Текст книги "Песня светлячков"

Автор книги: Дж. А. Редмирски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Все ее тело вздрагивало от слез.

Я сел на пол, притянул Брей к себе и крепко обнял. Я прильнул губами к ее волосам и сам едва сдерживался, чтобы не заплакать. Почему? Потому что я понял. Я слишком давно знал Брей. Можно сказать, всю свою сознательную жизнь. Я понимал ее лучше, чем кто-либо.

Как я уже говорил, Брей была непростым человеком. Что значит «непростым»? Попробую объяснить.

Она всегда была самоуверенной. В школе другие девчонки смотрели ей в рот, подражали и подчинялись. Порывистая. Непредсказуемая. Дерзкая. Иногда эта дерзость выходила ей боком. Пока мы росли, с ней вечно приключались разные беды. Ее жизнь была далека от жизни благовоспитанной девочки. Училась она средне. Могла бы лучше, но школа Брей не интересовала. Настоящая жизнь начиналась после уроков. В шестнадцать Брей познакомилась с отделом полиции по делам несовершеннолетних. Бывало, она попадала туда чуть ли не каждую неделю. За что? Например, за порчу чужого имущества. Однажды Брей застукали, когда она упоенно разрисовывала из аэрозольного баллончика стену продуктового магазина. В ее проказах не было злого умысла. Только безрассудство девчонки с бунтарским характером.

Величайшим недостатком Брей была ее неспособность строить отношения – с подругами, друзьями, даже с собственной семьей. Она всегда держалась особняком. Впервые услышав, как она общается со своими родителями, я был немало удивлен. Семья, в которой я вырос, была совершенно иной. Невзирая на развод моих родителей, я постоянно слышал от них, что они меня любят. Отец и мать говорили это, когда я куда-нибудь шел или ехал. Заканчивая телефонный разговор, они тоже добавляли: «Я тебя люблю» – и только потом вешали трубку. В семье Брей никто не говорил о любви. Во всяком случае, я этого не слышал. Если Брей куда-то собиралась, родителям, похоже, было все равно. Ее никогда не спрашивали, куда она идет и когда вернется. Меня родители держали в строгости. До пятнадцати лет мне не разрешали возвращаться домой позже восьми вечера. Я очень долго не мог понять, почему родители Брей так относятся к своей дочери. Только через много лет все фрагменты пазла под названием Брейел Бэйтс наконец заняли нужные места и я получил долгожданное объяснение.

В жизни Брей я был для нее всем.

Она тянулась ко мне, стремилась быть со мною рядом, потому что любила меня. Но сама она об этом не знала, поскольку вообще не знала, что такое любовь. Я не оправдываю, но и не обвиняю ее. Я рассказываю так, как обстояло дело. Брей росла, отталкивая людей от себя, поскольку иных отношений не знала. Когда кто-то делал попытки сблизиться с ней, у нее в мозгу мгновенно включалась сигнализация и раздавался предупреждающий вой сирены.

В ее психике был определенный излом, только не ищите его причины в семейном насилии или жестоком обращении. Никаких изнасилований в раннем возрасте. Пусть Брей не гладили по головке, но никакого битья или издевательств не было. Просто над ней как будто тяготело проклятие. Брей была лишена способности отличать истинные чувства от ложных, чтобы беречь первые и отсеивать вторые.

Невзирая на все недостатки, сумасбродство и непредсказуемость ее личности, я любил Брей сильнее, чем кого-либо.

И знал, что всегда буду любить.

Но дальше так продолжаться не могло. Я должен был это изменить.

– Брей, нам надо что-то менять, – сказал я, глядя в ее заплаканные глаза. – Мы не можем всю жизнь оставаться лишь друзьями и довольствоваться этим. Наша дружба мешает нам обоим строить отношения с кем-то другим.

Ее слезы мгновенно высохли. Брей застыла.

– О чем ты говоришь? – спросила она.

Я понял, что забрал очень круто и сейчас могу все испортить. О таких вещах нужно говорить с нежностью и тактом. Я коснулся ее щек, провел по мокрой коже под глазами.

А потом я ей соврал:

– Мне мало таких отношений, как у нас с тобой. Я хочу любить и быть любимым. Хочу жениться, стать отцом пары сорванцов. Можешь называть меня старомодным, но я этого хочу.

Брей попробовала отвернуться, но не смогла. Неожиданность моих слов буквально заморозила ее.

– Я думал, что моей парой будешь ты. Всегда мечтал об этом. Но если ты даже не хочешь попытаться, тогда, наверное, нам стоит прекратить нашу дружбу. Это было хорошо в десять лет. И в пятнадцать. А теперь такие отношения… в них есть что-то ненормальное.

Брей попятилась от меня, но продолжала смотреть не мигая.

– Ты хочешь, чтобы мы расстались? – спросила она.

Ее лицо потухло. Ей было больно, но она подавила боль. Я видел это по ее глазам.

– Нет, я хочу обратного: быть с тобой. Вот чего я хочу. И всегда хотел.

Мои пальцы сами собой начали сжиматься в кулаки. Меня захлестывали эмоции. Но как без слов заставить ее понять всю силу моей любви к ней? Все фразы, приходившие в голову, казались неправильными и неуместными. Я боялся, что они спугнут Брей и она снова уйдет.

Я думал, что собственными руками сломал наши отношения. Несколькими репликами разрушил все, что нас связывало. Я ужасно не хотел, чтобы Брей сейчас вскочила и выбежала из квартиры. Если такое случится, мне уже будет ее не вернуть. Другой реакции я от нее не ожидал. Сам не понимаю, зачем повел разговор в таком жестком ключе. По правде говоря, я был готов ждать ее хоть целую вечность. Не представлял себе серьезных отношений ни с какой другой девушкой. Секс? Да, сексом я мог бы заниматься и с другими. В конце концов, я молодой здоровый парень. Мне нравится секс. Но полюбить кого-то, кроме Брей, я бы не смог. И кто меня тянул за язык? Я соврал Брей, что дальше так продолжаться не может. Я был готов и дальше тянуть такие странные, «ненормальные» отношения. Мы действительно потрясающе дружили, и нас связывало очень многое, а не только общие тайны и вечеринки с ночевкой. Но я знал, что с Брей нужно вести себя жестко. Пусть поймет, что наши отношения могут оказаться и не такими, каких бы ей хотелось. У меня внутри все разрывалось от боли, но я должен был показать ей, что мы можем идти по жизни и порознь. Не хотел я, чтобы Брей цеплялась за нашу дружбу и из-за меня отталкивала других парней.

Я хотел видеть ее счастливой.

Брей стояла ко мне спиной. Потом повернулась, опустила руки. Я ждал затаив дыхание.

И в тот момент, когда я думал, что между нами все кончено, она сказала:

– Я тоже хочу быть с тобой. Я попытаюсь наладить настоящую совместную жизнь.

Отпраздновав мой день рождения, в ту ночь мы с Брей впервые по-настоящему занимались сексом. Но все было не так, как я надеялся и рисовал себе в мечтах. Брей изменилась. Я заметил перемену, лежа на ней и всматриваясь в ее прекрасные синие глаза. Брей как будто заранее знала: если мы займемся сексом, он все изменит, и не в лучшую сторону. А потом мы начали отдаляться, и с каждым днем пропасть между нами только ширилась… Через четыре месяца мы расстались. На третий день после нашего разрыва Брей уехала в Южную Каролину.

Это бесповоротно изменило меня.

Глава 4

Брей

Знаю, о чем вы сейчас думаете. «Ну и сука». Правильно думаете. По этому поводу я и спорить не буду. Тогда у меня в мозгах все перепуталось и завязалось кучей узелков. Я всем сердцем любила Элиаса, и вот это-то меня и пугало до жути.

Но прежде чем нырять в оправдания или объяснять, почему все получилось именно так, я должна кое-что рассказать вам сама. Уверена: Элиас приправил свой рассказ изрядным количеством сахарной глазури. Я у него там чуть ли не ангелочек с крылышками. Но уж если рассказывать эту историю, так правдиво и целиком, ничего не замалчивая и не делая никаких скидок.

Начнем с того, что я росла дикаркой.

Только не накладывайте на меня шаблоны «трудного детства», «неблагополучной семьи» и так далее. В детстве меня никто не изнасиловал. Меня не били и надо мной не издевались. Родители любили меня. Может, не так сильно, как мою сестру Райен, но любили. Просто их любовь проявлялась не так, как у родителей Элиаса. На Рождество и день рождения родители дарили мне прекрасные игрушки. У меня всегда были карманные деньги. Если я делала что-то хорошее (иногда такое бывало), меня одобрительно похлопывали по спине. Однако каждое такое похлопывание воспринималось мною как нечто вынужденное с их стороны. Как будто их заставляли показывать мне свое одобрение. Конечно, я не была для родителей подарком судьбы. Можете в этом не сомневаться. Но в детстве и подростковом возрасте родители делали все возможное, пытаясь мне помочь. А потом перестали, убедившись в тщетности своих попыток. Но я никого не обвиняю. Никто не виноват, что я выросла такой. Лет в шестнадцать мои, так сказать, шалости уже начали тянуть на комиссию по делам несовершеннолетних. Так я познакомилась с копами. После нескольких задержаний меня подвергли психологическому освидетельствованию. Психолог назвал мои выкрутасы умным термином «биполярное расстройство». Он попросил меня объяснить, как я сама понимаю свое поведение. Я и объяснила. Сказала, что все мы разные. У каждого есть свои бзики, загибоны и мрачные тайны. И шизовок у людей хватает, только у каждого свои. А признаем мы их или нет, роли не играет. И сдается мне: не надо к каждой проблеме, с какой мы сталкиваемся в своей повседневной жизни, приклеивать ярлык с мудреным названием.

Говорила и повторю еще: ну, дура я была. Дикая, необузданная дура. Все, что можно было запутать, я запутала вконец. Проще не скажешь.

А теперь – просто чтобы вы знали: я уехала из Джорджии и от Элиаса не потому, что он мне надоел и я его разлюбила. Совсем наоборот: я уехала, поняв, как сильно его люблю. Я даже не знала, что я могу его так любить. Я никогда никого не боялась. Только Элиаса. Думаю, где-то на задворках разума я рассуждала так: если я уйду первой и оборву отношения, это будет не столь болезненно, как если Элиас уйдет от меня. Мне казалось, что я контролирую ситуацию. Этой мыслью я дурачила себя все время, пока ехала в Южную Каролину. Я перебиралась туда не одна, а со своей подругой Лиссой. Та хотела быть поближе к брату… Короче, приехав туда, я очень скоро поняла, что совершила самый крупный ляп в своей жизни.

Мне бы послушаться голоса сердца. Развернуться и ехать назад, надеясь, что Элиас меня примет и простит. Но из-за собственного идиотизма я сделала прямо противоположное и еще больше от него отдалилась. Не знаю, может, так я наказывала себя за свою грандиозную дурость. Честно, не знаю. А в результате я на целый год влетела в отношения с парнем, которого не любила и любить не собиралась.

Я пыталась жить самостоятельно, но с каждым днем все отчетливее понимала: настоящая жизнь у меня была только с Элиасом. Он и был моей жизнью. Все эти годы. С того самого дня, как восьмилетней девчонкой я встретила его возле пруда.

Я только жалела, что раньше не послушалась голоса сердца, а почему-то оттягивала и оттягивала свое возвращение.

Когда я наконец решилась, уже было слишком поздно.

У Элиаса появилась подружка и, по словам Митчелла, нашего общего друга детства, отношения у них серьезные. Элиас ее очень любит.

Тогда моя жизнь потеряла всякий смысл. Меня больше ничего не заботило и не волновало. Самоубийство обрывает жизнь сразу. А моя жизнь была самоубийством, растянутым во времени. Да, именно так. Внутри я была совершенно мертва, но об этом никто не знал. Только Элиас, окажись он рядом, понял бы, что я нацепила маску и под ней скрывается что-то уродливое и страшное, пожирающее мою душу. Но я оборвала контакты с ним. Ни разу не пыталась ему написать или позвонить. Зачем ему нужно читать или выслушивать, как мне больно, как я скучаю по нему и как он мне необходим? Я искренне хотела, чтобы он был счастлив, пусть и не со мной. Если я разрушила собственное счастье, то совесть не потеряла. Я не собиралась вторгаться в жизнь Элиаса и ломать все построенное им.

Кончилась тем, что я бросила того парня и сказала себе, что возвращаюсь к прежнему состоянию. Не надо мне отношений ни с кем. Буду, как и когда-то, гулять сама по себе. Отношения – это не для меня. Но здесь я пустилась на самообман. Устроила себе подпорки. Пожалела себя. Поменяла одного партнера на нескольких, с которыми меня связывал только секс, и больше ничего. Они не следовали один за другим. Нет, я попеременно трахалась со всеми. Называйте меня шлюхой. Пожалуйста. Можете выбрать словцо покрепче. Я никогда ни с кем не спала ради удовольствия. Даже вначале. Я занималась сексом ради заполнения внутренней пустоты. Другого способа я не знала. Мне хотелось вновь почувствовать себя любимой, как раньше, когда я была с Элиасом. Я искала нечто похожее на то ощущение. Всякий раз, когда укладывалась с кем-то.

И никогда не находила.

Тогда я… Нет, я пока не готова об этом говорить.

Короче, когда моя темная тайна угрожала вырваться из-под маски на всеобщее обозрение, мне не оставалось иного, кроме как вернуться домой.

Домой к Элиасу. Если он захочет меня принять. Если сможет меня принять…

Я и представить не могла, что возвращение домой превзойдет все мои надежды и ожидания… Говорю вам, о таком я даже мечтать не могла.

Элиас

Два месяца назад…

Целых четыре года я ничего не слышал о Брей. Как и любой на моем месте, я продолжал жить. Поступил в ближайший колледж. Там познакомился с Алин. Темноволосая, с яркими синими глазами. Кожа цвета персика. Мне она очень понравилась. Нет, я не полюбил ее, как ни старался. А я очень старался. Прилагал массу усилий и иногда сам начинал верить, что люблю ее. Но после двух лет отношений я понял, что не испытываю к этой девушке тех чувств, какие испытывал к Брей. И что симпатия и привязанность – это все, на что Алин может рассчитывать, сколько бы времени ни прошло.

От Митчелла я узнал, что в Южной Каролине Брей полюбила какого-то парня и вроде даже помолвлена с ним. За эту новость мне хотелось въехать ему по физиономии. Я скорее предпочел бы и дальше ничего не знать о ее жизни, чем вдруг выяснить такие подробности. Меня это задело, и больно.

Я видел Брей в каждой девушке. Даже в Алин. Только потом я понял, как удивительно они похожи. Грустное открытие, но увы! Любовь – это не всегда розы, радуга над лугом и волнение внутри, когда у тебя в животе порхают бабочки. Любовь способна превращаться в жестокого и беспощадного злодея.

Алин это не нравилось, и она меня постоянно пилила. Она знала, что я люблю Брей. Не из моих рассказов, а благодаря своей женской интуиции. Женщины в таких вещах очень догадливы. У них есть эта странная, сверхъестественная и еще черт-те там какая способность читать мужские эмоции и видеть насквозь, когда мужчина врет. Я рассказал Алин, что у меня была подруга детства, которую звали Брей. Этим и ограничился. Но Алин хватило и этого, чтобы узнать обо мне больше, чем я знал о себе сам. В общем-то, я и не скрывал от Алин, что до сих пор люблю Брей. Я пытался скрыть это от самого себя.

Алин была чудесной девушкой. И не ее вина, что она была не моей девушкой…

Словом, почти два месяца назад, в один апрельский день, пейзаж моей жизни изменился навсегда. Черно-белый рисунок наконец начал расцвечиваться красками.

Субботним утром меня разбудил Митчелл. Точнее, я проснулся сам оттого, что он громко шарил по кухонным шкафам. С прошлого года мы с ним жили вместе. Многое из реалий нашей мальчишеской жизни осталось в прошлом. К счастью, и стрижка маллет, которую так любил тогда Митчелл. Теперь он предпочитал короткие стрижки со стильной челочкой, очень шедшей к его лицу.

– Старик, ты чего такой грохот устроил? – спросил я, вваливаясь в кухню.

Из одежды на мне были только трусы. В квартире мы были не одни: в моей постели крепко спала Джана, девочка на ночь.

Я открыл холодильник, извлек бутылку минералки и перелил в себя половину.

Митчелл стоял на стуле и рылся в шкафчике над плитой.

– Ты что ищешь? – снова спросил я.

– Травку.

– Митчелл, завязывай с экспериментами на себе. Откуда у меня в шкафу может быть травка?

– Что ты сказал? Завязывать с экспериментами на себе? С травкой?

Внутренности шкафчика заглушали его голос.

– С метамфетамином.

– Прямо в десятку, старик. Но я мет не потребляю. И вообще, чего ты всполошился? Спал бы себе.

Я сел прямо на стол и, зевая, потянулся.

– Ты не спал три ночи подряд, – сказал я. – Прошлой ночью ты рылся у себя в комнате. Целых три часа. И что это за подозрительная чистота, которую ты наводишь в квартире? Сколько здесь живу, таких вылизанных полов не видел. Правда, я не любитель прибираться.

Наконец Митчелл вынырнул из шкафчика. Челка почти скрывала его темно-карие глаза. Он спрыгнул со стула, и тут я увидел его глаза во всей их звериной дикости. Налитые кровью, с увеличенными зрачками. Левый край его рта постоянно дергался.

– Не говори никому, – сказал Митчелл.

Он хотел сесть, но вместо этого начал расхаживать взад-вперед.

– Я никому не собираюсь говорить, но ты меня всерьез пугаешь. Старик, ты сам не заметил, как подсел на эту гадость. Еще месяц, и ты будешь готов сосать у парней за дозу. Это ничем не лучше крэка.

Лицо Митчелла обмякло.

– Слушай, чувак, по-моему, ты заходишь слишком далеко в своих нравоучениях.

– Ты так считаешь? – Я отхлебнул воды. – Ты же знаешь, я далеко не трезвенник и не мистер Совершенство. Но к этой дряни не притронусь, даже если ты мне приплатишь. Вспомни, до чего дошел Пол Мэтьюс.

– Сравнил! – Митчелл с шумом выдохнул ртом и закатил глаза. – Пол влип. У него зависимость. Он варил зелье прямо в ванной. Ты же не видел, чтобы я это делал.

– Пока не видел.

За спиной раздались шаги.

– Я буду трахать ее вслед за тобой? – Митчелл поднял голову.

Я на секунду прикрыл глаза и вздохнул. Совсем парень с катушек съехал.

– Митч, попридержи язык.

– Да пошел ты! – бросила ему Джана, останавливаясь за моей спиной.

Ее длинные светлые волосы были увязаны в подобие конского хвоста, болтающегося на спине. Джана была тощей и загорелой. Ее почти детские запястья я легко обхватывал пальцами. Посмотришь – хрупкое, нежное создание. Но ее хрупкость как нельзя лучше подтверждала выражение: «Внешность обманчива».

Она привалилась к спинке моего стула и поцеловала меня в губы. Вся одежда Джаны состояла из футболки и трусиков. Мне не понравился вопрос Митчелла, но, когда девка появляется перед твоим соседом в таком виде, едва ли захочется сказать что-то высокоморальное.

Джана прошлепала к холодильнику, открыла его. Мелькнули ее голые загорелые ноги. Она была горячей – этого у нее не отнимешь, но я уже жалел, что пустил ее к себе в постель.

– Расслабься, старик, – посоветовал Митчелл и продолжил рыться в шкафчике.

Из кухни я двинул в душ. Джана полезла туда вместе со мной. Вообще-то, утром девицы у меня долго не задерживались и уж тем более не лезли в душ. Но как ее выгонишь, если она, оказавшись в ванной, сразу же встала на колени и начала делать мне минет? Мне хотелось вытолкать ее из квартиры, но я застыл на месте. Я стоял с закрытыми глазами, сжимая ее голову. Она взяла у меня почти по самые яйца. Покажите мне парня, который прервал бы этот процесс. Но я все-таки старался. А она старалась доставить мне побольше удовольствия.

Удовольствия я не испытывал. Наоборот, мне было паршиво. Джану волновало собственное неумение делать минет.

Потом она бросила это занятие, встала во весь рост и уперлась в меня сиськами. Горячая вода показалась мне прохладной.

Джана хитро улыбалась.

– Хочу с вами обоими сразу, – сказала она, слегка укусив мой подбородок.

Сам не знаю, почему я согласился. Затмение какое-то на меня нашло. Но уже через несколько минут мы все оказались на диване. Митчелл лежал, Джана на нем, а я – позади нее, на коленях. В отличие от меня, Митча вполне устраивал ее минет.

Да, мы с Митчем не были святыми. Мы жили в одной квартире, и каждый водил к себе девиц. Те знали, зачем их сюда привели, и хотели потрахаться не меньше нас. Но секс втроем был не в наших правилах. Да и девицы, которых мы находили, любили покувыркаться в постели, но не с двумя парнями сразу. Такие неуемные, как Джана, попадались очень редко. Я вообще не мог привыкнуть к сексу втроем. И не собирался привыкать. Правда, Джана была не первой, кого мы с Митчем окучивали вместе. Когда такое случалось, мне было не до наслаждений. Я старался не поцапаться с Митчем, который делался неуправляемым. А потом мне всякий раз становилось противно. Я стыдился самого себя. Увы, стыд был недостаточным сдерживающим фактором, и, если подворачивалась сучка вроде Джаны, я обычно соглашался.

Когда Джана ушла, а Митчелл снова взялся наводить блеск, я вторично полез в душ, после чего отправился помочь матери с переездом. Дом, в котором я вырос, порядком обветшал. Он принадлежал не нам, все эти годы мы его снимали. Мать решила обзавестись собственным жильем, но у нее была плохая кредитная история. Тогда я взял кредит на свое имя. Теперь мать переезжала в новый дом в другой части города.

Возле нашего старого дома уже стоял фургон. Джеймс, новый мамин друг, заносил туда коробки.

Он по-мужски обнял меня и сразу ударился в свою обычную болтовню. Спрашивал, как мои дела. Говорил, что моей матери повезло с таким заботливым сыном. Все это было излишним. Джеймс мне и так нравился. Я уже вырос из того возраста, когда мальчишки ревниво относятся к мужчинам, видя их рядом со своими матерями. Но Джеймс с завидным упорством продолжал свои усилия. Ладно, пусть болтает, пока батарейка не сядет.

– Это последняя, – сказала мать, подавая Джеймсу очередную коробку.

Избавившись от груза, она обняла меня.

– Как твоя новая работа?

– Пока неплохо. Даже не думал, что мне там так понравится.

– Рад за тебя, – сказал Джеймс, вылезая из фургона. – Я десять лет занимался строительством. Гораздо лучше, чем торговать фастфудом или торчать в офисе.

Он был на несколько дюймов ниже матери. В рыжеватых волосах мелькали седые прядки. Внешне Джеймс не соответствовал типажу мужчин, которые нравились матери. Наверное, все решил его характер.

– Ну что, будем выносить мебель? – спросил я, обрывая воспоминания Джеймса о его строительном прошлом.

– Начинайте с горки, – сказала мать. – Только несите с предельной осторожностью. Мне она досталась от мамы, и…

– Мы с Элиасом все знаем, – остановил ее Джеймс. – Перенесем, как по воздуху.

Мы вошли в опустевший дом. Старый сервант был громоздким и тяжелым. Мать следила за каждым нашим шагом, боясь, как бы мы не уронили семейную реликвию и не разбили стеклянные дверцы. Но горка благополучно заняла свое место в фургоне. Для большей надежности мы ее обвязали старыми одеялами. Я сошел по пандусу и… Казалось, мать забыла про мебель. Она стояла с побелевшим лицом, как будто увидела призрака. Я повернулся и мгновенно все понял.

В конце проезда стояла Брей и смотрела на меня.