Текст книги "Скандальная дуэль"
Автор книги: Дон Мактавиш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Глава 8
Шторм бушевал на побережье всю ночь. Рассвет забрезжил в недвижном тумане, который потом большую часть дня упрямо цеплялся за поместье. Дженна пробудилась, тоскуя по Саймону. Если бы не изысканное кольцо с рубинами и бриллиантами на ее пальце, она поклялась бы, что недавние события были грезой.
Утро она посвятила знакомству с домом и слугами. В Кевернвуд-Холле было множество лакеев, кухарок, судомоек, горничных и прачек. Были дворецкий и его помощник, кухарка, садовник с женой, егерь и несколько конюхов. Слуг было так много, что нечего и надеяться запомнить все имена при коротком знакомстве, и Дженна решила сосредоточиться на тех, с кем чаще всего придется иметь дело. Это лакеи Лоренс, Чарлз и Питер, экономка миссис Рис, дворецкий Хортон, горничные Анна и Молли и, конечно, Фелпс, который, к удивлению Дженны, не поехал в Лондон с Саймоном. Ее это озадачило, но ей так много надо было обдумать, что она недолго задержалась на этом вопросе.
Перед отъездом Саймон спросил ее, хочет ли она послать за Эмили, но она отказалась. Эмили была еще и горничной матери, а та к ней привыкла и не перенесет разлуки. К тому же Дженна не хотела вырывать девушку из привычной обстановки. Кроме того, можно только догадываться, как возникшая ситуация повлияет на леди Холлингсуорт. Расстаться сейчас с Эмили будет для нее настоящим бедствием. Саймон предложил нанять личную служанку, но Дженна отклонила и это предложение, выбрав себе в горничные тихую мышку Молли, пришедшую в восторг от повышения, которое приведет ее в Лондон, к волнующей городской жизни. Это был хороший выбор. Все были довольны, и Дженна отправилась изучать Кевернвуд-Холл.
Миссис Рис объяснила, что зданию почти три столетия, тут ничего не менялось, только покойный граф Кевернвуд пристроил оранжерею перед рождением Саймона. Каменный дом, наполовину заросший плющом, казался продолжением гранитного утеса, на котором стоял. Это было хаотичное четырехэтажное строение у моря. К изумлению Дженны, тут были даже зубчатые стены.
В поместье было множество надворных построек, включая конюшни, каретный сарай, дом садовника, дом егеря и странного вида круглую каменную башню, спрятавшуюся в саду. Построенная из того же камня, что и главное здание, она напоминала миниатюрный средневековый донжон – сторожевую башню.
В главном здании коридоры были узкие и сырые, комнаты напоминали огромные каменные мешки. Почти везде каминные доски огромных каминов поддерживали мраморные скульптуры. Хотя с годами большую часть дома отремонтировали, эффект он производил неожиданный. Современные атрибуты вроде мебели Чиппендейла и Дункана Файфа, персидских ковров и различных предметов мебели, обитых ситцем и парчой, казались неуместными и были выбраны скорее для комфорта, а не из претензий на эстетику. Мало женщин приложили руку к украшению жилища, решила Дженна. Это был типично мужской дом. Скрещенные шпаги, алебарды, трофеи и внушительного вида предки Радерфордов, враждебно смотревшие из золоченых рам, лишь подтверждали ее теорию. Дом был холодный, сырой, угнетающий и безрадостный, и Дженна начала понимать, почему Саймон нечасто здесь бывает.
Четвертый этаж был закрыт. Миссис Рис объяснила, что им пользовались только в тех случаях, когда съезжалось много гостей. Они осмотрели спальни на третьем этаже и анфилады на втором. На главном этаже прошлись по столовой, бальному залу, салону, гостиным, библиотеке, комнате, залу трофеев. Всюду чувствовались отголоски елизаветинских времен. Дженне больше всего понравилась оранжерея, вероятно, потому, призналась себе она, что она почти отдалась там Саймону.
Они закончили экскурсию в обеденном зале, где, как экономка сообщила ей, будет подана еда, и Дженна поразилась его размеру. Обеденный зал в Тисл-Холлоу был вдвое меньше. Здесь же сводчатый потолок украшали фрески на темы леса и австрийские хрустальные люстры, три из них висели над бесконечным банкетным столом, стоявшим в центре зала. Один конец стола был накрыт великолепной льняной скатертью.
Стены, окрашенные в глубокий розовый цвет, украшала позолоченная лепнина, в таких же медальонах висели подсвечники. На восточной стене мраморные дриады поддерживали каминную доску. Напротив буфет красного дерева размерами под стать столу был уставлен подносами с мясом и сырами, серебряными блюдами с горячими закусками одна соблазнительнее другой. Несмотря на всю эту красоту, Дженна настаивала, что в отсутствие графа будет есть в маленькой столовой или в своей гардеробной. Огромный пустынный зал лишь усиливал ее одиночество и тоску по Саймону.
Подкрепившись, Дженна решила осмотреть окрестности. Туман все стлался в низинах и плыл по внутреннему двору, спускавшемуся к саду, наполовину скрывая странную заброшенную башню. Солнце так и не выглянуло, и, посмотрев на хмурое небо, Дженна задумалась, появится ли оно сегодня вообще.
Растрепанный ветром сад наполнял воздух удивительным ароматом. Хотя растительность была скрыта туманом, просачивающимся в фигурные проходы, сделанные в высокой живой изгороди, Дженна узнала запах роз, пионов, жимолости, сирени и других цветов. Пьянящий аромат пробудил чувства, напомнив другой сад, отчего у нее закружилась голова.
Вокруг внутреннего двора и сада широкой подковой расположились надзорные постройки. Вдоль них шла узкая ухоженная дорожка, и Дженна двинулась в западном направлении, мимо чахлых вязов, растущих между домом и конюшнями. Несмотря на сырость, день был теплый, и это ее радовало, поскольку у нее не было накидки. У нее была только амазонка, поэтому она решила продолжить осмотр владений Саймона верхом.
Конюшни находились сразу за деревьями. Рядом стоял каретный сарай, позади него загоны и колодец. Эмил Барстоу, главный конюх, сутулый кривоногий седовласый усатый мужчина лет шестидесяти, с радостью предложил ей породистую гнедую кобылу по кличке Патока. Он сразу оценил посадку Дженны и знание лошадей, и его искрящиеся синие глаза наполнились восхищением, обещавшим дружбу и преданность. Дженна с нетерпением ждала и того и другого. Все слуги в Кевернвуд-Холле прекрасно к ней отнеслись. Но этот человек был особенный. Он напомнил ей отца.
Затем она миновала дом егеря. Около него стояла коптильня. Дом выглядел нежилым, как и дом садовника у стены рододендронов. Ограда из штакетника отделяла огород и грядки с пряными травами. Ветерок доносил запахи боярышника, горечавки, окопника, ежевики, шиповника, дикого ревеня. Кролики, шевеля носами, тоже принюхивались, и Дженна в голос рассмеялась, наблюдая за ними. Она давно не смеялась – с той ночи, когда убила Ястреба.
Ее обрадовало, что никого нет дома. Хотя она не прочь познакомиться со всеми, но ей пока не до общения. Ей хотелось поближе взглянуть на странную башню в саду. Бесцельно блуждая среди рядов яблонь, туман цеплялся за ветки деревьев. Он до талии поглотил Дженну, когда она спешилась и привязала лошадь. Башня, сложенная из грубо высеченных камней, была наполовину скрыта побегами жимолости, буйно разросшейся вокруг. От узкой дорожки, по которой приехала Дженна, шла расчищенная тропинка, свидетельствующая, что за ней постоянно следят. Любопытствуя, для чего используют башню, Дженна подергала стрельчатую деревянную дверь, но она была заперта. Дженна пошла вокруг башни в поисках другого входа. Дверь оказалась единственной, но было маленькое окно почти на уровне глаз с темными стеклами в свинцовых переплетах. Выше находились два таких же окна.
Поднявшись на цыпочки, Дженна начала отодвигать от нижнего окна стебли жимолости. Окно было черным как смоль, она стряхнула со стекла корку спекшейся просоленной пыли и, приставив ладони к глазам, попыталась заглянуть внутрь. Вдруг мужская ладонь сжала ее руку. Дженна, задохнувшись, обернулась.
Это был Фелпс.
– Как вы меня напугали! – выдохнула она, схватившись за грудь, словно пытаясь удержать готовое выпрыгнуть сердце. – Откуда вы, Фелпс?
– Вам лучше уйти, миледи, – сказал он. – Мы не пользуемся башней.
– Она заперта, – сказала Дженна, не обращая внимания на его совет. – Ключ есть?
– У меня нет ключа, только у его сиятельства. Видите ли, башня очень старая. Она повреждена, миледи, здесь небезопасно. Вам лучше уйти.
– На мой взгляд, она вполне крепкая, – сказала Дженна, хмуро оглядев башню.
– Повреждения внутри, миледи, хотя и снаружи камни падают. Его сиятельство намеревался восстановить башню, но он здесь так редко…
– Никогда ничего подобного не видела. Для чего ее использовали?
Фелпс замялся, потом сказал:
– Как хранилище, миледи. Тобиас Хит, садовник, держал здесь свой инвентарь, пока это не стало… опасно. Он хранит теперь свои инструменты в подвале. Пожалуйста, пойдемте, миледи. Его сиятельство никогда мне не простит, если с вами тут что-нибудь случится. На прошлой неделе с крыши упал камень. Это действительно небезопасно, миледи.
– Вы следили за мной, Фелпс?
– М-м… на самом деле… нет, миледи, – сказал камердинер, побелев как туман. – Дело в том… я шел навестить Тобиаса, когда увидел, что вы поехали в эту сторону.
– Его нет дома.
– Я это только сейчас сообразил, миледи, ведь сегодня базарный день. Я должен был помнить, но мы…
– Да, да, я знаю. Вы так редко бываете на побережье, – перебила она, закончив не дававшееся ему предложение. Теперь она поняла, почему Саймон оставил камердинера. Его напряженное лицо подтверждало ее предположение. – Его сиятельство оставил вас здесь присмотреть за мной, Фелпс? – сказала она с самой обворожительной улыбкой.
– Ну… фактически… да, если на то пошло, он это сделал, миледи.
Дженна кивнула, подтверждая свой вывод. По крайней мере, этот человек честен.
– Мне все-таки хотелось бы заглянуть внутрь, – упорствовала она. – Вы уверены, что нет ключа?
– Уверен, миледи. Пожалуйста, пойдемте. Тут есть новые повреждения. Весной это часто случается из-за ветров. Один шторм тут же сменяется другим. Порой это длится неделями.
– Боже милостивый!
Нервная улыбка камердинера тревожила Дженну. Башня выглядела вполне крепкой, и это еще больше подогрело любопытство. Однако сейчас не время спорить, и Дженна пошла за Фелпсом назад к лошадям.
Когда она отвязала кобылу, камердинер попятился к краю дорожки.
– Разве вы не поедете, Фелпс?
– Я подожду Тобиаса, миледи. Он должен скоро вернуться.
Сев в седло, Дженна поехала к конюшням, всю дорогу чувствуя на себе взгляд камердинера. Пожалуй, опека зашла слишком далеко. Она непременно поговорит об этом с Саймоном. Правда, насчет шторма Фелпс прав. Дженна прекрасно знала корнуолльские ветра, хотя никогда не сталкивалась с ними у моря. Соль в воздухе и на губах предупреждала о грозящей опасности. Дженна вздрогнула, представив погоду, которая покрыла слоем соли окна в башне. Но как только она подъехала к конюшне, эти мысли мгновенно улетучились. У нее сердце упало при виде фаэтона с чужим конюхом. На карете была эмблема Холлингсуортов.
Дженна поспешила к дому. У двери ее встретил дворецкий Хортон, высокий мужчина с длинным прямым носом, непроницаемыми серыми глазами и блестящей лысиной, окаймленной венчиком редких серебряных волос.
– Прибыла ваша мать, миледи, – произнес он. – Я проводил ее в гостиную.
– Спасибо, Хортон. – Дженна оглядела стоявшие на полу три чемодана. – Этот можно оставить. Пожалуйста, проследите, чтобы остальные положили в фаэтон, и велите конюхам не распрягать лошадей. Моя мать здесь не останется.
– Да, миледи. Это все, миледи?
– Она приехала одна?
– Нет, миледи, с ней ее горничная. Я взял на себя смелость напоить девушку чаем в комнате для слуг. В гостиную тоже отнесли поднос. Это правильно, миледи?
– Конечно, Хортон, благодарю вас.
Отпустив дворецкого, Дженна расправила плечи и, пройдя по коридору через широкую средневековую арку, вошла в гостиную. Это была просторная, неприветливая комната с несколько устаревшей обстановкой и затхлым запахом запустения. Дженна мысленно похвалила дворецкого за его выбор.
Вдова повернулась от ведущих на террасу дверей, плеснув чай из чашки на блюдце. Взглянув на угрюмое лицо матери, от одного вида которой молоко бы скисло, Дженна приготовилась к трудному разговору. Она слишком хорошо знала это выражение.
– Дженна Холлингсуорт, как ты могла! – взвизгнула вдова, с силой звякнув чашкой с блюдцем о поднос.
– Сядь, мама.
– Я не сяду, Дженна. Объяснись сейчас же! – Мама, сядь!
Скептически заворчав, леди Холлингсуорт камнем рухнула в стоявшее у камина кресло, обитое синим вылинявшим бархатом. Вокруг нее поднялось облако пыли. Атака бесславно провалилась, она вытащила носовой платок, и брови Дженны поднялись. Платок был обрамлен знакомой траурной каймой. Так вот как обстоит дело?
– Убери это, мама, – сказала она. – Эта тактика банальна и недостойна тебя. Ты не хуже меня понимаешь, что если бы отец знал, какой человек Руперт, он никогда не одобрил бы нашу помолвку и не настаивал бы на ней.
– Дженна, что ты наделала? – пронзительно вскрикнула мать. У нее перехватило дыхание. – Этот негодяй… погубил тебя? Ты позволила ему…
– Нет, мама, я не позволила ему «погубить» меня, – невольно улыбнувшись, ответила Дженна.
– Руперт ужасно зол, дорогая. Ты разбила бедняге сердце.
– У Руперта нет сердца, мама. Он трус, и ты это знаешь. После того как Саймон выиграл поединок, твой драгоценный Руперт ранил его. В спину, мама! Он убил бы Саймона, если бы я там не оказалась. Там была масса свидетелей: сэр Джеральд, лорд Эклстон, тебе его честность и справедливость известны, камердинер Саймона Фелпс и Криспин Сент-Джон… гость Саймона, Не притворяйся, что никто из них не рассказал о случившемся. Поведение Руперта было бесчестным. Как ты смеешь его защищать?
– А твое поведение, Дженна? Ты сбежала с мужчиной, одна, без компаньонки, на глазах у всего света, и живешь с ним в этой забытой Богом глуши. Как ты думаешь, кому придется за это расплачиваться? Не важно, что произошло, как говорится, между простынями, но расплачиваться будешь ты, моя девочка, своей репутацией. Она погублена.
– Я не живу с Саймоном, мама. Его здесь нет. Он со своими гостями уехал в Лондон. Но я не собираюсь оправдываться. Я совершеннолетняя, мне двадцать два года, скоро пора будет чепец старой девы надевать, как ты постоянно мне напоминаешь. Если хочешь знать, Саймон привез меня сюда и сразу уехал. Все весьма пристойно. Я здесь, потому что Руперт угрожал мне, прежде чем мы уехали с места дуэли. В этом доме я нахожусь под защитой Саймона. В Тисл-Холлоу этого бы не было, и ты это знаешь. Ты не моргнув глазом впустила бы Руперта. Саймон же этого не сделает, как и все его слуги. Они позаботятся обо мне, пока мы не поженимся.
– Поженитесь? – вскрикнула вдова. – Дженна, ты не можешь выйти за него сразу после помолвки с Рупертом. О чем ты думаешь? Что люди скажут? Ба! Ты прекрасно знаешь, что они скажут! Что ты должна была выйти за этого человека, как много лет назад его брат должен был жениться на той девушке.
– Саймон сделал мне предложение, мы собираемся пожениться, мама. И ты не сможешь этому помешать. – Дженна вытянула руку, и леди Холлингсуорт уставилась на изысканное кольцо с рубинами и бриллиантами на пальце дочери. Выражение ее лица тут же смягчилось, и Дженна отняла руку. – Ох, мама, – презрительно бросила она.
– Что ж, думаю, что мы сделали лучший выбор, – защебетала вдова, вертясь в кресле. – У него титул, и, должна сказать, более престижный, чем у Руперта. К тому же он герой войны. Я, конечно, обо всем позабочусь. Я отвезу тебя в Париж, чтобы пополнить приданое. Да! Мы сыграем свадьбу в Лондоне, поскольку его сиятельство предпочитает город побережью.
– Так он уже «его сиятельство»? А куда делся «негодяй», погубивший мою репутацию? Ну знаешь, мама…
– Этот брак избавит меня от беспокойства о реставрации Тисл-Холлоу… и от расходов, – лепетала вдова. – И конечно, я добавлю фамилию Радерфорд к Холлингсуорт. Двойные фамилии так модны сегодня, и Радерфорд гораздо внушительнее, чем Марнер! Как только я распакую вещи…
– Нет, мама, – перебила Дженна. – Ты распакуешь их в Тисл-Холлоу. Я уже велела отнести твои чемоданы в фаэтон. Как только вы с Эмили закончите завтрак, ты уедешь. Теперь это мой дом, и тут все будет по-моему. Ни Саймон, ни я не желаем пышной свадьбы. Мы хотим, чтобы это было скромное событие. Не хочу показаться грубой, но прошу тебя впредь не появляться здесь без приглашения. По твоему лицу я вижу, что ты хочешь возразить. На твоем месте я бы не стала. Мне не хотелось бы выставлять тебя отсюда, но если ты будешь стоять на своем, мне придется это сделать. – Прекрасно!
– И еще… если ты осмелишься добавить фамилию Радерфорд к чему-нибудь, я подам против тебя судебный иск.
– Неблагодарная девочка, – завопила вдова, заливаясь крокодиловыми слезами. – Я едва не умерла, рожая тебя… два дня я мучилась родами, и вот моя награда! Как ты можешь быть такой жестокой с матерью? Если бы твой бедный отец был жив…
Это затронуло больную струну.
– Если бы отец был жив, – повысила голос Дженна, – мне бы не пришлось…
– Чего бы тебе не пришлось? – злобно огрызнулась мать.
– Не имеет значения. Пожалуйста, допивай чай и уезжай, пока я не наговорила такого, о чем мы обе пожалеем. И на будущее, пожалуйста, запомни: если я захочу тебя увидеть, то пришлю тебе приглашение. – Дженна выплыла из гостиной и, не оборачиваясь, добавила: – До свидания, мама.
Глава 9
Модистка приехала следующим утром, и Дженна провела с ней большую часть дня. Ее звали Олив Рейнольдс, и Саймон дал ей карт-бланш на новый полный гардероб Дженны, включая свадебное платье.
Мисс Рейнольдс прибыла с двумя помощницами и рулонами щелка, кашемира, муара и батиста. Привезла она и образцы тюля, валансьенских, брюссельских, малинских кружев и пачку картинок с фасонами. На них было представлено все – от шляп до бальных платьев. Саймон ничего не упустил, он даже заказал несколько новых нарядов для Молли, соответствующих ее новому статусу.
Модистка, невзрачная женщина лет пятидесяти с острыми чертами лица и таким же язычком, дала понять, что на дом к заказчицам не ездит, но для графа Кевернвуда сделает исключение. Дженна сразу сообразила, что женщина пытается выяснить, почему новая клиентка не приехала к ней в салон, как остальные.
Но поскольку Саймон не объяснил, Дженна тоже не собиралась этого делать. Модистка обладала безупречным вкусом и почти столь же умелыми руками, как мадам Флобер. Дженна была более чем довольна.
Теперь, когда мать привезла ее чемодан, никаких проблем с гардеробом у Дженны не было. Но Саймон дал четкие инструкции сшить многочисленные платья: утренние, дневные, для приемов, балов, амазонки, жакеты-спенсер и накидки разных цветов, а также дамское белье и верхнюю одежду, включая две мантильи, одну меховую на холодную погоду, а другую из прекрасной мериносовой шерсти, отделанную шиншиллой. Он также поговорил с сапожником, который позаботится об обуви.
Конечно, Саймону заниматься этим крайне неприлично, и Дженна не могла удержаться от смеха, представив, что заявила бы по этому поводу ее матушка. Нет сомнений, она будет просто шокирована. Но Дженна знала ум Саймона и, главное, его сердце. Он словно пытался стереть все следы ее жизни до него. И она обожала его за это, особенно потому, что против его принципов заниматься претенциозной мишурой аристократии. С его стороны это не было лицемерием, это была любовь, и ее сердце таяло. Как однажды метко выразилась леди Эвелин, Саймон Радерфорд действительно революционер. Общество сделало его таким, или он таким родился? Дженна не знала, но это не имело значения. Никогда в жизни не была она так счастлива, если бы не один вопрос, мучивший ее совесть, грозящий ее счастью, темным облаком застилавший радужный горизонт… если бы не тяготившая душу тайна, в которой ей так отчаянно нужно признаться.
Дженну поразило, как быстро ей представилась такая возможность. Модистка едва отбыла, когда Хортон объявил, что викарий Роберт Нэст, напросившись на трапезу, ждет ее в маленькой столовой. Когда Дженна получила это известие, ее голова все еще была забита мыслями о шелке, батисте и кружевах. Она быстро переоделась в скромное сизо-серое платье из органди, отделанное бледно-розовыми шелковыми розами, благодаря Бога, что мать привезла ее чемодан.
В маленькой столовой из дверей на террасу на южной стороне открывался вид на внутренний двор, а через широкий эркер, встроенный в юго-западный угол, был виден сад. Поэтому комната была любимой у викария. Дженна ее тоже полюбила. Когда она завтракала там утром, туман лишь немного приоткрыл высокую живую изгородь с большими арками, сквозь которые виднелись причудливые клумбы. Они походили на прекрасные произведения искусства. Даже без солнечного освещения от них дух захватывало, как бывало, когда она рассматривала миниатюрные пейзажи на пасхальных яйцах. Особенно Дженне нравилась клумба с примулой, дельфиниумом и наперстянкой. Их высокие стебли, казалось, упирались в облака. В Корнуолле все цвело рано. Дженне этот край всегда казался очарованной землей, но никогда он не был столь волшебным, как сейчас, когда она рассматривала сады Кевернвуд-Холла сквозь искрящиеся стекла.
У эркера стоял стол, накрытый отделанной кружевом льняной скатертью. Лакеи только что закончили выкладывать на буфет сыр, свежий хлеб, чатни из яблок, ревеня и дыни. Были тут салат из свежей зелени, заправленный маслом с чесноком и уксусом, и горячие пироги. Лакеи поставили на стол чайный сервиз и отодвигали стулья, когда послышались легкие шаги Дженны.
Она замерла на пороге, от неожиданности перехватило дыхание. Викарий оказался совсем не таков, как она ожидала. Воображение рисовало ей образ простоватого, пожилого и ужасно старомодного человека. Перед ней стоял мужчина лет тридцати, высокий, крепкого сложения, с волосами цвета спелой пшеницы и проницательными янтарными глазами. Мрачный черный костюм с белым воротником англиканского священнослужителя резко контрастировал с его живым лицом. В нем не было ничего от банального стереотипа. Дженна стояла лицом к лицу с еще одним загадочным революционером.
Ее удивление было столь сильным, что она чуть не забыла подать гостю руку, которую он легко поцеловал. Она даже не сообразила, что стоит перед буфетом, пока викарий не протянул ей тарелку и не кивнул, предлагая сделать выбор. Он, очевидно, прочитал ее мысли, потому что со смехом сказал:
– Все в порядке, миледи. И вы не такая, как я ожидал.
– Извините, – пробормотала Дженна. – Пожалуйста, простите меня, отец Нзст, я не должна была вас разглядывать, но вы того стоите. Вы совсем не такой, как я ожидала.
– А вы ожидали…
– Кого-нибудь… постарше и… в общем, сердитого и ворчливого.
– Страдающего церковным занудством? – пошутил он. – Выдумаете, что служение Богу делает людей мрачными? Совсем наоборот.
– Увы, это относится к большинству духовных лиц, которых я видела, – искренне сказала Дженна.
– В Боге есть радость. По крайней мере, должна быть. – Викарий улыбнулся, и словно солнечный луч осветил хмурый серый день. – Возможно, я положу начало новой тенденции. Я иногда думаю, что именно поэтому стал тем, кем стал: чтобы внести изменения. Это ужасный идеализм?
– На мой взгляд, это замечательно.
– Вы очень добры, миледи, но мне говорили, что этого следует ожидать.
– Саймон упоминал, что вы зайдете.
– Вначале позвольте сказать, что я обычно не напрашиваюсь на трапезу, – помрачнел викарий, накладывая себе чатни. – Саймон попросил меня навестить вас и представиться, а за едой это всегда происходит легче, как я заметил. Собеседникам есть чем занять руки… и глаза. Смею вас заверить, визиты без приглашения не входят в мои привычки.
– Вы здесь желанный гость в любое время, отец Нэст. А есть миссис Нэст?
– Нет, миледи, пока нет, – усмехнулся викарий и быстро добавил: – Боюсь, за меня никто не пойдет.
Дженна рассмеялась, и оба заняли места за столом. Она почувствовала себя непринужденно. Викарий ей сразу, понравился, но она не могла вообразить обстоятельства, которые свели его с Саймоном.
– Саймон мне сказал, что вы вместе учились. – Дженна налила гостю чаю.
– Именно так. – Взяв у нее чашку, викарий поставил ее рядом с тарелкой. – Мы с Саймоном с самого начала оказались в одинаково затруднительном положении: оба вторые сыновья, он графа, я баронета. Должен вам сказать, что вторые сыновья – самые бесполезные существа на планете, никто, кажется, не знает, что с ними делать. Во всяком случае, я не разделял рвение Саймона к военной жизни – я еще к этому вернусь, – и у меня не было терпения и склонности посвятить себя политике или юриспруденции.
– И вы приняли сан?
– Да, – кивнул он. – Возвращаясь к отказу от военной службы, скажу, что я познал ее и пришел к выводу, что у нее есть духовные корни, поэтому я отправился в семинарию. И вот я здесь, викарий церкви Святой Троицы!
– Как вам чай, преподобный отец? – спросила Дженна, отхлебнув из чашки.
– Замечательный. Кухарка Саймона мастерица составлять смесь. – Глотнув, викарий задумался и объявил: – Китайский чай «ружейный порох», свернутый в маленькие шарики, и обычный зеленый – это ее традиционный «домашний чай», как она его называет. У нее есть смеси на каждый случай: для компании, для завтрака, дневной, к обеду. Неудивительно, что она запирает шкафчик с чаем на ключ, который всегда носит с собой. Этот чай действительно стоит того, чтобы его украсть.
– Дома нам приходится посылать за чаем того, кто в нем разбирается, – сказала Дженна. – Бедный люд сушит использованную заварку и продает торговцам, которые придают чаю товарный вид и навязывают покупателям иногда по ценам высшего сорта. Можете себе представить?
– Такое везде случается. Нельзя не посочувствовать несчастным, которые вынуждены идти на такое, чтобы выжить в наши дни. Тем временем богачи этой страны помешались на расточительности.
Викарий явно разделяет взгляды Саймона, и Дженна задумалась, кто на кого повлиял.
– Вы с Саймоном одинаково мыслите, – сказала она.
– А каково ваше мнение об этом, миледи?
– Видите ли, я никогда не задумывалась об экономике, пока не встретила Саймона. Но должна сказать, что совершенно с ним согласна. Потому что это… ведет к преступлениям. – Склонив голову, Дженна разглядывала викария, поднесшего к губам вилку. – Скажите, отец Нэст, вы обращаетесь к Саймону «ваше сиятельство»? – спросила она.
– Нет, – рассмеялся викарий. – Если подумать, я его только Саймоном и называю.
– Тогда, пожалуйста, оставим церемонии. В конце концов, я буду его женой. Мне будет приятно, если вы будете называть меня Дженна.
– С удовольствием, – ответил он. – Саймон этого хотел, но предложение должно было исходить от вас. Саймон называет меня Роб.
– Нет, – задумчиво сказала она. – Вы знакомы с Саймоном с детства. Я буду звать вас Роберт. Если позволите, конечно.
– Согласен. И поскольку надеюсь, что мы станем друзьями, я хотел бы сделать признание. Даже два.
– Признание? – вырвалось у Дженны, и она подавилась кусочком хлеба.
– Что с вами, дорогая?
– Крошка попала, – солгала она, отпив глоток чаю.
– Во-первых, – начал викарий, – я уверен, вы понимаете, что Саймон попросил меня в его отсутствие присмотреть за вами. Он посвятил меня в то, что произошло в Мурхейвен-Мэноре и на Бодмин-Мур. Во-вторых… Я не знаю, как это выразить…
– Я всегда считала, что лучше всего говорить откровенно, – ответила на его колебания Дженна.
– Очень хорошо, тогда, если я начну повторяться, остановите меня. Мы с Саймоном фактически всю жизнь были близкими друзьями. Короче говоря, он несчастливый человек, а я хочу, чтобы он был счастлив. Всю свою жизнь он посвятил другим. Я хочу, чтобы он был счастлив в личной жизни. Вы намного моложе Саймона и…
– Мне двадцать два, – перебила она. Почему ей все время напоминают о возрасте?
– Одиннадцать лет между мужчиной и женщиной… это существенная разница, я очень встревожен стремительностью событий. Это не похоже на Саймона. Такое впечатление, будто он… голову потерял. Я знаю, что в последнее время он не раз попадал в тяжелое положение… был на волосок от гибели. Но мне показалось, что он… как бы это сказать… будто он действует безрассудно, а это ему несвойственно.
Дженна напряженно выпрямилась на стуле. Еще слово, и гость перейдет за рамки приличия. Он друг или противник, этот загадочный викарий?
– Пожалуйста, поймите меня правильно, – продолжил викарий прежде, чем она ответила. – Мы с Саймоном близки как братья. Меня беспокоило, что он мог поддаться… какому-то безумному отчаянию середины жизни.
– Вы говорите в прошедшем времени. Значит, вы больше не тревожитесь?
– Конечно, моя дорогая. Вряд ли бы я в этом признался, если бы придерживался прежнего мнения. Правда, я не представляю, что любовь может сделать со здравым смыслом мужчины. Знаете, я, конечно, видел Саймона с женщинами, но никогда не видел его влюбленным. Я его не узнаю. Теперь, когда я познакомился с вами, все приобрело совершенно иной смысл.
Дженна облегченно вздохнула. Она смотрела в проницательные глаза сидящего напротив мужчины и стремилась рассказать ему все. Изпарка донесся крик павлина. Приехав в Кевернвуд-Холл, Дженна часто их слышала, но ни разу не видела этих птиц. От этого тоскливого, жалобного звука, похожего на плач, ее искрящееся радостью настроение внезапно исчезло.
– Что-то не так, дорогая? – нахмурился викарий.
Дженна заколебалась. Да, совершенно не так, ей хотелось ответить откровенностью на откровенность и снять груз с души, как это сделал он. Но сначала надо кое-что выяснить.
– Когда исповедуются англиканскому викарию, он также соблюдает тайну исповеди, как католик? – спросила она.
– Значит, вы не воцерковлены, – сказал он, отвечая на его собственный невысказанный вопрос.
Слишком поздно поняв свою ошибку, Дженна опустила глаза, горячая кровь прилила к щекам. Какая она глупая! Не надо было задавать этот вопрос. Теперь он сочтет ее язычницей.
– Я получила довольно отрывочное религиозное образование, Роберт, – ровно ответила Дженна, изображая уверенность, которой не испытывала. – Когда отец был жив… все было по-другому. – Ее голос затих, и она принялась изучать свое отражение в янтарном чае.
– Саймон говорил мне, что вы недавно сняли траур, – мягко сказал Нэст.
– Да, это правда.
– Я ужасно сожалею о вашей потере. Вам не тяжело говорить об этом?
Дженна покачала головой. Если бы он понял, что вывело ее в ту ночь на Ламорна-роуд, он не стал бы судить ее слишком строго.
– Мой отец возвращался из Труро, когда разбойник нагнал карету и заставил его выйти, – начала она, потянувшись за пустой чашкой гостя, чтобы налить ему чаю. – У отца было больное сердце, – продолжала Дженна, передавая чашку. – Он болел долгие годы. Отец… сопротивлялся, и разбойник отобрал у него пистолет, ударил им, ограбил и… бросил окровавленного на дороге.
