Текст книги "Шадизарский дервиш"

Автор книги: Дуглас Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Дуглас Брайан.

Шадизарский дервиш

(«Северо-Запад Пресс», 2007, том 137 «Конан и загадочный дервиш»)

Глава первая

Бритунец в Шадизаре

Давненько Конан не видал таких забавных людей, как этот бритунец. Точнее, сам бритунец, очевидно, забавным не являлся: он был безукоризненно одет, чисто умыт и держался с очевидным достоинством. Но вот в каком месте он являл все эти пристойные манеры!

Здесь были бы куда уместнее чумазое лицо, лохматые волосы, обмотанные пропотевшей тряпкой, набедренная повязка или старые штаны, давно нуждающиеся в починке. Ибо действие происходило на одной из самых грязных площадей Шадизара, неподалеку от общественных бань – еще точнее, «на задах» этих самых бань, там, куда сливают нечистоты и где околачиваются бездельники в поисках поживы. А пожива здесь невелика, но случается: кому-то из посетителей бани требуется носильщик, кому-то нужно срочно – ну вот позарез просто! – передать сообщение деловому партнеру, а как это сделать, ежели человек сидит в воде, распаренный и голый? Вот тут-то и прибегают банные служки и нанимают за медную монетку кого-нибудь из околачивающихся поблизости.

Хотя, конечно, подобные поручения никогда не исходят от местных жителей. От тех, кто знает толк в отдыхе и никогда не позволит себе прервать удовольствие ради каких-то там деловых операций. Все это приезжие, торговцы с севера и запада, – эти глупцы всегда беспокоятся о делах.

Истинный житель Шадизара знает: пока господин расслабляется в бане, дело само тихо катится в нужном направлении.

Но без этих глупцов с запада и севера не было бы и мелкого заработка. А сколько всего можно украсть у подобных раззяв!

Конан не интересовался мелочными заработками. И мелкие кражи тоже мало занимали киммерийца. Он просто проводил здесь время, держа лепешку с острым сыром в одной руке и небольшой мех с местным, чуть подкисшим вином, – в другой. День был жаркий и долгий.

Бритунец же предлагал неплохое развлечение. И к тому же, совершенно очевидно, этот человек богат. Вон, кое-кто уже облизывается, рассматривая бритунца как легкую добычу. Разве что слюни у здешних воров не текут.

Конан оценивал тех, кто положил глаз на беспечного богатея. Шансов у них мало. Точнее, у этих воришек были бы кое-какие шансы – и, возможно, даже недурные, – но только в том случае, если бы поблизости не оказалось Конана. А Конан – здесь, рядом. И потому… простите, ребята, сегодня не ваш день.

Бритунец откровенно восхищался всем, что ни дел. То и дело он хватался за восковые таблички, которые носил у пояса, – там, где все нормальные люди носят нож в хороших ножнах. Быстро царапая остро отточенной палочкой по восковому покрытию, бритунец делал какие-то заметки, а потом медленно засовывал их обратно.

Конану даже стало любопытно: что можно записывать здесь, в жаркий день, на грязной площади позади общественных бань в Шадизаре? Какие важные мысли посещают бритунца? А мысли, судя по всему, достаточно важные, иначе он бы так не боялся их растерять.

Единственное, что приходило в этом случае на ум Конану, были соображения касательно клада. Положим, начал фантазировать варвар, этот щеголь из Бритунии узнал о том, что где-то поблизости находится некое сокровище. Он анализирует в уме все полученные, на сей счет сведения. И тотчас заносит их на таблички, чтобы потом сопоставить с уже имеющимися и сделать окончательные выводы.

Конан ухмыльнулся. Да уж, все эти ворюги будут иметь жалкий вид, когда за дело возьмется Конан-варвар!

Между тем бритунец остановился перед Загратом-дервишем и, как ребенок, разинул рот от удивления. Заграт приходил на эту площадь нечасто – только в тех случаях, когда у него возникала большая нужда посетить баню. Тогда он давал небольшое представление – зрители никогда не отказывались кинуть ему монетку-другую – и, собрав нужную сумму, отправлялся мыться.

В банях Заграта хорошо знали. У него даже имелся «собственный» банщик – человек, очень гордившийся привилегией обслуживать «кудесника».

Но сегодня у Заграта появился новый зритель. Конан переместился поближе к бритунцу, чтобы улучить миг и стащить восковые таблички. Если на них записано то, о чем подумал варвар, то у них с бритунцем скоро появится тема для интересного разговора.

Между тем Заграт расстелил в пыли свой старенький истрепанный коврик и уселся, скрестив ноги. Его тотчас обступили любопытные. Заграт не спеша снял с плеча мешок и вытряхнул оттуда горсть битого стекла. Солнце заиграло на пестрых полупрозрачных гранях, разбрасывая повсюду яркие блики. Пятна радужного света прыгали по лицам стоявших поблизости зрителей.

Один особенно назойливый – а может быть, отважный? – солнечный зайчик даже запрыгнул в глаз Конана, и этот глаз тотчас вспыхнул ледяным синим светом, напоминающим сияние снегов на вершинах киммерийских гор. Конан моргнул, и зайчик исчез.

Зачерпнув горсть битого стекла, Заграт-дервиш отправил его в рот и принялся с хрустом жевать. Даже привыкшие к его представлениям шадизарские жулики разразились криками ужаса и восторга. Что же тут говорить о бритунце! Он ахнул, схватился за щеки и покачал головой, а затем потянулся к поясу, чтобы снять таблички и сделать еще пару заметок. Очевидно, увиденное бритунец счел бесценным…

Но что это?

Его рука схватила пустоту! Там, где только что были дорогие его сердцу таблички, теперь не оказалось решительно ничего.

– Это катастрофа, – сказал бритунец, обращаясь сам к себе. Он отступил на пару шагов и внимательно осмотрел пыль у себя под ногами на тот случай, если по неосторожности выронил таблички.

Но и в пыли под ногами они не обнаружились.

– Боги! – вздохнул бритунец. – Как такое могло случиться? Где же я потерял их?

Конан наблюдал за ним со стороны и никак не мог решить для себя: то ли этот человек нарочно разыгрывает комедию, чтобы сбить вора с толку, то ли он и в самом деле настолько наивен, что вообразил, будто сможет продержаться в шадизарской толпе дольше колокола и не быть обокраденным.

И тут он заметил, что бритунец смотрит прямо на него.

«Проницателен, как демон!» – подумал Конан, сохраняя, однако, невозмутимое выражение лица.

– Любезный! – окликнул его бритунец. – Ваш облик заставляет меня предполагать в вас честного человека…

– Э? – проговорил Конан с таким видом, словно он был очень недоволен тем, что его отвлекают от важных мыслей и интересного зрелища.

– Видите ли, – непринужденно продолжал бритунец, – со мной случилась нелепейшая история. Я где-то обронил мои восковые таблички. На них нет ничего особенного – так, мысли по поводу и вовсе без повода, но все же они ценны для меня. Вы случайно их не замечали где-нибудь поблизости? Я был бы вам очень обязан…

Конан молчал. «Как это он сразу догадался? – мелькало у него в мыслях. – Неужели я плохо сработал? Но в любом случае таблички у меня, и этому толстосуму придется раскошелиться, чтобы получить их обратно».

Тем временем дервиш продолжал невозмутимо жевать стекло.

Бритунец подошел поближе к Конану и указал на дервиша:

– Поразительное по силе зрелище! А вас, я гляжу, не слишком впечатляет?

– Ну, – сказал Конан, – я всякого навидался. Да.

Бритунец приподнял бровь, но промолчал.

Дервиш наконец покончил со стеклом и высунул язык, чтобы показать, что он не поранился. Обступившие его зрители разразились криками и аплодисментами, в глиняную плошку для сбора подаяния полетели медные монетки.

Заграт бесстрастно наблюдал за этим дождем изобилия. Когда монетки иссякли, а восторги зрителей улеглись, Заграт продолжил представление. Он вытащил из своей котомки десяток гвоздей и молоточек.

– Не хотите ли вы мне сказать, что он будет заколачивать гвозди прямо в свое тело? – прошептал бритунец на ухо Конану, которого, очевидно, уже считал своим приятелем.

Конан покосился на назойливого собеседника.

– Я? – переспросил варвар. – Я ничего не хочу вам сказать.

– Но он сделает это? – приставал бритунец.

– Вероятно.

– Вы же видели это представление не раз. Вы сами мне говорили об этом. А? Ну скажите!

– Ничего подобного! – отрезал киммериец.

Теперь он больше не сомневался в том, что чужак его раскусил. Конану требовалось немного времени, чтобы решить, как действовать дальше.

Заграт взял первый гвоздь, приставил к своей груди и сильным ударом молотка вогнал в плоть по самую шляпку.

Раздался характерный звук, похожий на чмоканье. Но кровь не выступила, а лицо дервиша осталось невозмутимым. Он потянулся за вторым гвоздем.

Бритунец широко распахнул глаза.

– Невероятно! – прошептал он. – Я слыхал о подобных штуках, но никогда прежде… А вы читали книги Лакоста Джоста?

Конан не только не читал книг пресловутого Лакоста Джоста, но и не слыхал никогда его имени. Он предпочел отойти еще на пару шагов от бритунца. У варвара появился новый план. За этим парнем стоит последить. Пока неясно, что у него на уме, но дайте Конану срок – он скоро все выяснит.

Покончив с гвоздями, дервиш получил еще несколько горстей монет. Конан обратил внимание на то, что бритунец, человек, несомненно, богатый, почему-то не дал дервишу ни монетки.

– Кстати, – заговорил с ним Конан, – отчего вы до сих пор не наградили этого удивительного дервиша? Мне кажется, если он так восхитил вас, вам следовало бы выразить свои чувства более весомо.

– Я никогда не плачу за зрелище, – ответил бритунец с достоинством. Он поднял плечи и поежился, как будто ему было холодно, хотя на площади царила жуткая жара. – Я согласен выкладывать деньги за что-нибудь вещественное. Ведь деньги – это вещь, не так ли? Их можно пощупать в пальцах, подержать на ладони, ощутить их вес. А что

такое зрелище? Пфу!.. Пустота! Сейчас есть – и вот уже развеялось. Эдак мне пришлось бы платить каждому дому, каждому дереву и каждой смазливой мордашке, какие только встречаются на пути. Нет, я не согласен!

– Но Заграт нарочно показывает вам свое умение… – начал было Конан.

Бритунец досадливо перебил его:

– Простите меня, мой друг, за то, что перебиваю вас, но выслушивать подобные глупости для меня так же невыносимо, как внимать звуку ножа, скребущему по стеклу! Это причиняет мне страдание. Вот скажите на милость, где проходит тонкая грань между тем, что подлежит оплате, и тем, что оплате не подлежит?

– Это просто, – ответил Конан, против воли втянутый в спор. – Положим, за представление вы платите потому, что это нарочитое зрелище. А за драку торговок вы не платите, хотя это, быть может, зрелище еще и более забавное, чем выступление артистов, но оно произошло случайно.

– Отлично! А вот теперь представим себе ситуацию публичного дома. Борделя, – заранее торжествуя, произнес бритунец. – Полагаете, я не знаю, какие там царят нравы?

– Полагаю, знаете, – забавляясь, ответил Конан.

– Итак, вы платите так называемой шлюхе за то, что она раздевается. Да?

– Да.

– А если вы просто вошли в бордель – вы не платите?

– Нет.

– В некоторых богатых борделях вы платите и за это, – смутился бритунец, поняв, что проигрывает спор.

Конан расхохотался.

– Нужно посещать такие бордели, где не берут плату за вход. Тогда вы будете избавлены от сложных философских раздумий о тонкой грани между тем, за что надо платить, и тем, за что платить не надо.

И вдруг до них донесся тонкий вибрирующий крик. Оба замолчали, разом повернувшись к дервишу.

Заграт сидел, скрестив ноги, и пел на каком-то непонятном языке. Ни одного слова Конан не мог разобрать – он попросту никогда прежде не слышал этого языка. Эта речь звучала таинственно и глухо и, несмотря на жаркий день, от ее звучания мороз пробегал по коже, а волоски на загривке у варвара поднимались дыбом.

Киммериец мельком глянул на чужака – проверить, как тот реагирует на новое «лакомство», приготовленное для публики дервишем. Поведение бри-тунца поразило Конана куда больше, нежели непонятный язык и царапающее слух горловое пение дервиша.

Бритунец позеленел, в его выпученных глазах появился ужас, а из угла полуоткрытого рта потянулась нитка слюны. В этот миг бритунец, доселе любезный, говорливый и явно начитанный человек, показался Конану слабоумным.

Дервиш продолжал голосить, раскачиваясь и вращая головой. Звук разносился по площади, постепенно делаясь все громче и становясь всепроникающим. Слова непонятного языка падали тяжелыми камнями.

Люди на площади заражались этим сумасшествием, одни раньше, другие позже. Кое-кто уже начал приплясывать на месте, другие подпрыгивали и вскрикивали тонкими голосами. Конан озирался вокруг недоумевающе. Что творится с этими людьми? Насколько знал киммериец, Заграт обычно не прибегал к магии.

Да это и не была никакая магия. По крайней мере, Конан бы сразу почувствовал близость колдовства: у варвара было поистине звериное чутье на подобные вещи.

Он решил поговорить с бритунцем.

– Полагаю, сейчас самое время обсудить одну важную для вас вещь…

Бритунец не ответил. Он жадно ловил бессвязные речи дервиша, шевеля губами в такт его пению.

– В общем, я хотел вам рассказать то, что вас непременно должно заинтересовать, – продолжал Конан с нажимом.

Бритунец прошептал несколько слов и свесил голову на грудь. Затем вдруг вскинулся и уставился на дервиша с изумлением и страхом.

– Эй, дружище, да что это с вами? – обратился к нему Конан и тронул его за плечо.

Он сразу ощутил, что бритунца колотит мелкая дрожь. Трясясь все сильнее, тот повернул к Конану помертвевшее лицо.

– Да вы… вы хоть понимаете… – с трудом ворочая онемевшим языком, спросил его бритунец. – Вам хоть ясно…

– Кажется, для вас настала пора освежиться глотком доброго вина, – успокоительным тоном заметил Конан. – Идемте, кое-что обсудим. Ну и успокоимся заодно.

– Нет, нет! – бритунец вырвал руку из пальцев Конана, который уже начал было подталкивать его прочь. – Я должен!.. Мы должны увидеть, убедиться…

– Да в чем?

– Что это действительно то, о чем я подумал… Ах, я не могу вам прямо так все сразу взять и сказать!

Конан с облегчением отметил, что естественные краски постепенно возвращаются на лицо бритунца. Дервиш между тем пел тише и раскачивался медленнее. Очевидно, эта часть представления заканчивалась, и наступал черед следующего фокуса.

– Если речь идет о Заграте, – сказал Конан, – то мы его не упустим. Я могу вам в точности сказать, куда он пойдет дальше, так что мы найдем его в любом случае.

– Куда? – Бритунец уставился на Конана вытаращенными глазами, в которых безумие боролось со страстным желанием все выведать и разузнать в мельчайших подробностях. – Куда он пойдет?

– Да вот в эти общественные бани, – Конан кивнул в сторону бань. – И проведет там добрую половину дня. Вон сколько денег ему набросали. Этого хватит, чтобы недурно скоротать там время.

– А, – вздохнул бритунец. – В таком случае я рад с вами познакомиться. Меня зовут Олдвин. Я путешествую в поисках впечатлений. Позвольте так же узнать ваше имя?

– Конан из Киммерии, – сказал варвар. – Я путешествую просто от нечего делать. Жду, пока освободится подходящий трон, чтобы занять его.

– Мне нравится ваше чувство юмора, – отметил Олдвин. Теперь он снова стал самим собой. – Итак, где находится ваша таверна? Я намерен последовать вашему приглашению и пропустить пару кружек вина. Надеюсь, оно будет недурного качества.

– Качество будет такое, какое будет, – буркнул Конан. Он вдруг сообразил, что Олдвин почти наверняка попробует устроить так, чтобы за выпивку платил его спутник.

Вот они, начитанные люди, философы, знатоки древних языков! Сперва поиск тонких граней, а потом – попытка выпить за чужой счет.

Ладно, у Конана кое-какой сюрприз припрятан…

Они вышли с площади. Олдвин несколько раз оглядывался, но дервиш уже перестал петь и теперь демонстрировал еще один трюк: высаживал на себя голодных скорпионов.

В толпе вскрикивали, шутливо ругались и взмахивали руками; пара скорпионов уже лишилась хвостов и вместе с ними жизни – их убили ударами ножей самые нервные из зрителей, когда те поползли не в ту сторону.

– Он никуда не денется, – повторил Конан свое обещание касательно дервиша.

Наконец Олдвин позволил привести себя в небольшую таверну, где гостям, не задавая ни единого вопроса, сразу подали кувшин на редкость скверного пойла.

– Лучшее аквилонское вино! – сообщила хозяйка и продемонстрировала лучшую в шадизарскомворовском квартале походку – с плавным раскачиванием пухлой задницы.

– Поверим на слово, – пробормотал Олдвин.

Конан налил себе и приятелю.

– А теперь поговорим о ваших восковых табличках, – сказал киммериец.

Олдвин откровенно обрадовался.

– Так вы все-таки имеете некоторое представление о том, где они могут обретаться?

– Да, – сказал Конан. – Разумеется. И более того, я приложу ряд усилий для того, чтобы вы заполучили их обратно. Но вы должны выполнить кое-какие условия.

Олдвин помрачнел.

– Что еще за условия?

– Во-первых, вы платите за выпивку. За себя и за меня, – начал киммериец. – Во-вторых, мы с вами все делим пополам.

– Что «все»? – осведомился бритунец. Теперь он утратил некоторую толику своей любезности и с каждым мгновением делался все менее приятным собеседником. Можно сказать, цветок его благовоспитанности увядал прямо на глазах.

– Клад, – в упор произнес Конан. Он решил играть в открытую, поскольку бритунец явно демонстрировал недюжинную деловую хватку, а с людьми подобного сорта путь недомолвок – наихудший из возможных.

– Клад? – переспросил бритунец. – Но я не понимаю, о каком кладе вы… Хотя, позвольте… ну да, конечно! Мы должны немедленно идти в бани!

Он вскочил.

Конан удержал его за руку и властным кивком приказал сесть обратно.

– Мы еще не закончили разговор! – жестко произнес варвар. – Ваши таблички.

– Да, – угас Олдвин. – Боюсь, они утеряны навсегда.

– Они у меня, – сказал Конан. – Я подобрал их. Олдвин так и вскинулся:

– Я же говорил, что выронил их по рассеянности!.. Отдайте же их мне скорее, я должен записать… пока не забыл.

– Что на них? – спросил Конан. – Вы получите их обратно не раньше, чем я буду знать их содержание.

– Разве вы их уже не прочитали? – изумился Олдвин. – О, вы человек редкой силы воли. Я бы непременно ознакомился с текстом, как только этот текст оказался бы у меня в руках.

– Вам это может показаться странным, – преспокойно заявил Конан, – но я не умею читать. Так, кое-что разбираю. Но не ваши каракули, естественно. Там нет ни одного рисунка.

– Да. – Олдвин сжал и разжал пальцы, как бы разминая их перед тем, как начать писать. – Я

охотно прочитаю вам все, что на них написано. А также и другие мои записи. Они у меня в гостинице. В мешке, среди других необходимых в путешествии вещей.

Конан вытащил из-за пазухи таблички и положил их перед Олдвином.

– Не вздумайте меня обманывать, – добавил он.

– Обманывать? – Олдвин выглядел удивленным. – Напротив, я очень рад возможности поделиться своими сокровищами…

На лице варвара появилось откровенное недоверие. Впервые в жизни он встречал человека, который испытывал радость, принужденный делиться с кем-либо своими сокровищами.

Олдвин придвинул к себе таблички, погладил их края пальцами, кашлянул и начал читать:

– «Нравы шадизарской толпы представляют причудливое смешение грубости и хитрости, а многие ведут себя так забавно, что я готов простить им даже мерзкую привычку наступить на ноги. Меня толкнули локтями четыре… простите, тут исправлено… шесть раз, а сколько раз просто пнули, проходя мимо, – я не успел сосчитать. И тем не менее я получаю удовольствие от созерцания грубых радостей этих простых людей. Многим из них для счастья бывает довольно лишь пребывания среди себе подобных. Таковы же и крокодилы, если верить Немуару Стигийскому – который, впрочем, был колдуном… (Это неважно, – добавил Олдвин). Некоторое время я провел в размышлениях, кто забавнее – человек с бородавкой на кончике носа и волоском на кончике бородавки, или же, напротив, человек с напрочь отсутствующим носом, как бы вплюснутым в лицо ударом кулака. Откуда вообще берутся таковые носы? Положительно, нос – самая уязвимая и одновременно с тем самая смешная часть лица. Этого ни в коей мере нельзя сказать об ушах, хотя оттопыренные иногда и вызывают насмешки окружающих, все же они несопоставимы…»

– И это все? – перебил Конан, не скрывая разочарования.

– То есть? – Бритунец оторвался от своих заметок и устремил на Конана недоуменный взгляд. – Что вы подразумеваете под высказыванием «и это все»? Это только начало длинного эссе, которое я намерен сделать достоянием бритунских аристократических салонов, а может быть, и учебного сообщества! – Он снова уткнулся в таблички. Неожиданно

он рассмеялся. – А как вам, интересно, понравится вот это? «Каждый встреченный типаж заставляет сожалеть о том, что я не владею искусством рисования. Однако это искусство вполне может быть заменено письмом, именно – умением слагать слова

таким образом, чтобы… ну и так далее… Вот интересное. Печальный и твердый взор его ярко-синих глаз поразил меня в первое же мгновение. Какая тайна скрывается в этом человеке? С другой стороны, его манера ухмыляться весьма простонародна, а когда он почесал загривок пятерней, я окончательно уверился в том, что он – простолюдин. И вновь меня разуверила в этом его благородная осанка. Держать плечи развернутыми, да еще таким образом, свойственно лишь прирожденным аристократам и мужчинам, которые живут за счет своих любовниц. И те и другие вращаются в высшем обществе. Любопытно было бы узнать, какова любовница этого субъекта. Мне давно хотелось прикоснуться к миру, где…»

Олдвин оборвал чтение и воззрился на Конана.

– Ну, как вам? Узнаете?

– Что? – удивился Конан, мысли которого уже уплыли далеко от читаемого отрывка. – Что я должен узнавать?

– Описание!

– Очень живописно, – сказал Конан, припомнив то, что обычно говорят в подобных случаях. – Выразительно и выпукло.

– Да, я не ошибся… – пробормотал Олдвин, очень довольный. – Манеры и прирожденный аристократизм. Наверняка вы живете на содержании у женщины.

Конан поперхнулся. Он ожидал услышать что угодно, только не такое.

– О чем мы сейчас разговариваем? – спросил он у безумного бритунца очень осторожно. (Олдвин – сумасшедший, сомнений нет!)

– Как о чем? О вас! – Олдвин показал на таблички и закрыл их. – Когда я стоял на площади, я набросал про вас пару слов. А ведь забавно читать подобные вещи! Я же тогда не знал, что мы станем близкими друзьями.

Конан перевел дух.

Кое-что прояснилось. Во всяком случае, в том, что касалось умственных способностей Олдвина.

– Поговорим о сокровище, – сказал Конан.

– Так мы все время о нем и разговаривали! – с жаром воскликнул бритунец. – Я читал вам мои заметки! Это и есть мое сокровище. Разве вы еще не поняли? Сокровище моей мысли, моей наблюдательности. Достояние моей души, можно сказать. И я охотно поделился с вами, по первой же вашей просьбе. Более того, когда я заберу все остальное, вы сможете наслаждаться…

– Ясно, – прервал его излияния Конан. Он ощущал себя обведенным вокруг пальца. Это было неприятное чувство.

– Вернемся к дервишу, – предложил Олдвин. – Я бы еще понаблюдал за ним. Дело в том, что он пел… Как, кстати, вы нашли его пение?

– Неприятным, – поежился киммериец.

– Очень точное слово! Определение, бьющее прямо в цель! – Олдвин полез за табличками и тщательно записал несколько слов. – Именно что неприятным! Он пел на языке древнего Ахерона. Вы не знали, что когда-то эти земли принадлежали Ахерону? О, заморийцы все прокляты от самого рождения, как бы они ни кичились своим древним происхождением. Тем-то они и интересны…

Конан знал заморийцев как людей, которым не следует доверять ни при каких обстоятельствах. Это были прирожденные воры и жулики. Киммериец так и сказал:

– Клянусь Белом, все они пройдохи!

– Если бы только пройдохи! – Олдвин вздохнул. – В пустынях севернее Замбулы, по слухам, некогда обитало племя галгворвов, – он произнес на

звание, старательно картавя и придыхая, так что слово прозвучало так, словно оно изошло из пасти зверя, а не из человеческого рта. – Галгворвы, – повторил он, наслаждаясь. – Они многое сохранили от древнего, погибшего Ахерона. Небольшой народ, затерянный глубоко в пустыне. Никто не может сказать, чем они там питались. Какой-нибудь колючкой, совершенно несъедобной. Но они были. И никто не знает, когда и при каких обстоятельствах они исчезли с лица земли. Это покрыто тайной.

– А их язык? – спросил Конан.

– Вы смотрите в корень! – воскликнул Олдвин. – Ваша покровительница наверняка имеет хороший вкус…

Конан спокойно сказал:

– Если я еще раз услышу что-нибудь о моей покровительнице, то отрежу вам язык и съем его на ужин.

– О, я понял! Прошу простить мою нескромность. – Олдвин опустил глаза и немного помолчал, показывая всем своим видом, что он отпускает на волю незримый призрак «покровительницы», которая отныне не станет тревожить его мысли. – Вы зрите в корень, – вернулся он к своей предыдущей мысли. – Речь дервиша! Он пел на языке галгворвов. В этом я почти уверен. Правда, до сих пор я видел только записи образцов этого языка и никогда не слышал его звучания, но ошибиться в значении некоторых слов просто невозможно.

– Это более вещественное сокровище, вы не находите? – сказал Конан, щурясь. – Такое, за которое стоило бы заплатить, а?

– Да, – согласился Олдвин. – Но возникает второй вопрос: а кто будет платить за это вещественное сокровище, вы или я?

* * *

В конце концов они сговорились о том, что за выпивку заплатят пополам, после чего вернулись на площадь. Заграт уже ушел и, как и предполагал Конан, он отправился в общественные бани, так что киммериец с новообретенным приятелем и компаньоном дружно зашагали прямо туда.

Шадизарские общественные бани представляли собой подземные сооружения, выстроенные над горячими источниками. Их помещения не были особенно большими, однако ощущения тесноты не возникало – места хватало всем желающим.

В банях было светло – яркий солнечный свет проникал сквозь окна, проделанные в потолке. В первом помещении посетители раздевались, оставляя свои вещи под присмотр банного служителя, на редкость волосатого детины, расхаживавшего по своим «владениям» с таким высокомерным видом, будто они действительно искони являлись его вотчиной. Отчасти так оно и было, поскольку и отец, и дед смотрителя здесь работали.

Нынешний смотритель славился своей беспримерной честностью. При нем в банях никогда еще не случалось краж. Разумеется, на это можно возразить, что в общественные бани ходят люди, у которых и стащить-то нечего, но, как любил повторять смотритель, даже если бы сюда явился первейший богач из числа вендийских купцов – он бы вышел отсюда таким же замотанным в шелка, унизанным золотыми кольцами и браслетами как и вошел.

Впрочем, пресловутая честность отнюдь не отменяла множества мелких услуг, которые смотритель оказывал своим лучшим друзьям. А Конан-киммериец входил в число избранных.

Точнее, он стал считаться таковым, едва лишь появился в банях вместе с бритунцем и, выудив из кошеля Олдвина пару золотых, показал их смотрителю.

– О, мой друг! – поспешил к нему смотритель, низко кланяясь и простирая руки как бы в ожидании неслыханных милостей от всемогущего покровителя.

Конан сжал монеты в кулаке.

Смотритель выпрямился и устремил на Конана честный взгляд широко раскрытых темных глаз.

– Мы желаем навестить бани, – сказал киммериец. – Мой друг, – он показал на Олдвина, – путешествует. Он изучает нравы и обычаи разных людей. Ведет записки.

– Э? – смотритель приподнял брови и сложил

их «домиком». Теперь он напоминал ученика, внимающего учителю.

Конан отметил про себя, что у смотрителя имеется несколько выражений лица, припасенных на всякий случай жизни и для каждой ситуации. Набор случаев и ситуаций, очевидно, был у смотрителя весьма ограничен. Сейчас он пытался понять, с каким именно феноменом он столкнулся и перебирает последовательно наиболее подходящие гримасы.

– Итак, мой друг бритунец, господин Олдвин, желает посетить общественные бани Шадизара, – продолжал Конан. – Ия хотел бы, чтобы у него остались наилучшие воспоминания об этом.

– Это запросто можно устроить, – заявил смотритель, с облегчением помещая на своей физиономии широкую дружескую улыбку. Он наконец понял, что от него ожидают услуг и любезностей и готовы оплатить хорошее поведение парой золотых.

– Нам нужно чистое белое покрывало, кусок мыльного корня и… взглянуть на вещи дервиша Заграта, – продолжал Конан.

Не переставая улыбаться, смотритель заметил:

– Уже десять поколений моих предков служили в этих банях. И ни разу за все эти века ни одна вещь здесь не пропала. Гости никогда не бывали недовольны. Все и всегда счастливы видеть нас, потому что мы…

– Да, да, – перебил Конан, – я знаю, что ты честен, как и всякий замориец.

В последней фразе варвара таилась злая ирония: ни один народ во всем Хайборийском мире не пользовался такой скверной репутацией лжецов, воров и проклятых злослужителей, как заморийцы. Однако сами они, потомки древнего народа, полагали себя людьми высшей расы и держались соответствующе, особенно перед чужаками.

– И коль скоро моя честность не должна подвергаться ни сомнениям, ни испытаниям… – продолжал смотритель одежд.

– Никто не намерен подвергать твою честность испытанию, – перебил Олдвин. Он счел, что Конан слишком медлит при ведении переговоров. Дело-то пустяковое! И что это киммериец вздумал разводить долгие дискуссии? Не лучше ли сразу сообщить, что именно требуется от этого полуголого банщика!

Конан остановил приятеля движением руки.

– Я вовсе не желаю ничего здесь украсть, – сказал киммериец возмущенно.

Смотритель чуть отступил от него, шлепнув по влажному полу босой ногой.

– Я ведь не знаю, что у тебя на уме, чужеземец.

– Всего лишь взглянуть на одежду Заграта-дервиша, – был ответ.

– Взглянуть? – переспросил смотритель.

– Брось притворяться! Не ломайся, ты ведь не девственница в лапах разбойников! – взорвался Конан. – Можно подумать, ты никогда не оказывал таких услуг своим друзьям, когда они заходили в баню…

– Сейчас я, кажется, припоминаю один похожий случай, – как бы между делом заметил смотритель. – Да, это был очень похожий случай, если не считать одного различия. Небольшого, но существенного отличия.

– Какого? – нетерпеливо спросил бритунец.

Смотритель устремил на него пронзительный взгляд.

– В том случае, о котором я вдруг вспомнил, речь шла не о двух золотых, а о пяти. Полагаю, мы могли бы подстегнуть мою память… Мне лучше думается, когда обстановка в точности повторяется…

– Дайте ему пять золотых, – обратился Конан к бритунцу. – Скорей! Не будем терять время!

Олдвин выложил пять золотых. Смотритель взял их быстрым, уверенным жестом. Конан мог бы поклясться, что это движение смотритель бань повторяет в тысячный раз. Да от предков наверняка кое-что унаследовал. Хватку – это уж точно.