Текст книги "Донор 2 (СИ)"

Автор книги: Дылда Доминга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Бабушка встретила меня утром на кухне, сияя довольной улыбкой, что сразу навело меня на подозрения. А когда я увидела комплект из трех чашек с блюдцами, расставленных на столе, и целую гору свежеиспеченных блинов, поняла, что у нас гости.

– Дима пилит ветку, – ба не заставила меня долго мучиться догадками.

– Как? Зачем? – я была удивлена, если не сказать больше. А еще смущена, но совсем не теми вещами, о которых могла подумать бабуля. Нет, меня мучила совесть: он пилил ветки в нашем дворе, в то время как я всю ночь провела с его братом. Не знаю, почему меня это волновало, но я переживала.

– Говорю тебе, такой хороший мальчик, не будь дурочкой, – доверительно закончила бабуля, поглядывая на дверь, и я поняла, что пропустила большую часть ее дифирамбовДиме. – Нечего сидеть одной все время. Да и что так высидишь? Посмотри на меня. Живем, две бабы беспомощные, а случись что – так и пособить некому.

Я не могла больше это слушать и, толкнув дверь, вышла наружу. Прохладный воздух холодом пробежался по моим ногам, и я поежилась.

– Привет, как себя чувствуешь? – Дима уже складывал ветки у забора, и его глаза радостно блеснули. Помочь мне в трудную минуту, оказавшись рядом, – это было одно. Но по-хозяйски приводить наш сад в порядок ранним утром – это было уже что-то совершенно другое, неправильное, позволявшее ему претендовать на нечто большее, чем просто дружба.

– Нормально, – безжизненно отозвалась я, глядя, как трудятся его руки, как натягивается рубашка на мускулистых плечах. И хотя Андрей сказал накануне, что мог бы запросто помочь мне с моей небольшой проблемой, я по-прежнему была не в состоянии представить его выполняющим будничную работу – это казалось кощунством.

– Сильно болит? – он неверно истолковал мое настроение и, бросив ветки, шагнул в мою сторону. Я инстинктивно отступила, и он остановился.

– Извини, что я вот так без предупреждения. Но я подумал, что теперь вам пригодилась бы помощь. Вернее, яблоне, – он улыбнулся и указал вверх на виновницу недавних событий.

– Мы бы справились, – солгала я, понимая, что хотя и чувствовала себя отлично, не смогла бы залезть и спилить проклятую ветку, никак не объяснив этого бабуле. Я никому не могла объяснить, что мой перелом сросся за день, как будто его и не было. Даже больше, на самом деле я ощущала себя более бодрой, чем все последние дни.

– Я понимаю, – он снова двинулся ко мне, и его рука легко накрыла мою. – И я вовсе не навязываюсь. Ты мне ничего не должна, Катя. Правда. Просто хотел помочь. – И с каждой фразой его глаза становились все грустнее, и я почувствовала себя бессердечной скотиной и удержала его уже готовую сорваться руку.

– Блинчики остывают, идем пить чай.

Он просиял в ответ, слегка недоумевая по поводу моих перемен настроения и списывая все на счет моего уязвленного самолюбия после полета с яблони.

Бабушка хлопотала вокруг него, как будто скинула лет десять, не меньше. Но я отлично понимала, ради чего она старается. И Дима, казалось, был ей благодарен, но украдкой бросал на меня встревоженные взгляды, пытаясь разгадать, что я думаю и улучить момент, чтобы остаться наедине. Бабуля, словно ощущая повисшую в воздухе недосказанность, подхватила со стола свою чашку и, пробормотав что-то по поводу утренней музыкальной передачи, отправилась в свою комнату. Я знала, что в это время суток она не смотрит телевизор, но не стала ее выдавать. Как только мы остались одни, тишина на кухне стала противоестественной.

– Катя, я... – нарушил молчание Дима, но не видя моих глаз, никак не находил слов. А я нарочно не смотрела на него, потому что не желала ничего слышать, по крайней мере,из того, что он не мог бы сказать при всех.

– Как ты знаешь, мы с Ниной расстались, и теперь я свободен и...

–  Еще блинов? – поднявшись, я вновь стала наполнять и без того не пустую тарелку. Я никогда так не поступала раньше. Мне просто не приходилось кривить душой, изворачиваться. А все почему: потому что я не могла ему сказать правды, а правдоподобную ложь придумать еще не успела, застигнутая врасплох его ранним визитом. Я не собиралась морочить ему голову, и хотела выдать достойное объяснение, почему мы не можем быть больше, чем друзьями. Но скажи я ему сейчас, что у меня есть парень, он бы не поверил. С другой стороны, последняя ночь с Андреем и его нежность не оставили во мне сомнений по поводу выбора. А стоило мне заглянуть в глубину своей души, как я понимала, что этого выбора никогда и не было. Это всегда был Андрей, мой полуночный гость, мой страстный любовник с опасной жаждой в глазах. Он выбрал меня, и я выбирала его, гордая тем, что я с ним. Каждая клеточка моего тела пела при воспоминании о нем, о его руках, о дыхании на моей коже, о холодной силе и сладости его крови. Мои щеки залил легкий румянец при воспоминании о нашей маленькой тайне, которая сегодня показалась мне на редкость интимной, будто мы разделили с ним нечто большее, чем просто кровь. Будто я забралась ему под кожу, а он – о, да, он там был уже давно, еще тогда, когда в первый раз проткнул мою шею клыками.

– Спасибо. Передай бабушке, что блины замечательные. – Дима поднялся со своего места, и хмуро глядя на меня, направился к дверям. Я снова его обидела, но ничего не могла поделать. Все также молча я проводила его до калитки, вяло поблагодарила за помощь и смотрела вслед, пока хонда, покачиваясь, не исчезла за поворотом. Гадкое чувство осталось на душе, но что мне было делать? Дарить ему авансы было бы еще хуже. И впервые я искренне пожалела, что они с Ниной расстались – тогда все было так просто и легко. Не нужно было никаких объяснений, можно было просто быть рядом. А видит бог, мне нравилось быть с ним рядом, как с человеком, на которого я полностью могла положиться.

– Он все-таки сделал это, – Андрей метался по комнате. – Ему и тут надо было отличиться. Ему что, нечем заняться с этой твоей Ниной?

– Успокойся, – я безуспешно попыталась поймать его руку. – Больше он не придет.

– Что ты ему сказала? – Андрей замер посреди комнаты.

– Ничего, просто дала понять, что мне от него ничего не нужно.

– А раньше ты это не могла сделать? – он все еще был зол, но я видела, что ярость уже идет на убыль. А сама почему-то ощущала себя ужасно уставшей. Да, я сегодня рано встала, и официально была на больничном, но это ничего не объясняло. Не объясняло той разбитости, которую я ощутила к вечеру, все тело ныло, словно его поколотили.

– Что с тобой? – он, наконец, заметил мое состояние.

– Не знаю, – я потянулась и опустилась на кровать, – мне почему-то хуже.

– Что именно? – он оказался рядом, встревожено окидывая меня взглядом. «Мой собственный доктор-вампир», – подумала я и улыбнулась.

– Вялость, слабость, и тело ломит, – пояснила я. – Только не пускай мне кровь, – пошутила я, но улыбка даже не коснулась его губ, наоборот, он еще сильнее нахмурился. Потом едва заметным движением пронес запястье мимо своего рта и остановил руку с выступившими каплями крови у моего рта.

– А это зачем? – удивилась я, – ведь мы уже меня вылечили.

– Пей, – он снова не принимал возражений, и я благоразумно решила подчиниться, чтобы не бесить его снова. Каким же бальзамом оказался первый же глоток крови. Она была великолепна: бархатная, выдержанная, словно изысканное вино, с уже знакомыми мне нотками цикория. Меня окатило волной облегчения и свежести, тело взорвалось жизнью и ощущениями, и я не смогла сдержать себя от порыва и в следующую секунду уже прильнула к Андрею всем телом. Но на этот раз он не откликнулся на мою страсть, а лишь сильнее нахмурился, зализывая рану на запястье.

– Тебе нельзя пить мою кровь, – произнес он.

– Почему? – почти обиженно спросила я, облизывая губы.

– Потому что ты реагируешь на нее, как на наркотик. Твоя ломка и усталость – это последствия того, что ты пила ее вчера. И твое облегчение после того, как ты выпила ее сегодня – еще одно тому доказательство.

– У меня был длинный день, я могла просто устать. Или погода меняется, – раздраженно возразила я.

– Ты ведь хочешь еще, так? – его глаза смотрели изучающе.

– Да, – выдохнула я, признавая его правоту. И я на самом деле хотела. Стоило ему только упомянуть об этом, как я готова была сама вгрызться ему в руку, а лучше – в его прекрасное белоснежное горло. Я снова машинально облизнула губы, прослеживая линию его шеи.

– Твоя кровь, – пробормотал он, отстраняясь от меня и следя за моим взглядом, – она реагирует не так. Все дело в твоем отличии.

Мои глаза неотрывно следили за ним, я почти не слышала, что он говорил. Все, что для меня было важно – кровь. Мы словно поменялись местами, и теперь он был в роли жертвы, а я – хищника. Меня заводило его плавное отступление, и если бы он бросился бежать, это доставило бы мне особое удовольствие, и я кинулась бы в погоню. Каждая мышца моего тела пела, готовая к броску. Это потрясающее, ни с чем несравнимое ощущение хищника.

– Катя, – имя выдернуло меня из чужеродной прострации.

– Боже, что это было, – в ужасе прошептала я.

– Что ты видела? – он все еще держался настороженно.

– Жажду, кровь, погоню, – я посмотрела на него. – Мне хотелось, чтобы ты бежал, хотелось догнать.

Он резко вздохнул, присел на край кровати и запустил руки в волосы.

– Что это было, Андрей? Что не так?

Он убрал руки от лица.

– Ты ощущала мои эмоции, видела мир моими глазами.

– Я превращаюсь? – в страхе выдохнула я.

– Нет, – с насмешкой произнес он, вдруг став снова холодным и отстраненным. – Всего лишь на мгновение приблизилась ко мне.

– Ты так ощущаешь всегда? – вопрос напрашивался сам собой.

Андрей молчал.

– Как ты держишься? Как не разорвешь всех? Ведь нет ничего слаще этого, ничего лучше.

Он только горько усмехнулся.

– Да что ты говоришь.

– И это никогда не проходит?

– Проходит, когда я насыщаюсь, – зло сверкнул он глазами. И в этот момент я поняла, что понимание его истинной сути вовсе не сближало нас, а прокладывало непреодолимую пропасть, словно я зашла слишком далеко, туда, куда мне не следовало.

На следующий вечер я снова была слаба, и меня било мелкой дрожью. Только спасителя моего больше не было рядом. Он ушел вчера не в лучшем расположении духа, и что-то мне подсказывало, что ждать его сегодня не стоит. Бабуля давно заподозрила неладное и время от времени бросала на меня встревоженные взгляды.

– Катюша, ты плохо выглядишь. Может, тебе в больницу сходить? Тебя не морозит?

Я отрицательно покачала головой и попыталась улыбнуться. Очевидно, это не сработало, и только еще сильнее убедило ба в ее правоте.

– Позвони Диме, уверена, он не откажется тебя свозить.

– Бабуль, не надо, все хорошо.

– Да уж, вижу я, как хорошо. Дальше некуда. Сидишь зеленая вся и трусишься, – возмутилась она, убирая чайник со стола, чтобы чем-нибудь себя занять.

Я выпила уже не одну чашку чая, но он меня не согревал. Вода с травами, а мне нужно было что-то другое, совсем другое. И стоило мне только об этом подумать, как волной накатывал страшный голод. Мне нужна была его кровь, я хотела ее больше всего на свете.

Стараясь держаться ровно, я поднялась по лестнице и, лишь плотно прикрыв за собой дверь, позволила себе рухнуть на кровать и глухо застонать в подушку. Пальцы сжимали и разжимали простынь, – нервные, безостановочные движения. Тело то сгибалось в дугу, то расслаблялось, сердце громко стучало в груди, отдаваясь в ушах. Все предметы вокруг раздражали, невозможно было остановить взгляд на чем-то одном. Потолок давил, и только ветер из распахнутого окна приносил облегчение с надеждой на то, что в нем может показаться моя жертва, чьей крови я так неумолимо хотела.

Дрожащими пальцами я вытерла пот со лба. Я понятия не имела, который час, но мне становилось все хуже, и я понимала, что спасения ждать неоткуда. Нужно было что-то делать. Мое тело поднялось само, машинально, словно давно зная, что ему нужно, и направилось к окну. Двинувшись к своей цели, оно стало послушным и гибким, и я не заметила, как по удобным веткам липы спустилась вниз, на землю, как была: в трикотажных шортах и футболке, босиком. Я покинула наш сад, перебралась через соседский огородик и двигалась дальше на свет невидимого маяка. Это отчасти было похоже на лунатизм, только я никогда не была лунатиком и находилась в сознании. Прилично затуманенном сознании, если честно. Моим телом управляли инстинкты, вернее, один прочно поселившийся в нем с недавних пор голод.

Я десятки раз была в историческом музее, этом грустном сером здании, стоящем  особняком на холме в сердце нашего города. Помнится, в детстве, мне нравились в нем только диорамы и скелет мамонта, ради которых я и просила бабушку сводить меня туда снова. Экспозиция начиналась с первого этажа и каменных орудий труда и заканчивалась на третьем. Мне никогда раньше не доводилось бывать в подвалах. А они оказались обширными, уходящими на несколько уровней вниз. Мои пальцы сами набирали нужные комбинации цифр на кодовых замках, и двери открывались беспрепятственно.

Наконец, я достигла своей цели. Как только моя рука коснулась последней двери, я поняла, что он – там. Жажда, казалось, достигла своего пика и сжигала меня изнутри.

– Андрей, – выдохнула я, прижимаясь щекой к холодному металлу, отделявшему меня от его убежища.

Он открыл. В его глазах плескалось потрясение вперемешку с обреченностью.

– Ты нашла меня, – проговорил он.

– Ты мне нужен, – сердце сильными мощными ударами разгоняло кровь.

– Знаю, – криво улыбнулся он, настороженно застыв в дверях, будто не зная, чего от меня ожидать. Затем, наконец, что-то решив, отошел в сторону: – Заходи.

Я вошла и осмотрелась по сторонам. Тут, под землей, у него оказалось ничем не примечательное холостяцкое жилище, с минимумом необходимых вещей. Я тихо присела на край его кровати, вдруг очнувшись и ощутив, какую глупость совершила, придя к нему не прошенной гостьей. Разыскав его каким-то невероятным маниакальным образом. Жажда не ушла, но, очевидно, проснулось мое затуманенное сознание, когда тело, наконец, достигло своей цели.

– Я не могла заснуть, – оправдываясь, произнесла я, а пальцы уже нервно сминали его простыню. Я посмотрела на него: мои глаза, казалось, намеревались прожечь в нем дыру.

Андрей ничего не ответил, только нервно прошелся по комнате.

– Это мое убежище, тебе не следовало сюда приходить, – наконец, произнес он. Его слова болью отозвались в моем сердце. Мне так хотелось избежать разговоров и просто прижаться к нему, разделить с ним постель и кровь.

– И это несколько меня пугает, – закончил он и внимательно посмотрел на меня, очевидно, ожидая какого-то понимания в ответ. Я же только знала, что его слова отделяют меня от его тела, и это меня расстраивало. А холод в его голосе не предвещал ничего хорошего в будущем.

– Тебе не следовало сюда приходить, – снова повторил он, и на этот раз я поняла, что совершила непоправимую ошибку. Я вдруг остро осознала, что он уйдет, и я больше никогда его не увижу. Что ровно в тот момент, как я появилась на пороге его комнаты, я его потеряла, раз и навсегда. И исправить уже ничего нельзя. Жажда с новой силой накрыла меня. В последний раз быть с ним рядом, чувствовать его, сгореть, забыться. Я подошла к Андрею и приникла к его губам. Он ответил, но на этот раз его движения были резкими, а ласки – жестокими. Через несколько секунд он повалил меня на свою кровать и, сдернув шорты, взял грубо и без прелюдий. Но я извивалась и стонала, потому что именно это мне и было нужно – неистовая ярость, способная затопить мое отчаяние и голод, а не медлительность и нежность долгих часов впереди.

Жажда не исчезла, но близость с ним позволила мне ее пережить. Мне не хотелось вставать, не хотелось покидать его постель никогда. Хотелось вечно заниматься с ним любовью так, словно это наш последний раз, засыпать от усталости и вновь просыпаться с ним рядом. Но, пока я витала в грезах, он уже успел встать и одеться. И теперь возвышался неумолимым судьей над кроватью.

– Нам пора, – произнес он, – одевайся.

– Скоро рассвет. Оставайся, я доберусь сама, – я поднялась и стала натягивать свою скромную одежду, запоздало испытывая неловкость. А в моем сердце появился неприятный холод дурного предчувствия, заставлявший пальцы запутываться в футболке, а руки – дрожать.

– Ты не поняла, – медленно проговорил он. – Я больше не могу оставаться здесь.

– Почему? Потому что я разоблачила твое убежище? – не выдержала я. – Ты же знаешь, я никогда никому не скажу. Если хочешь, я забуду о нем сразу же, как только выйду наружу.

– Не забудешь, – он покачал головой, и я поняла, что несу чушь. Конечно, я уже никогда не забуду ни этот подвал, ни дорогу к нему. Каждый поворот и код на дверях навечно отпечатался в моей памяти. Потому что был важен для меня, как и он сам.

– Андрей, – жалобно пробормотала я, боясь услышать то, что он скажет мне дальше.

– Нам лучше расстаться, – слова ударили меня так, что я едва осталась стоять на ногах.

– Нет, пожалуйста, не надо...

– Мне жаль, – но его голос на самом деле был холоден и пуст. Он принял решение еще до того, как мы занялись сексом, и теперь лишь озвучил его. Я чувствовала себя больной и униженной. Мне хотелось закрыть глаза, открыть и проснуться в другой реальности, в которой я не приходила к нему, не совершала так и неосознанной мною до конца непоправимой ошибки, вернуться на день раньше, когда все было замечательно. Когда он бережно обнимал меня, заботился и любил... Любил ли он меня хоть когда-нибудь? Или все это была лишь игра, которую он счел слишком опасной и потому решил прекратить?

– Тебе не жаль, – выдавила я, и не узнала свой голос.

– Да, ты права, – зло согласился он. – Ты говорила, что найдешь дорогу сама? – Андрей в приглашающем жесте раскрыл дверь.

– Да пошел ты, – я бросилась за порог и дальше, прочь, по коридорам, и только выбежав на улицу, позволила себе разрыдаться. Я сползла спиной вниз по каменному изваянию, стоявшему возле музея, и заплакала навзрыд. Как в детстве, когда разбивала коленку,  только коленки никогда не болели так сильно, как теперь болело сердце. Меня давила безысходность и чувство непоправимости произошедшего. Независимо от того, покинет Андрей свое убежище или нет, я знала, что теперь мне туда путь заказан. Мы больше не вместе, он ясно дал это понять. Едва начавшись, наш короткий роман, уже успел завершиться. Тело, помнившее Андрея, его запах делали разрыв еще более реальным и болезненным.

– Повторите, пжалста, – я едва не рухнула со стула, потянувшись за официанткой. Мой язык заплетался, но сердце безумным огненным шаром продолжало полыхать в груди и причинять нестерпимую боль – моей задачей было утопить его в алкоголе, утопить и забыть, пусть только на сегодняшний вечер, но завтра для меня все равно не существовало.

– Может, по кофейку, подруга? – Сегодня Нина была трезвее меня и даже пыталась наставить меня на путь истинный. – Перестань так убиваться из-за парня, – произнесла она, протягивая мне сигарету и давая подкурить. – Стоило тебе найти хорошего любовника, как ты запала на него по полной программе. – Нина затянулась и выпустила в сторону клубы сизого дыма. Легкие тонкие сигареты, которые у нее были с собой, уже давно закончились, и мы вынуждены были перейти на местный винстон. – Это стандартная женская ошибка: давать им понять, что ты попала, подсела, вляпалась. Понимаешь? Им неинтересно заниматься девчонкой, которая и так бегает за ними по пятам. Какой в этом смысл? А удовольствие? Чувство жалости – это не то, что следует вызывать в мужчинах.

Я кивала и запивала сигарету следующим бокалом пива, который вдруг возник передо мной, полный и запотевший. Я почти не слушала Нину: мне и самой прекрасно была известна теория, только вот когда дело дошло до практики, я повела себя как последняя дура. И, да, возможно, Нина в чем-то была права, и я совершила банальнейшую женскую ошибку, хотя нашу историю с Андреем трудно было назвать заурядной. И пошло все наперекосяк из-за проклятой крови.

– Э, да ты не слушаешь меня совсем, – Нина попыталась привлечь мое внимание, и я в очередной раз кивнула.

– Слушаю, я все слышу, Нин.

– И что же я сказала?

– Все мужики – сволочи.

– В общем-то, да, смысл сводился к этому, только речь была немного длиннее, – попыталась возмутиться она, но я уже подняла бокал в веселом тосте:

– За нас, девчонок!

– Неотразимой красоты, – добавила Нина, и грохнув по моему бокалу так, что часть пива перелилась через край, широко улыбнулась.

– Что ж я пью, а мне все не легче и не легче, – пробормотала я, облокачиваясь на стол. – Черт, ба меня убьет, – спохватилась я, понимая насколько пьяна.

– Ладно, – протянула Нина, – есть у меня одна идея, – извлекла из сумочки мобильный телефон и набрала номер.

– Кому ты звонишь? – с интересом спросила я, но Нина уже с кем-то весело щебетала, потом, подскочив, направилась к выходу, бросив в трубку, что в баре плохо слышно.

Моя рука потянулась за следующей сигаретой. Нужно было чем-то закусить пиво. И так по кругу: пиво-сигарета-пиво. А облегчение все не приходило. Мысли мои носились по голове обрывками, сама голова казалась стопудовой и то и дело норовила завалиться в сторону. Но легче, и правда, не становилось. События предыдущей ночи сжигали меня заживо, и я все пыталась мысленно их переиграть: а что было бы, сделай я так, или не сделай вот так. Бессмысленное ковыряние в десятках возможностей и сотнях вероятностей, бессмысленное, бесполезное, не имеющее никакого отношения к реальности.

Я даже не заметила, как Нина снова уселась за столик, а на столе появились два новых бокала.

– Последние, – провозгласила Нина, в чем лично я сильно сомневалась. Если только нас не выставят из бара за беспримерное поведение, мы раньше закрытия из него не уйдем.

– Привет, – его лицо появилось в свете лампы над нашим столом, и мое сердце вздрогнуло. На какую-то секунду мне показалось, что это Андрей. Но когда он, глянув на нас и усмехнувшись, уселся за стол и помахал официантке, разочарование затопило меня приливной волной.

– Не возражаете, если я выпью сока? – улыбнулся он, и Нина махнула ему рукой в жесте «валяй». После «последнего» бокала, Нина сама уже была достаточно хороша, чтобы ее речь утратила занудный лекторский тон, которым она еще недавно читала мне нотации, и теперь она то и дело нелепо смеялась.

– Да, вижу, вы неплохо оторвались, – заметил Дима, – по какому поводу?

– По поводу самовлюбленных, узколобых мужчин! Ура! – Нина оторвала стакан от стола и тут же с грохотом приземлила его обратно.

– Ш-ш, тихо, – Дима аккуратно изъял у нее из рук оружие и отодвинул его на безопасное расстояние. – А ты как? – посмотрел он в мою сторону.

– Никак, – пробормотала я, пытаясь держаться ровно. – Ба меня убьет, – тут же доверительно сообщила я, придерживаясь за стол.

– Все ясно, – резюмировал он, подымаясь и подзывая официантку, чтобы расплатиться. – Будем двигать домой.

– К кому? – весело заржала Нинка, и Дима только покачал головой.

Как мы ехали в машине, я почти не запомнила. Помню только, что мы с Ниной все время хихикали, а Дима или молчал или что-то негромко говорил. Потом Нина долго обнималась со мной, не желая разлучаться, и Дима, в конце концов, отнес ее на руках домой. Затем он вернулся, и мы снова поехали, только не на окраину, к нам с бабушкой,  а в сторону центра. Я пыталась возражать, что мы едем в неверном направлении, но быстро устала, и безразличие победило. В небольшую квартиру в старом доме Дима внес меня тоже на руках. Бережно уложил на диван, укутав пледом, и, исчезнув на какое-то время, вернулся с зеленым чаем в руках.

Я сделала глоток: чай был хорошим, и он даже умудрился сделать температуру такой, чтобы я не обожглась. Голова понемногу уже начинала раскалываться от того безумного количества сигарет, что мы выкурили, и от выпитого алкоголя. Чай пришелся в самый раз, хотя и  не спасал от последствий вечеринки. Что с него взять – всего лишь чай, не кровь. Мое сердце снова болезненно сжалось, и рука, задрожав, неловко опустила чашку на столик. Дима поддержал ее, чтобы не расплескать чай по поверхности.

– Что случилось? – мягко спросил он, и я взглянула на него измученными глазами.

– Ладно, – смягчился он, – завтра расскажешь. А сейчас – спи.

Я кисло улыбнулась в ответ и опустила голову на великодушно предоставленную подушку. Всю ночь я смотрела на калейдоскоп бессвязных отрывков из своей жизни. Иногда они смешивались и менялись местами, иногда наслаивались один на другой, при этом у меня жутко кружилась голова. А к утру весь этот кошмар стал замедляться, затихать, и я, наконец, погрузилась в долгожданный сон.

В руке моей был стакан с темной вязкой жидкостью. От нее исходил приятный запах цикория и совсем капельку – корицы. Андрей внимательно наблюдал за тем, как я делаю медленный глоток, как жидкость сначала прокатывается по моему языку, и затем соскальзывает в глотку.

– Ты моя, – прошептал он. И у меня не было возражений.

– Нальешь еще? – спросила я у него, ставя стакан на стол.

– Для тебя – все, что угодно, – ответил он и, разорвав зубами запястье, поднес его к стакану. Кровь стекала внутрь уверенными струйками, и я невольно облизнулась, сгорая от нетерпения. – Еще чуть-чуть, любовь моя, – прошептал он, интимно глядя в мои глаза.

   – Что ты мне дашь? – Спросил он, наклоняясь ко мне ближе. – На что пойдешь ради этого?

– На все, – прорычала я в ответ, не в силах оторвать взгляда от стакана с кровью. Но вместо того, чтобы прекратиться, струйки превратились в потоки, а затем и вовсе хлынули сплошным ручьем. И, подняв глаза, я увидела, что кровью истекают деревья, а вместо Андрея на меня глядит печальное лицо Джуда.

– Ты же дочь Нормата, – прошептал он, будто упрекая.

Но я не слушала, я больше нигде не видела Андрея, я вновь его потеряла. Крик вырвался из моего горла.

– Тише, тише, – сильные руки прижимали меня к мускулистому телу.

– Андрей, – я плакала, цепляясь за эти крепкие плечи, за его надежность и нежность, которой мне так не хватало. Я просила, словно не было этих часов с нашего расставания. – Пожалуйста, не уходи.

Он как-то заметно напрягся, но потом продолжил бережно поглаживать меня по спине, утешая. Тусклый свет пробивался из окна, на кофейном столике перед диваном, на котором мы сидели, стояла чашка. Мои ноги были укутаны незнакомым бежевым пледом. Тело под моими руками было горячим и влажным после сна.

– Боже, прости, – прошептала я, отстраняясь. – Извини, я...

– Да, приняла меня за брата, – отозвался Дима и выпустил меня из рук.

– Я что-то говорила? – страх на моем лице был неподдельным. Я уже готовилась все списать на пьяный бред.

– Нет, ничего, кроме его имени, – сказал он, подымаясь. В этот момент я остро почувствовала, что умудрилась причинить ему боль. Натвори я что угодно: испорти ему ковер, разбей его любимую чашку – все было бы не так страшно, как то, что я сделала.

– Ты все еще любишь его? – спросил он, стоя ко мне спиной и глядя в окно.

Я не знала, что ответить. Все еще? Прошли какие-то сутки с тех пор, как мы с Андреем занимались любовью. Я помнила каждый шрам на его теле, каждое движение. Да, я любила его. Только он был и уже давно не был братом Димы.

– Теперь я понимаю, почему ты пыталась оттолкнуть меня. Наверное, тяжело было дать мне понять, идиоту. – Дима покачал головой. – А я ничего не видел, лез со своими знаками внимания. Так глупо.

– Это не было глупо, – неуверенно возразила я.

Дима повернулся ко мне, и я впервые увидела в его глазах такие хорошо знакомые мне по глазам Андрея отблески гнева.

– Почему ты сразу не рассказала мне, что тебя связывало с Андреем? Когда я тебя спрашивал, в самом начале? Для меня ведь это была не игра. Ты даже не представляешь, по каким крупицам я готов был собирать жизнь брата, узнать хоть что-то еще. То, чего я не ценил и не желал знать, пока он был жив. Понимаешь?

– Прости, – выдавила я. Мне нечего ему было сказать.

– Прости? И это все?

Я молчала, нервно кусая губы. Из всего сна мне запомнилось лишь лицо Андрея и какое-то смутное ощущение кошмара. Наверное, его кровь выходила из меня, отпускала. И я приложила для этого немало стараний, растворив ее в алкоголе. У меня закружилась голова, и я покачнулась на диване.

– Извини, я идиот, – он подбежал ко мне, и подхватил, не позволив упасть.

– Не надо, – прошептала я и вдруг бессильно заплакала. – Не надо.

Каждое его движение, жест, близость напоминали о том, что я потеряла и о чем так старалась забыть.

– Извини, – он понял, без объяснений, без слов. – Я слишком напоминаю его, верно? Поэтому это не могу быть я. Кто угодно, только не я.

– Дима, – я снова ухватилась за него, пытаясь удержать.

– Я все понимаю, – он высвободился и поднялся. – Я отвезу тебя домой, – бросил он, направляясь в другую комнату.

Ощущение дежа-вю заслонило от меня свет наступающего утра.

– Черт бы все это побрал, – смачно выругалась я, впервые благодаря похмелье за то, что не могу ощутить всю глубину бездны, в которой оказалась.

– Ну, как прошла ночь? – заговорщицким тоном поинтересовалась Нина. Я всегда поражалась ее умению восстанавливаться после пьянок. Нина говорила, что поутру у нее болят ноги, но никогда – голова, и сейчас я ей отчаянно завидовала. Несмотря на две таблетки цитрамона и одну аспирина, мне было все также паршиво. Я с трудом миновала ба-контроль, пробубнев что-то о том, что мы всю ночь танцевали с Ниной в клубе. Тарас Григорьич ко мне не приближался на расстояние вытянутого хвоста – очевидно, ему не позволяло чувство собственного достоинства и чуткое обоняние. Я его вовсе не осуждала. Как только бабуля отправилась к телевизору, я поползла в погреб и набрала рассолу, потом медленно и с чувством пила его прямо там, в темноте и прохладе, ощущая, как по глотку ко мне возвращается жизнь. Был во всем этом лишь один очевидный плюс: никакой крови мне не хотелось сейчас так сильно, как животворящей жидкости из бочки. Звонок Нины застал меня после того, как я вернулась на кухню, где-то между смертью и жизнью.

– Сказочно, – пробормотала я.

– Это сарказм? – уточнила Нина. – Димка же вроде не пил.

– Да, не пил, – отозвалась я. – Зато я нализалась, как дворник после получки.

– Так ты все продрыхла? – разочарованно уточнила Нина.

– Да, я упала, вырубилась, а на рассвете он отвез меня домой.

– Странно, – протянула Нина, – а я его и пьяной возбуждала, – не удержалась она.

– А я – нет, – отрезала я, чтобы закрыть тему.

– Сердишься? – Нина могла понять злость только в определенном смысле: злость разочарования.

– Нет, – рявкнула я в трубку.