Текст книги "Маленькая книга жизни и смерти"

Автор книги: Дуглас Хардинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Дуглас Хардинг
Маленькая книга жизни и смерти

Предисловие

«Маленькая книга жизни и смерти» дарит наслаждение. В ней мне слышатся отзвуки смеха Вселенной. Она написана с юмором и простотой, достойными поставленной перед ней задачи – противодействовать концептуальным страхам смерти и разоблачить ошибочные представления о том, что человек смертен. Поразительно, что такая маленькая книга может полностью уничтожить воспитанные в нас убеждения относительно вопросов рождения, старения и, наконец, загробной жизни, причём делая это совершенно безболезненно и даже радостно. В этом состоит проявление истинного сострадания, проистекающего из пустоты.

Следуя традиции Будды, который предостерегал от принятия на веру слов других об истинном смысле бытия и предлагал испытать всё на собственном опыте, Д. Хардинг ставит ряд смелых экспериментов над собой и нами, которые один за другим опрокидывают наши предвзятые представления о себе. Занимая столь же бескомпромиссную позицию, как и Рамана Махарши, он ведёт нас в глубь необитаемых земель, именуемых Neti, Neti! («Не то, не то!») до тех пор, пока мы не достигнем той ступени, где мы – всё и вся. В этом путешествии мы пройдём сквозь западную науку (нелинейные дифференциальные уравнения и кварки) и мистические традиции Востока и Запада. Снова и снова Хардинг отвергает пути спокойного восхождения, отражённые в таких доктринах, как учение о реинкарнации и карме, в пользу крутого подъёма по тропе дзэн, не имеющей перил.

Хардинг, как и мой гуру, Ним Кароли Баба, принадлежит традиции «святых негодников». Он полагает, что тот факт, что его телу 79 лет, навязывает ему чувство срочности, которое в наше непостоянное время трудно игнорировать. Ибо он понимает, что, если он не освободится от пут «я» до того, как умрёт, он, говоря словами Руми, «окажется владельцем дома в городе смерти». Но я не обманываюсь. Он всего лишь играет с нами. И он заслуживает восхищения, с которым мы относимся к великим мастерам, когда называем их «живые мёртвые». То, что он предлагает нам, – изящный подарок. Я уверен, что после этого подарка книги о смерти уже никогда не будут такими, как раньше.

Рам Дасс

Пролог

Умереть – это не то,

Что все думают.

Это скорее везение.

Уолт Уитмэн

У мастеров дзэн была традиция сочинять на смертном одре гатху, представляющую в сжатой поэтической форме все прозрения долгой жизни, отданной служению духу, – последний комментарий о самой жизни и о неминуемой смерти. Это сочинение и есть моя заключительная гатха. Точнее, было бы ею, если бы я был дзэнским мастером (или, по крайней мере, дзэнщиком), который несомненно подошёл к самому концу своей жизни, и если бы я писал в стихах.

Тем не менее написание «приземлённой» прозаической гатхи на данном этапе представляется мне не только полезным упражнением – это разбор пережитого, подведение итогов и достижение окончательной ясности, – но также и проектом, осуществить который мне нужно если не для других, то для себя самого, и как можно скорее – в общем-то уже давно пора было это сделать. Ведь сейчас, в возрасте семидесяти девяти лет, я уже прожил жизнь, в два или даже три раза превышающую среднюю продолжительность жизни не так уж много столетий назад. И, несомненно, каждый новый день, проведённый в «камере смертников» в ожидании исполнения приговора, всё неумолимее приближает тот момент, когда я буду «изъят» из жизни – возможно, без какого бы то ни было предупреждения. «Изъят» куда? Есть ли более острый, более насущный вопрос? Мне кажется, было бы глупым, недостойным и совершенно безответственным самообманом не подготовиться к этому моменту истины посредством постановки перед собой вопросов – сейчас… и сейчас… и сейчас (пока я могу это сделать спокойно, пока меня не настигла болезнь, я не испытываю боли, не накачан лекарствами и у меня ещё есть время), – таких вопросов, как: «Что именно значит „жить“, и что тогда значит „умереть“? Должен ли я на самом деле умереть полностью, и если должен, то будет ли это действительно тупик, огромное разочарование, горький, досадный финал приключения, начало которого – в далёком 1909 году – было столь многообещающим? И, самое главное, можно ли сделать что-то прямо сейчас для того, чтобы, во-первых, обеспечить себе выживание и, во-вторых, воздействовать на качество этого выживания, дабы оно стоило того и заслуживало предпочтения в сравнении с полным уничтожением?»

Исследование этих вопросов с максимальной искренностью и тщательностью можно считать самым практическим начинанием всей моей жизни. Даже если мою псевдо-гатху не прочтёт никто другой, её обязательно нужно написать, чётко и честно. (Я должен сделать всё, что в моих силах, чтобы быть предельно честным с самим собой: при обсуждении этой темы как никакой другой любое сокрытие нежелательных «улик», любой обман сделали бы весь проект нелепой потерей времени.) Я мог бы назвать её собственной, в высшей степени личной и переставшей быть мифом «Книгой мёртвых» – конечно, далеко не египетской или тибетской, и даже не религиозной в обычном понимании этого слова, а искренне современной, западной и основанной на фактах. Ибо моя цель – провести это исследование в том духе, чтобы придать самому банальному обрывку имеющегося в настоящее время доказательства, самому слабому проблеску непосредственного опыта и малейшему порыву к смирению перед лицом данного бо́льшую ценность, чем целым библиотекам священных книг и учёных трудов. Здесь ничему – каким бы оно ни было возвышенным и священным – нельзя верить; всё – каким бы оно ни было приземлённым – нужно подвергать проверке и испытанию. В этом вопросе жизни и смерти я не могу позволить себе принять на веру ни одно учение, не могу положиться ни на чьи слова – и не могу пренебречь ни одной подсказкой. Именно здесь, на пороге смерти, я понимаю, что вынужден последовать совету умирающего Будды и стать светилом для самого себя, не ища никакого внешнего прибежища.

Такое осторожно-непочтительное отношение к институту религии, ко всем почитаемым авторитетам становится всё более необходимым сейчас, когда в нашем распоряжении (как я подробно опишу ниже) имеются недавно полученные важные опытные данные, касающиеся нашего предмета изучения. Эти данные можно разделить на три группы. Первая группа проистекает из опыта и скептического, открытого в перспективу подхода современной науки, а также из некоторых актуальных научных открытий, особенно в области физики элементарных частиц. Вторая группа основана на недавних исследованиях рассказов пациентов, которых удалось вернуть «с того света». Третья группа основывается на ряде простых экспериментов, которые я использовал на протяжении последних тридцати лет для исследования нашей подлинной природы, или восприятия от Первого Лица, и включает техники для непосредственного распознавания того, кто проводит эти эксперименты, того, кто живёт и умирает, того, кто не делает ничего подобного. (Подборка этих экспериментов составляет основу этой книги, и если их осуществить, а не просто прочесть, это несомненно внесёт ясность в вопросы человеческой природы и судьбы.) Эти три направления – особенно последнее – требуют качественно нового подхода к предмету нашего изучения, и нам следует начать с полного нуля, в духе предельной беспристрастности.

Едва ли можно преувеличить существующее в настоящее время сопротивление такому исследованию, сопротивление любой искренности и реалистичному взгляду на неминуемость смерти. Посмотрите на популярный в мире рекламы и моды культ «молодость любой ценой». Посмотрите на общества пожилых людей, приверженных идее «будь того возраста, на который ты себя чувствуешь» и избегающих всего, что напоминает о старости, болезнях и смерти. Посмотрите на «неоязык» и эвфемизмы типа «он молодой – ему всего семьдесят» вместо «он стар – ему уже семьдесят» и «пожилые люди», «люди старшего поколения» вместо «старики», «старухи». Посмотрите на похоронный абсурд, так эффектно описанный в «Незабвенной» Ивлина Во[1]1
  Evelyn Waugh (1903–1966), английский писатель, автор произведений философско-сатирического характера. – Прим. перев.


[Закрыть]. Посмотрите на криоконсервацию – замораживание только что умерших для их возвращения к жизни, когда будет разработана соответствующая технология, – демонстрирующую в действии мнение о том, что «смерть – это обман рода человеческого, который больше нельзя терпеть»[2]2
  Alan Harrington, The Immoralist: An Approach to the Engineering of Man's Destiny, New York, Random House, 1969. – Прим. автора


[Закрыть]. Посмотрите на сектантов, всерьёз уверяющих, что смерть есть нечто излишнее и неестественное и что мы можем жить столько, сколько захотим. Как это не похоже на почитание старости и поглощённость смертью и загробной жизнью, так явно присущие определённым великим культурам! И опять же, какой контраст с memento mori (помни о смерти) прошлых столетий нашей собственной цивилизации – все эти человеческие черепа, вырезанные на надгробных камнях и выставленные на каминных полках, все эти бесчисленные гравюры и картины, обращающие живых к зловещему зрелищу Старухи с косой и воображаемым последствиям её прихода!

Были ли наши предки просто психически ненормальны? Скорее это мы, закрывающие глаза на самый неотвратимый факт нашей жизни – её конец, – психически ненормальны. Лишь отчасти, и на менее популярном уровне, наша упрямая слепота компенсируется современной глубинной психологией: например, положением о том, что существует всего один, но тщательно скрываемый страх – страх смерти, из которого вытекают все наши многочисленные сознательные страхи. Урок мне очевиден: смотри в корень страха. Проверь смелое утверждение суфийского мастера Аттара: «Единственная защита от смерти (и страха, ею порождаемого) – в том, чтобы постоянно смотреть ей в лицо».

И, безусловно, у нас есть наше собственное, уникальное по своей силе memento mori, a именно наше более чем оправданное беспокойство по поводу возможности – или вероятности – ядерной войны, за которой последует ядерная зима, массовое самоубийство видов. Нас всех вынуждают признать, что мы живём жизнью, полной опасности, – образно выражаясь, в долине смерти.

Однако смерть, которая приходит к вам и ко мне в любом случае – рано или поздно, – никогда не переживается в массовом порядке, но всегда конкретным отдельным одним: я имею в виду, Первым Лицом Единственного Числа настоящего времени, но никогда, по сути, не вторым и не третьим лицом. Короче говоря, собой наедине с собой. Моя смерть и её предварительное исследование неминуемо станут самым личным и сокровенным приключением, которое можно себе представить. И несомненно, что уже по причине глубоко личного характера этого уникального и неизбежного опыта, это общее приключение каждого из нас, – поэтому я приглашаю вас, мой читатель, присоединиться ко мне в этом исследовании.

Прежде чем мы приступим, давайте завершим эти вводные замечания предостережением и обещанием из известного буддийского текста Дхаммапады: «Бдительность – путь бессмертия, беспечность – путь смерти. Бдительные не умирают, а беспечные уже подобны мёртвым». Это утверждение (хотя оно совсем ничего не доказывает) должно воодушевить нас на то, чтобы отдаться этому делу со всей тщательностью, правдивостью, непредвзятостью и вниманием, на которые мы способны.

Часть 1. Что умирает?

Вы втиснули себя в кратчайший промежуток человеческой жизни и объём тела и создали таким образом бесчисленные конфликты жизни и смерти. Пребывайте за пределами этого тела рождения и смерти, и все ваши проблемы будут решены. Они существуют, потому что вы верите, что рождены, чтобы умереть. Откройте глаза и будьте свободны. Вы – не личность.

Нисаргадатта Махарадж

 
Я живу, не населяя себя,
Таким образом, что я умираю
Так, чтобы быть бессмертным.
 

Св. Хуан де ла Крус

Тот, кто не умирает до того, как умрёт, погибает, когда умирает.

Якоб Бёме

Настоящая проблема: «Что я?»

«Я – человек» – это неестественно. Вы ни то, ни другое.

Рамана Махарши

Какой бы неотложной и острой ни была проблема моей смерти, конца этой жизни, – она действительно такова, но это не та проблема. Решающий вопрос в следующем: кто смертен? Чья это жизнь, в любом случае? Разгадайте эту загадку, и остальное приложится. Другого пути нет. Когда я хочу определить, сколько прослужит какое-нибудь домашнее приспособление, я обращаю внимание на то, сделано ли оно из папье-маше, дерева, пластмассы, керамики или нержавеющей стали. Так же и с его. Являюсь ли я тем, что исчезает бесследно, или тем, что не гибнет? «Я сделана из Бога, – говорит Беатриче Данте, – и, следовательно, неразрушима», – добавляет она – по существу. Вопрос «Смертен ли я?» относится к категории «Кто или что я прямо сейчас?». Как утверждал индусский просветлённый Рамана Махарши, настоящий ответ на любой серьёзный вопрос – посмотри, кто задаёт его. Из этого следует, что моей главной задачей в этом исследовании должно быть приближение к себе с множества разных точек зрения, постоянно возвращаясь к вопросу о моей настоящей природе в данной момент, дабы, отбросив всяческое притворство и заигрывание, быть с полным осознанием именно того, чем я уже являюсь. И это должно показать – почти как побочный результат – насколько я долговечен.

Преимущества такою широкого подхода к данной проблеме, который при этом сводит все мои проблемы к одной, сразу очевидны. Ведь тогда я должен перейти от эскапистской погружённости в другие периоды к сегодняшним реалиям, от «там» к «прямо здесь», от догадок к уверенности, от смутных мыслей и гипотез к острому восприятию, от мечтательной пассивности к работе (если пробуждение и бодрствование можно назвать работой), от неестественной жизни, основанной на ложном «кем я не являюсь», к естественной жизни, основанной на истинном «кто я есть». И, в качестве дополнительного вознаграждения, я нахожу, что это не что иное, как подготовка к смерти, лучшая из всех возможных и единственно эффективная. Если я сделаю свою домашнюю работу крайне внимательно сейчас, я сдам экзамен в конце семестра. Если же я буду бездельничать и надеяться на лучшее, я, скорее всего, провалюсь. (И буду низведён в низший разряд? Будет ли мне дан ещё один шанс в очередном воплощении, во множестве перевоплощений? Буду ли я отослан в какое-нибудь чистилище или ад? Это всё вопросы, которые мы будем ставить в своё время.)

Что же тогда такое эта предполагаемая Истинная Природа человека, это чудесное открытие мудрецов, обещающее разрешить все вопросы? Мне лучше сразу составить представление об этом Я, которое я ищу, иначе я не смогу найти ни его присутствие, ни его отсутствие. В кратчайшем изложении, мне советуют искать то, что отнюдь не является вещью, а является безграничным, необусловленным, недвижимым, вневременным (повторяю – вневременным), простым, безмолвным, и – что прежде и после всего – самоочевидным и чрезвычайно остро воспринимающим себя как всё вышеперечисленное. Это то непознаваемое, о котором Аристотель сказал, что нет ничего так легко познаваемого. Это беспредельная бездна одной тайны под другой, одновременно являющаяся моим спасением и моим Я. Для обозначения этого существует множество синонимов и метафор, таких как Ничто, Ясность, Прозрачность, Чистый Свет, Пустое Пространство, Пустота, не оставляющая следов, безукоризненная и безупречная, чистая Способность, Нерождённая и Неумирающая… и все они могут не более чем помочь мне узнать это, когда я на него наткнусь. (Правильное понимание этих слов, знание всего об этих понятиях, размышление над ними и даже их ощущение – я убеждён, всё это бесконечно далеко от реальности, от того, чтобы по-настоящему видеть это яснее, чем что бы то ни было, и, следовательно, сознательно быть этим.)

Такова моя совершенно не выразимая словами внутренняя история, моя сущность, моя бессмертная реальность, – согласно слухам, уходящим в глубь веков. Так утверждают все Видящие, независимо от их религиозной и культурной принадлежности. И такова поистине ошеломляющая гипотеза, которую я проверяю здесь и сейчас, не дожидаясь, пока окажусь без сил на смертном одре. Руми, великий суфий, формулирует мою задачу без компромиссов: «Умри прежде, чем ты умрёшь». К чему я бы добавил: «И посмотри, что произойдёт». А Платон идёт дальше и определяет саму философию как «практику смерти». Да здравствует философия!

«Что я?» нужно решить сейчас

Зачем вы хотите узнать, чем вы станете, когда умрёте, прежде чем вы узнаете, что вы сейчас?

Рамана Махарши

Согласно буддизму махаяны, моя Истинная Природа – это Чистый Свет Пустоты. И, согласно той книге махаяны, которая имеет непосредственное отношение к данной стадии нашего исследования, – Тибетской книге мёртвых, – мне нужно как следует освоиться с Чистым Светом, пока я ещё не подошёл к завершению своей жизни: тогда я узнаю его и сольюсь с ним, когда он появится передо мной в момент смерти, и буду полностью отпущен в Реальность или Нирвану, перестав быть подвластным жизни и смерти. Ибо в этот момент (утверждает замечательный текст) Свет видят все воспринимающие существа, но подавляющее большинство вскоре теряет его из виду, потому что они не привыкли к нему. Взамен они оказываются окружёнными и поглощёнными множеством богов, титанов и демонов, которые являются проекциями их собственного цепляющегося ума, продуктами пугливого мышления, принимающего желаемое за действительное, что ведёт к ещё одному кругу в мире заблуждений и страданий.

Позвольте мне здесь привести несколько относящихся к делу отрывков из нашего текста (вариант Эванса-Уэнца):

Ваше собственное сознание, сияющее, пустое, неотделимое от Великого Тела Сияния, не имеет рождения и смерти и является Неизменным Светом… Осознав таким образом своё собственное Я, человек навсегда соединяется с Дхармакаей (Вселенским Сознанием), и его освобождение бесспорно… Тех, кто много медитировал, абсолютная истина осеняет сразу, как только тело отделяется от сознания-основы. Приобретение опыта в течение жизни имеет большую значимость. Те, кто осознал истинную природу своего существования… получают огромную силу во время Бардо мгновений смерти, когда нисходит Чистый Свет… Таким образом, поскольку практика в этом Бардо имеет особое значение даже в течение жизни, держитесь за него… так, чтобы в момент смерти оно не было забыто, хотя бы вас преследовало сто палачей… Дорожите этой доктриной: она – квинтэссенция всех доктрин.

Я бы подытожил основную идею Книги мёртвых так: «В конце жизни вам предстоит насладиться Светом – этим самым глубоким переживанием, которое есть основа всякого переживания и которое вы не утратите, – при условии, что сейчас вы будете „лезть из кожи вон“ для достижения этого (или, скорее, всё наоборот, внутрь) и будете получать удовольствие, практикуя это».

Пока я не умру, у меня не будет никакой возможности напрямую проверить истинность этого учения, насчитывающего тысячелетия. По общему признанию, многое в Книге мёртвых фантастично. (На самом деле в ней прилагаются все усилия, чтобы подчеркнуть, что всё, кроме Чистого Света Пустоты, есть воображение, заблуждение умирающих.) Тем не менее в основных моментах её, по-видимому, могли бы чудесным образом подтвердить современные исследования предсмертных переживаний (ПСП)[3]3
  См., напр.: G. Gallup, Jr., Adventures in Immortality, London, Souvenir Press, 1983; M. Grey, Return from Death, An Exploration of the Near-Death Experience, Arkana (Routledge & Kegan Paul), I985; E. Kubler – Ross, Death: the Final Stages of Growth, Englewood Cliffs, NJ, Prentice-Hall, 1978; К. А. Moody, Jr., Life After Life, New York, Bantam Books, 1975; К. Ring, Life at Death, A Scientific Investigation of the Near-Death Experience, New York, Coward McCann & Gcohegan, 1980; M. Sabom, The Near Death Experience: A Medical Perspective, Philadelphia, Lippincott, 1982. – Прим. автора


[Закрыть].

Новейшая реанимационная аппаратура и средства искусственного поддержания жизнедеятельности возвращают с края могилы всё возрастающее число пациентов, которые остаются в живых и подробно описывают свои впечатления. Фактически, некоторые из них, очевидно, соскальзывают за край и переживают клиническую смерть – их дыхание, пульс и даже энцефалические волны прекращаются на какое-то время, прежде чем их удаётся вернуть к жизни, – что придаёт их свидетельствам особую значимость. Таким образом, мы обладаем сейчас большой информацией по этой жизненно важной теме – что испытывает умирающий во время смерти, – информацией, в которой в той или иной степени было отказано нашим предкам. И выдающееся открытие здесь таково: оказывается, предсмертные переживания совершенно одинаковы для большинства людей независимо от их культурной и религиозной принадлежности, причины смерти и того, как это происходило. Как правило, все рассказывают о покое и свободе от боли, о бесформенности и отделении от тела (которое обычно видят сверху), о сияющем свете (который сначала появляется как светящаяся точка в конце тоннеля и в конце концов поглощает субъект), о яркой цветовой гамме и красивых сценах и звуках. В целом создаётся впечатление о необыкновенном свечении и сиянии, очень напоминающем свет, который составляет тему Тибетской книги мёртвых.

Нам говорят, что этот свет, являющийся общим элементом всех предсмертных переживаний, – хотя и неописуемо сияющий, но не ослепляющий и не мешает чётко видеть окружающие предметы. С ним чувствуешь себя непринуждённо, он притягивает, в некоторых случаях поглощает вас. И вы возвращаетесь на людскую сцену, совершенно не сомневаясь в реальности того, что вы пережили. Однако вы быстро понимаете, что мало кто жаждет воспринять ваш рассказ серьёзно. В любом случае, у вас нет особого желания вербовать последователей. Очевидно, достаточно и того, что жизнь теперь становится более ценной, что вы больше живёте в настоящем, становитесь менее эгоистичны, и у вас сильно ослабевает или полностью исчезает страх смерти. Таковы (как мы знаем от тех, кто вернулся с «порога смерти») возможные в большей или меньшей степени преимущества этих переживаний.

Учёные подтверждают, что у таких людей, как правило, действительно меняется жизнь. Переживание света, испытанное ими, в ретроспективе кажется – по крайней мере некоторым из них – таким ценным, что они прилагают усилия в попытке вновь испытать это.

Можно ли сказать, что эти предсмертные переживания – нечто вроде нашей собственной подлинно западной и современной версии переживаний тибетских посвящённых? Можно ли сравнить описанный ими яркий, но приятный свет с тибетским Чистым Светом Пустоты, который, повторю, освещает каждого мужчину и каждую женщину, покидающих этот мир? И, что ещё более важно, можно ли считать, что эти предсмертные переживания – по крайней мере, самые завершённые, наилучшие из них – это незаслуженный и неожиданный образец той совершенной самореализации, которую описывают мудрецы? Как утешительно, как трогательно было бы узнать, что какой бы недуховной и недостойной ни была ваша жизнь, по её окончании у вас будет хороший шанс получить подлинный мистический опыт! Как будто сострадательный Отец или заботливая Вселенная даёт нам эту заключительную милость и утешительный приз, этот вкус радости, скрытый у самых истоков всего.

И всё же в конце концов не так уж удивительно было бы обнаружить, что (как заметил Плутарх) «в момент смерти душа переживает то же самое, что испытывают посвящённые в великие таинства». Ибо именно тогда (если этого не произошло раньше) ваши привязанности отсекаются волей-неволей; вы видите, что ваши оставшиеся амбиции недостижимы; вас больше не волнует, что думают другие, и вас толкает по направлению к той степени свободы – если не в свободу – от традиционных ценностей и социальной обусловленности, которая является предварительным условием всех настоящих духовных прозрений. Именно тогда Очевидное – которое всё время казалось неочевидным – наконец должно снизойти. Умирание – это непременно момент истины. Поэтому искусство жить – в том, чтобы предвосхитить этот момент, умереть прежде, чем наступит смерть, перестать отсрочивать свою смерть. Поэтому лекарство от смерти – гомеопатическое.

Короче, хотя исторически Тибетскую книгу мёртвых можно было бы свести к missa solemnis, заупокойной мессе, она на самом деле путеводитель по жизни, в котором речь идёт о «повороте кругом на кресле сознания» прямо сейчас. И, аналогичным образом, хотя популярный интерес к предсмертным переживаниям возникает из озабоченности вопросами о жизни после смерти, эти переживания, по-видимому, приобрели бы большую ценность в отношении жизни до смерти, в отношении самого этого момента, в отношении того, что такое, в любом случае, реальность, сейчас и всегда.

Насколько же значимы для нашего исследования эти захватывающие истории – древние и современные – о пограничной полосе между жизнью и смертью? Намного ли, в конце концов, их статус как свидетельств выше по сравнению со статусом некоторых снов, которые могут быть даже более живыми, убедительными и содержательными, чем обычная жизнь в состоянии бодрствования? Что предсмертные переживания в действительности доказывают? И учёные, которые без особых колебаний отмахиваются от них как от «галлюцинаций, вызванных выбросом эндорфинов организмом в критическом состоянии», или как от «околопсиходелических побочных эффектов некоторых широко применяемых медикаментов» или чего-нибудь в этом роде, – наверняка ли эти учёные не правы?

Со своей стороны, большее, в чём я могу быть уверен, – это, во-первых, в том, что умирающие, как правило, сталкиваются – помимо других явлений – с особого рода ярким светом, который ощущается как очень милосердный и (по крайней мере вначале) исходящий полностью «извне», и, во-вторых, в том, что было бы странно, если бы это чудесное свечение не имело никакой особенной связи с чудесным (и при этом совершенно обыкновенным) Внутренним Светом Осознания, о котором говорят Видящие и Мудрецы. Из этого не следует, что описанное выше – две версии одной и той же реальности, и тем более не следует, что они идентичные. Из этого также не следует, что свет, который видят при предсмертных переживаниях, существует в «объективной реальности» (в том смысле, как объективен солнечный свет), а не только в «психологической реальности» (в том смысле, что это нормальное, а не патологическое переживание). Открытие о том, что многие люди, находясь на грани смерти, – даже большинство – испытывают этот, вначале внешний, свет, несомненно говорит нечто важное о человеческом уме, но не говорит ничего определённого о внутренней Природе человека или о Вселенной в целом. (Если бы это было не так и подобные широко распространённые сильные переживания были бы объективно действенными, мы бы очутились в ужасном мире, населённом множеством богов, титанов и демонов, – не говоря уже о мифологически-психологических сущностях, начиная с ман[4]4
  Маны – у древних римлян души умерших, почитавшиеся божествами. – Прим. перев.


[Закрыть] и кончая архетипами Юнга, – энергию которых чувствовало большое количество людей и/или которых – по утверждению этих людей – они реально воспринимали.)

В данном исследовании я не могу позволить себе самообман и подмену действительного желаемым, если этого можно избежать. Не что иное, как моё истинное Я – ибо только оно решит вопрос, смертен я или бессмертен – поставлено на карту; и оно заслуживает – оно требует – скрупулёзного научного рассмотрения[5]5
  Д. Т. Судзуки, который принёс дзэн на Запад, согласился бы. Он описал сатори – т. е. реализацию своего истинного Я – как безличное, прозаичное, непривлекательное, как переживание, «на удивление лишённое человеческих эмоций». Далее он говорит: «В нём, напротив, есть нечто, что можно назвать сухим научным доказательством или фактом» (Essays in Zen Buddhism, 2nd series, London, Rider, 1950, pp. 35, 36, 52).


[Закрыть]. Ведь основание, на которое опирается наука, – это сомнение, основополагающая неуверенность, которая открывает нам глаза на факты. Настоящая наука не строится на ярких снах, или воображении, или интуиции, или чувстве, или рассказах, или рассуждениях, или гипотезах. (Хотя всё вышеперечисленное занимает в науке определённое место и вносит в неё свой вклад, всё это в разной степени – предвзятые мнения, упрямые и догматичные.) Она также не основывается на вере, или непроверенных утверждениях других, или их обоснованных мнениях, или их честных описаниях того, что они однажды испытали в особых условиях. Критерии научного факта следующие: он должен поддаваться проверке сейчас, кем угодно, по желанию и многократно – при условии применения соответствующих приборов и лабораторного оборудования; и он должен восприниматься органами чувств – чтобы, в конечном счёте, можно было посмотреть и увидеть. Научный факт зависит от скромного и терпеливого снятия показаний измерительных реек, термометров, хронометров, весов, лакмусовых бумажек и т. п. Взлёт средневековой науки начался только тогда, когда люди осмелились подвергнуть сомнению освящённые временем стереотипы мышления и искусную аргументацию о том, как всё должно происходить, осмелились начать с начала и проследить, как всё в действительности происходит, посмотреть, какие экспонаты открыто представлены на этой выставке, и поэкспериментировать с ними. Знание об объекте не может быть глубже, чем сенсорное основание, на которое оно опирается.

И абсолютно то же самое верно в отношении знания о субъекте, об этом Первом Лице. Изменение направления научного поиска на 180°, от наблюдаемого к наблюдателю, не уменьшает необходимости постоянно возвращаться от того, что мы постигаем, к тому, что мы воспринимаем. (Это немалое достижение. «Будды и чувствующие существа совершенно ничем не отличаются», – говорит дзэнский мастер Хуанбо. Как осознать это? «Просто в один миг отбросьте концептуальное мышление, и вы достигнете всего».) Скорее, это увеличивает необходимость наблюдать, наблюдать и ещё раз наблюдать.

Конечно, маловероятно, что мне удастся полностью соответствовать идеалу «смирения перед фактами» на протяжении всего этого исследования – наверняка не более, чем учёным, исследующим объект или третье лицо, удаётся преуспеть в своей области. Но я намерен сделать всё от меня зависящее, непрерывно возвращаясь к моим чувствам и уходя от любой бесчувственности.

И если в конце концов – уже создаётся впечатление, что такое вполне вероятно, – окажется, что в общем и целом рассказы о предсмертных переживаниях других людей, восточных и западных, не противоречат нашим переживаниям и находят подтверждение в наших собственных экспериментах, данные которых получены из первых рук и воспринимаемы органами чувств по эту сторону смерти, – что ж, тем лучше. Пока достаточно отметить, что любые сведения, которые предсмертные переживания могут предоставить касательно нашей природы и судьбы, вторичны по отношению к результатам экспериментов, которые вы и я сейчас будем проводить. Экспериментов, которые – поскольку они воспринимаемы чувствами и могут быть повторены – способны увести нас от многословных споров о смерти и привести к согласию, увести от пугающих сомнений по поводу смерти и привести к спокойной уверенности сейчас.