Текст книги "Бугорландские хроники...(СИ)"

Автор книги: Дмитрий Рассказов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

3.7.2.

   Заметив приближающегося палача, Лисичка тут же загородила собой вход в палатку не желая впускать того вовнутрь.

   – Только через мой труп, закричала она гневно.

   – Как скажете, ваше величество, хмуро заметил Грифусс, – за мной не заржавеет. Палач не любил, когда к его профессии относились так предвзято.

   – Он здесь, чтобы исполнить свой долг. В смысле облегчить страдания больного, несколько неудачно вступился за своего коллегу Фиштулла.

   – Не надо облегчать, в сердцах воскликнула Лисичка, – пусть страдает.

   Наконец, после долгих препирательств и уговоров горе – медикам все же было дозволено подойти и осмотреть больного, с условием, чтобы те ни чего при этом не предпринимали. Фиштулла согласен был на любые условия, лишь бы не возвращаться на свой пост в тюрьму. Грифусс, по роду своей деятельности давно уже философски относившийся к жизни и тем более к смерти, тоже упорствовать не стал.

   Войдя, наконец, в палатку, специалисты около медицинских наук первым делом решили определиться с диагнозом больного.

   – Пациент либо жив, либо мертв, заметил после некоторого размышления Грифусс.

   – Пациент либо еще жив, либо уже мертв, уточнил предварительный диагноз Фиштулла. Дальше этого дело у них не пошло. Через четверть часа безмолвного раздумья Грифусс спросил у Фиштуллы:

   – Пациент курит?

   – Нет.

   – Пьет спиртное?

   – Нет.

   – Интересуется девушками?

   – Да вроде бы тоже нет.

   – Если пациент не курит, не пьет спиртного, и не интересуется девушками, скорее всего он мертв, поставил диагноз, Грифусс. При этих словах Батон то ли из вредности, то ли еще по какой-то иной причине взял да и пошевелился.

   – Смотри-ка ты, еще дергается, удивился Фиштулла. – Наверное, остаточные рефлексы.

   – Предлагаю дать ему яду, предложил тогда Грифусс. – Чтобы уж наверняка... – А то не дай бог очухается, – испортит нам весь диагноз. В таком деле яда жалеть не стоит.

   – Ваша главная ошибка в том, что вы яд – ядом называете, вздохнул Фиштулла. -Это, знаете ли, отпугивает клиентов. – Я давно уже заметил, что больные не любят когда им правду говорят. Они будут принимать что угодно, лишь бы это красиво, ну или в крайнем случае, непонятно звучало. Врачи этим и пользуются. Почему они все рецепты на латыни выписывают, чтобы нас, простых людей запутать.

   – Тут я с вами вынужден не согласиться, дорогой коллега, флегматично прервал рассуждения фельдшера Грифусс. – Врачи они ведь тоже разные бывают, и среди них встречаются нормальные люди. Знавал я одного врача, из соседнего государства, – вот это был, скажу я Вам, врач. Всем врачам – врач. Как-то одному нашему солдату сосулька голову проломила, так он, знаете, какой поставил диагноз? – «Весна пришла».

   – Не надо мне ни каких врачей, тем более таких, закричал Батон, вскакивая с постели. – Дайте мне умереть спокойно.

   Такая постановка вопроса вполне соответствовала методике лечения Фиштуллы, и тот удовлетворенно закивал головой. Грифусс все же предложил Батону для ускорения процесса лечения испить синильной кислоты с черничным вкусом. И искренне удивился, когда барон наотрез отказался травиться. Таким образом, горе лекарям ни чего не оставалось, как удалиться, недовольно ворча себе под нос, что-то о современной молодежи, падении нравов и переоценки ценностей.

   Батон же остался в лагере своих недавних противников в качестве почетного гостя. И честно говоря, выздоравливать он не спешил. Да и куда ему было спешить, когда сейчас он имел все, о чем только мог мечтать – свежий воздух, отличное питание, да и Лисичка не на шаг теперь не отходила от него.

Глава 8. Недоверие к вере.

3.8.1.

   – Вы посмотрите на себя, ну кто так воюет, выговаривал тем временем Епископ окружившим его со всех сторон солдатам. – Кто так воюет? Вы же чуть было парня не угробили... – Хорошо, что он таким твердолобым оказался... – А если бы он сейчас взял и умер бы... не просветленным? Какой грех лег бы на вас всех. Да, он что – один, что ли такой? Не сегодня – завтра вы все друг друга перебьете, а о душе своей вы подумали? Что будет с ней после смерти? Так, что предлагаю, пока не поздно, пока вы все еще живы или всё ещё живы, – дружно, всем вместе, просветиться. Я же со своей стороны тоже в долгу не останусь.

   – Ребята давай, махнул он рукой своим монахам. При этих словах, солдаты, с той и другой стороны, думая, что монахи сейчас опять начнут палить из ракетной установки, дружно попадали на землю, закрыв головы руками. Монахи же, тем временем, в полном спокойствии выкатили из своей передвижной крепости огромную и подозрительно тяжелую бочку.

   Правители в недоумении переглянулись.

   – Это, что еще что такое? – недоверчиво поинтересовался Виргеум, прячась при этом на всякий случай за спину своего советника Али ибн Луры. – Порох, что ли?

   – Вы кого сейчас спрашиваете, ваше Величество, меня или его? – сердито переспросил мудрец.

   – Да его, его я спрашиваю. Вас разве спросишь о чем-нибудь, проворчал король.

   Монах же, словно бы не слыша вопроса продолжал агитировать:

   – В темноте ведь живете, дети мои.

   – Если бы только в темноте, выкрикнул не сдержавшись царь Горох. – Некоторые, при этом, еще и в тюрьмах живут...

   – В чужих, заметьте, тюрьмах, не остался в долгу, Виргеум. – И ни кто их там силком не держит. Они могут хоть сейчас идти на все четыре стороны.

   – Так некуда им идти, не сдавался Горох. – Кроме этой тюрьмы у них и нет ничего... – Ну, почти ничего... – А верни мы ее Вам... – Вы ведь все равно в ней жить не будете...

   – Конечно, – не буду... – И никому не советую... – Тюрьма не место для жилья... -Тюрьма это... тюрьма!

   – Тюрьмой нас не испугаешь, встрял в разговор Епископ, – мы сами только, что оттуда.

   – Оно и видно, хмыкнул царь.

   – Вот Вы зря иронизируете, укоризненно покачал головой Епископ. – Лучшего места чем тюрьма для проповедей не найти...

   Тут в их разговор самым бесцеремонным образом вмешался режиссер. Заинтересовавшись темным прошлым священнослужителя, Факс решил на всякий случай запечатлеть его физиономию на пленку. Авось когда-нибудь удастся вставить эти кадры в какую-нибудь криминальную хронику. Судя по всему, размышлял про себя режиссер, этот монах далеко пойдет, если полиция его во время не остановит. (Хотя в этой убогой стране и полиции то нормальной наверняка нет.) В любом случае интервью с особо опасным преступником ни когда лишним не будет. Поэтому, не долго думая, Факс предложил Епископу вкратце рассказать всем присутствующим, каким образом, он дошел до такой жизни.

   – Больше фактов, имен, паролей, явок, – где, когда, с кем, и по какой статье сидели. Имена и клички собутыльников, т.е. подельников. Епископ грозно посмотрел на режиссера, но спорить с ним перед включенной кинокамерой не стал.

   – Я вам о великом трактую, а вы все о своем, печально заметил он. – О другом вам нужно думать, о ...

   – На другое у меня пленки не хватит, буркнул в ответ режиссер. – Так, что давайте начнем пока с малого, с вас, например.

   – Ну, на меня-то у тебя точно пленки не хватит, усмехнулся Епископ. – Я ведь человек не простой, как вы все, уже, наверное, успели это заметить. Основатель новой религии не может быть простым человеком. Я, друзья мои, скажу без ложной скромности – просто гений, в своем роде. Со мной и за мной всюду следуют мои верные последователи – люди, не побоюсь этого слова – кристальной чистоты и душевного благородства. Нужно только уметь разглядеть в них эту самую чистоту. Один Вова чего стоит. Вон тот вон – узкоглазый в тельняшке. Из всех троих он наиболее кристально чист. Полностью отрекшись от мирской суеты, Вова никогда не выходит за стены епископства дальше трех метров. Три метра это длина цепи, за которую мы привязываем черепаху на стоянке, пояснил Епископ тем, кто не знал таких нюансов.

   – Помимо прочего Вова дал обет молчания, и теперь он нем, как рыба. А все почему?– спросите вы. – Потому, что выразить свое отношение к мирской жизни приличными словами он не может, а ругаться я ему еще в тюрьме запретил.

   – Так он в тюрьме сидел, встрепенулся Горох. – Я сразу понял, что это хороший человек.

   – Мы с ним вместе сидели, счел нужным уточнить Епископ, – в одной камере.

   – Вот видите, Ваше Высочество, обратился Горох к Виргеуму. – Все нормальные люди в тюрьмах сидят, и не считают это зазорным.

   – Так они в своих тюрьмах сидят, а не лазают по чужим, пробурчал недовольно Виргеум.

   – Если бы я в своей тюрьме сидел, это было бы еще полбеды, вздохнул Епископ. – А то ведь сидеть пришлось в китайской пересылочной тюрьме, куда я попал за свои религиозные убеждения. Как сейчас помню, поймали меня китайцы на границе, и ну давай дубасить. А за что? Подумаешь, черепашка моя немного рису на полях потоптала. Разве я виноват, что у них, куда не глянь, везде рис растет. В Китае, скажу вам по секрету, есть всего две вещи – это рис и китайцы. Так вот эти самые китайцы за этот самый рис и отдалбанили меня по полной программе. И ладно если бы только избили, так нет, им надо было еще меня, видного религиозного деятеля, в грязь втоптать...

   – В каком это смысле? – не понял Маргадон.

   – В самом прямом, тяжело вздохнул монах. – Впрочем, я их простил, всех до единого. Не сразу, конечно же, поначалу как мог отбивался, но уж больно их много набежало. Хотел я их, потом подстеречь и отметелить каждого поодиночке, как следует, но где там... – Они же по одиночке не ходят, только маленькими группами человек по двести – триста, и с виду все – на одно лицо.

   – Ну, да ладно, бог с ними, с китайцами. Сейчас речь не об этом. Вове вон еще больше не повезло, он-то в тюрьму вообще не за что попал. До тюрьмы он был обычным, ничем ни примечательным китайцем, каких миллиард, если не больше. Служил он себе коком на нефтеналивном танкере и двадцать лет изо дня в день готовил матросам одно и тоже блюдо – вареный рис с овощами. Но в тюрьму его не за это посадили. А якобы за то, что он дезертировал с корабля, прихватив с собой всю судовую кассу. Только сдается мне, что кассу он все – таки не брал, доверительно сообщил в объектив камеры Епископ. – Китайцы его просто – напросто перепутали – с другим китайцем. Почему я в этом так уверен? Да потому что денег у него так и не нашли, сколько не искали, ни я, ни сами китайцы.

   – Как сейчас помню, продолжал рассказывать Епископ. – Стоит он голый посреди тюремного двора и только якорь на плече держит. Якорь этот он с корабля прихватил, на память о флотской службе. На дворе холод собачий, снег идет, а он гордо так стоит, и матерится почем зря. Этим-то он мне сразу и понравился, своей железной, несгибаемой волей. Вот тогда-то я и предложил ему мир иной. Поначалу он долго не соглашался, ругался сильно, даже бил меня ногами, но потом одумался, и осознал. Как раз перед самым расстрелом.

   – Так его что, вдобавок ко всему еще и расстреляли? – ужаснулся Яшка.

   – Почему только его одного, вновь обиделся Епископ. – И меня вместе с ним, точнее его вместе со мной. Я вообще, расстрелы люблю, честно признался монах. – Перед расстрелом самое урожайное время для наставления заблудших душ на путь истинный. Вот и Вова не выдержал, пообещал мне, что если останется в живых принять мою веру.

   – Так вас расстреляли или нет? – не понял Яшка.

   – Не успели, пояснил Епископ. – У них в Китае есть старая добрая традиция приурочивать любой расстрел к какому-нибудь большому национальному празднику. А тут как назло ну ни одного праздника по календарю, а просто так нас расстреливать им было не охота. И вот пока мы все жили в ожидании праздника, неожиданно для всех, в том числе и для самих китайцев – подул западный ветер перемен. В результате чего нас не только не расстреляли, но даже отпустили, выдав при этом всем памятные значки о несостоявшемся расстреле. А потом с почестями проводили до самой границы, и что самое невероятное – мне даже черепаху вернули. Ну, а я, под это дело, еще и Вову прихватил. Китайцы его, все равно бы, потом расстреляли, по второму разу, им же судовую кассу надо было на кого-то списывать. Ну, а мне какой-никакой, а помощник. Так, что теперь Вова мой должник навек. Но веру он принял осознанно и добровольно, целиком посвятив себя служению нашему общему делу. Вы только послушайте – как умно он молчит. И Епископ на секунду замолчал, давая всем присутствующим насладиться незабываемым мгновением тишины. Было слышно только тихое похрапывание Лёлика, который спал с открытыми глазами, покуда не получил подзатыльник от Тефлона.

   – И этому человеку, продолжил свою речь Епископ, – я доверил самое ценное, что у меня есть – управление моей черепахой. И теперь у нас везде царит образцовый флотский порядок. Все как на настоящем корабле, есть свой якорь, штурвал, веревки там всякие и все такое прочее. Единственно от чего я так и не смог его отучить, так это от дурацкой привычки зарывать каждый вечер якорь в землю. По утру, правда он его всегда откапывает, такая вот у него старая флотская привычка, в смысле – традиция.

   – Кроме Вовы, продолжал представлять своих помощников Епископ. – У меня в подчинении еще двое отроков – Парамоний и Фернандо. Я их на помойке нашел.

   – В каком смысле – на помойке? – не понял Виргеум.

   – В самом прямом. Они там жили до встречи со мной. Это уже потом я их одел, обул, и в люди не вывел. Правда люди они не простые, у каждого свой сдвиг имеется. Вот – Паша, раньше, (до помойки), был простым клерком, служил в банке. Переводил чужие деньги с одного места в другое и обратно. И вот после двадцати лет такой работы в голове у него что-то замкнулось, и он решил, что вся наша жизнь это не что иное, как постоянное передвижение материалов.

   – Перемещение, поправил Епископа Парамоний.

   – Не будем сейчас вдаваться в сугубо специфическую терминологию, суть не в этом. По его мнению, все люди, и животные, и вообще всё на свете создано для того, чтобы переливаться из пустого в порожнее.

   – Не совсем так, встрепенулся Парамоний, – все не так просто... Но под пристальным взглядом Епископа смутился и замолчал.

   – Опять ты за свое, с укоризной заметил Епископ. – Уйми! Уйми гордыню, Парамоша. Бери пример с Феди, вот ведь золотой человек... когда не пьет. А то, что пьет он постоянно, так – это не его вина. Это его – бремя, и несет он это бремя и денно и нощно. А все из-за чего? Из-за женитьбы, друзья мои, из-за женитьбы. Все беды в этом мире происходят из-за женитьбы. Вот возьмем того же Федю... – Поначалу ведь и он был нормальным человеком, работал грузчиком на заводе. Выпивал, конечно, как же без этого... – Но меру знал.

   – И надо же было ему жениться...

   – А после свадьбы взяла жена его за белы рученьки и собственноручно отвела... куда бы вы думали? – В библиотеку. Жена Феди попалась глупая, хоть и имела два высших образования. Не желая быть женой простого грузчика, она решила сделать из него образованного человека. Чем исковеркала жизнь и себе и ему. Я так считаю, – не хочешь быть женой простого грузчика – не выходи за него замуж и все дела. А делать из него человека уже поздно. Человека делают не жены, а родители.

   – Надо отдать должное Феде – он сопротивлялся – как мог, но судьба его была решена. Прочитав первую книгу – бедняга призадумался, прочитав вторую – заплакал, после третьей избил жену до полусмерти, только изменить ничего уже было нельзя. И тогда Федя запил, причем запил уже по настоящему, без роздыху и продыху. И после месяца запоя взошло на него озарение, и понял он, что – все в этом мире ничтожно. И понял он, что все в этом мире когда-нибудь заканчивается и заканчивается все смертью. И так эта мысль его потрясла, что он решил наложить на себя руки и повеситься.

   – Вот до чего может довести обычного человека – женитьба, подвел итог своему выступлению Епископ. – Поэтому я и сам ни когда не женился, и вам всем не советую. Хотя, конечно, моя религия напрямую этого не запрещает. Однажды я попробовал в одном королевстве женитьбу запретить, но... – В общем, все закончилось не так уж и плохо, врачи меня откачали. Полгода в реанимации для настоящего миссионера это пустяк, не стоит даже вспоминать об этом.

   – Что же касается Феди, вздохнул Епископ, – то с ним тоже все закончилось хорошо – теперь он со мной и это главное. Только прошу вас, ни когда не говорите с ним о смерти. Это надолго выбивает его из душевного равновесия, и тогда он начинает пить. Как он говорит – для нервного успокоения. А так как мысли о смерти и без постороннего вмешательства преследуют его постоянно, то он почти совсем не просыхает. Я подумываю о том, чтобы со временем, после его смерти, конечно же, возвести Фернандо в ранг великомученика. Как мученика, пострадавшего за веру. Он этого звания вполне заслуживает, смотрите, как мучается бедняга. При этих словах все присутствующие с нескрываемым интересом посмотрели на еле стоявшего на ногах монаха, которого так всего и корежило от выпитого накануне. Некоторые, при этом, ему даже посочувствовали.

   – Ну-ка, Федя, скажи нам свою коронную фразу, ласково попросил Епископ. Федя, оглядев мутным взглядом всех присутствующих, хрипло произнес:

   – Вы все умрете! Все – до единого...

   – И это не пустые угрозы, грустно заметил при этом Епископ. – Он и впрямь знает, о чем говорит. Вот такие вот у меня помощники, продолжил, как ни в чем не бывало Епископ. – Правда, первое время они всё удрать хотели, да черепаху с собой прихватить. Но сейчас вроде бы ничего, привыкли, успокоились... – Прикормил я их. Без меня уже не могут.

   – Ну, а у тебя-то у самого, какой бзик имеется? – поинтересовался неугомонный Кварк.

   – Абсолютно ни какого, не на секунду не задумываясь, ответил Епископ. – Я отношусь к своей жизни легко и просто – как к игре, в которой я играю главную роль. А ты – мерзкий выкрикрышь, в ней ни кто, так – мелкое недоразумение. Это меня и успокаивает.

   – Я не считаю себя мелким недоразумением, обиделся Кварк. – Тем более в чужой жизни. У меня своя жизнь ... может будет! И получше вашей.

   – Вот когда будет, тогда и поговорим, усмехнулся Епископ. – А пока, что я здесь говорю – один.

   Тем временем, режиссер зря время тоже не терял. Незаметно прикрепив кинокамеру на спину своей помощницы – Наручницы, он дал ей строгое указание снимать крупным планом только его, и ни кого более. Ну, изредка царственных особ, и уж совсем в крайнем случае – Епископа. После чего встал и заявил, глядя прямо в объектив:

   – Не ввверю! Не единому слову не ввверю. Он явно решил сыграть в этом фильме главную роль, роль идейного борца и религиозного оппонента.

   Епископ с нескрываемым призрением посмотрел на режиссера, после чего поинтересовался у присутствующих:

   – Он один тут у вас такой уродец? Или еще есть? Все промолчали, не желая связываться с острым на язык монахом.

   Обидевшись на такое грубое высказывание Епископа, Факс демонстративно отозвал свою ворону, и выключил кинокамеру.

   – Так даже лучше, одобрил такие действия монах, – поговорим без протокола. Друзья мои, мне был дан голос свыше.

   – Знаем мы эти ваши голоса, выкрикнул Кварк из толпы. – Пить надо меньше.

   – Согласен, услышал я этот голос из уст весьма не достойных. Но ведь не это главное. Главное, что я его услышал. И пошел я тогда в народ, бос и наг. И шли мы денно и нощно, пока не ушли совсем.

   – А я слышал, ваше пппреосвященство, перебил Епископа Факс, радостно вновь включая свою кинокамеру. – А я слышал, что вы поссорились сссо своим ннначальством на какой-то пппрезентации. Не поделили кусок шоколадного торта с кккремовой начинкой. Но разногласия у вас ннначались еще раньше, – ппперед подачей второго блюда. Вы тогда во всеуслышание пппозволили себе утверждать, что нет ни чего вкуснее бббараньих ребрышек под винным соусом, а ваш пппатрон грубо пеперебив, обозвал Вас кккретином, ни чего не понимающим в китайской кухне. И Вы тогда же имели нннаглость ему вввозразить. И послало тогда Вас Ваше начальство куда поподальше... – У меня дддруг работает в отделе сссветской хххроники, пояснил Факс такую свою осведомленность в этом деле, – он ввврать не будет.

   – Ложь, заорал взбешенный Епископ, – все ложь, от начала и до конца. Ни какого торта и в помине не было, так, бисквит какой-то. А бараньи ребрышки патрон мой... бывший... просто не умеет готовить. И вообще, это все происки моих врагов. Вот в Китай меня и впрямь посылали, это верно, за обменом опытом.

   – А злые языки ууутверждают, не унимался Факс, – что он вас не в Китай пппослал, а намного дддальше...

   – Брешут все! Только в Китай..., и ни куда более. Но ушел я, как и подобает видным религиозным деятелям – громко хлопнув дверью.

   – А за что тогда у вввас отобрали лллицензию на вввероисповедание?

   – Ни кто у меня, ни чего не отбирал, я сам все отдал, по идейным соображениям. Но...

   Но Факса перед объективом камеры было уже не унять, и он выложил свой главный козырь. Развернувшись в пол оборота, так, чтобы его лучше было видно в объектив, Факс спросил у Епископа прямо в лоб:

   – А это правда, что Вы, ко всему пппрочему, еще и черепаху ууугнали из мммонастырской обители?

   – Не угнал, а взял свое, пояснил Епископ. – Все, что мне недоплатили за 20 лет усердной службы. Зато теперь у меня единственное в мире передвижное епископство. Вдобавок ко всему китайские товарищи подарили мне на прощание ракетную установку – как последний довод в споре. С этим доводом вы уже успели познакомиться. (На самом деле ни кто Епископу ни каких ракет, конечно же, не дарил. Ракет в Китае едва ли не больше, чем самих китайцев, и Епископ попросту незаметно стянул у них одну ракетную установку. Потерю, которой, кстати говоря, ни кто и не заметил.)

   Как бы там ни было, но все сразу же примолкли, вспомнив про этот самый последний довод в споре. Призадумались даже Факс с Кварком, «а не перегнули ли они палку своими высказываниями». Знакомится поближе с китайской ракетой, им явно не хотелось.

   Воспользовавшись этой заминкой, Епископ обратился ко всем присутствующим:

   – Ну, что ж, дети мои, немного наигранно вздохнул он. – После того как мы с вами немного познакомились, самое время поговорить о том зачем я здесь...

   – Слушайте и не говорите, что вы не слышали. Откашлявшись, и выждав эффектную паузу он объявил:

   – Я единственный в мире миссионер новой формации. И пусть епископство мое с виду не особо велико, величиной всего лишь с эту черепаху, не это главное. В нашем деле размер не имеет значения. Главное – верить. Лично я верю в то, что наступит время, когда весь мир будет у моих ног. А я возьму весь этот мир в охапку и отдам его вам, берите, – пользуйтесь, все кто хочет.

   «Красиво говорит, чертяка, подумал про себя Горох, – ой, чую, хлебнем мы с ним горя».

   – Зачем мне весь твой мир, хмуро заметил при этом царь, – когда мне для счастья достаточно и половины королевства. Ну, или хотя бы этой тюрьмы...

   – Если Вы имеете ввиду половину моего королевства, встрепенулся тут Виргеум, – то мне такого счастья и даром не надо.

   – Так это же не Ваше счастье, а мое.

   – Счастье Ваше, а королевство – мое, не унимался Виргеум. – И тюрьма моя...

   – Не ссорьтесь, друзья мои, попытался успокоить правителей Епископ. – Моя религия всех вас помирит. Она научит Вас всех жить. И имя ей – Торизм. Не путать с туризмом. Религия не сложная, освоить ее может каждый, – было бы желание. Всего четыре постулата!

   Постулат N1.

   Жизнь нам дана чтобы – жить! Жить! ЖИТЬ!

   А не тратить Жизнь на подготовку к другой, иной жизни.

   Которой может и не быть вовсе, или это будет и не жизнь вовсе.

   Постулат N2.

   Жизнь нам дана для – СЧАСТЬЯ!

   Иначе и нет смысла жить.

   Всю свою жизнь нужно стремиться к счастью, стремится его достичь и по возможности неоднократно.

   Постулат N3.

   Что есть СЧАСТЬЕ?

   СЧАСТЬЕ есть кратковременное, но оно же и наивысшее состояние жизни.

   Нет правила чтобы дотичь счастья, поскольку у каждого Счастье – свое! Следует слушат себя и услышвать.

   Постулат N4.

   Не путайте СЧАСТЬЕ с благополучием, удовольствием и даже радостью.

   Благополучие, удовольствие и даже радость не есть – СЧАСТЬЕ!

   Удовольствие – есть грубое состояние чувств. (Съесть кусок торта – удовольствие).

   Радость – есть тонкое (но не высшее) состояние чувств. (Насладится еле уловимым ароматом весны – радость.)

   Постулат N5. (самый сложный).

   Живя и достигая СЧАСТЬЯ – избегайте причинение зла и боли себе и другим.

   Зло есть неотъемлемая часть природы исполняющая свои специфические функции – разрушение, уничтожение и т. д.

   Боль – есть Индикатор зла. Боль показывает нам какое место или действие следует избегать.

   Зло уничтожить невозможно и не следует это делать. Зло следует избегать.

   И только если избежать зла, по каким либо причинам, не представляется возможным, то его допускается частично нейтрализовать, да и то временно. (Боль от холода говорит нам о том, что это место неприемлемо для жизни, человек может тут умереть и следует уйти из этого места. Но если мы по каким-то причинам не можеи покинуть злое место тогда придется частично нейтрализовать действие зла – одется в теплые одежды, развести костер и т.д. )

   Избегать зла значит не только обходить его, но и самому не ПРОИЗВОДИТЬ ЗЛА и боли.

   Согласно моей религии человеку можно делать все (воровать, обманывать, лицемерить, проявлять гордыню и т.д. ) лишь бы это все не причиняло зла и боли себе и другим.

   – И как сие возможно, выкрикнули из толпы.

   – А я и не говорил, что будет легко, усмехнулся Епископ. – Нужно постараться... Чтобы не обидеть никого... Если ты оскорбил кого-то а он об этом не узнал, значит и зла нет... Если ты украл у богатого, а он и не заметил, что его деньги украдены то и зла нет...

   – Сложно украсть, чтобы не заметили, выкрикнули вновь из толпы

   – Да что вы прицепились к этой краже, в сердцах воскликнул Епископ. – Я же вам не о краже толкую, а о том чтобы зла не причинять... Ты ни кому зла не причинишь, – и тебе – не причинят

   – Это что, как «инь и янь» что ли, вяло заметил кто-то из толпы, – плавали – знаем...

   – В корне неверное умозаключение, возмутился Епископ. – Инь и янь есть средство достижение гармонии, а не счастья. Утонченное, как все восточное, и как все восточное – мало эффективное.

   – Нам и так не плохо живется, выкрикнули вновь из толпы, – без всякого вашего счастья.

   – Да... Я вижу... тяжелый мне лекторат достался... А это все от того, что добра у вас много, встрепенулся Епископ. – В смысле – вещей. А это ни когда ни к чему хорошему не приводило! – добавил он. – Излишек вещей есть забота. Забота как их сберечь и сохранить. И вот уже не вещи работают на вас, а вы работаете на вещи. Тратите на них свою бесценную жизнь.

   – И вот поэтому я здесь, я вас избавлю от этих забот!

   – Так Вы к нам что же, для того прибыли, чтобы добро отбирать? – выкрикнул из толпы неугомонный Кварк.

   – Только излишки, дурья твоя голова, спокойно пояснил Епископ. – И ни в коем случае не отбирать... При правильном разъяснении люди сами все отдадут. Хотя тебе, как я погляжу, сколько не объясняй – все бестолку. Да и добра от тебя не много.

   – Позвольте, забеспокоился Виргеум, – лично я не собираюсь ни кому ни чего отдавать.

   – Поначалу все так говорят, усмехнулся Епископ. – Но ничего, будем над этим работать...

   – Ты это... смотри, пригрозил на всякий случай царь Горох, – говори да не заговаривайся... – Не доводи дело до греха... – Я человек сугубо мирный, насилия не потерплю...

   – Ни, ни, заверил его Епископ, – ни какого насилия... – Сами придете и все отдадите...

   – Ну, тогда ладно, успокоился Горох. – Это другое дело... – Скажите-ка лучше, а вот, например, коронации Вы проводите?

   – А как же, усмехнулся Епископ, – причастия, поминки, коронации – все как положено... – Я только венчания проводить отказываюсь, из принципиальных соображений...

   – Венчание меня не интересует, пока, отмахнулся Горох, – я насчет коронации...

   – Сделаем все по высшему разряду, Вам как первому клиенту еще и скидочка полагается...

   – А лицензия на коронацию, я надеюсь, у Вас имеется?

   – Мы Вам сделаем, замялся Епископ, – очень хорошую скидочку...

   – Фигня все это, – выкрикнул тут из толпы все тот же неугомонный Кварк. – Опиум для народа. Вы же только что чуть человека не убили...

   – Это вынужденная мера, признался Епископ. – А как иначе мне приобщить вас к правильной жизни. Вот приобщу всех, радостно потер руки Епископ, – вот тогда и заживем...

3.8.2.

   – Может у кого-то есть ко мне еще вопросы?

   Все призадумались, какой бы еще каверзный вопрос задать священнослужителю, но так, чтобы не слишком его при этом разозлить. Задумались все, кроме Али ибн Луры, который демонстративно делал вид, что его этот вопрос не касается.

   Тогда Виргеум желая показать, что и бугорландцы не лыком шиты, ткнул мудреца пальцем в бок, и персонально, уже от своего имени повторил этот вопрос мудрецу.

   – Есть у нас какие-нибудь вопросы к священнослужителю?

   – Есть, буркнул в ответ Али.

   – Есть, радостно завопил не известно с чего, король. – Есть у нас вопросы, есть...

   – А какие, спросил он вновь у еще более недовольного мудреца.

   – Вы бы, Ваше Величество, свои вопросы ему задавали, кивнул на Епископа Али ибн Лура. – Пока этот балбес на них бесплатно отвечает...

   – Я хочу что-то такое, король зделал неопределенный жест, руками, – что-то такое этакое задать... Чтобы потдержать марку и престиж королевства... – А в голову что-то ни чего путного не приходит... Мелочевка какая-то...

   – Есть ли жизнь после смерти, спросил тут царь Горох, опередев тем самым незадачливуого короля.

   – Во-во, встрепенулся король, – и я это собирался спросить... Прошу Вас, – отвечайте...

   – Опять Вы не о том думаете, искренне огорчился Епископ. – Есть ли жизнь после смерти, нет ли жизни после смерти, нат -то сейчас какое до этого дело? – Придет время– и мы все и так всё узнаем. А сейчас нужно думать не о том что будет, а о том что есть!

   И для начала я предлагаю вам всем временно перемириться, с тем, чтобы спокойно и не спеша познать истину. После чего вы сможете преспокойно продолжить убивать друг друга. Но уже не просто так, а сознавая, что это большой грех. Может быть не всех и убьете... – Так, что подходите ближе, не стесняйтесь.

Глава 9. Всемирное примирение.

3.9.1.

   Царственные особы удивленно переглянулись, ища в словах хитрого монаха скрытый подвох. Уж не хочет ли этот паршивец их тюрьму прибрать к рукам? Но после некоторых раздумий и размышлений, они пришли к выводу, что на захват тюрьмы у этого наглеца сил не хватит. Даже со всей его огромной черепахой. А вот небольшое перемирие им всем явно не повредит. Хотя бы для того, что бы разобраться с этим наглым пришельцем. Поэтому правители, заключили временное военное перемирие, о чем и было тут же объявлено в войсках. После чего ворота тюрьмы гостеприимно распахнулись, выпуская на свободу изможденных долгой осадой горе – завоевателей.