Текст книги "Бешеный прапорщик. Части 1-20 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Зурков

Соавторы: Игорь Черепнев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 118 страниц) [доступный отрывок для чтения: 42 страниц]

– Извините, господа. – С этими словами расстегиваю китель, достаю из внутреннего кармана пакет из вощеной ткани. Ножом распарываю нитки, достаю еще конверт из пергаментной бумаги, и уже оттуда на свет Божий появляется «индульгенция». Протягиваю листок полковнику. – Прошу, господа.

Александр Васильевич берет бумагу в руки, Федоренко и Берг заинтересованно придвигаются, чтобы удобней было читать. Текста там немного: «Предъявитель сего является офицером для особых поручений командующего армиями Северо-Западного фронта. Военным и гражданским чинам предписывается оказывать всемерное содействие. Генерал от инфантерии Алексеев».

– Шустрый Вы… партизан, Денис Анатольевич. На все ответ найдете, и бумажка у Вас сильная. Я не говорю «Нет», но все необходимо как следует обдумать. Давайте вернемся к этому разговору завтра, а сегодня – идите, господа, отдыхайте. – Асташев вежливо дал понять, что аудиенция закончена.

– Простите, господин полковник, еще один вопрос. Не подскажите, как могу я связаться по радио с штабом 2-й армии? Хотел сообщить о выполнении задания.

– Это можно сделать только с разрешения начальника штаба. Вам завтра представляться ему, заодно и решите этот вопрос…

Стоило появиться в расположении, как ко мне подошли Оладьев с Михалычем.

– Неважнецкие дела, Денис Анатольевич. – Сергей Дмитриевич выглядит озабоченным. – По всей казарме ходят разговоры о близкой сдаче крепости. Только малая часть, в основном старослужащие, готова воевать. Молодые, недавно призванные, кричат во всю глотку о том, что в плену лучше, чем в окопах. Более того, появлялась пара каких-то агитаторов, чуть ли не митинг устроили, мол, во всем виноваты царь и генералы с офицерами. Дескать, гонят нас, бедных-несчастных, как скотину, на убой, а сами жируют с кровушки солдатской.

– Могу Вам сказать, Сергей Дмитриевич, что среди офицеров – примерно такие же настроения, с той только разницей, что во всем виноват тупой комендант Бобырь, дурак и трус… Наши как?

– Мы заняли одну сторону казармы, держимся все вместе. – Михалыч спокоен и невозмутим, прям, Чингачгук какой-то. – К нам подкатывали, интересовались настроением, спрашивали что, да как.

– И что?

– Да ничего. Послали их, куда Макар телят не гонял. А чтоб неповадно было вдругорядь лезть, мои казаки с погранцами спор устроили, кто кого в рукопашке одолеет. Выборных бойцов выставили. Тока без оружия. Ну, как на базе, занятия проводили. До сих пор балуются.

– А вот это – молодцы! Здорово придумали!.. Значит, вот что… Нам здесь, наверное, только переночевать придется, а там – пойдем дальше. Крепость больше двух дней не протянет, сами видите. Поэтому с утра иду к начштаба, попробую дать радиограмму нашим в штаб. Ну, а дальше – собираемся и уходим. Если повезет, с нами пойдет 249-й Дунайский. Их полковой командир сейчас думает: оставаться, или нет. Ужинаем сухпаем, если не будет других вариантов. На ночь надо будет выставить дежурных, мало ли что…

Разговор сам собой прервался, когда зашли в отведенную роте часть каземата. На свободном месте между нарами шел ожесточенный бой… почти без правил. Двое погранцов, сняв сапоги и ремни, боролись, как я понимаю, за звание чемпиона казармы по рукопашному бою. Оба уже красные, потные, тяжело дышащие, сошлись снова. Видно, взыграл гонор, и никто не хочет уступать. Но самое интересное было в том, что их окружала толпа солдат, и не только моих. Соседи тоже пришли посмотреть на бесплатный цирк. Отовсюду, даже с верхних нар, где расположились счастливчики, занявшие лучшие места, неслись азартные выкрики.

Наконец, один из бойцов допустил промашку, и был пойман на болевой, и ему пришлось хлопнуть по полу, признавая поражение. Конец схватки отозвался ревом голосов. Блин, хоть шапку по кругу запускай, – озолотиться можно! Недавние соперники обнялись, хлопнули друг друга по плечам и собирались уступить место следующей паре, но из толпы «гостей» раздался голос:

– Постой, паря! Со мной сойдешься? – Вперед, отдав кому-то фуражку и расстегнув ремень, выходит какой-то незнакомый унтер. Которого местные «фанаты» поддержали одобрительным гулом.

– А не боишься, дядя? – Разгоряченный погранец оборачивается к новому поединщику.

– Ты меня сначала завали, а уж потом я тебя бояться буду. – Унтер, не торопясь разувается и двигается вперед.

– Ну, как знаешь. Только потом чтоб обид не было. – «Чемпион» идет ему навстречу…

Ой, нарвется сейчас мой обалдуй! Унтер, дождавшись захвата, плавным движением обтек противника и в свою очередь попытался провести удушающий. Нет, не зря я гонял их до седьмого пота! Накрепко вбитое на тренировках движение, – и унтер падает… Но в падении умудряется подбить ноги противника. Так что на пол грохнулись оба… Никогда не считал себя азартным человеком, но сейчас поддался настроению толпы. Хотя, впрочем, не я один. Вон, Михалыч непроизвольно двигает плечами, примеряя схватку на себя, Оладьин тоже не остается равнодушным, глаза горят, что те фонарики. Хотя, мне больше интересны унтеровские движения. Что-то похожее на казачий стиль, но в то же время неуловимо отличающееся в деталях…

Бой между тем уже закончился. Победой унтера к радости соседей, выразившейся в громком, торжествующем рёве. Погранец прижат к полу, рука на болевом удержании. Отпущенный победителем, встает, разминает кисть и локоть, виновато смотрит на свою группу поддержки. Так, а не размяться ли мне лично?

– А со мной, унтер, слабо?

– Дык это, Вашбродь… Нельзя нам. Подсудное ж дело, ежели что…

– Да не робей, пехота! Даже если проиграю, слово даю, – ничего тебе не будет.

Расстегиваю портупею, не слушая Митяева, который сам рвется в бой, сапоги долой, выхожу на «ринг». Унтер валко поводит плечами, движения чем-то напоминают китайский стиль пьяного, пытается захватом поймать за ворот. А мы тебя вот так! Проворачиваюсь навстречу, правая рука взлетает под локоть противника, захват за рукав, тянем на себя, поворот корпуса в обратную сторону, левой рукой «обнимаю» за голову, указательный и средний пальцы давят на точку между основанием носа и верхней губой. Круговым движением запрокидываю голову противника вверх, затем вниз, унтер сдавленно охает и падает. Да, вот эту точечку ты и не знал… Твою мать, растяпа хренов!.. Тоже падаю, причем с трудом перехожу в кувырок назад. И как это он меня зацепил? Не углядел. Ладно, все мысли из головы вон, есть только ты и твой противник… Унтер осторожничает, крутит несколько обманных движений, затем быстро делает захват за локоть. Который я ему позволяю, а потом, вместо того, чтобы выдирать рукав из руки противника, двигаюсь навстречу. Правая рука захватывает кисть противника со стороны мизинца. Запястье согнуто, локоть – тоже. Замечательно! С шагом назад сажусь на одно колено, нажимая на захваченную кисть. По себе знаю, это очень больно и неприятно, но унтер рушится рядом, не проронив ни звука. Хлопает ладонью по полу, признавая поражение… Встаем, он потирает запястье, которое, видно, я все-таки помял. Но улыбается.

– Ну и хитры Вы, Вашбродь! Николи такого не видывал. Покажете ешо разик?

Ну, для хорошего человека ничего не жалко. Медленно, с объяснениями, показываю прием еще раз.

– Благодарствуем за науку, Вашбродь!

– А теперь ты покажи, как сначала меня сбил.

– Ну, дык ето просто. Коли падаешь, одну ногу под себя нужно поджать, другой супротивника за пятку подцепить, а потом ужо поджатой ногой в колено и ударить. Да не прямо, а по кругу.

Да, все просто. Обычные «ножницы», только сбоку. И движение ногой не прямое, а по спирали.

– Ты где так драться научился?

– Дык, дед учил. Хоть и в годах уже был, а нас, всех четверых, по двору, как котят гонял. Теперича вот батя сынов моих учит.

– А что не сам? У тебя, вроде, неплохо получается.

– Батя сказал, шо молод я других учить. Поди, грит, на войну, там учись, ума набирайся. А возвернешься, ежели по сердцу будет твоя наука, пущу мальцов учить.

– И где же такие богатыри живут на земле русской?

– Тверские мы. А про богатырей, так ето не к нам, ето вон к их благородию прапорщику Завьялову. Он нам все про богатырей стихи читал. Етого… как его… А, господина Пушкина!

– Про Руслана и Людмилу?

– Ага. Тока у нас в деревне каждый, почитай, богатырь. Как на масленицу мужики на реку выйдут, да Минька-гармонист заиграет «Кровь младенька грает, побузиться хочет», дык тока держись! Ухайдокают в два счета. И фамилие не спросют…

Наш разговор был прерван появлением Пантелеича, который объявил, что ужин готов, типа, кушать подано. Остаток вечера прошел, как говорили в далекое Советское время «в теплой и дружеской обстановке».

С утра получил почти эротическое удовольствие. После двух недель умывания в ручьях и соскабливания щетины ножом, пусть и очень острым, просидеть аж пять минут с распаренным полотенцем на мордочке, потом быть побритым настоящим парикмахером из нестроевых все того же Дунайского полка настоящей бритвой с помощью взбитого настоящего мыла и горячей воды, и в качестве «десерта» быть обрызганным настоящим одеколоном, – ощущения выше среднего, причем, намного! С самого подъема полковник Асташев прислал нам маленького щуплого брадобрея, который «осчастливил» своим искусством сначала меня, потом Волгина, Оладьина, и, за компанию, Михалыча. Тепло попрощавшись с маэстро, очень характерно произносившим звук «р», и отдав в качестве благодарности пачку трофейных сигарет, помчался искать сапожную щетку и ваксу. Нашел только у денщиков, которые выпали в осадок, узнав, что у командира роты нет их коллеги, и что вышеупомянутый командир собирается САМ!.. чистить свои сапоги!!! В ответ на предложения помочь, выдал в эфир «Не учите меня жить…», превратил свои «шузы» в подобие зеркала, и умотал в штаб крепости представляться начальству и решать свои проблемы.

К начальнику штаба попал довольно быстро, через каких-то полтора часа ожидания в компании с другими «везунчиками», предъявил официальную бумагу, полученную как раз на такой случай, мол «Подпоручик Гуров с Особым партизанским отрядом выполняет…» за подписью нашего командарма. Генерал-майор Глобачев уделил ничтожному подпоручишке аж целых две минуты, выслушав доклад и просьбу разрешить связаться со своим начальством. Собственно, сам доклад занял тридцать секунд, остальные полторы минуты ушли на обдумывание ответа и требование показать ему текст радиограммы. К этому повороту событий я подготовился с вечера, и перед глазами начальства появился листок с колонками непонятных цифирок. На вопрос «Что это?» был дан развернутый и исчерпывающий ответ, что это – шифровка, и ключ к шифру я могу дать только по личному указанию командующего 2-й армией. На самом деле перед выходом на задание мы с Валерием Антоновичем договорились, что если представится возможность, будем общаться по радио с помощью нехитрой уловки. В качестве ключа к шифру мы решили использовать романс Булата Окуджавы, спетый Анатолю Дольскому в «Вечер откровений». Начиная с конца текста, каждая буква имела свой номер, получился цифровой алфавит. А для пущей секретности Бойко предложил воспользоваться новым, в смысле, «моим» алфавитом. Без ятей, еров, фетов и подобной ерунды. Текст донесения был краток: «Задача выполнена. Потери: пятеро убитых, двенадцать легкораненых. Нахожусь в Ново-Георгиевске, крепость собираются сдать. Буду уходить к линии фронта».

Начальник штаба, недовольно посопев, все-таки разрешил воспользоваться радио, о чем и информировал появившегося по звонку адьютанта-делопроизводителя. Затем сдуру спросил, что еще желает мелкий, наглый, назойливый тип с погонами подпоручика. В смысле, чем он еще может быть полезен генералу от инфантерии Владимиру Васильевичу Смирнову. В ответ получил заверения, что Его Превосходительство будет очень признателен, если его Особый партизанский отряд выпустят без всяких проволочек из крепости. Представитель этого отряда в моем лице получил искреннейшие заверения в том, что никто не будет мешать катиться нам ко всем… жителям определенной области тонкого мира, чаще всего пахнущего серой, лишь бы не создавали проблемы для начальства. В переводе на русский язык это означало:

– Получите пропуск на выход в строевой части. Более не задерживаю.

Все складывалось как нельзя более удачно, если бы… В этот момент не появилось… ОНО, по названию, – как у Кинга. К Мужскому роду ЭТО на мой взгляд трудно было причислить по морально-деловым качествам, а к женскому – мешали кустистые седые брови, бакенбарды, усы и мундир. Комендант генерал от кавалерии Николай Павлович Бобырь нарисовался с той стороны дверей, когда подпоручик Гуров собирался, открыв вышеназванную деталь интерьера, покинуть кабинет. И пришлось этому подпоручику сделать шаг назад, потом – в сторону и повернуться налево и принять строевую стойку, дабы приветствовать ярчайшее светило в российской военной науке сдавать без боя мощнейшие крепости. А еще «принять перед лицом начальствующим вид лихой и придурковатый», вспомнив слышанную когда-то цитату от Петра Алексеевича, «дабы разумением своим не смущать начальство». Стоим «грудь колесом», едим глазами начальство, выражение лица – тупое, но решительное. Вроде, как понравилось. Похожий на старого облезлого кота генерал проходит мимо, безразлично бросает:

– Кто таков?

– Подпоручик Гуров, Ваше Высокопревосходительство!!! – Ну, орать – не мешки ворочать, а генералу понравилось.

– Свободны, подпоручик. – Бобырь поворачивается к своему начштаба, и, прикрывая дверь, непроизвольно слышу. – Николай Иванович, я только что радировал в Ставку…

Прекрасно могу себе представить, Чего он там нарадировал. И в связи с этим нужно как можно быстрее отправить свою депешу. Так, а что там на улице за грохотание? Типа, грозовые раскаты, но при безоблачном небе. Кажется, догадываюсь, – громы и молнии имеют исключительно крупповское происхождение. Оживились, блин, гансы!

Адъютант, закончив выписывать пропуска, протягивает мне два листочка бумаги, и, видя мою вопросительную мордочку, мрачно поясняет:

– Германцы начали штурм II и III фортов. Скоро всему конец… А Вы-то на что надеетесь, уходя из крепости?.. Лучше уж плен… Или пулю в лоб…

Не самое подходящее время вступать в бесплодные дискуссии, поэтому исчезаю, буркнув вполголоса:

– Вольному – воля. Хочет – живет, хочет – удавится.

Спешу. Через десять минут быстрого шага предъявляю пропуск часовому возле радиостанции. А еще через минуту чернявый юноша очень интеллигентного вида, отрекомендовавшийся прапорщиком Бенинсоном, с удивлением рассматривает столбики цифр на листке блокнота и на всякий случай переспрашивает:

– Что, так и передавать?

– Да, именно так. И, пожалуйста, постарайтесь ничего не перепутать.

– Как можно-с? И за кого Вы нас принимаете? – С этими возмущенными словами, прапор отправляет унтера-телеграфиста на «покурить» и, заняв его место, начинает передачу. Две минуты, и дело сделано. И сделано очень вовремя. Потому, как почти сразу же звонит телефон, стоявший рядом на столе. Местный «Маркони» берет трубку, представляется, а потом его лицо начинает выражать сильное недоумение и растерянность:

– Так точно… Я уже отправил радиограмму… Что?.. Никак нет… Слушаюсь…

Дав отбой, радист ошарашено смотрит на меня, потом трагическим шепотом выдает:

– Только что звонил сам начальник штаба… Интересовался, отправлена ли Ваша радиограмма. Потом приказал от Вас ничего больше не передавать…

– А больше ничего и не нужно. Спасибо, господин прапорщик. Я через пару часиков заскочу к Вам, – а вдруг ответ будет?

– И все-таки, интересно, что же там было написано?

В ответ многозначительно улыбаюсь, прикладываю указательный палец к губам, призывая к молчанию, потом, достав спички, демонстративно сжигаю текст шифровки и исчезаю за дверью. Теперь мне срочно надо к своей роте! Бежим туда со всей возможной поспешностью, которую может себе позволить офицер Российской армии. И на ходу вспоминаем старый анекдот: «Почему в армии полковники не бегают? Потому, что в мирное время это вызывает смех, а в военное – панику». Потом в голову приходит мысль. Одна, но очень важная и значимая. А что, если Бобырь радировал в Ставку о невозможности далее защищать крепость, о своих «героических», но напрасных усилиях, о грудах убитых германских солдат, закрывающих сектора обстрела пулеметам, о супертяжелых снарядах чудовищных пушек, от взрывов которых бетонные казематы лопаются, как ореховая скорлупа, и так далее!.. Мы, в смысле, моя рота, мой отряд абсолютно не нужны ему в качестве свидетелей его трусости, а, может быть, и предательства. И не выпустит он нас из этого каменного мешка, сдаст вместе со всеми остальными в плен. Ну, это он так думает, что сдаст. Не знает, дурень, с кем связался! Дорого обойдутся кошке мышкины слезки! Как бы не летальным исходом для него все может закончиться… Вот, уже и казарма рядом. Залетаю в свой каземат, там – тишь, да гладь, да Божья благодать. Народ частью дрыхнет, частью травит байки. Настроение боевое, без какой-либо паники. Замечательно!

Подошедший Михалыч рассказывает последние новости. Прибегал вестовой из штаба, затребовал кого-нибудь из господ офицеров для постановки роты на довольствие, несмотря на то, что получено «добро» на выход из крепости. Волгин ушел разбираться, до сих пор не вернулся. Оладьин предупредил, что пойдет проведать каких-то знакомых в штабе, вернется к обеду, или чуть позже.

Черт! Как же не вовремя! Сейчас нужно держаться всем вместе, а не бегать по крепости! Ладно, делать нечего, будем ждать… Кстати, насчет обеда! Надо будет озадачиться запасом консервов на дорожку. А то германские поднадоели, хочется «Щей с мясом и кашей» от отечественного производителя. Хотя бы. Так, ладно, все соберутся, тогда устроим военный совет. А пока схожу, посмотрю, как там дела у штабс-капитана Федоренко.

– Михалыч, роте – полная боевая готовность. Не уверен, но вполне допускаю, что придут нас разоружать. От имени коменданта. Расставь стрелков по окнам, пулемет – на вход. В общем, быть готовым ко всяким неожиданностям. Может, и немного паникую, но лучше перебдеть, чем потом сокрушаться. Я – к соседям. Посмотрю, что там творится. Скоро буду. Да, и не пристрелите меня по ошибке.

Митяев широко улыбается, показывая, что командирскую шутку понял и оценил. А я уже бегу в гости к дунаевцам. Там, как Винни-Пух, всеми лапами попадаю в растревоженный улей, только пчелки уж больно большие, да и одеты в солдатскую форму. Но жужжат точно так же. Тема, насколько понимаю, у всех одна: идти в плен, или к линии фронта. Пока простой народ перебирает плюсы и минусы обоих вариантов, нахожу шестерых, нет, восьмерых прапорщиков батальона в отдельной комнате. В компании нескольких бутылок водки, пачек папирос и пары пепельниц, полных окурков. Это, типа, они так переживают грядущие изменения в своей жизни. От предложения присоединиться отказываюсь, спрашиваю, где начальство, получаю неопределенный ответ, мол Федоренко с Бергом куда-то час назад ушли, и больше не появлялись. Корчу разочарованную мордочку и убегаю обратно к себе. Блин, все где-то бегают, какие-то вопросы решают, один я не у дел, позабыт, позаброшен… Хотя, кажется, знаю, чем заняться.

Возвращаюсь к себе, сажусь в «канцелярии», и не торопясь, под папиросу с крепким чаем после сытного обеда (спасибо дежурным!), еще раз прорабатываю по карте наш анабазис, не претендуя, впрочем, на лавры нового Ксенофонта. Самую большую проблему составляет форсирование рек. Если мы будем уходить по правому берегу, то придется переплывать Нарев у Зегржа после слияния с Бугом, а потом двигаться к Цехановцу. Это при условии, если идти на восток. Есть альтернативный вариант – переправиться на левый берег Нарева сразу за Новогеоргиевском, а потом двигаться тихонько на юго-восток в направлении Дрогичина, и там форсировать вышеупомянутый Буг… М-да, задачка… Самое хреновое – пользоваться придется гансовскими переправами. Наверное, от этого и придется танцевать. Где будет возможность, там и переправимся…

Мои стратегические размышления были прерваны появлением сначала Ивана Георгиевича, который обрадовал возможностью порезвиться на продскладах, в смысле постановки роты на полное довольствие. Видно, некоторые генералы действительно решили нас сдать немцам с потрохами. Интриганы, блин! Им в голову, наверное, даже и не приходит, что мы все равно уйдем при любом раскладе. Ну, не нравится нам здешний климат. В основном, – моральный. Волгин снова исчезает, обещая появиться через минут двадцать.

После обеда отправлю Оладьина с бойцами на склады затариваться продуктами. А то взяли некоторые моду ходить по знакомым, когда командиру скучно. Наверное, мои негодующие мыслеформы были ретранслированы в голову нужного абонента, поскольку буквально через пару минут Сергей Дмитриевич соизволил явиться в канцелярии, причем, отнюдь не в одиночестве. Вместе с ним пришли еще трое офицеров. Оп-па, а одного из них я знаю! Тот самый прапор из артупра, который у меня самым наглым образом выцыганил люгер взамен на пару ящиков пироксилина. На ловца и зверь бежит!.. Так, а что это он смущенно мнется за спинами товарищей? Ладно, все по порядку.

– Денис Анатольевич, знакомьтесь! Прапорщик Бер Николай Павлович. Подпоручик Стефанов Дмитрий Любомирович. Прапорщик Синельников… Матвей Матвеевич.

Ага, значит, знакомого прапора зовут Матвеем…

– Очень приятно, господа. Командир отдельной роты подпоручик Гуров. Присаживайтесь… Чем обязан?

– … Денис Анатольевич, мы с Сергеем Дмитриевичем учились вместе в школе прапорщиков, хорошо знаем друг друга. – Слово берет прапорщик Бер, худощавый шатен с ярко выраженной интеллигентной внешностью. – Он нам рассказал о том, как вы воевали, и, самое главное, о том, что ваш отряд уходит из крепости к нашим. Мы хотели бы присоединиться к вам. Ни мне, ни Димитру совсем не хочется сидеть в лагере военнопленных, когда вся страна воюет.

Ну, про всю страну он, пожалуй, для красного словца ввернул, но мотивация понятна. Ладно, слушаем дальше.

– Вы понимаете, господа, что сие мероприятие будет очень сложным и трудным? И не факт, что закончится благополучно?

– Да, конечно, оно не будет похоже на увеселительную прогулку. – Теперь слово берет уже смуглый, чернявый подпоручик со странным именем «Димитр». Скорее всего, из южных славян, – то ли серб, то ли болгарин. – Но цель того заслуживает. Я хочу воевать с бошами, а не выслушивать от них оскорбления в лагере. Моя война еще не закончена.

Так, с этими все понятно. А третий?

– Матвей Матвеевич, а Вы что скажете?

И тут звучит такое, что чуть не падаю со стула!.. С интонациями в стиле «Люди добры! Поможите, кто чем может, мы сами – не местные!».

– Господин подпоручик… Денис Анатольевич… Мне очень нужно выбраться! Мне никак нельзя попасть в плен! У меня батюшка, купец первой гильдии, – при смерти!.. Надо наследство получать! А то братья все без меня поделят!

Б..!.. Ё..!.. Твою…!.. Других слов и мыслей почему-то не возникает! Вот уж, действительно, кому – горе, кому – радость! И чего с этим «пассажиром» делать прикажете?.. Видно, мои сомнения отразились на лице, потому, что прапор быстро продолжил:

– Господа! Я ж не просто так! Я ж отблагодарю!

Ну, что это не будет просто так, – и ежику понятно. Интересно, а чем и как ты нас благодарить будешь?

– И что же вы можете нам предложить, Матвей Матвеевич? – Надеюсь, он поймет иронию.

– Я много чего могу… Ежели крепости амбец… Простите, ежели крепость германцу сдают… У меня есть доступ ко многим хранилищам… Я могу…

Так, понятно. Никто ни у кого отчетности спрашивать не будет, следовательно, со складов можно тащить все, что захочешь. Только вот, чего там интересного может быть? Опять пироксилин? Так нам его много и не надо… Стоп! Чего он там бухтит?!

– … Могу со склада револьверы выдать. Их там много, сотни две лежит.

– Какие револьверы? – А вот это очень интересно. Типа, сбывается мечта идиота, – вооружить короткостволом всех бойцов. – И в каком состоянии?

– Наганы офицерские. Заложены на склады были с начала войны. И патроны к ним… И кобуры…

– Если добавите к вышеназванным наганам еще сотню патронов для крепостного ружья Гана, будем считать, что договорились.

Купчина недолго думает, потом утвердительно кивает головой, показывая, что согласен. Замечательно! Просто праздник какой-то!

– Матвей Матвеевич, скажите прапорщику Оладьину куда и во сколько подойти, и идите, готовьте револьверы.

После отбытия незадачливого наследника, обращаю внимание, что остальные гости смотрят на меня недоуменно, с долей брезгливости.

– Господа, прошу не обращать внимания на этот торг. С такими типами по другому нельзя. Вы же сами все видели и слышали. На руках никто его нести не будет. Я только даю ему шанс спасти свою никчемную жизнь… И наследство батюшки, сто лет ему здоровья.

– Простите, но зачем Вам столько наганов? Не на базаре же Вы их будете продавать!

– Дело в том, Дмитрий Любомирович, что наша рота выполняет особые задачи, о чем Сергей Дмитриевич Вам, наверное, уже поведал. Так вот, во многих случаях моим солдатам удобнее пользоваться не карабином, а револьвером, или пистолетом.

– Но у Вас же всего около сотни человек. Это что, по два нагана каждому?

Ага, и будем изображать пародию на техасских рейнджеров времен Гражданской войны с двумя кольтами в кобурах…

– Нет, Николай Павлович. Это – запас на будущее.

Наш разговор прерывает появление Волгина. И по лицу видно, что случилось что-то неприятное.

– Господа! Форты внутренней линии пали! Германцам осталось промаршировать три версты, и они – у стен редюита!

– Простите, господа, мне надо идти на батарею! – Стефанов резко вскакивает со стула. – Николай, и ты поторопись к своим саперам!

– Куда Вы собираетесь? – Иван Георгиевич с мрачной усмешкой смотрит на «гостей». – В крепости полная анархия и дезорганизация. Офицеров почти не видно, солдаты толпами шляются, где хотят. Кричат, митингуют.

– Простите, господин штабс-капитан, но мы должны быть на своих местах! – Голос Стефанова звучит твердо и немного вызывающе. – Наше место сейчас там! Скоро германцы будут уже у стен крепости!

– Хорошо. – Сейчас их не переубедить, да и надо ли? – Мы до вечера будем здесь. Потом уходим. Не опоздайте.

Когда они убегают, посылаю Оладьина, пока не поздно, за револьверами, а получать продукты отправляется группа унтера Чернова. А сам сижу и обдумываю мысль, пришедшую в голову при разговоре. Но времени на это уходит мало, вскоре начинаются неприятности. Не проходит и пятнадцати минут, как в расположение влетает один из его бойцов и, что есть силы, высвистывает «тревогу». Собственно, сам сначала услышал сигнал, выскочил из канцелярии. И только потом увидел растрепанного, запыхавшегося погранца, вокруг которого уже стояла толпа.

– Что случилось?!

– Там… Эта… Наших бьют… Толпа – сотни две где-то… Хотят склад грабануть… Наши с кладовщиком внутри заперлись… Меня и Ваську отправили за подмогой… Ф-фух… Нас переняли сразу у ворот… Васька крикнул, чтобы я бежал… А он энтих придержит…

ТВОЮ МАМАН!!!.. В два прыжка оказываюсь в комнате, ножны цеплять некогда, шашку в руку, обратно в коридор, и понеслись! Не знаю, сколько времени заняла дорога, но когда подбежал, веселье было в полном разгаре. Трое каких-то придурков месили ногами тело возле ворот… Суки!!! Убью!!!.. Подбегаю совсем близко, первый слышит мои шаги, оборачивается и ловит с левой руки рукояткой люгера в лоб. Все, глазки – в кучку, и – на землю. Второй спустя долю секунды получает сапогом под ребра и, скрючившись, улетает в сторону. Третий, не обращая ни на что внимания, в очередной раз заносит для удара руку с неизвестно откуда взявшейся кочергой… А вот хрена тебе, урод!!! Кончик шашки чиркает по руке чуть пониже запястья, железяка выпархивает из ставших непослушными пальцев, проносится мимо меня и бренчит по булыжникам мостовой. Кровь широкой струей брызжет из раны, рот в обрамлении давно нечесаной бороды начинает раскрываться в крике… И закрывается от «саечки» пистолетом снизу под челюсть. Прямым с ноги отправляю скотину в полет. Надеюсь, что последний.

Проскакиваю в ворота и вижу красивую такую картину: на каменном «быке» стоит какое-то чудо в солдатской форме и во всю мощь своей глотки вещает собравшимся внизу слушателям:

– Товарищи! Нас всех предали! Предали офицеры и генералы во главе с самим царем! А женка царская, – так вообще германская шпиенка! Что им солдатская жизня, товарищи?! Ни в грош не ставится, нас постоянно гонят на убой, не думая о том, что мы – тоже люди! За что мы здесь воюем?! За какие-то проливы, которые ни мне, ни вам не нужны? За то, чтобы буржуи стали еще богаче, наживаясь на поставках в армию? Чтобы, пока мы здесь воюем, там, дома, наши семьи пухли с голоду, не имея возможности купить хлеба, этими же буржуями припрятанного? Вот вы давно со своими бабами спали? А щас они за горстку муки с лавочником, аль мельником на сеновале кувыркаться будут! А эти золотопогонники и на фронте жируют. С мамзельками – санитарками какаву пьют, да шоколадом заедают, в шелковом белье ходют!

Теперь, братцы, пока не поздно, надо взять все и поделить по справедливости, а офицериков и шкур-унтеров – на штык насадить!

Стоп, а мордочка эта мне знакома… Как его?.. А, Миша Бейцин собственной персоной. Агитатор, бл… хренов!..

Гуров не ошибся. Это был именно Михаил Бейцин, который сейчас сдавал в некотором роде выпускной экзамен. Настоящим режиссером, а заодно и экзаменатором был член РСДРП с опытом проведения агитационной и подрывной работой в воинских частях с 1905 года, и, по совместительству, – агент охранного отделения младший унтер-офицер Макар Степанович Черешнин.

Предпочтя небезопасной передовой, на первый взгляд, тыловую крепость, он занимался натаскиванием молодых марксистов-агитаторов. Вполне естественно, что Миша, после неудачной словесной дуэли с Гуровым, прибежал к Макару Степановичу с нытьем в тональности: «Наших бьют». Черешнин, опасаясь, что все «разрушенное непосильным трудом» пойдет насмарку, доложил крепостному жандармскому начальнику штабс-ротмистру Мазепенко, что: «тут среди офицеров некий подпоручик Гуров, Карлу Марксу налево и направо цитирует. Не эсдеками ли засланный будет, больно уж замашки схожие?».

По удивительному совпадению фамилия сего офицера оказалась знакомой. Не далее, как несколько часов назад, лично генерал Бобырь приказал присмотреть за «пришлым смутьяном и не пущать его из крепости», а за неделю до этого ориентировка на некого партизана Гуроффа, поступила от настоящих хозяев штабс-ротмистра – офицеров разведотдела германского генштаба…