Текст книги "Надежда умирает... (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Туманный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Громовержец ничего не ответил сыну. Он нахмурил грозно брови, но сдержал свой гнев. Он еще любил своего сына, несмотря на его высокомерие. Вскоре Тантал дважды жестоко оскорбил бессмертных богов. Только тогда Зевс наказал высокомерного.

Громовержец низверг Тантала в мрачное царство брата своего Аида; там он и несет ужасное наказание. Мучимый жаждой и голодом, стоит он в прозрачной воде. Она доходит ему до самого подбородка. Ему лишь стоит наклониться, чтобы утолить свою мучительную жажду. Но едва наклоняется Тантал, как исчезает вода, и под ногами его лишь сухая черная земля. Над головой Тантала склоняются ветви плодородных деревьев: сочные фиги, румяные яблоки, гранаты, груши и оливы висят низко над его головой; почти касаются его волос тяжелые, спелые грозди винограда. Изнуренный голодом, Тантал протягивает руки за прекрасными плодами, но налетает порыв бурного ветра и уносит плодоносные ветки. Не только голод и жажда терзают Тантала, вечный страх сжимает его сердце. Над его головой нависла скала, едва держится она, грозит ежеминутно упасть и раздавить своей тяжестью Тантала. Так мучается царь Сипила, сын Зевса Тантал в царстве ужасного Аида вечным страхом, голодом и жаждой.

Майкл проснулся от того неумолимого чувства времени, которое с неумолимостью самого точного будильника будило его в шесть утра вот уже десять лет и он ничего не мог с этим поделать. Встать, умыться, побриться и идти на лекции, вот уже третий семестр были его непреложными правилами, нарушать которые он вовсе не собирался, да и бесполезно это было. Майк все это прекрасно понимал, но в это утро странная лень обрушилась на него и он, вместо того, чтобы встать праздно валялся на кровати, созерцая потолок, но вместо белого, унылого, так надоевшего потолка общаги, который он знал наизусть, благодаря приступам мечтательности, перед его взором стояли ее глаза. За последние семь лет, после его второй любви, он предавался праздным мечтам о той незнакомке. Интересно, а как это идти с ней по улице? Или нет, как ехать рядом с ней в автомобиле, изредка украдкой глядя на изящный профиль ее лица, в котором такими притягательными казались губы. Каковы они на вкус? Ее губы.... Стоп! Она же сейчас в объятиях Джека! Сладко спит в его объятиях, наверно, обняв его спортивный торс и улыбается. Она улыбается, когда спит? Сейчас это казалось для Майкла самым важным на свете. Не адвокатура, не будущее его как юриста, нет! Для него центром вселенной стало узнать, как она улыбается, смеется, как небрежно откидывает назад непослушный локон своих волнистых светлых волос.... Встать! Приказал себе Майкл, встать и без разговоров! Преодолев странную лень, он встал, умылся, побрился и, облачившись в обычные черные брюки с белой рубашкой, галстук не стал одевать, слишком официально, он спустился в кафетерий общаги, немного перекусить перед нудными лекциями.

В столь ранний час в кафетерии было еще почти пусто. Лишь несколько ранних пташек с синяками под глазами, явно потратили ночь на учебу, судя по недовольным лицам, ибо такое было бы исключено, если бы ночь ушла на другие, более очевидные в их возрасте вещи. Взяв кофе и тосты, Майкл, заметив в углу, одиноко сидящую Джен, подсел к ней, вопреки своему обыкновению завтракать в одиночку. Она о чем-то грустно задумалась, чтобы развеять ее мысли Майклу на память пришли строки из Омара Хайяма:

– С беспечным сердцем встречай рассвет и закат, пей с луноликой, утешь и сердце, и взгляд. О друг, не время терзаться тщетной заботой, ведь из ушедших никто не вернулся назад.

Она улыбнулась, наверное, у сестры еще более приятная улыбка и ответила:

– Вы философ? А я считала, что...

– Адвокаты, это акулы, потерявшие людской облик и готовые обелить кого угодно хоть перед ликом господним, если это только способно увеличить их банковский счет?

– Errare humanum est[V]. Я была не права.

– Так о чем грустишь?

– Сестра опять не ночевала в своей комнате. Гуляет с кем-нибудь, а мне вновь одни волнения.

– Ничего страшного. Она с моим другом, а за него я могу поручиться, как за самого себя. – "Надеюсь, ты не подведешь меня, Джек", добавил он про себя. – Надеюсь, я развеял твои сомнения? – И спустя мгновение добавил. – Сестра часто оставляет тебя одну?

Она еще раз улыбнулась.

– Бывает. Сегодня один, завтра другой, но это еще не значит, что первый в отставке, а за ней вереница старых увлечений, которые как рок преследуют ее вереницей призраков.

– Вереница призраков?

– В каком-то смысле. А кстати, у меня есть самостоятельная работа по учебе и на два назначена встреча с кем ты думаешь?

– Если это не господь Бог, то это меня не интересует.

– С автором сценария "Прости", "Белая тень черных крыльев печальной Лилит", "Демон-хранитель" и прочих.

– Шутишь!

– Совсем нет. Мне нужно взять у него интервью и... – Она немного замялась. – Если тебя это интересует, то я могла бы взять тебя с собой, если у тебя есть время.

– Побеседовать с автором таких нашумевших фильмов! Да ради этого можно собственные похороны отложить! В два? – Она кивнула. – Окей! Жду тебя возле университета и....

– Да?

– Я хотел спросить. А твоя сестра на кого учится?

– Экономист. – И через мгновение. – Понравилась?

– Немного. – Дженис как-то грустно посмотрела на Майкла.

– Прими добрый совет. Вскружить парню голову ей ничего не стоит, но поверь, лучше держись от нее подальше. До добра это не доведет.

Но мудрость данного совета не помогла. И Майкл понял, что втягивается в это все глубже и глубже, увязая в трясине так давно не испытываемых волшебных ощущений.

По дороге к Акименко Максиму Борисовичу (так звали автора упомянутых выше произведений), Майкл успел много узнать о сестре Дженис, Анджеле.

Родились и выросли сестры в Нью-Йорке, где на каждый квадратный метр земли приходится с пяток миллионеров. Обычная семья. Мама, служащая банка, отец держит несколько ювелирных магазинов и маленькие девочки с самого раннего возраста были обречены на счастливое будущее двух избалованных условиями жизни кокоток. Но на Дженис это отразилось в гораздо меньшей степени, чем на Анджеле. Судьба так распорядилась, что ее сестра, появившись на несколько минут раньше отхватила от жизни больший кусок красоты, изящества и способности сводить всех с ума, а Дженифер достались лишь некоторые крохи. С самого раннего детства Анджела поражала всех своими огромными глазами и ей вполне заслуженно предрекали в будущем роль роковой женщины, а Дженис грызла ногти от обиды, когда просиживала вечерами одна в то время, как Анджела гуляла на вечеринках, ей доставались лучшие парни в школе, она каталась на самых шикарных машинах и в ресторанах ее обслуживали вне очереди. Но открытой зависти к сестре в разговоре с ней Майкл не почувствовал. Быть может потому, что Дженис нашла себе нишу в этой жизни, свою особую роль, которая ее вполне устраивала, пусть у ее носа сестра творила все, что ей захочется, но это больше не расстраивало младшую сестру, которой досталось от природы меньше, чем старшей. Но в рассудительности, не заумности, зазнайстве и прочем, а именно в умении пользоваться данными от природы мозгами, Дженис отказать было нельзя. Быть может, и Анджела не страдала от нехватки ума, этого Майкл просто не мог знать, общаясь с сестрой, но он чувствовал, что не прочь это выяснить.

– А вот мы и пришли! – Оборвала свой монолог Джен. – Где-то здесь его дом, если мне дали правильный адрес.

Вскоре в густой тени кленов они нашли небольшой уютный домик, который словно спрятавшись от всего мира, жил своей особой, никому не ведомой уединенной жизнью. С виду ничем не приметный домик находился вдали от городского шума, неподалеку протекала река и пара гнезд аистов, составляли приятный колорит местности. Подойдя к дому, Майкл позвонил. Никто не ответил. Он позвонил еще раз. Наконец за дверью послышались шаги и немного недовольный мужской голос спросил.

– Кто там?

– Дженифер Блэкхарт! Мистер, Акименко, я звонила вам сегодня.

– Да, да! Я помню. – Дверь отворилась и нашим героям предстал невысокий, сгорбленный пожилой мужчина с заметными залысинами, большой головой на коротких ножках с грустным выражением на лице, которое Майклу показалось единственно возможным выражением на этом лице, которое просто не могло быть другим, как ему почему то казалось. Это была не неожиданная грусть, не печаль по какому-то событию. Казалось сама жизнь оставила на этом лице отпечаток грусти, так прочно въевшийся в это лицо, что было просто трудно себе представить, что оно вообще к примеру, может улыбаться. Грустное лицо было к тому же словно одето в маску безграничной усталости и неестественной бледности, словно какая-то долгая болезнь точила этот еще не старый организм. Усталость была даже в его голосе. Одет он был просто в домашний халат с перепачканными черной краской пальцами и в домашних тапочках. Настороженно оглядев Майкла он перевел вопрошающий взгляд на Джен.

– Это мой друг, мистер Акименко. Если вы не против, он будет присутствовать при нашем разговоре и помогать мне.

– Хорошо. Ничего не имею против молодежи. Проходите, пожалуйста. – Они прошли в уютную гостиную, где лишь несколько картин, репродукций известных мастеров, были единственным украшением. Дверь в другую комнату, наверное, кабинет, решил Майк, была приоткрыта и оттуда лились приятные симфонические звуки, которые он никак не мог определить.

– Гендель. – Слегка улыбаясь, ответил хозяин, заметив как напряженно юноша вслушивается в эти звуки. – Помогает расслабиться. Проходите сюда. – Он указал на соседнюю дверь и они очутились в том, что наверное можно было определить как главный зал или скорее музей, в котором были собраны многие исторические ценности из разных эпох. Даже странно было видеть египетский папирус рядом с портретом Далай-Ламы четырнадцатого, но вместе с тем все в этой комнате было подчинено какой-то неведомой гармонии, перед которой даже учение Фэн Шуй было бы просто детским лепетом. – Устраивайтесь поудобнее. – Подал голос хозяин. – Я не привык принимать гостей, поэтому можете пока занять себя оценкой моей маленькой коллекции, а меня прошу извинить. – Он указал на свои пальцы. – Принтер заправлял. Пойду руки помою. – И он оставил их одних.

– Странный какой-то, тебе не кажется? – Спросил Майк.

– Немного. Но писатели, актеры, музыканты, поэты и прочие люди творчества всегда не от мира сего. Если бы ты учился на моем курсе и общался с подобными людьми так же часто как я, ты бы понял, что без этой странности они бы не сотворили всего того, чем мы можем восхищаться. Чтобы сделать то, чего не делал до тебя никто необходимо быть чуточку не с этой планеты.

– Я не слышу здесь голосов детей. Надеюсь, он не держит тело своей жены в...

– Холодильнике? – Послышался сзади голос и хозяин, чуть посмеиваясь, вошел, неся перед собой поднос с приятно пахнущим кофе и тостами. – Нет, уверяю вас! В холодильнике у меня только труп соседа, у которого я украл этот кофе, а в подвале еще и камера пыток, так что если вы раскритикуете мой кофе, то я вас как раз туда и отправлю на долгую мучительную смерть. Не тушуйтесь, молодой человек. – Добавил он, заметив смущение Майкла. – Мне и не такое приходилось слышать.

– Простите...

– Ничего страшного. А детей вы не слышите, потому что у меня их нет. К сожалению.... Как никогда я не был и женат, да и поздно уже.... – Добавил он, вздохнув. – Угощайтесь. Уверяю, цианистый калий с кофе смешан в самой точной пропорции.

Кофе и на самом деле был приятный. Но Дженис всегда брала быка за рога и, достав блокнот пошла в бой.

– Мистер Акименко.

– Максим. Просто Максим. Прошу, увольте меня от этих мистеров. Я уже почти десять лет в Америке, но никак не могу к этому привыкнуть. Да и моя фамилия с этими мистерами как-то не сочетается. Давно бы взял псевдоним, да мои литературные агенты против. Говорят раскрученный лэйбл, менять – только портить, упадут продажи и прочее. Им виднее. Так что вы хотели спросить, молодая леди?

– Вы десять лет в Америке?

– Почти.

– А что заставило вас эмигрировать из России?

– Личные обстоятельства. Я, видите ли, болен. Да, да, молодые люди, очень болен. Рак. Вы наверное уже заметили мой вид. Мне немного осталось, всего лишь несколько месяцев, а заболел уже очень давно. В это трудно поверить, но уже почти двенадцать лет болею. Медленно иду в могилу. Захотелось убежать, скрыться от некоторых дорогих мне людей, которые даже не знают, что я здесь и думают, что я уже умер. Не хотелось быть им обузой и медленно кончаться у них на глазах.

– Рак? А медицина?

– Медицина? – Он горько усмехнулся. – Раньше возможно и вылечила бы, но не в такой стадии.

– Поэтому вы и дали согласие на интервью? Раньше, насколько мне известно вы держались в стороне от этого, так что же заставило вас дать его сейчас? И просто студентке, а не какому-нибудь мастодонту журналистики?

– Очень просто. Я не люблю шумихи, а вы, как верно заметили, просто студентка и это ни к чему меня не обязывает. Кроме того, хочется побыть хоть немного среди людей. Вы же знаете, я живу жизнью отшельника, весь в своих рассказах и иной раз даже солнечный свет мне в тягость. Я люблю ночные прогулки. Люблю мечтать.

– Я тоже. – Вырвалось непроизвольно у Майкла.

– Вот, вот, молодой человек. Думаю, вы меня поймете. Я люблю мечтать и к сожалению мечты, это все, что у меня есть.

– А почему вы не женились?

Печаль на его лице, как показалось Майклу, в данный момент, как был произнесен этот вопрос, приобрела особую глубину. "Наверное, она затронула больную тему?", подумал он.

– Молодые люди.... – Вздохнув, начал он, спустя какое-то время, когда казалось, Максим собирается с мыслями. – Запомните одну простую истину. Если однажды вас в жизни посетит настоящая любовь, а это просто неизбежно. Никогда! Я повторяю, никогда не играйте с этим чувством! Хватайте его, держитесь за него руками и зубами, сколько позволят вам силы, берегите это самое прекрасное в мире чувство, как самое драгоценное, что только у вас может быть, иначе вас постигнет моя участь. Я играл с любовью. Играл с этим великим чувством без уважения к чувствам любимой мной женщины и я проиграл.... Я не смог сохранить это чувство, я как садовник сгубил прекрасный цветок, не понимая, что ему требуется для жизни вода и солнце, а так же забота и любовь, без которой он просто погибнет. Я потерял свою любовь, не смог сберечь и прошу вас, не повторяйте моей ошибки. Не играйте с любовью, не играйте с чувствами любимого вами человека. В этой игре не возможно выиграть.... Да. Еще Шекспир сказал, вся жизнь театр. Забудьте! В остальном, быть может, но не в любви. В любви играть нельзя, нельзя и просто опасно! К сожалению я не понял это в свое время, вот и остался один, так как не смог больше никого полюбить так же, как ту единственную, которая осталась там, в России, и о судьбе которой мне к сожалению все эти годы ничего не известно. – Он закончил свой жаркий монолог и в комнате воцарилась странная тишина. Но вот он поднял голову и, печально улыбнувшись, проговорил. – Но я рад, что могу помочь, пусть не себе, но тем молодым людям вроде вас, которые читают мои рассказы, смотрят фильмы, поставленные по ним, и они, надеюсь, раньше меня поймут, что это за великое, могучее, прекрасное и вместе с тем очень хрупкое и нежное чувство и научатся беречь его лучше, чем я. Пусть лучше они учатся на моих ошибках, чем на своих собственных. Так будет лучше....

– Вы считаете, что настоящая любовь может посетить человека только однажды? – Неожиданно спросил Майк.

– Молодой человек, я не так молод как вы, чтобы питать иллюзии на этот счет. Молодость блаженна своим неведеньем – старость несчастна своей мудростью. Я уже давно не питаю иллюзий насчет любви. Она не может быть настоящей или не настоящей, не может быть естественной или противоестественной. Можно влюбляться много раз и даже не отдавая себе в этом отчета, самим искренне верить, что вы действительно любите, но это лишь самообман. Любовь либо есть, либо ее просто нет. И отвечая на ваш вопрос, юноша, я могу сказать только одно. У человека одно сердце, одна душа, одни чувства, желания и мысли, которые он воспитывает и лелеет в себе всю свою жизнь и только одному единственному человеку, достойному человеку можно открыть себя всего, отдать все без остатка, без надежды, даже без надежды на эту надежду, что вам суждено быть рядом всю оставшуюся жизнь. И только один, единственный человек в мире, будет способен принять и понять вас таким какой вы есть и вы сможете сделать тоже самое в отношении него. Когда вы встретите такого человека, вы сами поймете, что-то, что я сейчас говорю вам, не просто слова. К примеру, есть люди, греховные по своей сути, кажется, они только и делают что грешат и кажется, что само понятие любовь с ними просто не согласуется, так велики их грехи на поле любви, в которой вереницей за ними следуют тени тех, кого они бросили, обманули, оставили без любви. Вы думаете, они просто грешат? У них нет души? Нет.... Они тоже ищут свою любовь, найти которую для них очень трудное дело, так как они хотят как раз того, о чем я говорил. Они хотят, чтобы их понимали и любили такими, какие они есть, со всеми их грехами. Не теми, что были, так как все их партнеры думают, что это в прошлом. Нет, а с теми, что есть и будут, так как такие люди уже не могут измениться. Кусают локти, плачут в подушку, бессильно озлобляются на все и вся, но не в их власти измениться, как бы сильно им этого не хотелось и они, видя, что ничего изменить невозможно ищут человека, который может понять, понять и принять их черное прошлое и не надеяться, что это только прошлое. Они ищут человека, который будет любить их при всех недостатках, которые у них есть. И даже, находя себе очередное увлечение, они видят в нем надежду на будущее, все этому человеку рассказывают о себе, ищут в нем искорку понимания, но не находят. Их конечно согласны принять со всеми недостатками, но они не видят в этом любви. И как только они поймут, что их просто хотят, а не любят, тогда они бросают своих избранников и ищут новое увлечение, новую надежду на понимание и любовь. В которой им не будет казаться, что на них смотрят косо, говоря при этом красивые слова, а в глазах будет одно презрение. Они хотят надежности, уверенности и самое главное понимания от любимого человека.

– Вы считаете, что главное в любви, это понимание? – Джен еще бы рот раскрыть пошире и можно будет без труда сосчитать общее количество ее белоснежных зубов.

Он слегка ухмыльнулся печальной ухмылкой в левом уголке рта и ответил.

– Могу на это сказать одно, мои друзья, вы позволите себя так называть? Если бы я понимал ту единственную женщину, которую любил и люблю в то время, когда еще был здоров, то сделал бы ей предложение. Я был бы давно женат, мои дорогие. Я упустил время, а когда понял ее. Понял, что ей было нужно от жизни, от меня, от всех тех, кто ее окружал, я просто не имел права становиться мужем той, которую мог сделать вдовой очень скоро после свадьбы и еще неизвестно какими у нас были бы дети. Нет.... Даже рак здесь не причем, но вы же видите мою внешность. Предмет насмешек всей моей жизни, поэтому я и люблю одиночество. Я не знал, какими могли бы быть наши с ней дети и не хотел так рисковать. До своего отъезда сюда в свое время я просто не мог допустить что-либо близкое между нами. Тогда я не смог бы уехать, но держать на расстоянии свою любовь, это все равно что держать стакан воды на вытянутой руке и не приближать его ко рту, находясь при этом в адском пекле. Этот стакан я держу уже очень долго и он не становится ближе, как и не становится меньше жажда, но так было нужно, это все, что я могу сказать.

– Она знала про рак?

– Знала? Догадывалась, быть может. А кроме того в годы моей буйной молодости и еще неоперившихся рассказов, я слишком сильно мучил ее, играл..... Вот о чем я говорил. Я играл с любовью. Написал несколько рассказов о раке. Вы наверное читали "Демона"? Или смотрели фильм? Так я хотел ей рассказать о своей болезни, но после испугался, что это будет для нее слишком больно и списал все это на свои тогдашние обычные депрессии, желание умереть. После этого написал еще один рассказ, в котором заставил ее еще раз наступить на те же грабли, заставил поверить в рак, а потом еще раз испугался и соврал, что все в порядке. Я играл с ней, непозволительно жестоко играл в то время, когда в ее жизни был период, в котором понимание и поддержка были ей нужнее чем когда-либо. Тогда ей как никогда нужен был друг, а я был просто жестоким эгоистичным ублюдком, который не понимал, не хотел понимать, не хотел и не мог из-за постоянных болей мыслить здраво. Я..... Простите.... – Он сильно побледнел и начал задыхаться.

– Мистер Акименко! Я вызову скорую! – Майк бросился к телефонному аппарату, но был остановлен резким жестом Максима.

– Не надо! – Хрипло выдавил он. – Сейчас пройдет. Такое бывает от волнения.

– Простите, мы не....

– Ничего. – Он почти отдышался. – Ничего страшного. Прошлое всегда подстерегает меня. Я не оправдываю себя, у меня нет оправдания. Эгоист на то и эгоист, что поклоняется своему эго. Свое собственное Я значило для меня тогда очень много. Не потому, что мне не хотелось думать о ней, думал. Я хотел не просто понимать ее, а дать ей понять это. Что я ее понимаю, дать ей уверенность, что со мной она будет в безопасности. Хотел быть всегда с ней рядом, жить ее жизнью, ее желаниями и радостями, ее бедами и проблемами, которые мы решали бы вместе, но всегда рядом с ней я превращался просто в эгоистичную скотину.

– Вы сами не могли измениться? – спросил Майкл.

– А вы умны, молодой человек. С радостью сделал бы вас героем какого-нибудь моего рассказа, жаль мне не долго осталось. Да, вы правы. Я не мог измениться и это в какой-то степени, наверное, меня извиняет. С раннего детства я привык быть один. И эгоизм проявился сам собой, так как мне просто не о ком еще было думать. Разве только о родителях, что я и делал по мере сил до тех пор, пока эгоизм не захватил меня всего. Он был закономерным итогом моего постоянного одиночества. Такова судьба. И когда в моей жизни появилась она, я уже не мог измениться, не мог быть другим даже с ней, хотя я этого очень хотел. – Он ненадолго задумался. – Мне уже недолго осталось. Совсем мало по человеческим меркам, но единственное мое желание сейчас увидеть ее. Увидеть, упасть к ней в ноги, грызть зубами землю у ее ног, умолять, плакать кровавыми слезами, только бы она простила мне то, каким я был тогда..... И сказать.... Сказать, глядя ей в глаза, а не на экран монитора, набирая очередной свой рассказ, что я ее.... Нет, не просто люблю, а .... Понимаю....

– Странный он все-таки. – Произнес Майкл, когда они вышли из его дома.

Джен ничего не ответила. Казалось, ее мысли были очень далеко. Где-то в необозримой дали. И Майк, заметив это, не стал продолжать разговор. И лишь когда они подъехали к общаге, она произнесла, как-то странно посмотрев на него.

– Я люблю тебя.

Глава четвертая.

Как ясно помню я и той луны сиянье,

И город в призрачной тиши,

И то чуть слышное, но страшное признанье,

Ночную исповедь души.

(Ш. Бодлер "Исповедь").

– Джек, нет!

Молодой человек стоял на карнизе окна и лишь несколько сантиметров перед ним отделяли его от вечности. Лишь несколько сантиметров, один шаг, двадцать метров до асфальта и успокоение.

Минуло три недели с того момента, как Майк и Джен ездили к автору "Прости". Но за эти три недели Майкл перестал узнавать друга. После знакомства с Анджелой он словно летал, словно все его ангелы хранители собрались вместе и подарили ему крылья, так счастлив был его друг. Анджела, Анджела, Анджела.... Весь мир для него сосредоточился на ней. Только о ней и говорил, только она была в его мыслях и даже Майкл, прекрасно зная этого ловеласа, жившего с ним в одной комнате, всерьез начал думать, что Джек все же наконец нашел свою настоящую любовь, что все его увлечения в прошлом, все прошло и Анджела стала для него той единственной, которая смогла приручить это непокорное и слишком ветреное сердце. Но несколько дней назад....

Все словно изменилось. Рай перестал быть раем и превратился в ад. В самый настоящий ад для его друга. Что случилось, он так и не сказал, только поначалу подолгу исчезал где-то. Возвращался поздно, с красными глазами, а однажды и сильно пьяный. Майк понимал, что что-то не так. Не так именно с ней. В тот вечер, он уложил пьяного Джека в кровать и в его пьяном бреде разобрал лишь одну фразу "не могу больше". Не могу больше что? Любить? Добиваться любви, жить без любви? Ее любви....

Что виновата любовь Майкл понял однажды благодаря фразе, вырвавшейся у Джека в пьяном виде. Они уже почти засыпали:

– Майки? – Позвал он со своей кровати.

– Да?

– Но ведь если подумать, то Анджела просто.... – бранное слово. Майклу не хотелось так говорить о ней или даже думать, но он уже достаточно хорошо знал Анджелу, чтобы согласиться.

– Ну да. – Произнес он, скрепя сердце, в надежде, что Джек об этом забудет и вообще вскоре уснет. То, что Джек ответил после, окончательно убедило Майка в диагнозе друга.

– Но почему же все-таки я ее люблю? – И он отключился, так что Майку не удалось ответить на этот вопрос, даже для самого себя.

И вот. Серая панорама за окном, на столе записка, где лишь несколько строк о бессмысленности жизни и друг за окном, мертвенно бледный, с потухшим взором, полным бессмысленности и Майк.

– Джек, не делай глупостей!

Джек медленно повернул голову в его сторону. Слегка покачал головой и шагнул....

На похороны пришла вся его группа. Она тоже пришла немного позже. Стоит не со всеми, а немного вдалеке, наверное чувствует себя виноватой. Что в ней такого, что стоит того, чтобы рухнуть на асфальт из окна? Просто шагнуть навстречу смерти? Неужели без нее действительно нельзя жить? Эти вопросы Майк задавал себе вновь и вновь, изредка бросая взгляды в ее сторону. Джен стояла рядом с ним. Ее признание не стало для них связующим звеном. Майк не любил ее. Он это знал. И они остались друзьями. Тогда возле общаги Дженис, после того, как он отверг ее любовь только сказала, после долго взгляда:

– Я знаю. Ты уже полюбил мою сестру. Быть может ты сам этого не осознаешь, но это так. Я понимаю, нам не быть вместе, но люблю тебя. Я не прошу тебя любить меня, я не могу просить того, что ты никогда не можешь мне дать. Позволь только быть рядом с тобой. Быть, пусть не твоим близким человеком, но другом. Позволь любить тебя, не прося ничего взамен. – Тогда они только обнялись и разошлись по своим делам. И сейчас Дженифер Блэкхарт была рядом, как друг. Друг, потребность в котором всегда возникает в трудные минуты, когда сам того не осознавая ты не хочешь быть один и нужно чтобы кто-то был. Даже не говорил ничего, не делал. Просто был рядом.

Она посмотрела в его глаза и он, прочитав в ее глазах немой вопрос, слегка кивнул. Дженис подошла к ней, обняла сестру и та, спрятав лицо в ладони, наверное заплакала. Майкл не мог осуждать ее. Не потому, что какие-то чувства мешали ему это сделать, просто в его душе сейчас царила пустота и отрешенность от всего. Все то, что происходило сейчас. Похороны, лица сокурсников, слова священника на латыни, несколько горстей земли, брошенные каждым по очереди, все это происходило словно не с ним, а кто-то другой все это видел, слышал, ощущал. Кто-то другой, но не он.... Сам же в мыслях он был с ней и чувствовал себя эгоистом. Чувствовал, что это не правильно, так нельзя, это противоречит самым элементарным нормам морали, но он хотел быть на месте Джен. Он хотел, чтобы это на его груди она плакала, ее волосы в знак утешения именно он хотел гладить и ее слезы именно он хотел осушить. Его друг покоился на глубине двух метров под землей, а его мысли были с виновницей его смерти.

И сейчас он понял, как сильно он ненавидит Анджелу. Ненавидит и вместе с тем любит. Как странно играет с нами жизнь. Почему можно так сильно любить человека, испытывать жизненно необходимую потребность видеть ее счастье, обнимать ее, утешать, нежно прикасаясь тыльной стороной пальцев к ее щеке, стирая оросившие их слезы и в тоже время от всей души желать ей пройти все девять кругов ада! Странно.... Странно и в тоже время понятно. Она виновна в смерти друга и все же она человек. Девушка, которую он, Майкл, любит всем сердцем. Любит... и ненавидит.

Служба была закончена. Все разошлись. Майк еще некоторое время постоял над свежим могильным холмом и тоже ушел. Он пришел в свою комнату, в которой стало как-то одиноко. Одиноко и безрадостно. Кто-то конечно скоро займет ее. Студентам нужно где-то жить и у него вновь появится сосед. Но это будет уже не Джек. Не тот Джек, с которым он прожил три семестра, делился самым сокровенным, самым тайным, самым добрым и злым в своей душе. Не полностью, но он доверял этому Казанове, который при всех своих многочисленных недостатках, которые вовсе не ограничивались волокитой за юбками, умел быть просто хорошим другом.

На город спустился вечер. Легкий ветерок разогнал облака и в окно светила полная луна. Было уже темно, но Майк не стал зажигать свет. Просто сидел у окна и смотрел на звезды, думая о ней. На память пришли, казалось давно забытые стихи Бодлера.

Скажи, откуда ты приходишь, Красота?

Твой взор – лазурь небес иль порожденье ада?

Ты, как вино, пьянишь прильнувшие уста,

Равно ты радости и козни сеять рада.

Заря и гаснущий закат в твоих глазах,

Ты аромат струишь, как будто вечер бурный;

Героем отрок стал, великий пал во прах,

Упившись губ твоих чарующею урной.

Прислал ли ад тебя иль звездные края?

Твой Демон, словно пес, с тобою неотступно;

Всегда таинственна, безмолвна власть твоя,

И все в тебе – восторг, и все в тебе преступно!

С усмешкой гордою идешь по трупам ты,

Алмазы ужаса струят свой блеск жестокий,

Ты носишь с гордостью преступные мечты

На животе своем, как звонкие брелоки.

Вот мотылек, тобой мгновенно ослеплен,

Летит к тебе – горит, тебя благословляя;

Любовник трепетный, с возлюбленной сплетен,

Как с гробом бледный труп сливается, сгнивая.

Будь ты дитя небес иль порожденье ада,

Будь ты чудовище иль чистая мечта,

В тебе безвестная, ужасная отрада!

Ты отверзаешь нам к безбрежности врата.

Ты Бог иль Сатана? Ты Ангел иль Сирена?

Не все ль равно: лишь ты, царица Красота,

Освобождаешь мир от тягостного плена,

Шлешь благовония и звуки и цвета![VI]

И все в тебе – восторг, и все в тебе преступно! Героем отрок стал, великий пал во прах. С усмешкой гордою идешь по трупам ты, как с гробом бледный труп сливается, сгнивая. Как точно и в тоже время жестоко сказано. И вместе с тем очень точно....