Текст книги "Мисс Вайоминг"

Автор книги: Дуглас Коупленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава пятая

– Сьюзи, будь лапочкой, зашвырни этот чертов маленький «киндер-сюрприз» подальше в Большой Каньон, очень тебя прошу.

Уже почти рассвело, и Сьюзен, Крис, двое участников группы и фотограф по имени Руди сидели в шезлонгах на крыше фургончика, потягивая напитки и по очереди примеряя серебристо-оранжевые кисточки для сосков, которые Крис, возвращаясь из Лас-Вегаса и будучи в стельку пьяным, купил у свободной от работы стриптизерши за пятьсот долларов.

– Ладно, – сказала Сьюзен, – но только мы никогда не узнаем, что за маленькая игрушка была внутри яйца.

– В том-то и дело, злая, злая девочка, – ответил Крис. – А теперь я хочу знать: яйцо положено для первого удара по всем правилам?

Сьюзен проверила завернутое в фольгу шоколадное яйцо, которое лежало на пачке «марльборо».

– Можно начинать.

– О'кей, Суз, тогда приступаем к бомбометанию!

Руди, учуяв добычу, занял позицию под нужным углом позади Сьюзен, на которой в этот момент были кисточки, но тут вмешался Крис:

– Постой! У тебя не кисточки, а черт знает что.

Кончиками пальцев он подправил кисточки на ее сосках и распушил блестки.

– Готово.

– Спасибо, муженек.

– Мы, британцы, такие волевые, такие сильные.

– Солнце сейчас появится, – предупредил Нэш, барабанщик.

Сьюзен приготовилась ударить по «киндер-сюрпризу». Первые лучики солнца уже начали пробиваться из-за скал. «Подаю!» – крикнула Сьюзен и с такой силой грохнула по яйцу, что оно моментально исчезло, будто испарилось, и кануло в туманный каньон. Ее глаза одновременно уловили вспышку фотоаппарата Руди и появление светила, и Сьюзен не смогла бы точно определить, где вспышка, а где солнечный свет. Фото удалось на славу: поблекшая звезда детских подиумов снова расцвела в качестве «рок-н-ролльной мамы».

– Восхитительно, – сказал Крис.

– Все врешь. Просто я тебе нравлюсь, потому что раздобыла для тебя зеленую карту.

– А я тебе нравлюсь, потому что разрешаю стоять на подпевке во время гастролей.

– Вот и нет. Я люблю тебя за те десять тысяч, которые ты кладешь каждый месяц на мой счет.

– Ты любишь меня исключительно за мой мужественный член.

Крис спустил штаны и стал раскачивать бедрами взад и вперед, махая своим маятником, и все сидящие на крыше автобуса дружно завизжали от восторга.

Так проходила гастрольная жизнь. Разъезжая с группой Криса «Стальная гора», Сьюзен чувствовала себя бродягой в этой строго иерархичной семье, которую на время сплотили выпивка, курение, наркотики и игровые автоматы и которая обитала в автобусах, провонявшихся призраками сотен предыдущих групп.

Сьюзен вышла за Криса через два года после того, как «Семейку Блумов» сняли с проката. Ее агент-менеджер-любовник Ларри Мортимер сообщил эту новость по телефону, когда она была на Гуаме и снималась в японском рекламном ролике безалкогольного лимонного напитка «Пот Покари». Телевизионная карьера Сьюзен пошла прахом. Ларри надоело телевидение, он только что вступил в мир рок-менеджмента и свел Сьюзен с Крисом.

Союз этот имел свои плюсы и свои минусы. У Криса водились деньги, у Сьюзен их не было. Мать с отчимом просадили все ее сбережения, скопленные за годы работы на телевидении, – факт, который она тщательно скрывала от средств массовой информации. Кроме того, Крис был геем – информация, которая наверняка удивила бы его ополоумевших фанов. Но прежде всего Сьюзен все еще любила Ларри Мортимера, католика, который страшно боялся развода. Если раньше было сравнительно легко найти повод, чтобы находиться рядом с Ларри, то теперь Сьюзен нужны были более основательные причины: то, что она вышла за Криса и достала ему зеленую карту, давало ей возможность оставаться в кругу приближенных Ларри. Сделка с Крисом была для нее своего рода входным билетом, и какое-то время это срабатывало. Когда Крис не был на гастролях, он жил в Лондоне, а Сьюзен оставалась в Калифорнии, и недели и месяцы, проведенные без партнера, складывались в годы. Она жила большей частью собственными заботами в «Космической Игле» Криса, где поняла, что на самом деле телефон звонит не так уж часто, и даже когда звонит, то спрашивают Криса. Все сценарии, которые присылал ей Ларри, были порнухой. Сьюзен и Ларри часто перезванивались.

– О боже, приезжай, Ларри. Мы сможем придумать и что-нибудь получше. Скажи, сейчас сложно запустить телефильм?

– Теперь ты в мире рока, Сью. Для телефильма надо быть молодой мамочкой. Сама знаешь – двое ребятишек и новенький мини-фургон, в которых они все теперь разъезжают. Облепленные магнитиками холодильники. Люди читают о тебе, о Крисе и о прочих гориллах, которые разносят все вдребезги на своих концертах, и это отпугивает их.

– Просто я никуда не гожусь, Ларри. Так и скажи.

– Ты с ума сошла. Я посылаю тебе по дюжине сценариев в неделю.

– Про маньяков-убийц и титьки.

– Неправда. Это путевка в жизнь.

– Скорее, в никуда. Сейчас я для всех либо девчушка-подлиза из «Семейки Блумов», либо вонючая рок-шлюха.

– Я не собираюсь продолжать этот разговор, Сьюзен, потому что он ни к чему не приведет.

– Только не вешай трубку, Ларри.

– Бери уроки актерского мастерства. Займись каратэ. Надень голубой кружевной пеньюар, который ты надевала для меня, и появись в нем перед Крисом. От такого он сменит ориентацию.

– Тебе нравилось это неглиже?

– Нравилось? О, Сьюзен!

– Я выглядела в нем сексуально? По тебе этого было не видно.

– Я даже сейчас возбуждаюсь.

Ларри замолчал. Немного погодя Сьюзен сказала:

– Сегодня ты можешь приехать?

Молчание.

– До свидания, Ларри.

Она грохнула трубку, и почти сразу раздался звонок. Сьюзен снова схватила трубку и прорычала:

– Алло!

– Сьюзи, если ты собираешься разводить такую бодягу из-за какого-то телефонного звонка, я не буду попусту тратить время.

– Привет, Крис. Да это Ларри звонил, придурок. Ты где?

– На шикарном званом вечере в Кенсингтоне, тут все такие знатные, просто голова кружится. Вот прячусь в библиотеке.

– Что за вечер, Крис?

– Угадай.

– Знаешь, я сейчас не в настроении…

– А слово «дворец» тебе ни о чем не говорит?

– Не может быть!

– А вот и да!

– Господи боже. Просто не верится. Ответь мне только на один вопрос: как Она одета?

На какое-то время Сьюзен отвлеклась от своих проблем и забыла о Ларри и о том, что он все больше отдаляется от нее.

– Укради для меня пару Ее туфель, и я никогда больше не буду разбрасывать твои пленки.

Глава шестая

Две недели спустя после выписки из медицинского центра «Сидарз-Сайнай» Джон физически чувствовал себя вполне нормально, но прежняя его жизнь и ее атрибуты казались ему архаичными, глупыми и совершенно не соответствовали тем переменам, которые он в себе чувствовал: словно от вас хотят, чтобы вы прокрутили лазерный диск на старом проигрывателе с тупой иглой. Джон все время пытался взглянуть на свою жизнь с точки зрения Сьюзен, или, вернее, он пытался увидеть свою жизнь такой, какой она могла показаться той женщине из его видения, личность которой оставалась для Джона неизвестной. Он ходил по своему суперсовременному дому и выстукивал нестройные ритмы. Да, он испытывал какую-то свободу, связанную с тем, что не надо больше изображать богатство, но вместе с этой свободой появилось необычное ощущение, от которого кружилась голова, совсем как тогда, в детстве, когда мучительно долгими неделями он ждал почтальона, который должен был принести ему заказанную картонную подводную лодку. Эта лодка, как ему казалось, унесет его в новую удивительную страну. Но когда Джон получил свой заказ, то понял, что его картонная подводная лодка мало чем отличается от обычной коробки из-под торта. Но – ах! – каким же упоительно сладким было ожидание.

Солнце село. Вот и еще день прошел. Утро Джон посвятил беседе с юристом, уточняя подробности своего завещания. После обеда занимался оформлением кое-каких бумаг. Он по-прежнему выстукивал какую-то мелодию, когда в дверь позвонили. Это были обещанные Мелоди близняшки. Джон вздохнул и впустил их в дом.

– Я Синди, – сказала одна из сестер в розовом свитере из ангоры, открывавшем живот.

– А я Криста, – сказала другая – в зеленом свитере.

Переглянувшись, сестры улыбнулись и засвидетельствовали и без того очевидное:

– Мы близнецы.

– Да, да.

Он показал им гостиную, стены которой были задрапированы под замшу. Панорама окон открывала созвездия городских огней.

– Принести вам выпить? – спросил Джон, отметив про себя, что задает этот древний вопрос бог знает в который раз. Девушки переглянулись.

– По одной, – ответила Криста.

– Нам больше нельзя, – добавила Синди. – «Джек Дэниелз», если есть.

– Почему только по одной? – спросил Джон. Снова последовал обмен взглядами.

– Мы слышали, что у вас могут быть какие-то особенные требования, – сказала Синди, а Криста добавила: – Мы должны сохранить способность хорошо соображать.

– Хорошо соображать? – спросил Джон. – О боже, успокойтесь. Садитесь. Взгляните-ка лучше на вид из окна. Мне ничего не нужно. Нет, постойте, нужно. Просто поговорить.

– Хорошо, – сказала Криста. – Мы все время этим занимаемся.

– Что?.. Неужели есть парни, которым нужно просто поговорить?

– Нет, скорее, парни, которые не хотят думать, что общаются с какими-то шлюшками, и которые верят, что предварительная милая беседа убережет их от нравственного заражения.

Джон уставился на Кристу.

– Убережет от нравственного заражения?

– Я женщина образованная, – сказала Криста.

– Не надо, Криста, – сказала Синди.

– Что не надо? – спросил Джон.

Последовала пауза.

– Не надо умничать.

– Почему нет? – спросил Джон.

– Только клиентов распугаешь.

– Неужели вы это всерьез? – взвыл Джон.

– Стоит упомянуть о политике или употребить какое-нибудь длинное слово, и парень сникает, как спущенный шар, – сказала Криста.

– Вот ты своего и добилась, – проговорила Синди.

– Ничего она не добилась, – ответил Джон.

– У меня степень по органической химии, – сказала Криста.

– Спасибо, мадам Кюри, – сказал Джон. – А ты в чем отличилась, Синди?

– Горячие питательные завтраки, – быстро ввернула Криста.

– Я изучала питание. Флоридский государственный университет, выпуск 97 года.

– Звоните в Нобелевский комитет, – сказала Криста.

– Криста, заткнись, ладно?

– Так что же два бакалавра делают в притоне Мелоди? Неужели во всей Америке не нашлось более приличного места для вас?

– Забавно, мистер Джонсон, – сказала Криста, – но мы хотим играть. В свое время мы играли в школьном театре. – Джон начал падать духом. – А то, что мы сейчас делаем, просто позволяет оплачивать счета.

– Послушайте, – сказал Джон, – вам надо усвоить, что если вы переспали с одним из продюсеров, значит, переспали со всеми; а это значит, что, вероятно, вы снимались до этого во всякой дряни, которую журналы тут же откопают и подадут как смачную сенсацию, стоит вам только появиться в какой-нибудь второстепенной роли или сняться в фильме с расчлененкой для кабельного телевидения. Иными словами, вам не дадут даже роль в рекламе собачьего корма.

– Мы готовы рискнуть.

– Ладно, – сказал Джон. – Так что, подружки, хотите сегодня что-нибудь сыграть?

Синди подмигнула Кристе:

– Конечно. И кстати, «Бель Эр» – отличный фильм. Я смотрела его три раза этой весной, после того как мне выдернули зуб мудрости.

– Что нам делать, мистер Джонсон?

– О боже. Ведите себя нормально.

– Нормально? – переспросила Синди. – Как домохозяйки? Как люди, которые живут в какой-нибудь дыре вроде Огайо?

– Нет. Просто будьте сами собой. Обращайтесь ко мне просто как к обыкновенному человеку, а не как к клиенту.

– Это мы можем, – сказала Криста, общаясь с Синди на их собственном языке подмигивания. – Да, давай попробуем.

После этого все трое какое-то время сидели молча, потягивали свои напитки и смотрели на городские огни.

– Трусики мне слишком узки, – сказала Синди.

– А мой свитер слишком жаркий, – добавила Криста. – Умираю от жары. Придется снять свитер.

– Прекрати! – расстроенно произнес Джон. – Я не имел в виду обычные грязные разговорчики. Я имел в виду нормально. Как будто мы разговариваем в ресторане, где невозможно заниматься сексом.

В заведении Мелоди близнецы слышали об извращенных пристрастиях Джона. Может быть, тут всегда так начинают.

– Давайте я налью вам еще, – сказал Джон, – а потом вы расскажете мне о себе. Как вы стали такими, какие вы есть. О себе. Расскажите так, как если бы вас снимали в кино.

– Скорее, в конкурсе красоты, – откликнулась Синди, пока Джон бренчал бутылками и стаканами.

– Я была «Мисс округа Дейд», – сказала Криста.

– А я была «Мисс Юнайтед Фрут», – добавила Синди.

– И мы обе были «Мисс Флорида», – продолжала Криста. – По очереди: один год я, другой – Синди, одна за другой. «USA Today» писал про нас. Просто ужас, что за люди сидят во всех этих конкурсных жюри.

– Расскажите, – попросил Джон, возвращаясь с напитками.

– С чего начать? – сказала Синди. – Я думаю, с самого рождения. Очень важно иметь неудовлетворенную, недовольную жизнью мать, которой нужно, чтобы частичка ее стояла там, на высшей ступеньке, и упивалась бы лестью. Звездные дети сами по себе не появляются. Звездные дети неотделимы от своих матерей. Это как Земля и Солнце.

– В этом смысле нам действительно не повезло, – сказала Криста. – Когда наша мать училась на первом курсе Флоридского университета, ее не взяли в мюзикл «Годспелл», и она поклялась отомстить штату Флорида. Мы должны были стать ее оружием.

– Нужно иметь такую мать, – продолжала Синди, – которая все время и всюду вас как бы проталкивает. Большинство из нас даже не подозревает, как гнусно нас используют, и понимаешь это уже слишком поздно. Ты им нужна, пока молоденькая.

– А твоей маме приходится покупать тебе тысячу всяких безделушек, – сказала Криста, – и одевать тебя, как стриптизершу, лет так, скажем, с пяти.

– Некоторые родители готовы на все. Есть одна актриса… Сьюзен – как ее, Крис? Словом, «из бывших» – ну та, которая еще исчезла год назад.

– Колгейт. Сьюзен Колгейт, – подсказала Криста.

– Да. Когда она была маленькой, ее родители переехали в Шайенн в штат Вайоминг только для того, чтобы увеличить шансы представлять целый штат на общенациональном конкурсе. Да – «Мисс Вайоминг», ха!

– Я ее не видел, – сказал Джон. – Я вообще перестал обращать внимание на то, что показывают по телевизору. В восьмидесятых телевидение окончательно превратилось в дерьмо. Я уже давно не смотрю телевизор.

Тут в комнате зазвучала музыка – трубы и джаз. Лампы засветились неярко, как свечи. «Освещение на таймере», – сказал Джон. Комната как-то сразу уменьшилась, воздух сгустился, как летним вечером, и все трое одновременно звякнули льдинками, оставшимися на дне стаканов. Сестры начали снимать свои свитера.

– Не надо, – сказал Джон. – Не надо. Все и так отлично.

– Хорошо, – ответили девушки.

– Хотите поработать на меня? – спросил Джон.

– Что? – одновременно спросили обе девушки.

– Моими ассистентками. Мне нужна помощь прямо сейчас.

После паузы Криста ответила:

– Не знаю, я, наверное, так не сумею, мистер Джонсон.

– Нет, нет. Речь не о сексе. Никакого секса. Клянусь. Вы девочки смышленые и с амбициями, – сказал Джон.

– Именно этого вы требуете от своих ассистентов? – спросила Криста.

– Да, черт возьми. Смышлености, увлеченности, жадности и расторопности.

– И обычно вы именно так подбираете ассистентов? – продолжала Криста.

– Н-н-ет. Обычно я даю объявление в газету о том, что по смехотворно низкой цене продается мебель Чарльза Имза.

– Это что-то из пятидесятых? – спросила Синди.

– Точно. Это мебель, спроектированная специально для бедняков, но беднякам она никогда не нравилась, и единственные люди, которые знают о ней или интересуются ею, либо богатые, либо смышленые. Так что всякий, кто быстро откликается на это объявление, действительно смышленый, расторопный, жадный и увлеченный.

– А что скажет Мелоди? – спросила Синди.

– У Мел два страшных маленьких отродья, которых я помог устроить в престижные колледжи. Она у меня в долгу.

– Но тогда, скажем, как насчет зарплаты?

– Видите, я был прав. Вы немного жадноваты. – Услышав это, девушки туг же обиделись. – Расслабьтесь. В кинобизнесе это комплимент.

– Так чего же вы хотите? – спросила Синди.

– Сказать по правде, – ответил Джон, – больше всего на свете мне хотелось бы иметь большой лом, чтобы вскрыть себя, вытащить существо, которое сидит внутри меня, выколотить его, как ковер, а потом отмыть в холодной, чистой озерной воде и положить на солнышко, чтобы оно высохло, выздоровело и снова пришло в себя, а в голове у него воцарился бы ясный и стройный порядок.

Проигрыватель щелкнул и заурчал, меняя диски, а Синди с Кристой по-прежнему сидели не шевелясь, словно застыли.

– О'кей, – сказала Синди. – Я буду работать на вас.

– Я тоже, – сказала Криста.

– Хорошо, – ответил Джон, и музыка заиграла снова.

– Тогда, Джон, какие ваши следующие действия? – спросила Криста.

– Я собираюсь самоликвидироваться.

– То есть смотаться куда-нибудь? Из-за налогов? – спросила Синди.

– Нет. Я собираюсь стереть себя, как магнитофонную запись. Перестать быть собой.

Джон посмотрел на близнецов и не увидел на их лицах ни страха, ни понимания.

– Нет. Не покончить с собой. Но почти. Я хочу исчезнуть.

– Что-то я запуталась, – сказала Синди.

– Собираюсь перебазироваться.

– А можно попонятнее, Джон?

– Все просто. Я больше не хочу быть собой. Мне кажется, я дошел уже до предела.

– Вот как?

– Да, именно так.

– И кому достанутся ваши деньги, ваши права и все остальное?

– Не знаю. Это уже детали. Постарайтесь мыслить шире.

Он уйдет. Полностью, раз и навсегда. Перестанет быть Джоном Лодж Джонсоном. Он станет никем, и у него не будет ничего: ни денег, ни имени, ни истории, ни будущего, ни желаний – он станет просто существом, обладающим органами чувств, которое будет брести по стране, по ее раскаленным шоссе, мимо торговых точек, пустошей, фабрик и вымерших пространств.

– Леди, мой атом перестал вращаться. Брыкливая скотина утихомирилась. Машина остановилась.

Синди и Криста одновременно вздохнули.

Выпив еще по два коктейля, Джон, Синди и Криста отправились в путешествие по дому, при этом Синди толкала перед собой тележку, а Криста несла блокнот, в котором помечала все вещи, которые Джон бросал в корзину тележки и которые предназначались для местного ящика сбора добровольных пожертвований.

– Фланелевая спортивная куртка. Неношеная. Черная.

– Есть.

– Брюки цвета какао. Неношеные.

– Есть.

– Где вы достали такую тележку? – спросила Синди.

– Украл в аэропорту Сиэтла. Боже, столько я потратил за все эти годы на все эти чертовы вещи…

В дверь позвонили. Это был деловой партнер Джона Айван МакКлинток со своей женой Ниллой. Джон впустил их и окликнул сверху, Айван и Нилла поднялись по холодным алюминиевым ступеням, которые вели в спальни.

– Джон?

– Мы здесь, – отозвался Джон.

– Ребята, это Криста и Синди. Девочки, это Айван и Нилла. Айван и я ставили фильмы, когда оба еще были прыщавыми юнцами.

Присутствующие обменялись приветствиями, и работа по очистке платяных шкафов Джона от бесспорно дорогостоящей одежды продолжилась.

– Может, тебе что-нибудь приглянется, Айван? – спросил Джон, вытаскивая кучу галстуков.

Айван изо всех сил старался сохранять хладнокровие.

– У нас разные стили, Джон. Именно поэтому из нас получилась хорошая команда.

Нилла, беременная и кутающаяся в одну из своих фирменных шелковых шалей, сказала:

– Джон, Мелоди звонила Айвану на работу, а потом мне домой. Сказала, что ты намерен… – она запнулась, – стереть себя или что-то в этом роде. Словом, что-то радикальное.

Джон ничего не ответил.

– Так в чем причина? – не отставала Нилла.

– Почему бы нам не спуститься вниз? – предложил Джон Айвану и Нилле.

Перед тем как сойти вниз по лестнице, он обернулся и крикнул:

– Помните, девочки, – все, все, все.

Они прошли в гостиную. За окнами стояла ночь. Айван и Нилла упивались открывающимся видом.

– Мне никогда не надоест смотреть на город, Джон. Кажется, что мы летим над ним. Похоже на опрокинутое звездное небо, – сказала Нилла.

Джон предложил Айвану виски. Нилла налила себе клюквенного сока.

– Мелоди звонила, – сказал Айван. – Говорит, ты подал заявление о том, что хочешь сменить имя.

– Она что – в сыщики нанялась?

– Не будь таким занудой, – сказала Нилла. – Конечно, она хочет знать. Она страшно за тебя переживает. Как и мы все.

– К счастью, у меня и Мел достаточно связей, – вмешался Айван, – чтобы отслеживать твои заявления, можешь не беспокоиться.

– Джон, – сказала Нилла, – ты что же, собрался изменить имя?

– Я вообще хотел остаться без имени. Но мне пришлось поставить точку, потому что, когда я вводил данные, заполняя документ о смене имени, мне сказали, что надо хотя бы один раз нажать клавишу, а меньше всего места и чернил уходит на точку.

Айван поставил свой бокал на стеклянную столешницу и посмотрел на Ниллу, словно желая сказать: «Ну, что я тебе говорил?».

– Это еще не все, Айван. Я собираюсь отказаться от гражданства.

– О, Джон, это паршивая идея – это… это… не по-американски.

– Гражданином какой же тогда страны ты хочешь быть? – спросила Нилла. Они сидели в высокотехнологично оборудованном кругу для бесед. Джон хлопнул в ладоши, и камин зажегся.

– Я вообще не хочу быть гражданином. Никакой страны.

– А у тебя получится? – спросила Нилла.

– Не знаю. Хочу завтра встретиться с чиновником по вопросам иммиграции. Думаю, уж не стать ли мне гражданином Антарктиды.

– Антарктиды? – спросил Айван.

– Да. Там вроде нет ни короля, ни королевы, ни президента – никого. Попробую.

– По-моему, Антарктида разделена на секторы, – сказала Нилла, – и каждым сектором управляет какая-то страна. Так что, может, это не совсем подходящее место. Может, лучше стать гражданином какой-нибудь завалящей страны, одной из тех, что и страной-то не считается? Страны, которая существует только во время отлива?

– Нилла, – вмешался Айван, – ты только подкармливаешь его дурацкую идею.

– Ничего в ней нет дурацкого, – сказал Джон.

– А как насчет острова Питкэрн? – поинтересовалась Нилла. – Одна квадратная миля посреди южной части Тихого океана – самое отдаленное из обитаемых мест на Земле.

– Он принадлежит Англии, – ответил Джон. – Я уже проверял.

– Как насчет одной из африканских стран? – равнодушно спросил Айван.

– Про них я тоже не забываю.

– Джон, если ты откажешься от американского гражданства, то лишишься всякой защиты. Пока ты гражданин, американское правительство может вмешаться и помочь везде, куда бы тебя ни занесло. Кроме того, что бы ни произошло, у тебя остается номер твоей социальной страховки.

– Только пока я – гражданин. Я это уточнил.

– Попробуй без кредитной карточки и с паспортом Верхней Вольты взять напрокат автомобиль, – мрачно сказал Айван.

– Теперь это Бенин, – сказала Нила.

– Постарайся сосредоточиться, Айван. Ты упускаешь из виду суть дела. Я больше не собираюсь брать напрокат машину. Никогда. Я хочу исчезнуть совсем.

– Ты меня уже достал с этой идеей бродяжничать, Джон. Но предупреждаю: спать в водосточных канавах и воровать чистое белье с веревок может чертовски скоро надоесть.

– Прямо не знаю, Айван, как тебе это втолковать. Речь идет о дороге – романтике дороги. Неожиданных новых друзьях. Приключениях, которые случаются каждые пять минут. О том, чтобы просыпаться по утрам и чувствовать себя диким зверем. Никаких паршивых правил, никаких обязательств, которые держат тебя за глотку.

Айван был в ужасе.

– С дорогой кончено, Джон. Если она вообще когда-нибудь была. Ты рассуждаешь как мальчишка. Но если уж тебя совсем ничем не пронять, то знай, что Дорис просто с ума сходит.

– Ты сказал маме?

– Естественно.

– Налить еще, Айван? – спросил Джон, помолчав.

Роясь в своих двух морозильниках в поисках льда, Джон думал об Айване и Нилле. Их разговор доносился до него из гостиной. Теперь они обсуждали ковры: их цену, стиль.

– Мне нравится, когда видна фактура, – говорил Айван. – Этакий, знаешь, перламутровый отлив. Мягкий, шелковистый.

– Но если ворс слишком мягкий, то ковер кажется искусственным. Надо больше выразительности. Может, немного овечьего помета, подмешанного к нитям?

– Тогда у нас будет первый в Беверли-Хиллз ковер с вирусом Ханта?

– У овец не бывает вируса Ханта. По-моему, только у грызунов. И еще у енотов.

Джон слушал, и ему до боли хотелось потолковать с кем-нибудь о коврах и енотах. Он чувствовал себя целым, но совершенно бесполезным, как шоколадный кролик, каких продают с семидесятипятипроцентной скидкой через месяц после Пасхи. Но было и другое. Он чувствовал себя зараженным, чувствовал в своей крови микроскопические вирусы одиночества, похожие на крохотные рыболовные крючки, которые только и ждут, чтобы подцепить кого-нибудь, кто рискнул бы вступить с ним в задушевный разговор.

В мыслях его царил разброд. Должна же быть хоть какая-то надежда – и она была. Он вспомнил о том, что женщина из видения в больнице дала ему почувствовать, что где-то в Звезде Смерти его сердца есть небольшое уязвимое место, куда он может поместить ракету, взорвать себя и снова построить из осколков.

Джон достал небесно-голубой пластиковый пакет, в котором лежали смерзшиеся кубики льда. Он открыл пакет и попытался отколоть несколько кубиков. Грезя наяву, Джон думал о том, сможет ли он стать раскованным и болтливым. Если Айван = Нилла, то Джон = пустое место. Может быть, все-таки ежедневные, совершаемые на протяжении многих лет молитвы его матери, Дорис, начали мало-помалу проникать в список дел Господа Бога: Дорогой Господи, пожалуйста, позаботься о покойном Пирсе Уайте Джонсоне, мужчине из мужчин. И не оставь Своей благодатью пестицидную промышленность, наших мальчиков во Вьетнаме (да, даже сейчас, в конце столетия) и, пожалуйста, найди красивую молодую жену Джону, желательно такую, которая переносила бы табачный дым, – такая редкость в Калифорнии…

Джон слышал, как Криста и Синди спустились вниз и стали о чем-то болтать с Айваном, потом снова переключился на лед. Подняв пакет со смерзшимися кубиками, он швырнул его об пол – ледяной ком распался. Грохот был таким оглушительным, что Айван крикнул из гостиной, спрашивая, все ли у Джона в порядке, на что тот крикнул в ответ: «Лучше не бывает!» – и теперь действительно можно было легко взять столько кубиков, сколько нужно.