355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дональд Эдвин Уэстлейк » Наемники » Текст книги (страница 12)
Наемники
  • Текст добавлен: 13 сентября 2016, 17:29

Текст книги "Наемники"


Автор книги: Дональд Эдвин Уэстлейк



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава 22

Я помчался через весь город в клуб “Тамбарин”, находившийся на Пятидесятой улице неподалеку от Шестой авеню. Оставив “мерседес” на ближайшей стоянке у магазина “Кин-ни”, я направился в глубь квартала и вошел в бар при “Там-барине”.

Она дожидалась меня, с подчеркнутым безразличием игнорируя ухаживания полудюжины парней, изо всех сил пытавшихся завязать знакомство. Она была прекрасна и непреклонна, а на полу у ее ног стоял кофр, в котором она обычно возит свои костюмы для выступлений, косметику и тому подобные вещи.

Я чуть задержался в дверях, во все глаза глядя на нее. Мне вспомнилась Лора Маршалл, а также Клэнси, вынужденный вести двойную жизнь, так как он работает на нас и не хочет, чтобы жена знала подробности. Элла была не такой, как Лора Маршалл, совсем другая натура. Интересно, может ли парень, работающий на организацию, жениться на такой девушке, как Элла, и ничего от нее не скрывать?

Не о том думаешь, Клей, твоя задача – искать того, кто убил Мейвис Сент-Пол. И Бетти Бенсон. И Билли-Билли Кэнтела.

Я протиснулся вперед, пробравшись между не теряющих надежды женихов, толпившихся у стойки бара, и тронул Эллу за руку. Она обернулась и улыбнулась мне:

– Ой, привет.

– Здравствуй. – Я чмокнул ее в щеку, не без удовольствия ловя на себе завистливые взгляды стоящих рядом мужчин, и сказал:

– Поехали домой. Я бы не отказался сейчас выпить в более интимной обстановке.

– Отлично, – одобрила она.

Покинув клуб, мы шли к автостоянке и молчали. Лишь забравшись в машину, она наконец поинтересовалась:

– Как успехи, Клей? В смысле поисков убийцы.

Я рассказал ей все как есть, и она с неподдельным страхом слушала о моих похождениях: о том, как в меня стреляли, и о том, что произошло на заброшенной станции подземки.

– Тебя же могли там поймать, – сказала она, дослушав до конца.

– Знаю. Мне тоже приходила в голову мысль о западне. Она поразмышляла с минуту, потом спросила:

– Так, значит, тот человек говорил с акцентом?

– Придуривался. Глухой голос, акцент – все это фуфло!

– Ему не хотелось, чтобы ты услышал его собственный голос.

– Верно.

– А с чего бы это?

– Потому что... – начал было я и осекся, потеряв дар речи; половина моего сознания сосредоточенно следила за дорогой, а вторая упорно размышляла над тем, с чего бы вдруг звонившему понадобилось изменять голос. И вправду, зачем? Потому что он не хотел, чтобы я узнал его.

А это означало, что мне приходилось разговаривать с ним и прежде, до того дурацкого звонка. Итак, Алана Петри можно вычеркивать. И Пола Девона тоже.

А в итоге все это бросало огромную тень подозрений на Эрнста Тессельмана.

– Черт возьми, будь я проклят! – воскликнул я.

– Ну что, додумался до чего-нибудь? – встрепенулась Элла.

– Додумался, – сказал я и усмехнулся. – Иди ко мне, гений ты мой. Одной руки будет вполне достаточно, чтобы крутить баранку.

Она придвинулась поближе, и я вел машину, удерживая руль одной рукой. Мы подкатили к гаражу, чтобы оставить “мерседес” на ночь. На этот раз юный пуэрториканец не стал приставать ко мне насчет работы, не будучи, очевидно, до конца уверенным, можно ли доверять приехавшей со мной женщине. Я заговорщически подмигнул ему, давая понять, что помню о нем, и он расплылся в радостной улыбке.

У меня сложилось такое впечатление, что всякий раз, когда я возвращаюсь последнее время домой, квартира неизменно встречает меня телефонным звонком. Или же меня с радостным нетерпением дожидаются полицейские. Одно из двух. На этот раз заливался телефон. Я поднял трубку и услышал в ней негромкий и обволакивающий голос Арчи Фрейхофера.

– А я тебе уже давно звоню, малыш, – проворковал он.

– Я только что вернулся. Ну что, какие новости?

– Никаких, котенок. Мне очень жаль. Джонни Рикардо – единственный постоянный клиент в том списке, который ты мне дал, и оба раза в интересующее тебя время он не был ни с кем из моих девочек. Остальных мы не обслуживали.

– Плохо, – сказал я.

– Извини, дорогой.

– " Ничего, Арчи. Благодарю за помощь.

– Обращайся в любое время.

Я положил трубку и был уже на полпути к холодильнику, где меня дожидались бутылки с пивом, когда телефон затрещал снова. Элла улыбнулась, наблюдая за мной из дальнего конца комнаты.

– Похоже, ты пользуешься большим спросом, – пошутила она.

– Я хочу пива.

– Сейчас принесу. Можешь говорить со своими поклонниками.

На этот раз звонил Джанки Стейн.

– Я выяснил, где Пол Девон был вчера в четыре часа, – объявил он.

– Молодец. И где же?

– На уроке у себя в студии. С двенадцатью студентами.

– А он не мог ненадолго смыться оттуда?

– Как мне сказали, он репетировал сцену с двумя студентами. Нет, он безвылазно торчал там.

– Что ж, хорошо. Спасибо, Джанки.

– А о Билли-Билли до сих пор ничего не слышно, – вздохнул он.

– Я видел его, – сказал я. – Мне очень жаль, Джанки. Но он мертв.

– Билли-Билли? Клей, но ты же мне обещал...

– Мы тут ни при чем, Джанки. Я ищу ублюдка. Это сделал тот, кто замочил обеих женщин.

– Честно, Клей?

– Честно, Джанки.

– Очень надеюсь, что ты найдешь его, Клей. Билли-Билли не сделал никому ничего плохого.

Я снова вынул свой блокнот и принялся вглядываться в еще не вычеркнутые мной имена. Таких трое. Джонни Рикардо. Эрнст Тессельман. Муж. Что-то подсказывало мне, что Рикардо достаточно темная лошадка. И все же, если он окажется именно тем фруктом, которого я разыскиваю, то я буду крайне удивлен.

Остаются еще Тессельман и блудный муж. Насколько я мог убедиться во время нашего разговора, Тессельман – притворщик, разыгрывающий привязанность к девушке, которая была для него не более чем блистательной спутницей. Разумеется, это еще вовсе не повод, чтобы записывать его в убийцы, но если бы он был откровенен со мной с самого начала, то наверняка оказался бы одним из первых в списке подозреваемых. Нужно будет наведаться к нему завтра и найти деликатный способ проверить его алиби.

И муж. Абсолютно никаких сведений, но его кандидатура начинала все больше и больше привлекать меня. На мой взгляд, шансы его и Тессельмана попасть в разряд убийц были почти равны. Строго говоря, может показаться странным, что он шлялся где-то все эти пять лет, а потом вдруг объявился лишь ради того, чтобы убить Мейвис; с другой стороны, возможно, и этому на первый взгляд нелогичному поступку найдется веское объяснение, когда я узнаю, кто он такой и чем занят. Словом, я считал его фаворитом наравне с Тессельманом в основном за счет того, что мне практически ничего не было о нем известно.

– Твое пиво, Клей, – сказала Элла. Я поднял глаза. Она стояла передо мной, протягивая стакан.

– Я не слышал, как ты подошла, – пробормотал я. – Ты милая.

– Хочешь посидеть в одиночестве и подумать?

– В списке осталось трое подозреваемых, – объяснил я. – Слишком много.

– Что ж, тогда не буду тебе мешать.

Но она мне мешала. Не могла не мешать. Она сидела очень тихо в дальнем углу комнаты, потягивая пиво, и уже одно только ее присутствие действовало мне на нервы и отвлекало внимание. Я должен был прийти к какому-то решению насчет нее, а до тех пор я попросту не смогу думать ни о чем другом. Особенно под одной крышей, в одной комнате с ней.

Еще какое-то время мы сидели молча, и затянувшееся молчание угнетало, затем я спросил:

– Элла, какого ты мнения обо мне? Обо мне и о том бизнесе, которым я занимаюсь?

Она удивленно вскинула на меня глаза:

– А что?

– Просто интересно. Что ты думаешь обо мне и моей работе?

– Ты мне нравишься, – ответила она. – А твоя работа нет. Но сегодня днем ты дал мне четко понять, что не оставишь ее, что бы ни случилось.

– А ты понимаешь почему?

– Вообще-то нет, – призналась она. – Мне, конечно, видна твоя преданность Эду Ганолезе, ты чувствуешь себя обязанным ему чем-то...

– Своей свободой, – уточнил я. – Если бы не он, я сейчас сидел бы в тюрьме.

– И такую жизнь ты называешь свободой? – спросила она, и вопрос мне не понравился.

– Разумеется. Босс приблизил меня к себе. Так что работаю, когда захочу, живу в свое удовольствие, и жизнь моя, по большей части, катится довольно тихо и мирно. Правда, время от времени полицейские затевают возню, потом все проходит, и у нас снова царит тишь да гладь.

– А скажи-ка, тебе совсем нет дела до нравственной стороны того, чем ты занимаешься?

– Как сегодня вечером сказал один полицейский, – ответил я, – я работаю в системе. Парни типа Эда Ганолезе и возглавляемые ими организации существуют только потому, что рядовые граждане хотят этого. Рядовому гражданину нужна организация, которая могла бы предоставить ему симпатичную, надежную шлюху, когда ему хочется поразвлечься. Рядовому гражданину нужна организация, которая содержит злачные места, торгующие выпивкой во внеурочные часы, когда рядовой гражданин изволит весело проводить время и вовсе не собирается отправляться домой потому, что все остальные соблюдающие закон заведения закрываются. Рядовому гражданину по душе немного жуликоватый профсоюз – ведь при случае он сам не откажется погреть на этом руки. Рядовому гражданину приятно сознавать даже то, что в его городе есть такие местечки, где можно запросто купить марихуану, если ему вдруг захочется немного покуролесить и хотя бы ненадолго почувствовать себя причастным к шикующей богеме. А если учесть, что число наркоманов в этой стране уже перевалило за сто тысяч человек, то я действительно имею в виду самого рядового и во многом типичного гражданина. Рядовой гражданин уважает также азартные игры, любит покупать задешево контрабандную выпивку и читать в газетах о похождениях отчаянных гангстеров. Наш рядовой гражданин голосует за продажных политиков и при этом прекрасно знает о том, что они не чисты на руку. Но возможно, рассуждает он, новые власти немножко скостят налог на недвижимость или же ему повезет, и он сможет выгадать еще что-нибудь для себя. И представь, он почти не задумывается над тем, что в конце концов его ждет жестокое разочарование, так как неизменно выгадывает вовсе не он, а совсем другой человек.

– Все это демагогия. Клей, и ты прекрасно отдаешь себе отчет, что не прав, – возразила она.

– Никакая не демагогия, Элла. Это жизнь. Это действие системы и причины для ее существования, а я являюсь неплохо смазанным колесиком этой самой системы.

Я встал и принялся взволнованно расхаживать взад и вперед, подбираясь все ближе и ближе к сути проблемы. За последние девять лет думать об этом мне приходилось довольно-таки часто.

– Это же чистая экономика. Смотри, ведь никакой бизнес не сможет существовать, если не получает поддержки со стороны потребителей. Согласна?

– Клей, это же никакой не бизнес.

– Самый натуральный. Мы же не грабим банки, Боже упаси. Мы занимаемся бизнесом. У нас есть товар для аренды и продажи, все, так сказать, на благо народа, черт его подери. Девочки, наркотики, продвижение по службе и все, что угодно для души. Мы предоставляем свои услуги, а нам за это платят деньги. Да мы со всем своим бизнесом не протянули бы и минуты, если бы сами люди не спешили раскошеливаться.

– Клей, но ведь можно заниматься чем-нибудь полезным и легальным.

– Разумеется. Существуют легальные компании, и они исповедуют те же принципы, что и мы. Они ожесточенно грызутся за каждого потребителя и его кошелек. И идут на все, лишь бы избавиться от конкурентов. Пытаются производить товар, который должен вызывать повышенный интерес у покупателя. Если у них кто-то плохо работает, его увольняют. И знаешь, когда там происходит больше всего сокращений? На Рождество, если тебя так уж волнует нравственная сторона дела. Они вышвыривают людей за ворота под Рождество, потому что январь считается плохим месяцем для бизнеса. Мы тоже, случается, увольняем людей, но у нас это получается аккуратно, и в этом наше единственное отличие. Мы делаем это с умом, надежно, потому что не можем допустить, чтобы вне организации спокойно разгуливали те, кому слишком много известно о наших внутренних делах. И не говори мне, что крупным корпорациям не хотелось бы последовать нашему примеру, а спокойно взирать на то, как их бывшие сотрудники выпрыгивают из штанов, спеша довести до сведения широкой общественности, что планирует выпускать в следующем году какой-то “Объединенный Что-то Там Инкорпорейтед”.

– Клей, но неужели за все эти годы ты так и не расплатился сполна с Эдом Ганолезе?

– Черт! – вспылил я. – Я остаюсь в нашем бизнесе вовсе не потому, что чувствую себя кому-то обязанным. Все гораздо сложнее.

– Просто вся суть в том, – сказала она, – что тебя самого это устраивает. Тебе нравится ощущение могущества и превосходства над остальными. Тебе льстит чувствовать себя большой “шишкой” в преступном мире.

– Разумеется! С чего бы мне тяготиться положением, которое я занимаю?

– С тех пор как мы с тобой познакомились, Клей, ты только и делал, что постоянно намекал на это.

– Хорошо. – Я снова присел рядом с ней. – Я люблю свое дело, так? Вот он я, омерзительный громила, работаю на злых бандитов и получаю от этого удовольствие.

– Тебе не обязательно рассказывать мне все, если ты сам того не хочешь.

– Элла, а почему ты согласилась жить со мной? Мы с тобой познакомились, я раз-другой пригласил тебя на свидание, потом предложил переехать ко мне, и ты согласилась. Почему?

– Потому что ты мне понравился. С чего же еще?

– Тогда ты еще не знала меня так хорошо, как сейчас.

– Я догадывалась о том, какого рода бизнесом ты занимаешься.

– Черта с два! То была тайна, покрытая мраком, и ничего знать ты не могла. Да и сама того не хотела. Стоило лишь замаячить на горизонте какому-то делу, как ты тут же исчезала, лишь бы только остаться в стороне.

– Мне казалось, ты сам того хотел.

– Хотел. А сейчас не хочу. Теперь я предпочел бы, чтобы ты знала обо мне решительно все.

– Почему?

– Потому что хочу быть уверен, что ты меня не разлюбила.

– Тебе мало, что я сижу здесь?

– Надолго ли?

Немедленного ответа не последовало. Элла отвела от меня взгляд, маленькими глотками попивая свое пиво, потом закурила сигарету, а я ждал. Наконец она высказалась:

– Если ты задумал сделать мне сегодня предложение, то выбрал для этого весьма оригинальный способ.

– Клэнси Маршалл женат, – подхватил я немедленно тему. – Его жена делает вид, будто бы верит в то, что Клэнси – обыкновенный, хорошо зарабатывающий адвокат, такой же, как и все остальные добропорядочные защитники нашего уважаемого рядового гражданина. Дома он никогда не говорит о работе, ему приходится притворяться, встречаясь с друзьями жены; думаю, даже оставаясь с ней наедине, он должен прикидываться кем-то другим, не тем, кто он есть на самом деле. Эд Ганолезе тоже женат. Его дочь учится в какой-то элитной школе для девочек где-то в Новой Англии. Дома ему тоже приходится врать и надевать маску. А я не хочу такой жизни. Я хочу, чтобы моей женой стала женщина, которая вышла бы замуж за меня такого, какой я есть, а не за созданный в ее розовых мечтах образ, которому умри, но соответствуй.

– Значит, тебе нужна женщина, которая согласилась бы с открытыми глазами выйти замуж за гангстера, – подытожила она.

– Нет же, черт возьми. Мне нужна женщина, которая вышла бы замуж за меня.

– А разве это не одно и то же?

– Не знаю. Может быть.

– А ты бы сам уважал женщину, которая по доброй воле стала женой гангстера?

– Да при чем тут уважение?

– При том, – ответила она. – Клей, когда я только-только переехала к тебе, ты вел себя совсем по-другому. И не возражал, когда я намеренно не касалась закулисной стороны твоей жизни. И всего лишь за последние два дня ты наглядно продемонстрировал мне, кто ты и чем занимаешься на самом деле. И я все думала: “Интересно, а какого он мнения о женщине, которая останется с ним даже после того, как узнает, каким образом он зарабатывает на жизнь? За кого он меня принимает? За обыкновенную шлюху?"

– Иными словами, стал бы я делать предложение шлюхе? Не говори ерунды.

– А разве не все гангстеры выбирают себе в жены шлюх?

– Нет. Это вранье.

– Не знаю, Клей, – сказала она. – Дай мне время подумать. Я еще не готова дать окончательный ответ.

– Надеюсь, на время раздумий ты останешься со мной?

– Да, – сказала она. – Но... мне кажется, сейчас нам надо просто лечь спать.

– Даже так?

Она взяла меня за руку.

– Не думай, что это мой ответ, Клей, – сказала она. – Просто мне надо подумать, и мне... и у меня сейчас нет настроения заниматься еще чем-либо.

– Ясно, – сказал я. Она встала.

– Я ложусь спать, – объявила она. – Я устала. Ты как, идешь?

– Пока еще нет. Я приду попозже.

– Клей... – Она остановилась в нерешительности. – Мы еще поговорим завтра, да?

– Конечно.

Она поцеловала меня – короткий, равнодушный поцелуй – и снова отступила назад.

– Ты сейчас похож на маленького обиженного мальчишку.

– Я и есть маленький обиженный мальчишка.

– Играющий в воров и полицейских.

– Ну да.

Элла ушла, а я еще какое-то время думал о ней. Я не знал, останется она или нет, я даже не был уверен, хочу ли я сам, чтобы между нами все оставалось по-прежнему. В одном я был уверен на все сто процентов: за последние девять лет это была первая девушка, заставившая меня всерьез задуматься о подобных вещах. Да, черт побери, первая девушка за девять лет, перед которой мне захотелось оправдаться.

Взгляни правде в глаза, Клей. Это ведь действительно первая девушка за последние девять лет, которая заставила тебя задуматься о том, чтобы бросить работу у Эда Га-нолезе.

Глава 23

Когда я проснулся, день был уже в самом разгаре, а Элла исчезла. Она оставила мне записку на кухонном столе. Всего три слова: “Я еще вернусь”.

Значит, она ничего для себя не решила и не хотела говорить со мной, до тех пор, пока не определится окончательно. Так что мне оставалось лишь теряться в догадках и попытаться додуматься до чего-то самому. Собственно, вопрос стоял так: возможно ли жениться на Элле и продолжать работать на Эда Ганолезе? Если нет, то мне предстоит выбирать для себя что-то одно.

Вечером накануне мы подошли очень близко к самой сути проблемы. Элла права, мне и в самом деле доставляла удовлетворение работа на Эда Ганолезе. Там меня прельщало практически все. Нравилось ощущать себя могучей правой рукой грозного Эда Ганолезе. В иерархии организации я занимал довольно высокое положение, так что командовать мной не мог никто, кроме самого Эда. В то же самое время не в моей компетенции было принимать окончательные решения: жадные до власти молодые дарования тоже были бы рады свернуть мне шею и втоптать в грязь, лишь бы только самим поскорее занять мое место. Пока, правда, кишка тонка, так как положение у меня было вполне надежное и безопасное, лучшего, с моей точки зрения, грех было бы желать, и меня это устраивало.

Короче говоря, мне нравилась моя работа. Было здорово ощущать себя парнем, уполномоченным передавать приказы, чувствовать себя вправе одернуть не в меру расшалившихся проказников, а то и вовсе сказать им последнее “прощай”, когда приходит время проводить сокращение.

Я совсем не хвастался тем, что мне нравится убивать, не поймите меня превратно. Мне лично такого рода поручения дают крайне редко: в большинстве случае моя задача состоит лишь в том, чтобы нанять и проинструктировать профессионального киллера из числа тех, кто сотрудничает с нашей организацией. А когда мне все же приходится исполнять приказ самому, то на время операции я просто полностью отрешаюсь от всех чувств и эмоций. Убийство в нашей среде – это своего рода рабочая операция, производственная необходимость, и для этого нужен исключительно деловой подход. Я не испытываю ни ненависти, ни жалости. Я чувствую себя обыкновенным менеджером по персоналу, которому время от времени приходится избавляться от бесполезных или же чересчур зарвавшихся сотрудников.

Профессиональные же киллеры любят убивать, хотя большинство из них ни за что в этом не признаются. Почему, спрашивается, они выбрали себе именно такую работу? Сами? Жизнь киллера, как правило, не долгая. Они слишком эмоциональны, увлечены, азартны, а тот, кто лезет в бизнес со своими чувствами, рано или поздно попадает в беду.

Мне как-то довелось поговорить с одним из профессионалов, который открыто признался, что работа приносит ему удовольствие.

– Ну разумеется, я люблю убивать, – говорил он мне. – А покажи мне того, кто не любит? Что-то никто из тех, кому довелось вернуться с войны, не заявлял во всеуслышание, что его воротило от необходимости убивать других. Пожалуй, единственное, что омрачает радость от убийства на войне, – так это то, что противник тоже держит тебя на мушке. Меня же минула участь сия, а потому я спокойно делаю свою работу, не переживая из-за того, что то же самое может случиться и со мной.

Мы провели вместе почти целый день, тот парень и я, пили пиво в какой-то забегаловке на Восьмой авеню, и в разговоре он чуть ли не с маниакальной навязчивостью возвращался к одной и той же теме.

– Я люблю убивать, – утверждал он, – точно так же, как и все. Положим, вот он я, и, скажем, в руке у меня пистолет, а какой-то тощий парень стоит передо мной прямо вот здесь. Я не встречал его никогда раньше, мы видимся впервые в жизни, но кое-кому надо, чтобы он умер, и мне его “заказали”. Представил? Дальше. Я нажимаю на спусковой крючок – представляешь? – и пистолет грохочет, дергается у меня в руке, словно живой, а тот субъект сникает и валится на пол. Я люблю это, люблю ощущение оружия в руке, мне, в конце концов, нравится видеть, как жертва падает на землю.

Тогда я еще спросил у него, как можно испытывать удовольствие от подобных вещей, и он ответил на полном серьезе:

– Потому что это происходит не со мной. Смерть всегда вызывает интерес. Клей, это же потрясающее зрелище. Спроси зевак, собирающихся на месте аварии, или тех, кто, затаив дыхание, стоит на тротуаре, дожидаясь, когда какой-нибудь отчаявшийся бедолага решится прыгнуть с балкона или же просто нечаянно свалится с него, или у толпы, глазеющей на публичную казнь. Им это нравится, Клей, точно так же, как и мне доставляет огромное удовольствие нажимать на спусковой крючок и видеть, как обреченная жертва падает замертво. Им нравится глазеть на это, потому что смерть совсем рядом, но она их миновала. Именно поэтому мне и нравится убивать. Большинство людей боятся собственноручно убить кого-то: их страшит закон, неотвратимость возмездия и тому подобная чепуха. А вот я не боюсь. Когда проходит первый восторг, я испытываю облегчение и радость оттого, что пуля летела не в меня, я еще дышу и двигаюсь. Он умер, но я-то жив и продолжаю испытывать радость от жизни.

Нет ничего проще, чем признаться в своей собственной слабости и тут же обвинить в ней всех окружающих, после чего это качество уже перестает казаться таким уж одиозным. И кто сможет доказать сдвинутому психу, если он все еще жив, – полицейские, и это закономерно, повязали-таки его, когда после гладко исполненной работы он так наслаждался творением рук своих, что никак не мог заставить себя уйти с места преступления, – что он заблуждается, что бедняга всего лишь жертва болезни, к счастью редко встречающейся?

Человек, которому не доводилось никого никогда лишать жизни, не может спокойно рассуждать о том, доставляет убийство наслаждение или нет. Мне же приходилось убивать, поэтому я имею полное право опровергнуть рассуждения восторженного убийцы.

Ни к одному из тех, кого пришлось убивать, я не испытывал личной неприязни. Я не убил никого из тех, кто мог бы приносить пользу обществу. Я никогда не руководствовался личными мотивами.

Да, я убивал. Всего лишь несколько раз, но делал свое дело без всякого удовольствия. Таковы законы нашего бизнеса, моей работы, которую я обязан выполнять. И я твердо усвоил: позволь лишь дать волю эмоциям, чувствам, и все – это было бы вовсе не удовлетворение от нормально сделанной работы, а жалость и прочие комплексы. И тогда меня за неспособностью выбросили бы за борт.

А что действительно доставляет мне удовольствие, так это моя репутация. Эд знает, что стоит ему лишь показать пальцем и сказать: “Клей, этот парень больше не наш, но не сдавай его”, и он может быть спокоен, что кандидата в рай (или ад) уже ничто не спасет, я не стану перекладывать полученное задание ни на кого из профессиональных киллеров, а главное – все будет исполнено аккуратно, как в аптеке. Полицейские не сумели выйти на нас ни по одной из акций, исполненных лично мною.

И еще умение тоже было, естественно, частью репутации. Надежность во всем. Меня радует осознание того, что мои достоинства ценят столь высоко, и я счастлив признать, что всего добился самостоятельно. Для меня также немаловажно, что те члены организации, кто знаком со мной или же только слышал обо мне, признают, что я лучший сторожевой пес из всех, кого когда-либо держал при себе Эд Гано-лезе. Они знают, что меня нельзя подкупить, запугать или перехитрить. Они знают, что мне чужды эмоции и всякие там переживания, равно как прекрасно известно им и то, что заманить человека в ловушку можно, лишь сыграв на его слабостях.

Люди типа того киллера – который признался, что убивает своих жертв с удовольствием, – неизменно беспокоят и настораживают меня. Такой человек ненадежен, ему нельзя доверять. Эд никогда не взял бы субъекта с такими убеждениями на мое место. Ему нужен такой, как я, тот, кто при необходимости может убить, но и в то же время в дальнейшем не пристрастится к вкусу крови. Исполнил – забыл, и точка.

Я размышлял об этом и не был до конца уверен, что смогу когда-нибудь связно и убедительно разъяснить все Элле. Как объяснить ей, что хоть я и убиваю, сохраняя хладнокровие, но это не превратило меня в бездушный автомат? Что чувства я подавляю в себе лишь тогда, когда эмоции могут представлять опасность, а в обычных обстоятельствах я столь же раним и чувствителен, как и любой другой человек, и, как говорят, ничто человеческое мне не чуждо.

Я сомневался, смогу ли доходчиво изложить свое кредо ей или кому-либо еще. Не обольщался я надеждой, что вообще сумею объяснить суть своих взаимоотношений с организацией: как, мол, можно безоговорочно выполнять все, что от тебя требуют, и при этом оставаться самим собой?

Возможно такое? Нет, пожалуй, слово “возможно” не совсем подходит. “Необходимо” – так будет вернее. Я не смогу, не сумею втолковать ей, почему мне необходимо беспрекословно выполнять все, что требует от меня организация, и при этом сохранять свою индивидуальность. Вряд ли можно объяснить ей, что любой талантливый человек крайне нуждается в том, чтобы его способности были оценены и востребованы, и что я нашел себя в том, чтобы быть верной правой рукой Эда Ганолезе.

Итак, вернулись к тому, с чего начали: могу ли я жениться на Элле и одновременно продолжать работать на Эда Ганолезе?

У меня появилось тягостное предчувствие, что ответ, скорее всего, окажется отрицательным. А отсюда сам собой вытекал и второй кардинальный вопрос. Так все-таки что мне дороже: моя теперешняя жизнь и работа или Элла?

Как ни крутись, а сейчас, здесь, наедине с собой, безоговорочного ответа на этот вопрос я, признаюсь, не находил.

Грустно размышляя над сложившейся ситуацией, я приготовил завтрак, потом еще какое-то время бесцельно по-слонялся по квартире. В конце концов я решил все же не строить из себя умника и плюнуть на тягостную дилемму, достал свой блокнот, устроился поудобнее в гостиной и вернулся к первоочередной задаче, а именно: кто убил Мейвис Сент-Пол и всех остальных и почему?

Мне в душу закралось сомнение, что, чем черт не шутит, убийца вообще не попал в мой список, хотя, с другой стороны, это маловероятно. Тогда – кто же из тех, что занесены в мой блокнот? Я рыскал по всему городу, выведывал и выпытывал, однако новых имен так и не всплыло. Он должен быть здесь, он один из троих, оставшихся в списке.

А что, если круг подозреваемых будет сужаться и дальше и в нем не останется вообще никого?

Вот когда это случится, тогда я буду думать. А пока нечего паниковать раньше времени.

Из двух моих фаворитов, коими я считал Эрнста Тессель-мана и таинственного мужа, хитрован Эрнст был единственным, в отношении которого я мог предпринять хоть какие-то реальные действия. Проверку канувшего в Лету супруга предстояло отложить до лучших Времен, по крайней мере до поступления сведений из Восточного Сент-Луиса.

Похоже, пришло время нанести второй визит вежливости Эрнсту Тессельману. Я позвонил Эду, рассказал ему о своих намерениях и получил от него домашний номер телефона Тессельмана. Затем позвонил ему, напомнил о себе и сказал, что хотел бы снова повидаться.

– Вас что, все еще беспокоит полиция? – удивился он.

– Нет, – сказал я. – Они отстали. И я очень вам за это благодарен, мистер Тессельман.

– Тогда какое у вас ко мне дело?

– Я бы предпочел объяснить его при личной встрече, сэр.

– Только не здесь, – сказал он. – Сегодня в четыре часа я буду у себя в офисе.

Он дал мне адрес – Пятая авеню, южнее Сентрал-пар-ка, и я подтвердил, что буду у него в четыре.

Итак, у меня оставалось еще целых три часа, а заняться было решительно нечем. И тогда я предался безрадостному безделью. Думал об Элле, о том проходимце, а в половине третьего в мои раздумья ворвался телефонный звонок.

Я поспешил снять трубку, надеясь, что звонят из Восточного Сент-Луиса, но это оказался всего-навсего Клэн-си Маршалл, да к тому же пребывавший в прескверней-шем расположении духа.

– Клей, – заявил он мне, – может быть, хоть тебе удастся урезонить Эда?

– Что случилось?

– А сам-то ты как думаешь? Все это ваши с ним игры в крутых. Клей, я не знаю, говорил ли тебе Эд об этом или нет, но только, пока вы с ним суетесь туда, где вам совершенно делать нечего, дела у организации идут совсем хреново. Я только что разговаривал со Старквезером, нашим бухгалтером, и он сообщил, что ваша затея стоит нам кучу денег, гораздо больше, чем мы можем себе позволить.

– А от меня-то ты чего хочешь?

– Поговори с Эдом. От меня он отмахивается.

– Меня он тоже не станет слушать, Клэнси. Ему не терпится добраться до гада, который устроил весь этот кавардак.

– А что потом? Клей, глянь на вещи трезво. Полиция заполучила Билли-Билли Кэнтела, так что дело закрыто. И значит, сдать того парня легавым мы все равно не сможем.

– Не думаю, чтобы Эд собирался сдавать его.

– Что же тогда? Убить?

– Думаю, именно этого он ждет не дождется.

– Замечательно. Будет труп – и полиция снова встанет на уши, и все начнется заново. Это же совсем не то, что замочить какого-нибудь ничтожного лоха из своих, Клей. Ты собираешься прикончить кого-то не из наших и кто с юридической точки зрения считается полноправным гражданином. Легавые вынуждены будут устроить новое разбирательство.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю