Текст книги "Донор 2 (СИ)"

Автор книги: Дылда Доминга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Чего орешь? – вздохнула она. – Ладно, не переживай, все наладится. Ты ему нравишься, поверь мне, я знаю.

– Да уж, – вздохнула я в ответ, вспоминая наш премилый утренний разговор.

– Выше нос, – усмехнулась Нина и попрощалась. А я, положив трубку, уставилась на Тараса Григорьевича в немом вопросе. Кот смотрел на меня какое-то время, не мигая, а потом на всякий случай коротко мяукнул.

– Что мне делать? – спросила я у него. – Чем дальше, тем веселее, – не дождавшись ответа, я прихватила чашку с водой и отправилась к себе наверх.

Каждый следующий день был похож на предыдущий. По вечерам я, в основном, сидела дома, не желая ни с кем общаться, беседовать или изображать жизнь. Жить я все равно не могла: могла только притворяться, потому что все мои мысли, так или иначе, возвращались к Андрею. Только теперь я отчетливо поняла, насколько он наполнял мою жизнь смыслом. И сейчас мне не оставалось ничего иного, как дрейфовать в пустоте. Иногда мне казалось, что однажды он обязательно вернется, и очередной ночью я услышу его обволакивающий голос в темноте, увижу его силуэт на фоне окна, почувствую его руки, нежно гладящие мое тело. Но это были лишь фантазии – он так и не появился. Я выкопала из чулана книжку с романтической поэзией середины пятнадцатого века и читала ее запоем. Я томно вздыхала вместе с печальными барышнями, сетовала на судьбу и пыталась рассмотреть в жестоком портрете вечности черты любимого. А однажды я решила написать ему письмо. В моей голове возникла безумная мысль, что Андрей мог приходить ко мне и наблюдать, ничем себя не выдавая. В письме я говорила о том, о чем никогда не решалась сказать вслух, приносила десятки извинений за вторжение, давала обещания, молила – позволила себе каждое безумство, которое практичная Нина относила к ярчайшим женским ошибкам. Но время шло, а письмо все так же продолжало сиротливо лежать на подоконнике. Иногда я возвращалась к нему, перечитывала, смахивала пальцами слезу, будто это он написал его мне, представляла, что вовсе не догадываюсь о содержании. Потом мне приходили в голову мысли, что я забыла ему сказать о чем-то еще, и я дописывала строчки в конце письма, затем на полях и в промежутках. В конце концов, оно стало больше походить на дневник моих терзаний.

Только ответа по-прежнему не было.

Плохо мне стало на работе. Поначалу я просто ощущала себя уставшей: день, два, неделю, к вечеру у меня подымалась небольшая температура, но не настолько серьезная, чтобы идти на больничный. И я, уговаривая себя, что это все сезонное, в преддверии близкой осени и первых прохладных дней, пила витамины и крепкий чай по вечерам на нашей кухне вместе с бабулей. Стулья с веранды плавно перекочевали назад в дом. Лето безвозвратно ушло, как и мои надежды. Бабуля ворчала, что я веду себя, как старуха, но мне к ее словам было не привыкать. К тому же, на этот раз она, пожалуй, была права, и я ощущала себя по-настоящему разбитой и никому не нужной. Дима больше не пытался мне звонить или назначать свидания. С Ниной мы регулярно виделись, но мне нечем ее было порадовать, поэтому наши встречи носили односторонний характер, когда Нина заваливала меня историями из своей жизни. А у меня будто жизни вовсе не стало, так что болезнь в каком-то смысле принесла даже относительное облегчение, позволив укрыться от мира в своем доме на законных основаниях хотя бы по вечерам, после работы.

Но однажды перед обедом я просто поднялась из-за офисного стола, и мир померк. Это было так непривычно, я раньше никогда не теряла сознание. Вокруг меня тут же столпилась куча сотрудников, они спорили о чем-то, гудели, совещались, и потом вызвали скорую и отправили меня в больницу. Ведь это так удобно: в нашем мире есть специальные машины, готовые в любой момент избавить вас от проблемного присутствия. Так случилось и со мной.

Не знаю уж, была ли это шутка судьбы или чистая случайность, но я снова оказалась в той самой больнице, где мне бинтовали ребра и где, как я догадывалась, умер Андрей. Только теперь я больше не ждала его сказочного появления, а валялась на койке в палате с пятью другими страдальцами и молилась, чтобы увесистая тетка в возрасте у окна или выписалась, или перестала храпеть – из-за нее никто не мог спать.

Бабуля приехала ко мне в первый же вечер на машине Палыча и привезла одежду, гигиенический комплект и термосок с едой. Она долго причитала, отчитывала меня за наплевательское отношение к собственному здоровью и, наверное, не остановилась бы до закрытия больницы, если бы ей не надо было уезжать вместе с Палычем обратно. Ба предлагала остаться со мной на ночь, но я понимала, что это не нужно ни ей, ни тем, кто лежит в палате. Да и легче бы мне все равно не стало, а во всем остальном я уже была достаточно взрослой и самостоятельной девочкой. Нины в офисе не было, когда со мной случился «припадок», но ей, видимо, все же донесли, потому что тем же вечером она передала через Палыча свои самые искренние пожелания выздоровления и обещание, что на днях обязательно зайдет. Я отлично знала Нину, и понимала, что она не была любительницей больниц. И, скорее всего, единственной причиной, по которой она не пришла, было какое-нибудь очередное свидание с новым парнем. Но я не сердилась: мне, на самом деле, вообще никого не хотелось видеть. И, когда после ухода бабушки и Палыча, медсестра зашла в палату и сказала, что меня переводят в одиночку, я искренне обрадовалась. Как ни странно, но самостоятельно я так и не смогла добраться не то что до одиночки, но и до дверей нашей палаты. Я решила, что визиты и эмоции окончательно меня истощили, но медсестра лишь, покачав головой, подхватила меня под руку и дотащила до нового обиталища.

Все те же грустные крашеные до половины стены, но только одна кровать и тумбочка. И дверь в персональный туалет. Это была роскошь по местным меркам.

– На работе тебя, видно, ценят, – заметила медсестра. – Начальник твой позаботился, – кивнула она на палату. Я удивилась, что Палыч проявил ко мне такое неслыханное внимание, но потом решила, что он, в отличие от Виктории, успел меня оценить. Я ведь никогда не была болтухой или лентяйкой, и у меня была неплохая голова. Но вскоре усталость новой волной накатила на меня, и мысли о работе ушли, как и все остальное: радость от отдельной палаты, волнения, беспокойство.

Мне действительно становилось хуже. По озабоченным лицам медсестер, и выросшему рядом со мной медицинскому оборудованию, я поняла, что мои дела не слишком хороши. Уже третий день мне кололи антибиотики, но, похоже, результат был неутешительный, если даже не отрицательный. Заходил доктор, заглядывал мне в глаза, щупал пульс, и сосредоточенно качая головой, ушел задумчивый и недовольный.

Слабость, головокружение, тошнота, и ставшая неизменной невысокая температура. Я не знала, что со мной, но лучше мне не становилось. Я угасала. А медперсонал смотрел на меня в недоумении, не зная, чем помочь – их проверенные алгоритмы не работали. Бабушкина передача с едой лежала нетронутой. Больничная еда мне также не потребовалась.

– Гистероскопию делали? – спросил врач на вечернем осмотре, все также задумчиво глядя на мою карту.

– Да, – отозвалась медсестра, – там все в норме.

– Температура?

– Держится.

– Хорошо, – он потер подбородок и вернул карту медсестре. – Начните колоть преднизолон.

Они что-то делали, появляясь и исчезая в моей палате, как тени, а я уже даже не могла самостоятельно повернуться, когда мне нужно было сделать укол. Я больше не спала: то проваливалась в забытье, то вновь всплывала на поверхность.

– Нет, – захныкала я, когда кто-то потянул иголку из моей измученной вены.

– Я осторожно, – услышала я мужской голос, и открыла глаза. Его черты были неясными, да и я уже с трудом отличала явь ото сна. Я попыталась закрыть глаза и открыть их вновь, когда он легко подхватил меня на руки с кровати.

– Что ты делаешь? – потрясенно прошептала я. Иллюзии меня еще не уносили ни разу. Холодный воздух коснулся моих освобожденных из-под одеяла ног.

– Мы уходим, – его голос был спокойным и сосредоточенным.

– Андрей, что ты тут делаешь? – проговорила я, всматриваясь в его невероятное лицо.

– Спасаю тебя, – ответил он и заскользил со мной по коридорам.

– Зачем ты похищаешь меня из больницы? – не успокаивалась я.

– Ш-ш, – зашипел он и приложил палец к моим губам. Мы как раз миновали дежурную медсестру и вышли сначала к лифтовому холлу и потом на лестницу.

– Я умираю, и ты решил меня обратить? – предположила я.

– Нет, – ответил он и больше ничего не добавил.

Дальше я снова отключилась и пришла в себя, уже лежа на своем матрасе на чердаке.

– Зачем ты забрал меня из больницы? – вновь возмутилась я, уже более осознанно. А потом, посмотрев на его совершенное лицо, добавила: – Зачем ты пришел? Ты ведь меня бросил. – Это прозвучало и как упрек, и как надежда на то, что он возразит. Мое сердце застучало вновь, словно очнувшись ото сна от одного его присутствия.

– Я не могу просто смотреть, как ты умираешь, – хрипло проговорил он в темноту.

– Ты наблюдал за мной? – я метнула взгляд в сторону подоконника, но мое сумасшедшее письмо лежало нетронутым на старом месте. Я вздохнула с облегчением.

– Иногда, – нехотя отозвался он.

– Мне так не хватало тебя, – мои пальцы нашли его руку и легонько сжали.

– Да что ты, – он высвободил руку, и в его глазах блеснула знакомая мне ярость. – Наверное, поэтому ты в первую же ночь прыгнула в постель к Диме?

– Ты следил? – ахнула я, не в силах добавить что-то еще от изумления.

– Да, потому что мне на самом деле тебя не хватало, в отличие от тебя, – презрение так и сочилось из его голоса. – Но это к делу не относится, – перебил он сам себя. – Тебе нельзя колоть антибиотики, это очевидно. Они тебя убивают, потому тебе и хуже. Своим лечением они едва тебя не угробили.

– Антибиотики? Но почему? – пролепетала я, потрясенно глядя на него и переваривая услышанное.

– Потому что ты не человек, черт тебя дери! – взорвался он. – Я намекал тебе на это тысячу раз, но ты не слышала. Когда мы встречались, я неоднократно подумывал о том, чтобы предложить тебе руку и сердце.

– В смысле, выйти за тебя замуж? – переспросила я, задыхаясь.

– Обратить, – его глаза сверкнули в опасной близости, губы надменно скривились. – Сделать такой же, как я. Но когда ты так отреагировала на мою кровь, так неправильно, так... – он выругался: – я понял, что это невыполнимая затея. Тебя нельзя изменить. В тебе уже течет иная кровь, и она не приемлет нашу. Ты – не человек, не совсем человек. Вот почему элементарные человеческие правила в отношении тебя не работают.

– И что теперь? – я нашла в себе силы, чтобы немного отодвинуться от него. Я столько ждала и надеялась не для того, чтобы сейчас получить от него свежую порцию ненависти. – Напоишь меня своей кровью в качестве акта милосердия и исчезнешь снова?

– Нет, – покачал он головой, и я затаила дыхание в ожидании его следующих слов.

– Нет, – повторил он. – Антибиотики в твоем случае убили не только микроорганизмы, но и твою кровь. Моя кровь мертва изначально, она не принесет тебе жизнь.

Я молчала, осознавая сказанное им.

– То есть, это конец?

– Ты знаешь что-нибудь о своем отце? Не о том человеке, которого ты им считала, а о настоящем?

– Нет, – не задумываясь, покачала я головой. Я понимала, на что он намекает, но Джуд и такие, как он, не могли мне помочь. А вот Андрей и ему подобные могли причинить вред моим родственникам. Я не могла выдать их тайну. Они сказали мне, что я проживу чуть дольше, чем обычный человек и буду выглядеть чуть лучше, но на этом все мои необычные свойства заканчивались. Я не была бессмертной или настоящей долгожительницей, как они. Все, что я получила в подарок от Нормата – это странную кровь, приведшую ко мне Андрея. – Нет, – вздохнула я, – ничего, кроме того, что был какой-то мужик до моего отца, который сделал ребенка моей матери.

Он молчал, но на его лицо легла тень скорби, или так мне, по крайне мере, показалось в неверном свете сумрачного чердака.

Андрей склонился ко мне и коснулся губами горячего лба.

– Поспи немного, – прошептал он.

– У меня не было ничего с Димой, – сорвалось с моих губ.

Он молча изучал мое лицо. Потом его пальцы легкими прикосновениями пробежались по моей щеке.

– Прости меня, – прошептала я. – Я не хотела ничего портить, – в моей голове вновь пронеслись коридоры музея, и его лицо на пороге комнаты.

– Ты хотел... хотел вернуться? – осмелилась задать я мучивший меня вопрос.

– Нет, – честно ответил он, покачав головой. – Какое у нас будущее? Я понял, что не могу сделать тебя равной. А значит, продолжения не существует.

– Ты хотел сделать меня такой же, и мы стали бы...

– Не надо мечтать о том, чего нет, – оборвал он мои фантазии и прилег рядом.

   – Чего бы тебе хотелось? – спросил он, бережно поглаживая меня по голове.

Хотя я и была слаба, но улыбнулась.

Андрей улыбнулся в ответ и, театрально закатив глаза, притянул меня ближе.

Он был так нежен со мной каждый раз, когда я болела, что, будь у нас больше времени, я бы мечтала заболеть снова. Но на этот раз я лишь грустно усмехнулась своим мыслям. Андрей прощался со мной. Его пальцы, пробегающие по моей коже, впитывали каждое ощущение, ноздри втягивали тончайшие составляющие запахов, складывая в копилку его вечной памяти. Он гладил меня, ласкал, раздевал медленно и с наслаждением. И, несмотря на царящую в комнате прохладу и температуру моего тела, мне было тепло от желания. Я скучала по нему, по его прикосновениям, по блеску его глаз в полумраке, по стальным мышцам, перекатывающимся под кожей. Я хотела его каждой клеточкой своего тела. Столько пустых бессмысленных ночей, только для того, чтобы теперь, находясь на грани, насладиться одной единственной, последней. Но если все закончится рядом с ним, у него на руках, я не возражала. Тогда в самом вечном забытьи мне наверняка будут все также грезиться его руки и поцелуи.

Он проникал в меня неспешно, шепча нежные слова, двигаясь плавно и настойчиво. Потом снова высвобождался и покрывал поцелуями все тело, вдыхая его запах. Затем опять возвращался назад. К очередному его возвращению я уже сходила с ума и не знала, продолжаю ли еще дрейфовать на волнах реальности или уже заглядываю за ее край. Мои губы произносили бессвязные нежные слова, пальцы запутывались в его волосах, слезы стекали из уголков глаз, и он аккуратно снимал их губами. Мне казалось, что он превратился в ангела, и пришел ко мне из другого мира. Наконец, я застонала и забилась в его руках. Он сдерживал меня и тихо рычал, продолжая двигаться. Тогда я ощутила его неистовство, и утонула в собственном наслаждении, помноженном на его. Если это была смерть, я никогда не испытывала ничего прекраснее.

– Если все станет совсем плохо, можно мне взять твою кровь? – спросил он, когда мы лежали расслабленные рядом, уставившись в потолок.

– Ты всегда можешь ее взять,– ответила я.

– Нет, всю, без остатка.

– О, – выдохнула я, наконец, понимая.

– Она не должна пропасть, – словно оправдываясь, продолжил он, но я остановила его.

– Да, я разрешаю.

– Разрешаешь? – уточнил он. – Ты понимаешь, что это означает?

– Я понимаю, – кивнула я, – для тебя это все равно как если бы кто-то хотел вылить Бейлис в унитаз.

Андрей скривился от моего сравнения. Я сама была не в восторге, но как-то странно было рассуждать о своей собственной крови и о том, что будет с ней после того, как меня не станет, вернее даже, еще до того.

– На вскрытии ведь увидят, что меня осушили, – опомнилась я, вернувшись в реальность.

– Я могу наполнить тебя чужой кровью.

– О, нет, не надо, – я вскинула руки, – на этом остановись, пожалуйста, и не рассказывай мне больше ничего. Если ты собрался выпотрошить меня и сделать себе чучело на память, я ничего не хочу об этом знать.

– Хорошо, – ответил он и больше ничего не добавил, отчего мне сделалось жутко. Неужели это и на самом деле входило в его планы?

Я и сама не заметила, как снова провалилась в забытье. Когда очнулась, Андрей по-прежнему был рядом, а за окном все еще стояла ночь.

– Ты как? – спросил он.

– Жива, – улыбнулась я в темноте.

– Хочешь пить? Чего-нибудь еще? Хочешь, я отнесу тебя куда-нибудь? – предложил он.

Я задумалась о чистой воде, холодной, журчащей в моих руках, о шелесте листьев на деревьях, шепоте трав, и попросила:

– Отнеси меня в лес, к ручью.

Всего лишь в двух улицах от нас был тот самый лес, вернее, его остатки, откушенные городом, где я любила проводить время в детстве. Я садилась на кривой деревянный мостик над ручьем и представляла себя то лесным разбойником, то моряком на палубе корабля.

– Там есть поляна с ручьем... – продолжила я.

– Да, знаю, – он мягко подхватил меня на руки и выпрыгнул со мной в окно. Я была такой измученной, что почти не испугалась. Но пугаться было и нечего: мы легко приземлились, и Андрей побежал дальше. Он был по-настоящему силен, или я высохла за последние дни, но я ему совершенно не мешала двигаться. Я улыбалась луне и звездам, и ладошкой касалась веток, мимо которых мы проносились – к чему было тревожиться и грустить, если все и так было предопределено. Я наслаждалась: непривычным бегом, звуками и запахами.

– Здесь, – сжала я его руку, – положи меня здесь, – и указала ему на полянку у ручья, заросшую спорышом. Он опустился на колени и уложил меня на землю. Его ладони накрыли мои обнаженные плечи.

– Ты совсем замерзла, – прошептал он, – надо было взять одеяло.

– Ничего, это ведь ненадолго, – пребывая в какой-то ненормальной веселости, попыталась утешить его я.

– Перестань, – он дотронулся ладонью до моего лба. – Я схожу за одеялом. Побудешь пару минут сама?

– Нет, сбегу, – пошутила я, и он, видимо, приняв это за хороший знак, растворился в ночи. Мне было интересно, быстрее ли он доберется до дома без меня. А потом я отвлеклась, глядя на желтый диск луны, показавшийся из-за деревьев. Вскоре я поняла, что мне совсем не холодно, и когда мои глаза скользнули вниз вдоль тела, я поначалу решила, что снова сплю. Но такое уже случалось однажды: это был не сон. Все мое тело опутывала трава и листья, стебли вились, оплетая живот и ноги. И в их объятиях было тепло и уютно. Ручей журчал рядом, напевая по-детски радостную песню. Трели дудочки гармонично вплелись в его мелодию, и я повернула голову на звук.

– Джуд, – радостно вскрикнула я и дернулась в своем травяном костюме.

– Отдыхаешь? – усмехнулся он, одобрительно окинув меня взглядом.

– Что-то вроде того, – улыбнулась я.

– Ты позволишь? – Джуд приблизился ко мне и, зачерпнув воды из ручья, полил на мое зеленое платье. Стебли и листья зашевелились, разорвав свой контакт с землей, и позволили мне подняться.

– Так намного лучше, – улыбнулся Джуд, – потому что иначе мне очень сложно оставаться в вертикальном положении.

– Перестань, – фыркнула я, тем не менее, ощущая потепление в некоторых частях своего тела.

– Так что ты тут делаешь? – спросила я у него.

– А ты? – ответил он вопросом на вопрос, невинно улыбаясь.

– Я... – начала я и запнулась. Я не помнила. Не помнила ничего. Ни кто я, ни откуда, ни зачем. И это казалось вовсе неважным: все, что мне надо было знать, находилось вокруг – лес, травы, весело болтающие со мной наперебой, манящее небо со звездами и завораживающая дудочка Джуда. – Сыграй мне еще, – попросила я.

– Пока что хватит, – ответил он и протянул мне руку, которую я охотно приняла.

Поднявшись на ноги, я легко последовала за ним в чащу леса, где нас ждали такие же замечательные существа, как Джуд. Они улыбались и танцевали, их головы были покрыты венками из травы.

– Кого ты привел? – спросила полуобнаженная девушка со светлыми волосами ниже колен.

– Нашу новую сестру, – ответил он, выводя меня за руку вперед. И я, счастливая, побежала к ним, чтобы танцевать и веселиться.