.
Продолжая идти, он не сводил глаз с Энока, который всегда стоял впереди мужчин в серых мантиях.
– Приветствую, Ваше Высочество, – сказал джентльмен... таким голосом, словно он был хозяином церемонии. – И Вас, моя королева.
– Энок. – Роф посмотрел на придворных. Двенадцать мужей выстроились в порядке иерархии, и последний в линии только недавно прошел превращение. Его семья была высоких кровей, но беднее остальных. – Как поживаешь?
Хотя ему было все равно. Его больше волновало, кто из них расстроил его любимую. Один наверняка, если не все сразу: она настояла, чтобы у нее не было служанок, и значит, при дворе она общалась только с наиболее влиятельными придворными.
О том, что говорили. Кто говорил.
С немалой толикой агрессии он прошел мимо ряда аристократов, приветствуя каждого согласно протоколу. Воистину, древняя традиция обращаться лично посреди публичного собрания была способом выделения и подтверждения позиции советников при дворе, заявлением об их важности.
Он помнил, как его отец делал то же самое. Но, казалось, мужчина на самом деле ценил отношения со своими придворными.
И сын был далек от отца, особенно этой ночью.
Кто...
Сначала он подумал, что его любимая запнулась и ухватилась за его сильную руку. Но нет, она не сбилась с шага, а потеряла равновесие...
Разом.
Он повернул голову, когда его потянули за руку, именно тогда он увидел, что его шеллан обмякла, падая вниз.
Закричав, Роф кинулся, чтобы поднять ее, но не успел.
Когда толпа ошеломленно ахнула, Ана упала на пол, ее невидящий взгляд был обращен на него, , лицо, ничего не выражающее, подобно зеркалу, перед которым никто не стоял. Ее кожа была еще бледнее, чем в их спальне.
– Ана! – закричал он, опустившись на пол возле нее. – Ана...!
Глава 18
Сола очнулась словно от рывка, лицо оторвалось от холодного бетонного пола, тело было вытянуто под неестественными углами. Она перевернулась с живота, и ее мозг сразу же определил местонахождение: камера с тремя глухими стенами и одна – с решеткой. Ни отопления, ни окон, приглушенный свет потолка, туалет из нержавейки.
Нет ни сокамерника, ни охранника, насколько она могла видеть.
Следующим делом она осмотрела свое тело: раскалывающая боль в затылке и с лобной стороны, но все не так плохо, как с бедром: этот ублюдок с родимым пятном на пол морды всадил ей пулю, на шесть дюймов выше колена... она могла оторвать голень от пола, и значит, кость не задета, но, блин, было больно. Жжение прибавилось к пульсации, от которой начало тошнить.
Тишина.
В другой части подвала, к бетонной стене были прикручены цепи, и свисающие наручники на концах сулили ужас.
Ну, это и пятна между цепями и на полу.
Видеокамер нет, насколько она могла видеть. С другой стороны, Бенлуи был предусмотрителен. Может, он снимал домашнее видео на камерофон?
Не зная, сколько времени у нее было, она поднялась на ноги...
– Дерьмо.
Она перенесла вес на правую ногу, и в рану словно воткнули горячую кочергу. А потом провернули подобно тому, как Чабби Чекер выписывает твист.
Попробуем избежать этого, окей?
Взглянув на туалет в добрых пяти футах от нее, Сола снова выругалась. Ее нога станет главной тактической брешью... потому что идти и не тащить за собой ногу, словно зомби, было весьма проблематично... вдобавок она еще и шумела.
Пытаясь двигаться максимально тихо вместо того, чтобы создавать существенные шумовые помехи, Сола воспользовалась унитазом, но не стала смывать. Потом вернулась туда, где была. Она не стала испытывать решетку на прочность или проверять, заперта ли дверь.
Бенлуи не экономил на строительстве и не стал бы нанимать непроходимых тупиц.
Ее единственная попытка – одолеть охранника с пистолетом, и как это сделать в ее текущем состоянии, она не представляла. Хотя...
Снова устроившись на полу, она растянулась именно в той позиции, в которой проснулась. Закрывая глаза, на мгновение она была сбита с толку биением собственного сердца.
Громко. Блин, на самом деле громко.
Особенно когда она подумала о бабушке.
О, Боже, она не может сгинуть здесь. И точно не таким образом... это не болезнь, не авария на шоссе. Такая смерть подразумевает намеренные страдания, а после? Бенлуи был из того разряда больных ублюдков, кто мог отправить ее бабушке по частям, чтобы похоронить.
Даже если получатель был невиновен и не имел отношения к этой мерзости.
Когда Сола представила, что ее бабушке придет только рука или нога для погребения, ее губы начали шевелиться.
Боже, пожалуйста, пусть я выберусь отсюда живой. Ради вовэ. Только позволь мне пережить это, и я обещаю, я брошу такую жизнь. Я увезу ее в безопасное место, и никогда больше не согрешу.
Она услышал отдаленный лязг, словно кто-то открыл дверь, а потом бормотание.
Заставляя себя дышать ровнее, она наблюдала сквозь занавесь волос, слушая приближающиеся шаги.
По лестнице спустился тот мужчина с огромным родимым пятном на лице. На нем были камуфляжные штаны и майка, он был мрачным, волосатым и безумным на вид.
– ...гребаный идиот, умудрился сдохнуть. По крайней мере, смерть его заткнула...
Она закрыла глаза... и услышал еще один лязг.
Внезапно его голос раздался намного ближе.
– Сука, подъем.
Жесткие ладони схватили ее руки, переворачивая на спину, и потребовался весь самоконтроль, чтобы не охнуть от боли в голове и ноге.
– Подъем, кому было сказано!
Он ударил ее по лицу, и она ощутила кровь, вероятно, из разбитой губы... но любая боль была лишь каплей в море по сравнению с ее бедром.
– Сука! – Еще один удар, сильнее. – Не играй тут со мной!
Ее грудь взмыла вверх, когда он схватил ее за парку и разорвал ткань... и когда голова протащилась по бетону, она не смогла сдержать стона.
– Окей... я разбужу тебя. – Он задрал ее кофту, а потом помедлил. – Весьма мило.
Бюстгальтер расстегивался спереди, и когда он щелкнул застежкой, ее кожу опалил ледяной воздух.
– О-о... вот это да...
Она стиснула зубы, когда он начал лапать ее, и с усилием расслабила конечности, когда он потянулся к поясу брюк. Как и с той ракетой, которую она нашла в багажнике, у нее была одна попытка, и нужно хорошенько отвлечь его.
Даже если казалось, что ее сейчас вырвет.
Охранник сорвал с нее джинсы вместе с трусиками несколькими грубыми рывками, голая задница билась о холодный, шершавый пол, пока он дергал ее.
– Сучка, ты должна мне... сейчас мне придется говорить ему, что ты убила того засранца... да что же за херня с твоими ботинками?!
Он беспорядочно развязал шнурки и сдернул ботинки, один за другим. И пока он работал над ней, ее подмывало заехать ему по лицу, но у нее не хватит сил нанести серьезный ущерб с такого угла... и если она начнет сопротивляться слишком рано и проиграет, то он наверняка пристегнет ее к той долбаной стене.
Когда его рука двинулась между ее ног, она не смогла сдержать панической реакции тела на проникновение... неважно, что приказывал мозг, ее бедра сжали запястье.
– А сейчас проснулась? – прохрипел он. – Ты же хочешь этого, не отрицай.
Расслабься, сказала она себе. Ты ждешь всего одного, одного единственного шанса.
Он убрал руку. А звук расстегиваемой ширинки дал дополнительный стимул, чтобы раскрыть ноги пошире. Нужно, чтобы он попытался забраться на нее.
И, вот так неожиданность, он попытался.
Раскрывая ее бедра шире, он опустился на руки и колени, и начал как краб, устраиваться над ней.
Один шанс. И она воспользовалась им.
С внезапным приливом энергии, она дернулась вверх и врезала ублюдку по яйцам, будто планировала кастрировать его. И, вот те на, именно это было в ее танцевальной карте.
Выкрутив руку так сильно, насколько могла, Сола игнорировала протестующую боль в бедре и голове. Она использовала каждый грамм силы, которой обладала. Охранник издал высокочастотный визг, как карманная собачка, которая упала во фритюрницу, и повалился на бок.
То, что нужно. Скинув его с себя, Сола вскочила на ноги, когда он обхватил член и яйца и свернулся в комок.
Она оглянулась по сторонам, в поисках...
Хромая в одних носках, она сняла одну из цепей, для нее же и предназначенных, и потащила назад по полу, а затем обернула конец вокруг кулака. Тяжелые звенья плотно легли в ее руке.
Приблизившись к похитителю, Сола оседлала его плечи.
– Хотел хорошенько потрахаться? Получай.
Занеся руку высоко над головой, она со всей силой опустила ее вниз, ударяя мужчину по черепу. Он тут же взревел, и попытался прикрыть голову, руки образовали преграду вокруг головы.
Отлично. Лоботомию оставим на потом.
Она нацелилась чуть ниже ребер, на мягкий щит плоти, укрывавший почки и селезенку. Снова и снова, пока он пытался скрючиться в новой защитной позе. Снова по голове... в этот раз сильнее, пока она не вспотела, хотя и была почти целиком раздета, а в подвале было примерно градусов пятьдесят.
Снова.
И снова.
И снова.
Во все доступные для нее уязвимые места.
И что странно: во время избиения она была сильнее всех в мире, словно одержимая. Ее ранения отошли на второй план по сравнению с подавляющей нуждой обеспечить себе выживание.
Раньше она никого не убивала. Обкрадывала людей? Конечно, с одиннадцати лет. Лгала, когда приходилось. Ага. Вламывалась в дома, куда ее не звали? Да не вопрос.
Но убийство для нее всегда было табу. Как героин для марихуанщиков, «дедова статья»... и раз пересечешь линию? И становишься настоящим преступником.
Но, несмотря на это убеждение, через некоторое время... она стояла над окровавленной тушей.
Наполнив легкие воздухом, она позволила руке расслабленно повиснуть. Сила пошла на убыль, хватка на цепи ослабла, и звенья сами по себе спали с ее кулака, с лязганьем приземляясь на пол.
– Шевелись, – выдохнула она. – Ты должна двигаться.
Иисусе... моля о спасении, она не думала, что Господь даст ей сил нарушить одну из десяти заповедей.
– Двигайся, Сола. Давай же.
С головокружением, тошнотой и головной болью ее зрение закоротило, и она попыталась собраться с мыслями.
Ботинки. Ей понадобятся ботинки... на снегу они намного важнее. В спешке она подхватила первый, до которого добралась, только чтобы он выскользнул из ее хватки.
Кровь. Она вся была в крови, особенно ее правая рука.
Вытерев руки о разорванную парку, она вернулась к делу. Один ботинок. Потом второй. Шнурки как попало, зато завязаны на двойной узел.
Назад к жертве.
Она помедлила мгновение, окидывая взглядом беспорядок.
Черт, эту картину она будет видеть до конца жизни, каждый раз, как закроет глаза.
Если, конечно, вообще выживет.
Перекрестившись над грудью, она села рядом с мужчиной и обыскала его. Обнаруженный пистолет словно был послан с небес, как и айФон... черт, запароленный. К тому же не ловил сигнал, хотя, все может измениться, когда она поднимется на уровень земли.
Ей бы только сделать экстренный вызов, а потом она выбросит его.
Выйдя из клетки, Сола закрыла за собой решетку. Она убедилась, что ублюдок отправился к праотцам, но фильмы ужасов и франшиза о Бэтмене доказывала, что ремень безопасности и подстраховка – полезная вещь, когда имеешь дело с плохими парнями.
Беглый осмотр. Еще две камеры на подобии той, в которую закинули ее. Обе пустые. И все.
Снаружи был короткий коридор и лестница, и ушла вечность, чтобы добраться до нее. Чертова нога. Замерев перед тем, как подниматься, она прислушалась. Ни звука над головой, но чувствовался четкий запах разогретого гамбургера.
Похоже, последняя трапеза ее похитителя.
Сола держалась того края ступеней, что был ближе к стене, выставив оружие перед собой, она свела движения правой ноги до минимума, хотя пришлось дважды остановиться, и перевести дух.
На первом этаже было много света и мало всего остального: пара лежанок в углу, кухня с грязной посудой в неглубокой раковине...
На третьей койке, возле ванной, кто-то лежал.
Боже, пусть это будет тот мертвый парень, пожалуйста... и, блин, что за ночь выдалась, раз она молит об этом?
Она получила ответ на риторический вопрос, когда пригляделась получше.
– О... – Она отвернулась, накрыв рот ладонью.
Она сделала это той сигнальной ракетой? Господи... а тот запах был не от собранного вручную Биг Мака. Человеческая кожа, обжаренная до хрустящей корочки.
Сосредоточься, тебе нужно сосредоточиться.
Единственные окна – квадратные со створкой, такие, как правило, встречаешь в подвалах, и слишком высоко от пола, поэтому не было возможности выглянуть на улицу. На первом этаже было всего три двери: через одну она вышла из подвала, вторая была открыта, являя взору унитаз, а последняя... была определенно армированной.
Снаружи на ней была решетка.
Сола не стала тратить время на поиски другого оружия. Сорокового в руке было достаточно, но она схватила запасную обойму со столешницы...
Ну, здравствуй, выигрышный лотерейный билет.
Ключи от машины небрежно валялись рядом с обоймой, и если бы не страх за жизнь, она бы зарыдала, как девчонка.
Да, конечно, на тачке, на которой ее привезли, по-любому, стоял GPS, как и в телефоне.
Но по сравнению с вариантом выбираться, черт знает откуда, на своих двоих?
Мгновение она переводила дух.
Затем прохромала к двери.
Зрение подводило ее, ноги подкосились...
И она влетела прямо в стальную панель.
Не сдвинувшуюся ни на дюйм.
Пытаясь снова и снова, она обнаружила, что дверь заперта снаружи. Черт побери! Она проверила ключи от машины,
А, ну точно.
Рядом с дверью, в стену был вмонтирован небольшой квадратик – сенсор.
Считывание отпечатков пальцев... изнутри и снаружи.
Взгляд через плечо, на тело в другом конце комнаты... и в частности на его руку, которая свисала с койки, на полпути к полу.
– Чтоб меня.
Вернувшись к мертвому парню, она знала, что дотащить его до двери будет той еще забавой. Особенно с ее ногой. Но что ей еще оставалось?
Оглянувшись по сторонам, она...
В углу, около кустарного стола, было кресло на колесиках, такому место в любом офисе.
У него даже были мягкие подлокотники.
Лучше, чем тащить парня через всю комнату, да?
Не-а. Затолкать парня с сигнальной ракетой на морде в кресло оказалось сложнее, чем она думала... и трупное окоченение тут ни при чем, хотя, очевидно, он умер вскоре после того, как она подпалила его физиономию.
Проблема в кресле... оно ускользало каждый раз, как она добиралась... ха-ха... до набитого сиденья.
Не сработает. И, п.с., вонь паленой плоти была подобно футбольному тренеру, который приказывал желудку выбросить все содержимое.
Бросив труп, наполовину стянутый с кровати, она рванула в ванную, и рвотные позывы пришлись ой как некстати: во-первых, в ее желудке было пусто, и, во-вторых, если она ранее считала сотрясение плохим?
Вернувшись к мертвому, она подхватила его подмышками, и уперлась на целую ногу. Его ботинки один за другим ударились о пол, когда она полностью оторвала его от самодельной кровати, и его Тимберленды потащились по полу. К счастью, у парня были достаточно длинные руки, чтобы его взяли центральным нападающим «Никсов», и поэтому она могла остановиться в добрых четырех футах от цели.
Его локоть даже согнулся в нужном направлении.
Подушка пальца попала куда надо, и сигнал у основания сенсора с красного сменился на мигающий оранжевый.
Как только она выберется отсюда, то сразу запрыгнет в машину и даст по газам...
Красный.
Сигнал по-прежнему горел красным. Значит, его отпечатки не годились.
Бросив руку, она поникла всем телом и опустила голову. Когда потеря сознания замаячила на горизонте, она сделала несколько глубоких вдохов.
Другой охранник сейчас был закрыт в клетке в подвале... а она еле протащила первого по этажу. Как, черт возьми, ей поднять того, что она убила внизу?
Второго, которого она убила.
Дерьмо... она заперла его внизу. А если та камера тоже открывалась с помощью отпечатков? Значит, скорее она умрет от голода.
Если Бенлуи не доберется до нее раньше.
Прислонившись к стене, и уперевшись руками в здоровое колено, она попыталась собраться с мыслями, придумать...
Похоже, что Господь понял ее молитвы буквально: она выбралась из багажника после первого ее «Отче, помоги». Второе «Милостивый Боже, пожалуйста, выпусти меня отсюда» только освободило ее из камеры, но не из дома.
И посылая третью молитву, она была точна в определениях.
О, Господи, я обещаю, что брошу эту жизнь, если ты позволишь мне увидеть еще раз лицо своей бабушки. Нет, нет, такое возможно, если она будет при смерти, и бабушка каким-то образом окажется здесь или в больнице. Милостивый Боже, если я смогу посмотреть ей в глаза, зная, что я дома и в безопасности... клянусь, я увезу ее очень далеко и никогда больше не подвергну себя опасности.
– Аминь, – сказала она, с трудом выпрямляясь.
Обратившись внутрь себя, она нашла силы, пошатываясь, вернулась к лестнице...
Сола замерла. Повернулась лицом к столешнице, на которой обнаружила ключи и обойму. Зацепилась взглядом за решение, одновременно отвратительное, но также и доказывавшее, что Господь услышал ее молитвы.
Казалось, все налаживалось.
Весьма извращенным образом.
