Текст книги "Слоеный торт"

Автор книги: Дж. Дж. Коннолли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Крутая проблема крутого приятеля крутого Джима

– Есть у меня старый друг. Мы знакомы уже тысячу лет. Еще детьми мы наделали много глупостей: взламывали дома, склады, магазины, терроризировали местных рыночных торговцев, тащили все, что плохо лежало, – в общем, сладкая парочка трудных подростков. Кончилось тем, что нас поймали и отправили в исправительную школу. В те времена порядки там были похлеще нынешних. На нас постоянно давили, хотели сломать, превратить в конченых людей. Я возвращался туда несколько раз, бывал и в портлендской колонии, потом, наконец, поумнел и дошел до главного. Но не в их понимании, а в моем собственном. Я вывел для себя несколько правил. Первое: действуй быстро, наверняка и не попадайся. Второе: больше думай и не высовывайся. Проводить полжизни за решеткой – это не дело. Многие этого так и не уяснили. Впрочем, мой друг – способный малый. Он просчитывает ходы на десятки лет вперед. Сейчас он живет в так называемом мире праведников, но не перестает повторять, что эти «праведные» дела порой бывают бесчестнее любого криминального бизнеса.

– Охотно верю.

– Он говорит, что преступники – если поделить людей на два лагеря – порядочнее, честнее и преданнее законопослушных граждан. Всегда можно рассчитывать на своих криминальных собратьев. Но сам он не слишком уж им доверяет. Многие из них – отъявленные негодяи.

– Справедливое замечание.

– Не будем терять головы. В мире слишком много предателей. Мой друг много раз поддерживал меня, помогал избавиться от нечестной добычи. Он один из немногих, к кому в затруднительной ситуации я приду за советом. И он сделает то же самое, потому что уверен во мне. Он знает, что я не обижу старого приятеля. Знаете, – Джимми махнул по столу ребром ладони, – хоть наши пути и разошлись, но ни один из нас не забыл, откуда мы вышли. Мы знаем, что можем положиться друг на друга в любой ситуации. Сейчас мой друг – крупный воротила в бизнесе. Его жизнь – образец того, как сопливый мальчишка из трущоб добился успеха упорным трудом, заработал имя потом и кровью, вкалывая по шестнадцать часов в день без выходных. Теперь он может позволить себе насладиться плодами своей работы на скачках в Аскоте, на играх в поло. Газетчики на его примере состряпали кучи статей о том, как, проявив сильную волю, человек вырывается из объятий порока и становится на праведный путь. Не ускользнул от их внимания и тот факт, что в юности он отбывал заключение в исправительном учреждении, принял наказание как настоящий мужчина, усвоил урок и раскаялся. Ходили слухи, что, освободившись, он пожал начальнику колонии руку и пообещал, что тот больше никогда его не увидит. Все это чистейший вымысел, полная чепуха. Такого никогда не было.

При этих словах Джин и Морти заулыбались.

– В общем, теперь у него возникла одна проблема, и он решил, что я могу ему помочь. Не буду называть его имя. Скажу одно: он – личность известная и в долгу не останется. Так устраивает?

– Вполне.

– Он дважды был женат. Первый раз взял в жены особу голубых кровей, дальнюю родственницу одного известного мафиозного клана. Она получила первоклассное образование, водила знакомство с нужными людьми, к тому же носила двойную фамилию – чем вам не выгодная партия? Ко всему прочему, семья герцогини не имела за душой ни единого пенни. Очевидно, в нашей стране это извечная проблема всех аристократов. Тот капитал, что после смерти завещал ей отец, пошел на уплату налога на наследство. Но моего приятеля это обстоятельство ничуть не напрягало. К тому времени он зарабатывал деньги быстрее, чем она успевала их тратить. Дела шли в гору. Он владел баснословным состоянием, заключал сделки с иностранными правительствами. Она оставалась в Англии и расходовала финансы по собственному усмотрению. Каждый день она сливала огромные суммы денег. И все бы ничего, да только вскоре мой друг начал понимать, что, несмотря на красоту и манеры, дамочка совершенно чокнутая. И дело даже не в ее тратах – это он мог спокойно пережить, – дело в наркотиках. Он никогда их не одобрял, а тем более не мог смириться с тем, что его собственная жена попала в зависимость. Ночью она уходила из дома в чем мать родила и в таком виде бродила по окрестностям, пока кто-нибудь из местных не приводил ее домой.

– Она что, страдала лунатизмом?

– Куда там, ей просто хотелось голой прогуляться на свежем воздухе. Такое она выкидывала регулярно, как и много других безумных номеров. Эта аристократка родила дочь Шарлотт. Мой друг нежно зовет ее Шарли и целует землю, по которой она ходит. В конце концов, они разбежались, но мой друг до сих пор отстегивает им немалые суммы, так что его женщины ни в чем не нуждаются. Мне кажется, ребенка она родила, чтобы заманить его в ловушку. Эти благородные дряни такие ушлые. Люди вроде нее могут проследить историю семьи до Вильгельма Завоевателя. Они называют нашу королеву и членов королевской семьи германцами, да еще с таким лицом, словно им сунули под нос кусок дерьма. Да кем они, черт подери, себя возомнили?!

– Совершенно справедливо, – замечаю я.

– Мой друг объясняет это безумие кровосмешением. Я ему сказал: «По-моему, они похожи на далматинцев. Дурные собаки. Воротят нос от питбулей. А сами точно так же бросаются на людей».

Джимми щелкает пальцами. Джин и Морти кивают головами.

– Если у них недостаточно пятнышек, их топят, – говорит Джин.

– Кого? Членов королевской семьи? – сухо переспрашивает Джимми.

– Далматинцев.

– Джин, я ведь пошутил. – Прайс закатывает глаза. После чего продолжает: – Так или иначе, малышка Шарли получает от жизни все самое лучшее: элитные школы, пони, круизы, шикарную одежду. Мой приятель боготворит дочь, в то время как ее мамаша теряет последние капли рассудка. Она отдала свое чадо в пансион, а сама вернулась в город и связалась со всяким сбродом. Все время она или пьет, или глотает пилюли, которые достает у какого-то шарлатана с Харлей-стрит. А недавно мадам подсела на настоящий продукт. Ты понимаешь, о чем я? – Он подмигивает мне. – Роскошный дом, который мой кореш купил для нее, открыт для всяких подонков и отбросов общества.

– А он не пытался лишить ее родительских прав и добиться опеки над дочерью? – спрашиваю я.

– Хороший вопрос ты задал, сынок. Последнее время он борется не на жизнь, а на смерть, чтобы получить опекунство над собственным ребенком. Но каждый раз она заявляется в суд абсолютно трезвой, как ни в чем не бывало. И сумасшедшим уже считают его самого, ведь получается, что он рассказывает какие-то небылицы. Вот ведь изворотливая стерва. Я полагаю, немалую роль играют здесь и ее родственные связи. – Джимми с видом заговорщика оглядывается по сторонам. Инстинктивно мы слегка наклоняемся к нему. – Я сказал, что выручу его. И предложил похитить чертову бабу, напичкать дом «жучками» или применить метод шантажа. Был еще вариант: отстрелить яйца ее альфонсику или, может, расчленить паразита, поставляющего ей «дурь», полоснуть ему бритвой через всю задницу. В то время это считалось весьма популярной расправой. Я тогда водился с по-настоящему отчаянными ребятами. Они были способны на все. Ему бы не пришлось ни о чем волноваться. Но мой кореш отказался. Сказал, что мой план никуда не годится. Очень зря. Стоило ему произнести слово, и однажды утром его долбаная аристократка не проснулась бы от передозировки. Но он сказал «нет». Категорически. Откуда только он ее взял? Эту категоричность.

Джимми постепенно заводится. Похоже, он ненавидит старого приятеля за то, что тот не дал ему возможности сотворить зло. По-моему, он действительно хочет размяться, чтобы произвести впечатление на однокашника.

– Эта беспринципная дрянь просто открыто издевается над ним. Черт! Открыто.

Трижды он саданул рукой по столу, дабы усилить впечатление от сказанного. Должно быть, означенная особа глядела на нашего господина Джеймса Прайса сверху вниз, как на какого-то выскочку, нувориша, очевидно, считая его пресмыкающимся, место которому в тени под камнем. Он принял это за личное оскорбление.

– К-черту сучку. Она не стоит и пенни. Валяется, наверное, где-нибудь под забором.

Перевожу: он искренне надеется, что она валяется под забором. Джимми избавляется от нее щелчком пальцев.

В основном зале суетятся официанты. Они хоть и находятся слишком далеко, чтобы что-либо расслышать из нашего разговора, но все же заметно нервничают от того, что босс нецензурно выражается и колотит кулаками по столу. У него даже течет слюна, и он уже начинает злоупотреблять бренди по сотне фунтов за порцию.

– В общем, несколько лет мой приятель бился головой о стену в тщетных попытках переиграть систему. Пока наконец до него не дошло, что это бесполезно. Он продолжал отслюнивать суверены и набрал команду отчаянных молодчиков из бывших солдат и частей особого назначения, чтобы те, как ангелы-хранители, присматривали за малышкой Шарли. Мать вернула девичью фамилию, чтобы бывать в местах, где обычно не принимают людей вроде нас.

– Может, она и права, Джимми. Вы сами сказали, что у них очень развиты родственные связи. Прямо как у нас.

– А вы были правы по поводу этого парня. – Обращаясь к Морти и Джину, мистер Прайс кивает в мою сторону. – Он на самом деле живчик. – Он делает глоток бренди и глубоко затягивается сигарой. – У нее дурные намерения. Разумеется, она желает девочке только хорошего, однако также стремится подпортить жизнь бывшему мужу. Ею движет злоба. Столько враждебности в чертовой бабе!

– Я, кажется, начинаю понимать, в чем дело, – замечаю я.

– Хорошо. Так вот Шарли устроили в престижную школу на южном побережье, но вскоре выяснилось, что она пошла в породу матери. Начала покуривать марихуану и связалась с дурной компанией. Девочке тринадцать, а она ночи напролет где-то шляется и возвращается лишь под утро. Ее выгнали из школы, потом из другой, из третьей, и уже не осталось ни одного учебного заведения, куда ее можно было бы отослать. Разве что в какую-нибудь среднюю школу при местном дурдоме. Нет, Шарли не какая-нибудь там тупица. Понимаешь, у нее что-то вроде шизофрении или, как говорят, раздвоение личности. С одной стороны, это милейшая девчушка, добрая, ласковая, с огромными карими глазами. Просто прелесть! С другой же – бесенок, одержимое демонами создание. Мне довелось видеть и то, и другое ее проявление.

– Может быть, она нуждалась в помощи специалиста? Джимми снова ударяет рукой по столешнице.

– Именно так я и сказал. Ее показывали лучшим знатокам детской психологии. Только на сеансах она вела себя как хорошо воспитанная юная леди, так что никому и в голову не приходило, что этот ангелочек способен выкидывать какие-то там номера. Шарли много раз обещала исправиться. И после каждого же раза раздавался звонок из полицейского управления. То она учинила погром в ресторане, то стащила из магазина какую-то вещицу, то оскорбила полицейского. Как и мать, она то и дело стала появляться на публике в обнаженном виде, и, судя по всему, ей это нравилось. Девочка ни в чем не нуждалась. Зачем она воровала? Бессмыслица какая-то. В общем, ее старик совершенно растерялся. Неприятности дочери являлись чуть ли не единственной проблемой и отравляли его упорядоченную сытую жизнь. Как будто он, подобно мифическому царю Мидасу, превращал в золото все, к чему прикасался. Потом друг мой снова женился. Вторая его избранница – вот кто настоящая женщина! Да за такой хоть в огонь, хоть в воду. Красива, как богиня, да к тому же умна, как профессор. Да, приятель мой не станет дважды наступать на одни и те же грабли. – Кажется, на лице Джимми промелькнула улыбка. Нет, я просто в этом уверен. – Именно тогда исчезла мать Шарли. Просто пропала без вести. Жуть какая-то! Дом был пуст, но все выглядело так, словно его покидали в спешке. Все вещи лежали на местах, ничего не упаковывалось. Дочь находилась в школе. В пепельнице лежал использованный шприц. На полуслове заикался старина Джимми Хендрикс – очевидно, заела пластинка. На столе разлитая выпивка. На кухне полно жратвы. Полицейские обнаружили в холодильнике завалы наркоты. Там было столько «кокса» и «герыча», что хватило бы на мировой тур «Роллинг Стоунз». И никаких признаков борьбы – стало быть, ее никто не похищал. Повсюду были распиханы бумажные деньги: в вазах, в ящиках стола, в карманах одежды – выходит, ограбления с отягчающими обстоятельствами тоже не происходило. В тот вечер к ней заходили люди, на следующий день были назначены встречи, причем ни одну из них она не отменяла. Такое впечатление, что эту чертовку просто выжгли с поверхности планеты. Полиции так и не удалось найти ее следов. Однако, учитывая ее прошлое, ничему удивляться не приходится. Она и не такое вытворяла. Так или иначе, но с тех пор ее больше никто не видел. И слава богу!

Я внимательно всматриваюсь в лицо Джимми, пытаясь понять, что еще он знает об этом деле. Краем глаза я вижу, как Джин слегка приподнял левую бровь, как будто его тоже не убедили слова Джимми. Возможно, Прайс решил убрать заносчивую аристократку в качестве бесплатного удовольствия для своего старого кореша. И молол он эту чепуху о том, что дамочка валяется сейчас где-нибудь под забором, лишь для того, чтобы сбить нас с толку.

– Друг пришел ко мне и спросил, что мне об этом известно. Но… – Он пожимает плечами и поднимает руки кверху. – Что я мог ему сказать?

Тема закрыта. Нам никогда не узнать правды.

– Шарли окончила школу и не имела представления о том, что делать дальше. Ясно одно: она не очень-то торопилась на биржу труда. Девчонка в общем-то и не нуждалась в деньгах. Папаша обеспечил ей неплохое содержание. Отправил ее в Швейцарию в какой-то пансион благородных девиц. Все шло как по маслу до тех пор, пока не раздался неминуемый телефонный звонок, и ему не сообщили, что дочурка совершенно помешалась. Тогда он отправился в Цюрих, чтобы выручить чадо, если надо, внести залог и забрать на родину.

– Что же вызывает эти приступы?

– Да что угодно: свет, темнота, полнолуние. Черт ее знает!

– А как она отреагировала на исчезновение матери?

– Не помню, чтобы она убивалась. Как-то один умник высказал предположение, что, мол, неплохо бы девушке самой начать зарабатывать на жизнь. Он не имел в виду, что ее нужно лишить наследства. Идея заключалась в том, что Шарли пора делать самостоятельные шаги. Тогда и самооценка ее повысится.

– Разумно.

– Ей всегда твердили, что она красавица, эдакая «английская роза». И отец договорился о фотосессии с самым лучшим и высокооплачиваемым фотохудожником, который за день работы обычно берет две-три «штуки». Сделали снимки, и новая жена наказала моему другу не вмешиваться в это дело, поскольку в таком случае ее успех не будет стоить и ломаного пенса. Он согласился. В Конце концов, Шарли должна снискать уважение собственными заслугами.

Здесь Джимми лезет в конверт и извлекает оттуда пару фотографий. Он подталкивает их в мою сторону, и они, скользнув по льняной скатерти, ложатся передо мной бок о бок. На первом глянцевом фотоснимке – Шарли с обнаженными плечами и едва прикрытой грудью. По краям изображение слегка смазано. Очевидно, фотограф намеревался добиться эффекта движения. Белокурые волосы распушены, немного растрепаны и словно развеваются по ветру. Свет падает сзади, делая лицо похожим на застывшую в удивлении маску с испуганными глазами и ярко-красными, густо покрытыми блеском губами. В итоге получилась эдакая юная соблазнительница с наивным и одновременно порочным взглядом. Однако что-то подсказывает мне, что душа Шарли не лежит к модельному бизнесу.

Вторая фотография представляет собой цветную фотокопию оригинального снимка, разрезанного напополам. Шарли тесно прижималась к какому-то здоровяку. Именно его и отрезали. Вне всяких сомнений, здесь стоял ее отец. Он был в темно-синем блейзере и обнимал ее за плечи, она же застенчиво и с любовью смотрела туда, где некогда находился папаша. Очаровательная, миленькая девушка. Только вряд ли из нее получится фотомодель. Не того она типа. Волосы не собраны и слегка взъерошены. Впрочем, так сейчас носят все молодые особы. Однако Шарли это даже к лицу. На ней какой-то балахон, вроде старого отцовского джемпера, в каком он обычно ездит играть в крикет. И еще какие-то бесформенные штаны. В такой одежде малышку совсем не видно. Она прижимает спрятанные в рукава руки к груди. Это придает ей вид защищенного и одновременно хрупкого создания. По-моему, второй снимок намного удачнее. На нем малышка больше походит на живого человека. Она мне даже нравится, но все равно есть что-то в этой девочке, что вселяет неопределенный страх.

– Ну, как она тебе, сынок? Прекрасное создание, правда? И немного сбитое с толку.

– Да, пожалуй. Она мила.

– Певчая птица в золоченой клетке. Девушки наивны и беспомощны, когда им двадцать один год.

Очевидно, Джимми не приходилось сталкиваться с моими двадцатилетними подружками.

– Ее слишком уж ограждали от окружающей действительности.

– Может быть. Ей предложили участвовать в крупной рекламной кампании какой-то косметики или нижнего белья. Это было как нельзя кстати и могло бы стать для нее первым шагом к вершине карьеры. Только вот Шарли куда-то запропала и объявилась лишь спустя две недели. Не думаю, что она сама знала, где ее носило половину этого времени. Наверняка опять шлялась с гребаными неудачниками, бездельниками, подонками, наркоманами. Вся в мать. Та тоже не могла отличить нормального человека от конченого. Вот тебе и уютный дом, и авто, и бабки… Казалось бы, что еще нужно? Так нет: надо обязательно связаться с людишками, которые станут пичкать тебя наркотой ради того, чтобы, подсев, ты покупала и на их долю.

– Эх, Джимми, Джимми. Все намного проще. Я, кажется, начал понимать, что за штучка эта Шарли: милая, но не такая уж невинная. Мой опыт показывает, что девушки вроде нее – папенькины дочки – ради желанного приза готовы на все. Эти своего не упустят.

– Вскоре положение усугубилось тем, что полиция стала проявлять к их проблемам повышенный интерес. Моему приятелю пришлось разбить несколько голов и посоветовать паре недоумков держаться подальше от его дочери. Они все поняли правильно. Отец отослал Шарли в Штаты, но и там она умудрилась влипнуть в историю. В общем, она снова здесь, и все по-прежнему. За тем лишь исключением, что теперь малышка всерьез подсела на порошок, а тебе должно быть хорошо известно, чем может окончиться для нее это пагубное пристрастие. Тут и до кладбища недалеко.

Чую, лицемерит, подлец. Джимми изо всех сил старается представить ее жертвой обстоятельств. Я же, напротив, убежден, что Шарли – добровольная их участница, если не сказать больше.

– Старик не желал лишать дочь наследства и оставлять ее без пенни в кармане. Это означало бы отдать ее прямо в лапы какому-нибудь последнему ублюдку. Кто-то сказал, что ей нужна жесткая любовь. Это американцы придумали. Ты просто самоустраняешься и оставляешь наркомана наедине с проблемой. Хватит потворствовать этому безумию. Его вместе с другими «больными» помещают в реабилитационный центр. Опять же американская идея. Так вот там под одной крышей собираются разнокалиберные «пациенты»: алкаши, героинщики, кокаинщики и подобный сброд, и все они должны помогать друг другу порвать с губительной привычкой.

Джимми легонько качает головой.

– Все считают, что это только в Америке наркомания, а у нас нет. Ошибочка. Здесь то же самое. Один приятель его второй жены надменно вздыхает: «Испорченное поколение. Что тут сделаешь».

– Чем она травится?

– С чего бы начать… Ну, стимулянтами, депрессантами, травкой, порошком… Только назови – она тут же попробует. Главное, чтобы товар был высшего качества. Ей нравится «кокс» – она от него улетает, – Джимми задирает руки к потолку, – и «герыч» тоже – от него плющит, – он вновь опускает их на стол.

– Не понимаю, почему они не могут остановиться, – решил я высказаться. – Это всего лишь вопрос дисциплины.

– В точку. У многих ее просто нет. Полное отсутствие силы воли.

– И самодисциплины, – говорю я, киваю и грожу пальцем кому-то невидимому, прекрасно понимая, что в противном случае я был бы намного беднее. Зато я нашел общий язык с Джимми. Теперь я знаю, как с ним обращаться.

– Ты прав. Так или иначе, Шарли отправили в Чиптон-Грандж, к юго-западу от Лондона. Она жила в большом старом загородном доме, расположенном на огромном участке земли. Вставала в семь, ложилась в десять. Свежий воздух, здоровенные порции добротной пищи – все условия, чтобы подкрепить здоровье и нарастить мяска на кости. Красота, мать ее!!! Режим хоть и строгий, но эффективный.

– Как у вас в исправительной школе.

– Да уж. А ты, сынок, нахал. В общем, поначалу она возненавидела это место, но потом ей даже понравилось. Там она спуталась с каким-то типом, хотя это запрещено. Встречаться они не могли, так что кто-то из них должен был уехать.

– Вполне разумно.

– Ага, тебе это кажется разумным, но любовь слепа, друг мой. И дабы их не разлучили, они решили свалить вместе. Ночью, в свете луны, рука об руку они вышли за территорию, на такси доехали до станции и сели на поезд до Лондона. Больше их никто не видел.

– Значит, она исчезла, как и мать?

– Ну, до сих пор она не объявлялась. В том-то и суть. Меня уже не так сильно напрягает просьба Джимми.

– Когда она удрала из этой лечебницы, как ее там, Чиптон-Грандж?

– Примерно три недели назад.

– А парень? Кто он такой?

– Тревор Аткинс, его еще называют Кинки. Даже не спрашивай, почему его зовут Кинки, потому что я и сам не знаю. Это его кличка. Для всех он Тревор Джон Аткинс, для сообщников же – просто Кинки.

– Я его знаю?

– Очень сомневаюсь. Это не твой уровень. Думаю, вы могли бы встретиться лишь при одном обстоятельстве: если бы ты переехал его на машине. Мне показывали его досье из полицейского управления. Парень – просто урод: не раз попадался за мелкое воровство, его выпускали под залог, а он сбегал. То он в тюрьме, то в бегах, то в наркологической клинике – короче говоря, неудачник-рецидивист. Я и сам не святой, только, по-моему, все эти центры, реабилитационные курсы и программы адаптации – пустая трата времени.

– Странная они пара: леди и хулиган.

– Для нас с тобой. Только вот в мрачном туманном мире наркотиков это не редкость. Там всегда можно встретить лорда с грязной шлюхой, титулованную леди со взломщиком, роскошную девицу с…

– … парнем вроде Кинки.

– Именно.

– И как, черт возьми, эти ребята туда попадают? Как им удается выплачивать «взносы»?

– Благодаря схеме принудительного членства. Ну, знаешь, как в привилегированных школах. За сложной организацией скрывается целая философия. Они принимают людей из различных социальных слоев.

– А что этот Тревор, то есть Кинки, что он принимает?

– Наш мальчик питает слабость к крэку.

– Так я и предполагал. Из какой он части Лондона?

– Родился где-то в Ист-Хэме. Но, судя по протоколам задержания и оставленным им самим адресам, где только он не жил: и в Тоттнеме, и в Килберне, и в Даун-Сауте, и в Стокуэлле, и в Брикстоне – в общем, везде.

– Он черный?

– Черный. И что с того? Слушай, мне наплевать, черный он, белый, желтый или, может, зеленый. И даже если бы он был из космоса – это ни хрена не значит. Меня он не интересует. Хоть бы он и сдох. Я хочу, чтобы ты…

Вот оно. Наконец-то.

– … нашел Шарли. Простенькое дельце.

Ничего себе простенькое! Попробуй спустись в преисподнюю, пройди все круги ада, где повсюду кишат кайфующие наркоманы, психопаты и всякие мерзкие твари. Я всегда старался держаться подальше от этого мира, сторонился его, словно чумы, боясь подцепить заразу.

– Почему вы решили, что я смогу ее найти?

– Ты способный парень. Свежая кровь.

– А как же наемники вашего друга? Думаю, у них больше возможностей.

– Эти вояки прекрасно подошли бы для миссии в Белфасте или Кувейте, но только не в Лондоне. В Лондоне они слишком заметны. К тому же я хочу, чтобы ее нашел именно ты. Сделай это для меня, сынок. Хорошо? Вопросы есть? Нет? Отлично.

Вот мы и заключили сделку. Ни больше ни меньше. По каким-то неведомым мне причинам Джимми хочет, чтобы Шарли нашел именно я. Он же, по-видимому, намеревается приписать себе мои заслуги, чтобы выслужиться перед старинным дружком. У него есть предчувствие, что я собираюсь отойти от дел, и он может запороть мне все планы. Если я умен, то сыграю в эту игру. Надо лишь дождаться, когда отношения Шарли и Кинки лопнут, как мыльный пузырь, и в подходящий момент оказаться поблизости и сыграть свою роль. Не думаю, что они протянут слишком долго.

– Видите ли, Джим, на это может уйти целый день, а может, и целая вечность.

– Найди ее.

– Сделаю все, что смогу.

– Сделаешь все, что сможешь, и найдешь ее.

– Попробую что-нибудь придумать.

– Черт подери! Ничего не надо думать! Просто найди ее! Понятно? Джин снабдит тебя всем необходимым. Мне надо знать, где они. Там уже решим, что предпринять.

– Понимаю, это, наверное, не мое дело, но… – Нет, это говорил не я. Кто-то другой. Только слова слетали с моих губ. Боже, заткнешься ты, наконец? – … что делать с парнем? Вы не хотите, чтобы он исчез?

Джин разглядывает пейзаж за окном, Морти буравит взглядом покрытую скатертью столешницу. Джимми достает из кожаного футляра новую сигару и медленно и терпеливо ее раскуривает.

– Ты прав, сынок, это не твое дело. Однажды ты окажешься за сотни миль отсюда и с трудом представишь, что это все происходило с тобой.

Он отводит взгляд, и я уже не вижу выражения его глаз. Джеймс показывает в сторону окна.

– Судьба Кинки заботит меня не больше, чем судьба букашек на тех розах. Специально для тебя повторю:МНЕ ПЛЕВАТЬ!

– Простите. Я зашел слишком далеко. Мне действительно очень жаль.

– Знаю. Но раз ты извинился, сынок, то все в порядке. Тут он со скоростью гремучей змеи подается вперед. Я даже отпрянул от неожиданности. Я и не предполагал, что старый козел может так проворно двигаться. Он пальцами хватает меня за щеку и начинает ее трепать.

– Вы только поглядите на это личико. Смотри, Джин. Морти, ты видишь? Сама серьезность.

Все смеются, и наш безумный дядюшка Джимми хохочет вместе с нами.

– Обо всем докладывай Джину. Я киваю.

– Детали, подробности, необходимые мелочи… Не сообщайте мне подробности, просто скажите, что дело сделано. Кто это сказал, сынок?

– Не знаю. Может, Уинстон Черчилль? Во время Второй мировой?

– Близко. Нет, это сказал я, Джеймс Лайонел Прайс. – И расхохотался так, что у него покраснело лицо. – По окончании дела тебя ждет неплохая премия. – Он игриво подмигивает.

Щелчком пальцев Джимми призывает официанта рассчитать нас. Подписывает бумажку, словно в этом заведении у него открыт счет, поднимается со стула и с довольным видом похлопывает себя по животу.

– Будем на связи. Приятно было пообщаться. Нет, серьезно, мне всегда приятно встречаться с людьми, не лишенными здравого смысла, да и манер тоже.

– Спасибо, мистер Прайс. Я тоже рад, что наконец познакомился с вами подобающим образом.

Все встают, выходят из-за стола и направляются к выходу. Джимми останавливается и молча указывает на стол, за которым мы только что сидели. Ах да. Я оставил там конверт с фотографиями Шарли. Приходится за ним вернуться.

В вестибюле нам возвращают куртки и телефоны. Мне нужно отлить, и я направляюсь в сортир. Тут я понимаю, что Джимми идет за мной следом.

– Надо опорожниться на дорожку. Смотри-ка, сколько тут цветов, – замечает он. – Черт, можно подумать, что попал в цветочный магазин. Или на похороны.

Смеется.

Мы мочимся, моем руки и уже направляемся к двери, как вдруг Джимми подпирает ее ногой. Он оглядывается по сторонам, хотя и так знает, что мы здесь одни.

– Послушай, сынок, выполни для меня эту работу и катись на все четыре стороны. Никто, повторяю, никто не станет тебе препятствовать. Усек?

Я киваю. Кто-то пытается открыть дверь. Джимми удерживает ее ногой.

– Если ты решился выйти из игры, да будет так.

В дверь барабанят и толкают все сильнее и сильнее. Я уже слышу, как там чертыхаются и осыпают нас проклятиями.

– Ни одна тварь не посмеет даже пискнуть в твою сторону. Даю слово.

Тот, кто стоит за дверью, стучит теперь так, как обслуживающий персонал стучится в гостиничный номер. Джимми хлопает меня по плечу и подмигивает. Потом убирает ногу и быстрым движением широко распахивает дверь. Там стоит дворецкий.

– Все в порядке, мистер Прайс? – встревоженно спрашивает тот и, глядя мимо нас, осматривает туалетную комнату.

– Все хорошо, Анжело. Дверь немного заедает. Должно быть, разбухла из-за дождя. – Босс подмигивает так, чтобы не видел Анжело. Дождя не было уже несколько недель. – В следующий раз, когда я приеду сюда обедать, обязательно захвачу набор инструментов, и мы уберем пару слоев. Тут работы-то на полминуты. Много снимать не придется. – Он проводит рукой по краю двери и меряет взглядом объем работ.

– Да, мистер Прайс. Спасибо, мистер Прайс. И мы выходим из уборной.

– Любят меня здесь, сынок, – замечает Джимми.

Морти и Джин уже ждут нас на улице, на гравийной дорожке. Прайс немного пьян, поэтому на солнце и свежем воздухе его развезло еще больше. Он даже слегка пошатывается. Шофер подруливает к нему на «ягуаре», выходит и открывает боссу дверь.

– Мы еще поговорим, – шепчет Прайс на ухо Джину. Усевшись в авто, Джимми снова мне подмигивает.

– Любит он тебя, – говорит Джин, как только заводится машина. – Ты ему как сын, которого у старика никогда не было, – смеется он. – С этого момента придется обращаться к тебе «Сынок Джимми». Да, мистер Мортимер?

– Называть вас Джимми? Ну, если вы настаиваете, мистер Прайс… Ой, простите, Джимми, – прикалывается Морти.

– Да пошли вы оба.

– Он сосватает тебе своих дочек. Неплохой получится брачный союз, – продолжает Джин.

– Они хоть ничего?

– Ну, моделями их не назовешь: габариты покрупнее будут. Но тебе понравятся. Мистер Мортимер говорил, тебе нравятся толстушки. Тем более сразу две. Правда?

– Прости, дружище. Сорвалось с языка, – подыгрывает Морти. – Зато у толстух плотные «киски».

– Созвонимся завтра утром, – разворачиваясь, бросает напоследок Джин. – Введу вас в курс дела. Adios, amigos.