Текст книги "Честь семьи Лоренцони"

Автор книги: Донна Леон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

11

Еще в коридоре он услышал, как в кабинете звонит телефон. Брунетти влетел в кабинет и схватил трубку. Прежде чем он успел произнести «комиссар Брунетти», Вьянелло выдохнул в трубку:

– Это он! Лоренцони!

– Что, снимки все-таки совпали?

– На все сто.

И хотя Брунетти ожидал этого, он почувствовал, что ему потребуется какое-то время, чтобы принять неизбежное. Одно дело рассуждать о возможностях и вероятностях, а другое дело без обиняков сказать родителям, что их сын мертв. Единственный сын. «Господи, спаси и сохрани», – прошептал он. Взяв себя в руки, он спросил у Вьянелло:

– Дантист что-нибудь говорил о мальчике?

– Да нет, ничего особенного, но мне показалось, что он огорчился, узнав, что Роберто нет в живых. Я бы сказал, что этот парень был ему симпатичен.

– Почему ты так решил?

– Он очень тепло отзывался о парнишке. Роберто, как-никак, долго был его пациентом, лет с четырнадцати. В каком-то смысле мальчишка вырос у него на глазах. – Брунетти ничего не сказал в ответ, и тогда Вьянелло спросил:

– Я все еще у него в кабинете. Вы, может, хотите еще что-нибудь узнать?

– Нет, нет, не беспокойся, Вьянелло. Лучше быстрее возвращайся в квестуру. Я хочу, чтобы завтра утром ты поехал в Беллуно, но прежде надо внимательно изучить материалы дела.

– Да, сэр, – отозвался Вьянелло и без лишних вопросов положил трубку.

Прожить всего двадцать один год и умереть от пули, пущенной в затылок! В двадцать один год жизнь, считай, еще и не начиналась: юноша, полный радужных надежд, только вступает в жизнь, готовясь расправить крылья, чтобы взлететь. И вдруг, в мгновение ока, все разом обрывается. Где он, этот юноша? Его больше нет. Брунетти вспомнил об огромном богатстве своего тестя; о том, что на месте Роберто мог вполне оказаться его сын, Раффи. Или Кьяра… его вдруг пронзил острый безотчетный страх, и одна только мысль о том, что его домашним может угрожать опасность, заставила его выскочить из кабинета, кубарем скатиться вниз по ступенькам и, выбежав из квестуры, очертя голову устремиться домой. Он был подобен апостолу Фоме, который верил только в то, что мог потрогать руками.

Взлетев вверх по ступенькам гораздо быстрее, чем он это обычно делал, Брунетти только у последнего лестничного марша осознал, что страшно запыхался. Ему даже пришлось прислониться к стене, чтобы отдышаться и перевести дух. Оторвавшись от стены нечеловеческим усилием воли и преодолев оставшиеся ступеньки, он трясущейся рукой принялся выуживать из кармана ключи.

Войдя в квартиру, он задержался на какое-то время в дверях, прислушиваясь, дома ли все трое, в безопасности ли они в стенах отчего дома. Из кухни донесся шум: похоже, там что-то упало на пол, а затем послышался голос Паолы:

– Ничего страшного, Кьяра. Просто вымой его хорошенько и положи обратно на сковородку.

Брунетти переключил внимание на заднюю часть квартиры, пытаясь определить, дома ли Раффи. Из комнаты сына доносился чудовищный грохот, который современная молодежь называет музыкой. И хотя Брунетти никогда не мог взять в толк, как можно такое слушать, сейчас эти звуки показались ему самыми прекрасными на свете.

Брунетти повесил пальто в шкаф и двинулся по длинному коридору на кухню. Когда он вошел, Кьяра тут же повернула голову в его сторону.

– Привет, папочка. Мама учит меня готовить равиоли. Сегодня у нас на ужин равиоли с грибами! – Спрятав за спину испачканные мукой руки, она подошла к Брунетти, и тот, нагнувшись, расцеловал ее в обе щеки, а заодно и вытер ее перепачканное мукой лицо. – Равиоли с грибами, правильно, мама? – уточнила Кьяра, обращаясь к Паоле, которая, стоя у плиты, помешивала грибы на огромной сковороде. Она молча кивнула, не прерывая своего занятия.

Позади них, на обеденном столе лежало несколько кучек бледных, кривоватых кусочков, по форме отдаленно напоминавших прямоугольники.

– Это и есть равиоли? – спросил Брунетти, с ностальгией вспомнив о ровненьких аккуратных прямоугольниках, которые когда-то вырезала его мать, прежде чем положить начинку.

– Будут, папа, как только я положу начинку. – Кьяра снова посмотрела на мать, ища поддержки. – Правда, мам?

Паола снова кивнула, продолжая помешивать. Затем, повернувшись к мужу, бесстрастно приняла его приветственные поцелуи.

– Правда ведь, мам? – обеспокоенно повторила Кьяра, слегка повысив голос.

– Непременно. Еще несколько минут, и грибы будут готовы. Тогда мы сможем начинить ими твои равиоли.

– А ты говорила, что я все буду делать сама, – обиженно проговорила Кьяра.

Но прежде чем она успела призвать Брунетти в свидетели этой страшной несправедливости, Паола поспешила успокоить дочь:

– Ладно, ладно. Если твой отец успеет налить мне бокал вина, прежде чем я сниму грибы с огня, так и быть. Согласна?

– Может, тебе помочь? – шутливым тоном осведомился Брунетти.

– Ой, папочка, не дури. Ты же только все испортишь…

– Не смей разговаривать с отцом подобным тоном, – оборвала ее Паола.

– Каким таким тоном?

– Сама знаешь каким.

– Не понимаю.

– А я думаю, ты прекрасно все понимаешь.

– Красного или белого, Паола? – вмешался Брунетти. Он прошел мимо Кьяры и, увидев, что Паола снова повернулась к плите, подмигнул дочери и покачал головой, выразительно указав подбородком на мать.

Кьяра надула губы и пожала плечами, а затем кивнула.

– Ладно, папочка, если тебе так хочется, пожалуйста, можешь мне помочь. – И, выдержав многозначительную паузу, добавила: – И ты, мама, тоже, если, конечно, хочешь.

– Красного, – бросила через плечо Паола и энергичным движением шумовки перемешала грибы в сковороде.

Брунетти подошел к шкафчику под раковиной и, присев на корточки, открыл дверцу.

– Каберне?

– Пожалуй.

Она протянула руку за бокалом, но он вдруг взял ее ладонь, поднес к губам и поцеловал. Паола посмотрела на мужа с нескрываемым удивлением.

– Это еще почему?

– Потому что я люблю тебя всем сердцем, – ответил он и протянул ей бокал.

– Ой, папочка, так говорят только в кино, – простонала Кьяра.

– Ты же знаешь, твой отец не ходит в кино, – заметила Паола.

– Тогда он наверняка прочитал это в какой-нибудь книжке, – не сдавалась Кьяра. Честно признаться, ей уже изрядно наскучила болтовня этих взрослых, – что там с грибами? Еще не готовы?

– Потерпи еще минутку, и я сниму их с огня, – ответила Паола, испытывая явное облегчение оттого, что нетерпеливая дочь, сама того не подозревая, прервала этот неловкий разговор.

– Но учти, придется подождать, пока они не остынут.

– А долго придется ждать?

– Минут десять-пятнадцать.

Брунетти стоял, повернувшись к ним спиной, глядя в окно на крыши домов и на горы, возвышающиеся за северной окраиной города.

– А я могу ненадолго отлучиться, а потом прийти и закончить?

– Разумеется, дорогая.

Он слышал, как Кьяра покинула кухню и торопливо прошла к себе в комнату.

– Почему ты это сказал? – спросила его Паола, как только они остались одни.

– Потому что это правда, – ответил он, не отрывая взгляда от окна.

– Но почему ты сказал это именно сейчас?

– Потому что прежде никогда тебе этого не говорил. – Он отпил вина из своего бокала. Его так и подмывало спросить, верит ли она ему, или, может, ее неприятно задели его слова. Но он ничего не сказал, продолжая прихлебывать вино.

Он не услышал, как Паола подошла к нему. Она обхватила его левой рукой за талию и крепко обняла. Не говоря ни слова, она стояла, прижавшись к мужу и глядя вместе с ним в окно.

– Давненько я не видела такого чистого неба, – призналась она, – вон там Невегаль, как ты думаешь? – спросила она, указывая рукой на ближайшую вершину.

– Это совсем недалеко от Беллуно, верно? – спросил он.

– По-моему, да. А что?

– Боюсь, завтра утром мне придется туда съездить.

– Зачем?

– Там нашли останки Роберто Лоренцони. В двух шагах от Беллуно.

Паола долго молчала, собираясь с мыслями. Наконец она выговорила:

– Бедный мальчик. И его родители. Господи, как это ужасно… – За этим последовала еще одна длинная пауза. – Им уже сообщили?

– Нет. Это должен сделать я. Сегодня вечером. Перед ужином.

– Ох, Гвидо, и почему тебе всегда приходится приносить людям дурные вести?

– Если другие отказываются приносить дурные вести, это должен сделать я.

На какое-то мгновение он испугался, что Паолу обидит его ответ, но она прижалась к нему еще крепче.

– Я их совсем не знаю, но от души им сочувствую. Какое страшное несчастье! – Он почувствовал, как напряглось ее тело при мысли, что это мог быть ее ребенок, ее сын. Их сын. – Как же это жестоко. Как бесчеловечно. Кто это сделал? Как могли они так поступить? Скажи мне, как?

У него не было готового ответа на этот вопрос; да и кто может сказать, что толкает людей на зверские, бесчеловечные поступки, что побуждает их причинять зло друг другу? Брунетти не знал ответа на эти вопросы; он мог лишь строить догадки, предположения, или же отвечать конкретно, по факту совершенного преступления.

– Они пошли на это из-за денег.

– Тем хуже, – не задумываясь, отозвалась она, – я надеюсь, их в конце концов поймают. – И, будто бы вспомнив что-то важное, поспешно добавила: – Надеюсь что ты их поймаешь.

Я тоже на это надеюсь, подумал Брунетти. Его вдруг охватило страстное желание найти тех, кто совершил это преступление. Но сейчас ему не хотелось говорить об этом. Сейчас ему хотелось ответить на ее вопрос; объяснить, почему он сказал, что любит ее всей душой. Брунетти не принадлежал к числу тех, кто привык открыто выражать свои чувства, и поэтому ему было трудно, очень трудно; но ему так хотелось подобрать нужные слова, показать ей всю силу своей любви, привязать ее к себе еще крепче, чтобы никакие силы в мире не смогли бы их разлучить.

– Паола… – неуверенно начал Брунетти, но прежде чем он успел собраться с мыслями и продолжить, она вдруг резко отодвинулась от него, и он, обескураженный, замолчал.

– Грибы; я совсем забыла про грибы, – сказала она, сняв сковороду с плиты и открыв нараспашку окно. И все разговоры о любви, все тайные мысли улетучились в открытое окно вместе с дымом от пригоревших грибов.

12

Осушив свой бокал, Брунетти прошел по коридору и постучал в дверь комнаты Раффи. Не услышав ничего, кроме монотонного «бум-бум», Брунетти встревожился и распахнул дверь. Раффи лежал на кровати с раскрытой книгой на груди и сладко спал. Беспокоясь о душевном здоровье Паолы, Кьяры и всего человечества, Брунетти на цыпочках подкрался к небольшой магнитоле, приютившейся на книжной полке, и осторожно приглушил звук. Краем глаза взглянул на Раффи: тот даже не пошевелился, и тогда Брунетти сделал еще тише. Потом тихонько приблизился к кровати и прочел название книги: «Интегральное исчисление». Неудивительно, что парень заснул.

Кьяра уже хлопотала на кухне, бормоча проклятия в адрес несчастных равиоли, наотрез отказывавшихся принимать в ее неловких руках нужную форму. Он молча кивнул ей и проследовал к кабинету Паолы. Сунул голову внутрь и сказал:

– Если понадобится, мы в любой момент сможем спуститься к Джанни за пиццей.

Паола подняла глаза, оторвавшись от своих бумаг, и строго посмотрела на мужа.

– Не важно, что там у нее в итоге получится. Мы съедим все без остатка, и ты будешь первым, кто попросит добавки. – Прежде чем Брунетти успел возразить, она с угрожающим видом направила в его сторону остро отточенный карандаш: – Это первый в ее жизни ужин, который она приготовила сама, и все должно пройти без сучка без задоринки. – Увидев, что он снова пытается что-то сказать, она снова оборвала его: – Пригоревшие грибы, макароны, смахивающие на обойный клей, и курица, которую она замариновала в соевом соусе, так что соли там не меньше, чем в Мертвом море.

– Пальчики оближешь, – заметил Брунетти.

Что ж, по крайней мере хорошо, что она до вина не добралась. Уж вино-то трудно испортить.

– А как насчет Раффи? По-твоему, он тоже согласится уписывать за обе щеки ее стряпню?

– Как, по-твоему: он любит свою сестренку или нет? – осведомилась Паола с так хорошо знакомым ему наигранным негодованием.

Брунетти промолчал.

– Ладно, ладно, я посулила ему десять тысяч лир, если он сядет с нами за стол и не станет крутить носом.

– А мне? Я тоже хочу десять тысяч лир! – обиженно воскликнул Брунетти и исчез.

Спускаясь по улочке, ведущей к мосту Риальто, Брунетти осознал, что впервые после злополучного обеда с тестем чувствует себя по-настоящему хорошо. У него словно камень с души свалился, хотя он до сих пор так и не понял, что угнетает Паолу. Но их последний разговор, та легкость и непосредственность, с которой они общались, убедили его в том, что их брак не так-то просто разрушить, что, несмотря на обилие проблем, они все-таки устоят. Вверх-вниз, вверх-вниз торопился он по мостикам, перекинутым через каналы; так же и его настроение в течение сегодняшнего дня не раз прыгало то вверх, то вниз. Утром он был так рад, получив возможность расследовать это дело, потом выбит из колеи неожиданным откровением графа, а потом чуть не расплакался от умиления, узнав, что Паола подкупила Раффи.

И только мысль о предстоящем ужине, состряпанном Кьярой, грела ему душу, давала сил, чтобы набраться мужества перед нелегким разговором с родителями Роберто Лоренцони. Господи, да он был готов целый месяц кряду уплетать ее стряпню, лишь бы только избежать встречи с семьей Роберто и не стать в очередной раз черной птицей, приносящей на своих крыльях дурные вести.

Палаццо Лоренцони был расположен неподалеку от здания муниципалитета, но Брунетти пришлось сделать крюк и, минуя кинотеатр «Россини», вернуться к нему по Понте-дель-Театро, перекинутому через Большой канал. Здесь он остановился на минутку, чтобы понаблюдать за ходом реставрации зданий, стоявших по обеим сторонам канала. Когда он был мальчиком, воду в каналах постоянно очищали, и потому она была такой прозрачной, что в ней можно было купаться. Теперь же очистка воды превратилась в грандиозное событие, настолько редкое, что всякий раз, во время проведения этого мероприятия, местная пресса принималась на все лады воспевать предприимчивость муниципальных властей. И теперь вряд ли кто рискнул бы искупаться в здешних водах.

Наконец он добрался до палаццо, мрачного четырехэтажного здания с окнами, выходящими на Большой канал. Позвонил в дверь и, не дождавшись ответа, позвонил снова. Из переговорного устройства раздался резкий мужской голос:

– Комиссар Брунетти?

– Да, это я.

– Входите.

Замок щелкнул, и дверь отворилась. Брунетти вошел и оказался… в саду, да таком огромном, какого вовсе не ожидал увидеть в этой части города. Только самые зажиточные горожане могли себе позволить построить здесь особняк, заняв при этом столько земли, и только их счастливые наследники имели право на то, чтобы впоследствии поддерживать эту роскошь в надлежащем состоянии.

– Сюда, – позвал его голос из-за двери, расположенной на площадке лестницы, ведущей на второй этаж. Брунетти начал подниматься по лестнице. Наверху его уже ждал молодой человек в двубортном синем костюме. У него были темные волосы; на лбу торчал забавный хохолок, который он пытался убрать, зачесывая волосы назад. Когда Брунетти поднялся, он протянул ему руку:

– Добрый вечер, комиссар. Я Маурицио Лоренцони. Дядя и тетя уже вас ждут.

Его вялое рукопожатие было из числа тех, после которых Брунетти хотелось вытереть руку носовым платком; однако его несколько обескуражил взгляд Маурицио – прямой и бесстрастно-холодный.

– Вы уже говорили с доктором Урбани? – осведомился он с удивительной учтивостью.

– Да, говорил, и, похоже, тот опознал снимки. Это ваш кузен, Роберто.

– Значит, не осталось никаких сомнений? – спросил он на всякий случай, заранее зная ответ.

– Боюсь, что никаких.

Молодой человек сжал руки в кулаки и, засунув их в карманы пиджака, потянул вперед, натягивая пиджак на плечи.

– Это их просто убьет. Даже не представляю, что станется с тетей.

– Мне очень жаль, – искренне признался Брунетти, – может, будет лучше, если вы сами им скажете?

– Не думаю, что смогу это сделать, – отозвался Маурицио, глядя в пол.

За долгие годы службы не раз оказываясь в подобной ситуации, Брунетти еще не встречал человека, готового снять с его плеч этот груз.

– А им известно, что я уже здесь? И откуда я?

Маурицио кивнул и поднял глаза.

– Я был вынужден им сообщить. Так что они, в общем-то, знают, чего можно ждать. Но…

– Одно дело – ждать, а другое – когда ожидание теряет всякий смысл, – закончил за него Брунетти. – Думаю, сейчас самое время поговорить с ними.

Маурицио повернулся и пропустил Брунетти в дом, оставив дверь открытой. Брунетти сделал маленький шажок назад и аккуратно закрыл дверь, но молодой человек, похоже, этого даже и не заметил. Он провел Брунетти по гулкому коридору с полом, выложенным мраморными плитами, к массивным двустворчатым дверям орехового дерева. Даже не постучавшись, он настежь распахнул их и посторонился, пропуская Брунетти в комнату.

Брунетти сразу же узнал графа по фотографиям из газет: великолепная седая шевелюра, горделивая осанка и квадратный подбородок, который так напоминал подбородок Муссолини, что постоянное напоминание об этом изрядно его утомляло. И хотя Брунетти знал, что графу около шестидесяти, аура его энергичной мужественности создавала впечатление, что он лет на десять моложе. Граф стоял у большого камина, опустив взгляд на букетик увядших цветов, лежавших в очаге; но когда Брунетти вошел, повернулся к нему лицом.

Сжавшись в комочек в огромном кресле, стоявшем в другом конце комнаты, на него испуганно уставилась маленькая, ссохшаяся, похожая на птенчика, женщина. Она смотрела на него с таким ужасом, будто сам дьявол явился по ее душу. А ведь она права, с горечью подумал Брунетти. Его вдруг пронзило безотчетное чувство жалости к этой несчастной женщине, чьи тонкие, высохшие руки нервно сжимали острые колени. Графиня была моложе своего мужа, но выглядела так, что вполне могла сойти за его мать. Кошмар, в котором она жила последние два года, состарил и иссушил ее, капля по капле выжимая из нее жизненные силы. Брунетти вспомнил, что когда-то она считалась одной из первых красавиц в городе; несомненно, благородный овал ее лица еще хранил остатки прежней привлекательности, но в остальном ее лицо походило на безжизненную костлявую маску.

Прежде чем граф успел о чем-либо спросить, она опередила его, причем голос ее прозвучал так тихо, что его практически не было слышно:

– Вы из полиции?

– Да, ваше сиятельство.

Граф отошел от камина и, протянув руку Брунетти, крепко сжал его пальцы. Его рукопожатие было весьма энергичным, особенно в сравнении с вялым рукопожатием племянника.

– Добрый вечер, комиссар. Прошу прощения, что ничем не могу вас угостить. Думаю, вы понимаете.

У него был очень глубокий и вместе с тем удивительно тихий голос, почти такой же, как у графини.

– Я пришел, чтобы сообщить вам печальную новость, ваше сиятельство, – собравшись с духом, выговорил Брунетти.

– Роберто?

– Да. Его больше нет. Его… его останки нашли недалеко от Беллуно.

С другого конца комнаты донесся едва слышный голос графини:

– Вы в этом уверены?

Взглянув на нее, Брунетти испугался: ему показалось, что она буквально за несколько минут усохла еще больше, съежившись между массивными подлокотниками своего огромного кресла.

– Да, госпожа. Мы показали рентгеновские снимки его зубов Dottore Урбани, и тот сразу же опознал их.

– Снимки? – недоумевающе переспросила она. – А что с его телом? Его кто-нибудь опознал?

– Корнелия, – мягко начал граф, – дай комиссару закончить, а уж потом мы сможем задать ему все интересующие нас вопросы.

– Лудовико, я хочу знать, что случилось с его телом. Я хочу знать, что произошло с моим мальчиком.

Брунетти снова обернулся к графу; тот молчаливым кивком дал ему понять, что можно продолжать.

– Его зарыли в землю. Очевидно, тело пролежало там какое-то время, по меньшей мере год. – Брунетти сделал паузу, надеясь, что они сами догадаются, что могло стать с телом, пролежавшим год в земле, и не заставят его им это объяснять.

– Но к чему эти снимки? – продолжала настаивать графиня. Брунетти понимал, что в подобных ситуациях люди просто отказываются верить очевидным фактам.

Прежде чем он успел упомянуть о кольце, граф снова перебил его, обратившись к жене:

– Это значит, Корнелия, что тело было в таком состоянии, что опознать его смогли только по рентгеновским снимкам.

Брунетти, который внимательно наблюдал за реакцией графини, сразу же увидел, что, как только до нее дошел смысл его слов, стоило ей осознать весь ужас произошедшего, окружающий мир для нее рухнул. Быть может, именно слова о «состоянии» тела ее мальчика окончательно добили ее; как бы то ни было, она вдруг как-то разом обмякла, голова ее откинулась на спинку кресла, а глаза закрылись. И только губы на бескровном лице что-то беззвучно шептали; но что? Слова молитвы? Или проклятия? Полицейские из Беллуно отдадут им кольцо, Брунетти не сомневался в этом, поэтому он решил пощадить их чувства и не говорить о нем сейчас.

Граф отвернулся от Брунетти и снова уставился на засохшие цветы в камине. В комнате повисла гнетущая тишина. Наконец граф спросил, глядя в сторону:

– Когда нам его отдадут?

– Вам придется связаться с местными властями, сэр. Я уверен, что они сделают все, что вы им прикажете.

– А как мне с ними связаться?

– Для начала надо позвонить в квестуру Беллуно… – начал Брунетти, но затем вдруг предложил: – Я могу сделать это за вас. Может, так даже будет лучше.

Маурицио, за все это время не проронивший ни единого слова, вдруг перебил Брунетти, обращаясь к графу:

– Я сделаю это, Zio, [24]24
  Дядя (ит.).


[Закрыть] – он посмотрел на Брунетти и выразительно кивнул в сторону двери, но тот проигнорировал его намек.

– Ваше сиятельство, я бы хотел задать вам несколько вопросов касательно похищения вашего сына, как только это будет возможно.

– Не сейчас, – пробормотал граф, по-прежнему глядя в сторону.

– Я понимаю, что сейчас творится у вас в душе, – сказал Брунетти, – и все же нам надо поговорить.

– Я отвечу на ваши вопросы только тогда, когда мне это будет угодно, комиссар, и ни минутой раньше, – отрезал граф, продолжая созерцать цветы.

Маурицио воспользовался последовавшей за этим паузой; он отошел от двери и, приблизившись к тете, наклонился и положил руку ей на плечо. Затем он выпрямился и сказал:

– Разрешите мне проводить вас, комиссар.

Брунетти молча проследовал за ним к выходу.

Уже в коридоре он объяснил молодому человеку, как связаться с нужными людьми в Беллуно, которые лично проследят за тем, чтобы тело его брата было доставлено в Венецию. Он так и не осмелился спросить, когда ему удастся снова увидеться с графом Лудовико.