Текст книги "Райнхард Гейдрих — паладин Гитлера
(сборник)"

Автор книги: Душан Гамшик

Соавторы: Юрий Чупров,Иржи Пражак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Душан Гамшик, Иржи Пражак
БОМБА ДЛЯ ГЕЙДРИХА

Близится двенадцатый час

Ружейный залп, каски застыли в неподвижности.

– Смирно! Равнение направо!

Барабанные палочки взлетают вверх и падают:

– Т ррам-тарам-трамтам!

Грохот барабанов разрывает тишину Градчанской площади. Дребезжат оконные стекла, за которыми не видно людей, вздрагивают стеклянные колпаки фонарей. Музыкантская команда подносит к губам свои дудки, и над площадью разносится «Слава Пруссии».

Почетный караул вермахта, СС и полиции держит равнение направо.

«Имперский протектор Чехии и Моравии, рейхсминистр барон фон Нейрат счел необходимым обратиться к фюреру с просьбой продлить ему отпуск для поправки его расшатанного здоровья. Учитывая это обстоятельство, фюрер не мог отклонить просьбу имперского протектора и назначил обергруппенфюрера СС, генерала полиции Райнхарда Гейдриха на время болезни имперского министра фон Нейрата исполняющим обязанности имперского протектора Чехии и Моравии».

Официальное сообщение, переданное рано утром (в рабски точном переводе) протекторатным радио, было в этот день не последним.

Со стороны храма Св. Вита доносится мелодичный бой часов. Отмеряется время. Близится двенадцатый час для человека, чья нога в начищенном до блеска сапоге, как раз в этот момент высунувшись из автомобиля, впервые ступила на пражскую мостовую. Осень. Воскресенье, 28 сентября 1941 года. День св. Вацлава, покровителя чешской земли.

– Ахгунг! – раздается у входа в Град команда начальника караула.

Стройный высокий генерал торопливо шагает вдоль рядов. Левая рука его сжимает шпагу, правая, поднятая для приветствия, простерта к городу.

У Ворот Матиаша играет военный оркестр. На флагштоке Града поднимается штандарт нового хозяина: две молнии на черном поле – эмблема СС.

Во внешнем дворе Града переминаются с ноги на ногу официальные лица.

– Почему же именно полицейский генерал? – перешептываются господа из «правительства» протектората. Они надели в честь торжественной встречи твердые воротнички и парадные костюмы.

– Каков бы ни был этот Нейрат, но, во всяком случае, в нем чувствовалось благородное происхождение, – заметил доктор Крейчи.

– Аристократ, – вспомнил крупный помещик Ян Фоусек, официально признанный глава коллаборационистов[52]52
  То есть лиц, сотрудничавших с гитлеровскими властями.


[Закрыть] из «Национального единения», которому Нейрат разрешил сохранить дворянский титул.

– Дипломат старой школы, – сокрушались коллеги-министры, уже привыкшие ладить с Нейратом и готовые даже забыть кровь чешских студентов, обагрившую в ноябре 1939 года его белые перчатки.

– Почему же именно Гейдрих? – размышляли не без нервозности представители рейха со свастикой на рукавах. Они вышли вперед, как и подобает их положению на чешской земле. Они поскрипывают сапогами, теребят пряжки портупей. – Почему же все-таки Гитлер послал сюда именно Гейдриха?

– Хайль! Зиг хайль! – скандируют пражские соплеменники Гейдриха, выстроившись длинными шпалерами вдоль въезда в Град. Они не дождутся от нового протектора ничего, кроме военных орденов и крестов. Да еще, может, иногда им посчастливится увидеть, как он хмурит свой и без того нахмуренный лоб, хотя и трудно с уверенностью сказать, где кончается его лоб и где начинается нос. Тот, кого приветствуют восторженными криками, не гонится за овациями толпы, его стиль – «Ночь и мрак». Без церемоний, без музыки, без парадов. Поэтому и церемония представления будет краткой. Время Гейдриха – словно нацеленный пистолет, тут не должно быть никаких задержек. Статс-секретарь К. Г. Франк едва успевает называть новому шефу должности, чины, имена подчиненных. Гейдрих знает о них все еще до того, как те успевают подобострастно пожать ему пальцы. Знать о каждом человеке больше, чем он может предполагать, – это метод, от которого шеф службы безопасности не откажется и в роли протектора Чехии и Моравии.

– Генерал-лейтенант Шпейх!

– Очень приятно, генерал. («Так это пехотное ничтожество замещает уполномоченного вермахта Фридерици?! Генерал Фридерици, разумеется, сюда не вернется, об этом уже позаботились. Он совал нос в дела СС, которые его не касались. Ты поймешь это или отправишься вслед за ним, заместитель!»)

– Полковник фон Бризен, комендант.

– Благодарю, полковник. («У меня ты из командира пражского гарнизона в генералы не вылезешь. Даю голову на отсечение. И вообще, господа из вермахта, вам не мешает подышать фронтовым воздухом!»)

– Генерал полиции Риге!

– Ну как дела, старый вояка? («Риге, Риге, такой опытный полицейский офицер, но в политическом отношении ты повел себя здесь как младенец!»)

– Оберштурмбаннфюрер Беме!

– Хайль Гитлер, дорогой Беме! («Придется нам с тобой побеседовать, шеф моей пражской „Зихерхайтсдинст“ и начальник полиции безопасности. Как ты думаешь, зачем я послал тебя сюда? Только для того, чтобы ты ариизировал еврейские виллы? Я всех вас созову, дорогие господа, всех, кто тут стоит. Придется напомнить вам, что фюрер устроил протекторат не для того, чтобы вы могли тут отлынивать от фронта».)

В конце первой шеренги Гейдрих неожиданно остановился и решительно направился к парадному входу в Град. Тех, кто стоял во второй шеренге, он не удостоил даже взглядом. «Чешское правительство? А что им, собственно, здесь надо? Кому это пришло в голову ставить их на одну доску с немцами из рейха? Нет, с этими пережитками дипломатических церемоний, которые терпел Нейрат, пора кончать. Чешские министры могут появляться только тогда, когда я их позову, я им покажу, как греть руки и у камелька в Берлине, и у камина на Даунинг-стрит. Я отобью у этих господ охоту сидеть сразу на двух стульях!»

«Согласно распоряжению исполняющего обязанности имперского протектора обергруппенфюрера СС Гейдриха председатель совета министров автономного правительства протектората инженер Элиаш арестован по обвинению в государственной измене и предан народному суду Германской империи. Исполняющий обязанности имперского протектора одновременно отстранил арестованного от занимаемой им должности».

Но и это официальное сообщение, переданное протекторатным радио после обеда, не было в этот день последним.

Время Гейдриха – время взведенных курков.

– Обергруппенфюрер, ваш приказ выполнен! – рапортует один из адъютантов, прихваченных шефом с собой.

Гейдрих берет две фонограммы, присланные ему несколько минут назад из Праги и Брно. Гейдриху кажется, что он у себя дома. И так было повсюду: и в Амстердаме, и в Осло, и на Вильгельмштрассе в Берлине, и вот теперь в этом кабинете, в южном крыле Пражского Града.

– Вилли!

– Да, господин обергруппенфюрер! – вскакивает и становится навытяжку адъютант-шифровальщик, молодой эсэсовский лейтенант.

Новый протектор прохаживается по великолепному паркету зала. Он диктует спешное сообщение.

– Секретно. Господину управляющему имперской канцелярией Борману. Главная ставка фюрера – Минута размышлений, скорее по привычке. Ведь то, что должно быть передано по прямому проводу из Праги в зашифрованном виде далеко на северо-восток Европы, не только продумано, но уже выполнено.

«Дорогой партайгеноссе Борман! Сообщаю вам в дополнение к моим предшествующим трем донесениям, что сегодня, 28 сентября 1941 г., в 22 часа имперское радио в Чехии огласит следующие смертные приговоры, которые завтра будут вывешены на улицах:

1. По обвинению в государственной измене пражский военно-полевой суд приговорил генерала армии Йозефа Вилы и дивизионного генерала Гуго Войту к смертной казни. Их имущество конфисковано.

2. По обвинению в саботаже военно-полевой суд в Брно приговорил Алоиза Трнечку из Роусинова и Алоиза Поспишила из Дрновиц к смертной казни.

3. За недозволенное хранение оружия пражский военно-полевой суд приговорил Ладислава Кумзака и Вацлава Франце из Праги к смертной казни.

Приговоры приведены в исполнение (через расстрел). Прошу вас сообщить об этом фюреру.

Гейдрих».

Первое, второе, третье…

Телетайп выстукивает арифметические выкладки Гейдриха. Они только начинаются. Каждый день будут добавляться новые и новые имена. Перед многими из них в списках будет пометка «коммунисты». Отто Сынек, Франтишек Кржижек, Ян Крейчи, Вацлав Кржен, Вратислав Шантрох, Франтишек Тауссиг, Власта Гакен, Карел Эльсниц, Леопольд Каниок, Ян Янковскы, Йозеф Покорны, Курт Конрад…

Три года назад, 28 сентября 1938 года, телетайп выстукивал депешу-молнию с приказом из Праги в Вышков, где находилось главное командование отмобилизованной чехословацкой армии:

«Господину министру стало известно, что солдатам, особенно на линии укреплений, раздаются коммунистические листовки, призывающие войска не отступать ни в коем случае, потому что их поддерживает народ. Господин министр предлагает всем командирам принять меры и не допускать распространения в армии подобных листовок».

Тогда составляли эту депешу, читали и руководствовались ею многие из тех, чьи имена, уже без званий и чинов, теперь, спустя три года, стоят в кровавых списках рядом с именами коммунистов, тщетно предупреждавших их в свое время.

Арифметические выкладки генерала СС Гейдриха продолжаются, он так торопится, будто ему не хватает времени, чтобы выполнить свою задачу.

Но разве его задача только в том, чтобы дирижировать казнями?

Ведь многие казни – не просто карательная акция, они направлены, они метят куда дальше – против многих политических деятелей внутри страны и за ее пределами, против определенной политической концепции. Пусть же поймут наконец представители коллаборационистской чешской буржуазии, что нацистский Берлин не намерен впредь делить с ними экономическую и политическую власть в этой стране. Он будет хозяйничать здесь сам, по своему усмотрению и только в своих интересах. Да и эмигрантской части чешской буржуазии в Лондоне пора уже понять, что ее попытки сохранить свое влияние в стране безнадежны – им теперь будет положен конец.

Таков смысл ареста Элиаша и других буржуазных деятелей Сопротивления, о связи которых с Бенешем, впрочем, весьма слабо законспирированной, давно уже было известно нацистской контрразведке. По этому поводу Гейдрих сам скажет через несколько дней:

«Если бы мы хотели задержать всех, кто знал о связях с Лондоном, нам пришлось бы арестовать значительно больше людей. Но я выбрал только тех, кто занимал ключевые позиции, а всех остальных, кто знал что-либо, оставил в покое и делал вид, будто нам ничего не известно. Я не считал целесообразным полностью опустошать эту территорию, иначе кто бы здесь работал».

Итак, коллаборационисты во главе с президентом и правительством нам все же потребуются, но им не место у нашего стола, разве что на самом его краешке, или, еще лучше, пусть прислуживают у стола безропотно и покорно.

Нет, конечно, задача Гейдриха не только в том, чтобы дирижировать казнями. С этим отлично справился бы и Франк. Что же еще таит в себе назначение в Прагу верного преторианца Гитлера?

На этот вопрос даст ответ он сам. Очень скоро и весьма характерным способом.

Место действия – монументальный дворец с колоннадой, который построил в конце XVII века в пражских Градчанах аристократ Чернин, поклонник итальянского искусства еще с той поры, когда он подвизался в качестве императорского посла в Венеции.

В годы оккупации этот дворец стал мрачной резиденцией статс-секретаря и шефа полиции Чехии и Моравии группенфюрера СС Франка.

Утро 2 октября 1941 года. Зал заседаний Чернинского дворца пестрит черно-коричнево-зелены-ми фашистскими мундирами. Без десяти девять предложено занять места.

На лестнице стоит мажордом. Он скрестил на груди руки, на костлявом лице резко вырисовываются стиснутые челюсти. Бывший книготорговец из Карловых Вар. Бывший депутат чехословацкого Национального собрания от судето-немецкой партии Генлейна. Один из бывших главарей судетской вооруженной организации «Фрайкорпс». Если бы с помощью рентгена можно было установить, о чем мечтает Франк, то стало бы ясно: высокий пост имперского протектора, считает он, должен принадлежать ему, и только ему, Франку.

Да, да. Но эта мечта еще не осуществлена. Пока же он прикрывается преданнейшей улыбкой. И сейчас, когда он приветствует входящего Гейдриха, она сияет на его лице.

– Партайгеноссен, – начинает между тем, повысив голос, заместитель статс-секретаря бригаденфюрер СС фон Бургсдорф, – прежде чем выступит имперский протектор, мне поручено предупредить вас самым серьезным образом: все, что скажет обергруппенфюрер, касается секретных государственных дел чрезвычайной важности. Вам надлежит рассматривать это как государственную тайну, в соответствии с 80-м параграфом имперского уголовного кодекса. Любое разглашение сведений о сегодняшнем заседании будет караться смертью или лишением свободы как измена родине. Убедительно прошу вас не считать это предупреждение пустой формальностью. От имени имперского протектора предупреждаю, чтобы за стены этого зала не проникло ни одного слова. За это несут личную ответственность все без исключения. По окончании заседания, прежде чем покинуть этот зал, каждый из присутствующих должен подтвердить принятое на себя обязательство подписью на протоколе. Не буду напоминать вам, что всякие письменные заметки запрещены.

Вот это уже имеет прямое отношение к эсэсовской дотошности.

И тем не менее, несмотря на это, все, что тут скажет Гейдрих, будет зафиксировано. Совершенно точно и дословно. Стенографической записью. Кто нарушил запрет? Личная стенографистка Гейдриха. По чьему приказу? Разумеется, по приказу Гейдриха. Поместить стенографистку в зале так, чтобы никто об этом не знал, – тоже проявление дотошной аккуратности шефа службы безопасности. Никто из всего черно-коричнево-зеленого роя (и меньше всего тот, кто с девятым ударом часов вступает на трибуну) не подозревает, что в один прекрасный день – примерно через 20 лет – стенографический отчет сможет заговорить. Правда, не перед этой публикой, которая пожирает глазами своего тридцативосьмилетнего шефа.

– Господа! По приказу фюрера я принял на себя три дня назад обязанности имперского протектора, так как министр Нейрат серьезно заболел.

Первая фраза, и первая ложь.

Фон Нейрат не менее здоров, чем Гейдрих, хотя последний на тридцать лет моложе. Причина, по которой Гитлер «не мог отклонить» его просьбу о «продлении отпуска в целях поправки его расшатанного здоровья», вовсе не вызвана советами врачей. Но об этом речь еще впереди. А сейчас слово имеет Гейдрих.

После нескольких вводных фраз Гейдрих переходит прямо к делу:

– …Директива фюрера гласит: «Надо со всей определенностью и решительностью обеспечить полное понимание чешским населением своей подчиненности империи и необходимости покоряться ей. Немцы, со своей стороны, должны знать, что эта территория составляет часть империи и что они пользуются тут всеми правами и играют руководящую роль. Они должны ее играть, как это подобает немцам, но должны выполнять также соответствующие этим правам обязанности – вести себя и действовать, как подобает немцам». В политическом отношении то, что мне сказал фюрер, означает признание линии, которую до сих пор проводил статс-секретарь Франк. Это создаст естественную, реальную основу для дружеского сотрудничества между мной и группенфюрером Франком.

Взгляд шефа с трибуны, нацеленный в первый ряд, обращен к К.Г. Франку, который скромно склонил голову. Затем взгляд Гейдриха скользнул по остальным рядам переполненного зала.

У Гейдриха высокий голос, говорит он отрывисто и в нос Ораторское искусство не принадлежит к его сильным сторонам. Отрывочность речи, заметная по стенограмме, свидетельствует о том, что шеф службы безопасности предпочитает подыскивать слова в последнюю минуту, хотя, конечно, смысл и цель речи давно продуманы.

– Полиция безопасности и служба безопасности – это часть СС. А СС – это ударный отряд партии, который помогает ей осуществлять внутреннюю политику и проводить в жизнь национал-социалистские идеи… Фюрер сказал мне на прощание: «Помните, что всюду, где целостность империи находится под угрозой, я пошлю достойного руководителя СС и возложу на него миссию восстановить эту целостность». Из слов фюрера вы можете сделать вывод, какова миссия СС в этой стране и тем самым моя личная миссия.

Драматическая пауза. Каждый из присутствующих должен понять: человек на трибуне – десница самого фюрера, простертая над ними.

– Я говорил о задачах СС в целом. Их можно сформулировать в кратком лозунге: «СС – гроза всех врагов рейха и верный страж немецкого народа». Пусть этот лозунг будет осуществлен и здесь. Предупреждаю, я не склонен цепляться за высокие представительные посты и понимаю свою задачу как боевое задание, которое я должен выполнить, замещая другого, и по выполнении доложить: «Мой фюрер, я выполнил приказ, теперь разрешите мне снова посвятить себя моему основному призванию». Я не знаю, сколько времени мне здесь отмерено. Может, недели, может, месяцы. Это зависит от решения фюрера.

Его, Гейдриха, время отмерено точно. Восемь месяцев и одна неделя, начиная с сегодняшнего дня. И если это чье-либо решение, то во всяком случае не фюрера.

– Сейчас, под руководством фюрера, мы заняли многие территории в Европе. Это необходимо для победоносного окончания войны. Надо сказать со всей ясностью, что мы останемся на этих территориях навсегда. Это, однако, означает, что будущее империи зависит от окончания войны и от способности империи, от способности ее людей удержать завоеванные территории, овладеть ими и при необходимости объединить их с империей. И здесь многое зависит от того, как мы поведем себя с населением этих стран, сможем ли мы вести их и объединить с нами. С этой точки зрения мы должны разделить население на группы.

Для шефа службы безопасности война, видимо, уже победоносно завершена. Поэтому нельзя упускать время. Время Гейдриха – нацеленный пистолет. С пистолетом в руках он делит «новую Европу» согласно нацистским представлениям. Под бурные аплодисменты присутствующих в зале.

– Одну группу образуют страны с германским населением, то есть страны, населенные людьми нашей крови, близкие нам по характеру. Эти люди испорчены дурным политическим руководством и влиянием еврейства. Нам надлежит вывести их на верный путь. Я имею в виду такие страны, как Норвегия, Голландия, Фландрия, а затем Дания и Швеция. Все эти земли населены германцами. Нам должно быть ясно, что, как бы ни осуществлялась их связь с рейхом – в виде конфедерации или автономии, – они будут принадлежать нам… Другую группу составляют восточные земли. Они населены большей частью славянскими народами. Здесь наша доброта была бы понята как слабость. Славянин вовсе не стремится к тому, чтобы с ним обращались как с существом равноправным. Он привык все терпеть от господина. По мере развития военных действий восточная территория будет расширяться в глубь России, вплоть до Урала. Там должна всем заправлять немецкая прослойка. Эти территории станут нашей сырьевой базой. Их население будет работать на нас как рабы.

Склонившись над ораторской трибуной, Гейдрих излагал не что иное, как стародавнюю, но живучую программу «Дранг нах Остен».

– Теперь, когда вы представляете себе всю картину в целом, вам должно быть ясно и то, что мы не можем допустить, чтобы чехи считали территории Чехии и Моравии своими… Нам должно быть ясно, что на протяжении всей истории Германии Чехия и Моравия были сердцем империи; в благоприятные времена они всегда были твердыней германизма, а в эпоху колонизаций были стражем на восточных границах, и, в конце концов, как это доказывается развитием культуры, были в эпоху расцвета нашей крепостью и, как говорил Бисмарк, «цитаделью Европы»… Если на это посмотреть ныне внимательней, то вам, бесспорно, будет ясно, какое, самой судьбой предначертанное, значение имеют они для Германии и германской истории. Нельзя забывать, что не раз в истории Германии удары кинжалом в спину империи наносились именно здесь…

«Избранные» слушатели ощущают неуверенность при словах об ударе кинжалом в спину, потому что уже идут кое-какие слухи насчет действительных, закулисных причин столь неожиданного появления Гейдриха в Праге. Но пока еще не время; пока они должны выслушать краткий экскурс имперского протектора в историю, которая опирается на выводы старых и новейших фальсификаторов, проповедников германской исключительности.

– Отсюда прямой путь к современному подпольному движению террористов, цель которого – подорвать мощь рейха и всадить нам кинжал в спину в разгар нашей исторической битвы с большевизмом! В последние недели особенно ощущаются саботаж, террористические акции, уничтожение урожая – ясно, что все это дело рук крупной организации. В последние недели обстановка в протекторате достигла такого накала, что можно говорить о непосредственной угрозе целостности рейха.

Многие из присутствующих догадываются, на что намекает Гейдрих, но точно это известно только ему самому и, кроме него, нескольким людям из ближайшего окружения Гитлера. Донесения гейдриховской секретной службы СД предупреждали об усилении отпора чешского народа оккупантам. Сопротивление рабочих проявилось в крупных саботажах на военном производстве, особенно в Остраве и Кладно. Донесения службы безопасности от января 1941 года отмечают рост влияния подпольной коммунистической партии среди рабочих. Февральские сообщения гласят: достаточно искры для того, чтобы недовольство рабочих вылилось в открытое выступление. После начала военных действий против Советского Союза, которое в донесениях рассматривается как мощный фактор, усиливший движение Сопротивления, тон этих донесений становится все более предостерегающим. В них откровенно говорится о том, что, несмотря на чувствительные удары, нанесенные подпольным коммунистическим организациям, их влияние и активность все возрастают. Гейдрих сам пишет в своем донесении от 11 октября 1941 г., которое он через Бормана посылает Гитлеру, что перед его приездом ситуация была критической и что достаточно было каких-нибудь двух недель, чтобы подпольщикам удалось активизировать чешский народ, толкнуть его на решительное массовое выступление против оккупантов.

Конечно, Гейдрих тут преувеличивает, чтобы показать себя в наилучшем свете и прибавить себе заслуг, тем не менее это тревожное сообщение вызвало опасения в Берлине и ускорило принятие ответных жестких мер. И вот тот, кто призван осуществить эти меры, держит сейчас речь.

– Повинны в этом также и мы, немцы. Потому что не все немцы, прибывшие сюда, осознали, что здесь им предстоит сражаться, что здесь поле боя. Чехам прежде всего надо показать, кто здесь хозяин, чтобы они знали раз и навсегда, что здесь все диктуется германскими интересами и что здесь, наконец, решающее слово принадлежит рейху, рейху, представленному здесь для управления этой территорией именно вами, господа. Империя не позволит шутить с собой – она здесь хозяин. А это значит, что ни один немец не спустит ничего чеху, что он будет действовать таким же способом, как он действовал у себя в рейхе по отношению к евреям. Не должно быть такого немца, который бы мог сказать о ком-нибудь из здешних жителей: «Хотя он и чех, но вполне приличный». Ведь такие же проблемы стояли перед нами при решении еврейского вопроса, и можете себе представить, как бы кончилось при таком отношении решение этого вопроса… Чех должен видеть, что немец – господин с головы до пят.

В ближайшее время, – продолжает оратор, – пока мы не закончим войну, нужно сказать чеху ясно: любишь ты нас или нет, веришь ты в будущую государственную самостоятельность или нет, но сейчас пойми одно: ты только повредишь себе, если будешь сопротивляться или думать о каком бы то ни было восстании. Мы должны разъяснять средствами пропаганды, различными мероприятиями и так далее, причем достаточно выразительно, – чехам выгоднее всего добросовестно работать, пусть даже они и питают тайную надежду, что, ежели дела нашей империи пошатнутся, они снова получат свободу. Последнее нас не трогает. Мне нужно, чтобы рабочий, чешский рабочий, в полной мере участвовал в военных усилиях Германии, чтобы полностью использовать чешскую рабочую силу в здешней мощной военной промышленности, чтобы продолжать наращивать производство оружия… С этим прямо связано то, что мы, естественно, должны дать чешскому рабочему столько жратвы, если говорить прямо, чтобы он мог выполнять свою работу…

А теперь, господа, несколько соображений по поводу окончательного решения вопроса…

Окончательное решение! Окончательный приговор столпа исполнительной власти. Полицейский феномен с блуждающим взглядом в своей стихии.

– Эта территория раз и навсегда должна быть заселена немцами. Я не стану распространяться по поводу окончательной германизации данной территории… Приступать к этому надо с таких дел, которые мы уже сегодня можем осуществлять в несколько замаскированном виде. Для того чтобы получить сведения о том, кого из местного населения представляется возможным онемечить, мы должны провести перепись населения. Нам необходимо под разными предлогами, самыми различными методами найти способ выявить расовую принадлежность каждого местного жителя. Будет ли это достигнуто с помощью рентгена при осмотрах школьников или под видом освидетельствования молодежи для отправки на работу – неважно… Я должен составить себе полное представление о нации, а потом уже могу сказать: так-то и так-то выглядит население этой территории. Есть среди него такие-то люди. Одни принадлежат к чистой, полноценной расе с правильным образом мыслей. С ними будет просто. Их мы можем германизировать. Затем следуют остальные, которые стоят на противоположном полюсе, – это люди нечистой расы и дурного образа мыслей, мы должны их изгнать отсюда. На Востоке места достаточно.

Спустя несколько дней Гейдрих выразится еще яснее: «…Когда мы завоюем побережье Ледовитого океана… мы сможем выслать туда тех чехов, которые непригодны для германизации». Но пока он продолжает излагать свои планы.

– Останется средний слой, который следует подвергнуть тщательному обследованию. К этому слою относятся люди правильного образа мыслей, но нечистой расы, и люди чистой расы, но дурного образа мыслей. Представителей первой группы мы, видимо, отошлем на постоянную работу в рейх или еще куда-нибудь и позаботимся о том, чтобы они не имели детей… Что касается индивидуумов чистой расы, но с дурным образом мыслей, то они представляют собой наибольшую опасность, так как наделены качествами господ, свойственными чистой расе… Видимо, не останется ничего другого, как поставить часть из них к стенке…

Итак, окончательное решение судьбы всего чешского народа в руках Гейдриха. Загибая пальцы, он перечисляет: первое, второе, третье. Онемечить, стерилизовать, расстрелять.

Сообщение Гейдриха подходит к концу. И становится совершенно ясно, почему Гитлер послал сюда именно его.

– Я верю, что за то, видимо, короткое время, которое мне предстоит здесь пробыть, я заложу хотя бы основы для окончательного решения судьбы этой территории.

Который уже раз новый протектор подчеркивает, что он пробудет в Праге недолго? Нет, тут дело не в предчувствии. В такую чушь полицейский генерал, разумеется, не верит. Это просто напыщенный жест «сверхчеловека», желающего добиться, чтобы его подчиненные видели в нем огненную длань Гитлера, которая появляется «словно молния» там, где необходимо вмешаться, рассечь гордиев узел, решить судьбу, принять окончательное решение. А потом снова исчезнуть с угрозой: горе вам, если вы не выполните моих приказаний, тогда я появляюсь здесь снова как воплощение кары.

Поспешными аплодисментами встречает аудитория призывы руководителя службы безопасности и нового протектора.

Стенографистка прячет свой блокнот, в котором запечатлена мрачная тайна государственного значения, которую с трибуны разгласил ее шеф. Завтра она перепечатает стенограмму на пишущей машинке, и листы со штампом «Государственная тайна» будут спрятаны в сейф.

Однажды эти листки, пожелтевшие от двадцатилетнего лежания в сейфе чехословацкого Министерства внутренних дел, станут свидетельским показанием.

…Около семи часов вечера имперский протектор Гейдрих гасит лампу на своем рабочем столе в южном флигеле Града. Он раздвигает темные шторы и смотрит через окно на улицу. Уже зашло солнце, и наступило время затемнения. Человек у окна стремится проникнуть туда, где не видно ни искорки света Предчувствуют ли там люди, какая им уготована судьба?

На расстоянии ружейного выстрела от окна протектора Гейдриха в пустынном Ледебургском парке во мраке стоит человек, о котором Гейдрих не знает ничего. Ох, и дорого заплатил бы он за то, чтобы знать о нем А человек, который покинул стены конспиративной квартиры в Ледебургском дворце, чтобы подышать вечерним воздухом, знает о Гейдрихе. В этом одно из существенных различий между ними.

Человек в Граде – шеф стотысячного полицейского аппарата.

Человек, который стоит там, внизу, – один из руководителей стотысячной армии бойцов Сопротивления.

Рабочий-обувщик Ян Зика, ведающий организационными вопросами во втором подпольном ЦК Компартии Чехословакии, – один из огоньков, которые тщетно пытается разглядеть Гейдрих, вглядываясь в затемненный город.

Таких людей, которые, подобно огоньку, указывают путь во мраке оккупации, много.

Один из таких огоньков светится на вилле в Збраславе. Там крупнейший писатель Чехии Владислав Ванчура пишет «Картины из жизни народа чешского», чтобы вдохнуть в души людей веру в себя, надежду, гордость и силу.

Из небольшого окна долга № 2 на улице За Возовной на Панкраце виден и теперь в сумраке силуэт затемненных Градчан. Учитель Горак – так звучит сейчас имя Юлиуса Фучика, собственноручно вписанное им в удостоверение личности, – отошел от окна. У него черная борода, а на улице он еще носит очки в металлической оправе. Но сейчас они ему, как ни странно, не нужны. Он зажигает маленькую настольную лампочку и раскладывает на столе рукопись.

Политическая статья, озаглавленная «Сплоченно, организованно, настойчиво – к победе!», ждет своего окончания, тема ее очень актуальна. Статья должна вскоре выйти в подпольной коммунистической печати, которой руководит учитель Горак.

«…Наша борьба нелегка. Мы имеем дело с врагом, еще сильным, опьяненным легкими успехами… Но все же ему уже нанесено множество ран, и они кровоточат… Наши братья на востоке сражаются на фронтах и в тылу нашего общего врага; английские солдаты блокируют врага и обрушиваются на него с воздуха, югославы воюют в партизанских отрядах; мы боремся на железных дорогах, на заводах и в учреждениях, в городах и в деревне, пользуясь тем оружием, которое в наших условиях является решающим», – пишет Юлиус Фучик (сейчас учитель Горак), товарищ Яна Зики по второму подпольному ЦК Компартии Чехословакии.