Текст книги "Красная Шапочка. История одного расследования (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Хоменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

6

Бегемот около получаса шел за Золушкой, прислушиваясь к лесной тишине. Но ее нарушало только матерное ворчание девицы, раз за разом спотыкающейся на едва освещенной луной тропинке. Наконец она со всей дури грохнулась в большую лужу и на какое–то время, к удивлению кота, затихла. Он уже начал беспокоиться, не захлебнулась ли Золушка в вонючей жиже, когда она вновь подала признаки жизни и, встав на четвереньки, поползла к ближайшему пню. Когда девица с неимоверными трудностями усаживалась на примитивное ложе, то была похожа на древнюю старуху. Но тут заметила своего тайного провожатого и опять превратилась в наглого подростка.

– Дай закурить, – безапелляционно потребовала она, потирая израненные и грязные ноги.

Инспектор дал девчонке сигарету и помог прикурить. Сделав несколько глубоких затяжек, она смачно выругалась по поводу качества табака и привкуса ментола, но все же скурила сигарету до конца.

– Дай еще, – уже более дружелюбным тоном попросила она, и кот повторил ту же процедуру. Пока горела зажигалка, девица успела рассмотреть его и спросила. – Ты кто?

– Инспектор Бегемот. Работаю в управлении шерифа, – представился кот.

– А, мусор… А я подумала, что тебя мой папаша ко мне приставил. Хотя на лесоруба ты не похож.

– Я не патрульный, а инспектор, и не имею к вашему отцу никакого отношения, – возразил ей Бегемот.

– Так чего ж ты за мной увязался? – равнодушно поинтересовалась она и ее взгляд начал снова стекленеть.

– У меня есть к вам несколько вопросов по поводу Красной Шапочки. Знаете такую? – поспешил перейти к делу инспектор.

Золушка снова ожила. Для начала она смачно сплюнула в сторону, потом отправила туда же окурок и лишь за тем с ехидной улыбкой посмотрела на собеседника.

– С каких это пор эта придурковатая эмо стала Красной Шапочкой, если она Розовая?

– Так в «Лесном вестнике» ее назвали, – объяснил ей кот.

– А что это за вестник? – задала новый вопрос девица.

– Газета такая, – расширил ее кругозор инспектор.

– Ну так подотри ею свою задницу, – дала на удивление дельный совет Золушка. – Впервые слышу про какую–то красную шапку. В лесу есть только Розовая, – корчит из себя недотрогу, даже траву не курит.

Из ее уст это была, пожалуй, самая полная характеристика своей сверстницы, поэтому инспектор не стал задавать уточняющие вопросы, а сменил тему.

– Значит, она – эмо. А ты кто?

Золушка посмотрела на него, как на законченного идиота, прежде чем ответить.

– Я – готка. Не видишь, что ли?

– Вижу, – не стал признаваться ей в своих слабых познаниях Бегемот. – А волки готами бывают?

– Конечно, – сопроводила свой ответ девчонка все тем же презрительным взглядом. – Немного, но есть.

– А такой себе Эрнесто из Гарлема среди них есть?

– Есть, только он как раз где–то пропал. Говорят, что его ваши на чем–то повязали. Только это вряд ли.

– Это почему же? – удивился уже кот.

– Не такой он. Странный, в общем, какой–то.

– И в чем это проявлялось?

– Ну, не знаю, – пожала плечами девица, но все же поднатужилась и кое–что выдала. – Мне кажется, что он и в готы только по приколу подался. Редко на тусовках показывался.

– А с Розовой Шапочкой он случайно не был знаком? – осторожно поинтересовался Бегемот. – Может у них какие–то общие интересы были?

– Ну, ты гонишь, – покачала головой Золушка. – Да если бы его наши рядом с эмо увидели, то точно прибили бы. И вообще, чего ты к нему прицепился?

– Эрнесто убит, после того как съел Розовую Шапочку и ее бабушку. Женщин лесорубам удалось спасти, – решил идти напролом инспектор.

– Что ты мне тут горбатого лепишь? – по настоящему разозлилась Золушка. – Хочешь перепихнуться, так и скажи, а не увязался за мной и бред несешь. Думаешь, если я под кайфом, то ничего не соображаю? Я же тебе ясно сказала, что гот с эмо даже не заговорит, не то чтобы есть эту дрянь. Тем более Эрнесто, – он по–моему уже давно на сою перешел. А сказануть, что папенькины уроды могли кого–то спасти, мог только полный идиот.

– Ладно, не злись. Это так в «Лесном вестнике» написано, – начал успокаивать ее Бегемот.

– Я же тебе сказала, что с ним сделать.

– Так и сделаю, – пообещал девице инспектор и, решив заканчивать разговор, задал нейтральный вопрос. – А татуировку такую занятную тебе кто сделал?

– Так Розовая Шапочка и сделала. Пару месяцев назад, еще когда мы с ней подругами были. А что, понравилась? Иногда помогает в общении с козлами, и не только.

Вот эти случайно сказанные слова Золушки и оказались самыми ценными за все время разговора. Бегемот тут же забыл о ней и поспешил к себе домой, чтобы подтвердить появившуюся у него догадку.

Только не стоит думать, что причиной этого стало упоминание козлов, о которых Золушка вспомнила еще раз, провожая удаляющегося кота разочарованным и злобным взглядом. «Козлами» в высшем свете называли довольно специфическую часть «отстоя», главной особенностью которой по меткому определению Адольфа Павлова была ярко выраженная диспропорция между природными задатками и неестественными потребностями. В молодости это обычно у них проявлялось в уголовных наклонностях, но преимущественно мелких и стадного характера. В зрелом возрасте – в ничем немотивированном стремлении к управленческой деятельности. Благо в обществе, где на каждую особь, хоть немного смахивающую на «умника», смотрели с подозрением, даже у этих носителей «прямолинейного примитивизма» шансы были ничуть не меньше, чем у штатных «псевдоумников», так называемых «ботаников». Дальнейшая же судьба большинства козлов была стандартной и банальной, – круг их потребностей постепенно сужался до сугубо физических, не требующих особых затрат. Какая–нибудь забитая коза, присматривающая за выводком козлят и хозяйством, редкие и торопливые совокупления пьяных самок, перманентное «халявное» пьянство и розничная торговля подлостью и скотством, – вот, пожалуй, и все основные составляющие их существования. Были, правда, отдельные индивидуумы, сумевшие избежать подобной участи, вовремя оказавшись в поле зрения лесорубов. Руководствуясь какими–то своими интересами, те довольно высоко подбрасывали этих счастливчиков по служебной лестнице. Возможно, причину подобной протекции стоило искать в том, что, попадая в высший свет, эти уникальные для него особи руководствовались все теми же рефлексами «прямолинейного примитивизма» и тем самым удерживали верхушку общества в определенном тонусе, не давая чересчур расслабиться и заставляя помнить о том, что мир далек от совершенства. Как–то раз даже сам мэр, по привычке невнятно растягивая слова в беседе с «Мыслителем», едва оторвавшись от его услужливо протянутой ладони, высказался об одном таком «протеже»: «Сегодня Н. снова начал бредить о каких–то козлах, которые мешают ему жить. И знаю ведь, что не меня имеет в виду, а все равно потянуло отодвинуться от него подальше и оглянуться, не крутятся ли за спиной добрые молодцы–лесорубы».

Что касается инспектора Бегемота, то он, в силу специфики своей деятельности, интересовался только молодыми козлами и соответственно вспоминал об их существовании только по факту какого–нибудь очередного мелкого разбоя или сверх меры эгоистичного и преимущественно группового совокупления. Гораздо важнее любого из таких существ для него сейчас была маленькая тетрадь, которую он неофициально изъял в комнате Розовой Шапочки, и то, что в ней было написано. Точнее, то, как в ней были сделаны записи.

По своему содержанию дневник не представлял ничего особенного: глупые рассуждения на взрослые темы, описания юношеских депрессий, наивная оценка молодежных кумиров и все в таком же духе. Никаких имен, никаких упоминаний о значимых событиях в нем не было и в помине. Инспектор поначалу нашел объяснение этого факта в скрытности девчонки или в боязни, что содержание дневника может стать известным кому–то постороннему. Более существенным ему показалось то обстоятельство, что все записи были выдержаны в довольно неплохом стиле, схожем с тем, который придают откровениям тинэйджеров в специализированных журналах. В тексте практически отсутствовали грамматические и другие ошибки. Опять же, при первом ознакомлении с дневником Бегемот счел это не более чем доказательством преимущества образования в престижных школах Заболотья, так как писать столь грамотно, обучаясь в лесных школах, мог только какой–нибудь гений–самоучка.

Система лесного образования была устроена так, чтобы полностью соответствовать интересам лесного общества. Можно с уверенностью заявить, что она сама по себе была проекцией этого общества со всеми его неоспоримыми достоинствами и мелкими недостатками. Выпускник такой школы не ощущал ни малейшего дискомфорта, окунаясь во взрослую жизнь, – никаких иллюзий и неизвестных ему взаимоотношений. Он четко знал смысл понятий «хламыр» и «отстой», а также разницу между двумя этими социальными категориями и большинство возможных способов перемещения из одной в другую. Большего ему по большому счету не надо было, да и никто особо не требовал. Разве что во время каких–то культурно–массовых мероприятий объединенными усилиями всего школьного коллектива организовывалась рутинная и ни к чему не обязывающая имитация культурного и образовательного разнообразия, или, если использовать заумное слово с утерянным смыслом, плюрализма. Единственным видимым результатом таких показательных выступлений было выявление и дальнейшее совершенствование упоминаемых выше «ботаников». Именно они быстрее остальных учеников впитывали в себя основные принципы жизнедеятельности педагогического коллектива и становились его надежной опорой в ученической среде.

Что касается непосредственно знаний, то наиболее ярко характеризует общее отношение к ним высказывание одного из ведущих лесных педагогов. Однажды, выступая перед делегатами общешкольной конференции, он задал следующий риторический вопрос: «Давайте прямо и откровенно спросим самих себя, кого мы хотим видеть в своих выпускниках: жалкого умника–неудачника, который, столкнувшись с непреодолимыми жизненными трудностями, сгодится разве что для минутного развлечения добропорядочных граждан, или полноценного члена лесного общества, четко представляющего себе, чего он хочет от жизни, и чего сама жизнь потребует от него?». Ответом на этот вопрос стали бурные и продолжительные аплодисменты.

В общем, узнав о том, что надпись на заднице Золушки оставила Розовая Шапочка, инспектор теперь был твердо уверен, что дневник состряпала не она, а некто, кому в этом был какой–то резон. Этот некто, имея доступ в дом Василисы Премудрой, подбросил всю эту писанину и, возможно, забрал настоящий дневник с одной единственной целью, – перестраховаться и уничтожить возможные улики преступления. Так что, обнаружив это неизвестное лицо, Бегемот если не нашел бы самого убийцу, то, по крайней мере, значительно приблизился бы к разгадке. Поиски, по глубокому убеждению инспектора, следовало проводить в окружении девушки, исходя из того, что злоумышленник имел возможность попасть в ее комнату, и учитывая грамотность оставленных записей. Бегемот вполне допускал существование в «хламырном» кругу хорошо маскирующихся умников, таких, например, как его шеф Незнайка. Укрыться же среди «отстоя», игнорирующего всякое подобие псевдо–интеллектуальных игрищ, было практически невозможно. Для этого нужно быть поистине гениальным актером, а они, ввиду полной и продолжительной невостребованности, уже давно перестали появляться на свет. Ну скажите, на милость, кому и зачем они нужны, если все предусмотренные по штату должности гениев распределены на несколько поколений вперед. Максимум, на что мог рассчитывать посторонний в этой сфере, это на место «карманного», а при определенных талантах к высокохудожественному лобызанию – «придворного», критика, готового в любой момент талантливо изобразить из себя боксерскую грушу или плевательницу в общественном месте.

И все–таки, не стесняемый временными рамками и склонный в первую очередь отметать ненужное, инспектор решил начать именно с Эрнесто, чтобы потом не мучиться угрызениями совести по поводу некачественно сделанной работы и не отвлекаться на второстепенные вещи. Поэтому первое, что он решил предпринять утром, это, не заходя в офис шерифа и не ставя никого в известность, посетить Гарлем и побольше узнать о погибшем волке.

7

Если перефразировать одного из немногих вменяемых «трансформеров», высказавшего как–то свое мнение по поводу «умников», можно с уверенностью заявить следующее: «Если бы даже Гарлем не существовал, его стоило бы придумать». Это был один из самых неблагополучных для постороннего и малосведущего взгляда районов леса, заселенный в основном волками и их сородичами. В далеком прошлом его жители выполняли функции «санитаров леса», возложив на себя обязанности, от которых лесная верхушка воротила нос. Главной заботой этих «подсознательных ницшеан» было «подталкивание» и без того падающих. Именно результаты их каждодневного неблагодарного труда стали залогом дальнейшего прогресса лесного общества, ведь на место ушедших неудачников приходили более сильные и жизнеспособные особи. Но тот же прогресс, в свою очередь, со временем изменил и сам Гарлем, потребность в жителях которого постепенно сошла на нет. На первых порах казалось, что этот район ожидает постепенная деградация и неминуемое забвение, и выделение из их среды ренегатов–собак, поспешивших покинуть родные пенаты и отречься от своих корней, выглядело как подтверждение подобной мысли. Но в самый критический момент все тот же прогресс открыл перед жителями Гарлема совершенно иные перспективы. Вдруг оказалось, что для благополучного существования общества в целом жизненно необходимо наличие хоть какой–то неблагополучной составляющей. Ирония законов природы состояла в том, что, допустив исчезновение Гарлема, лесные граждане почти сразу вынуждены были бы задуматься о его восстановлении. Представьте себе общество, в котором напрочь отсутствует очаг циничной вседозволенности, принципиальной провокационности и немотивированного антагонизма. Представили? А теперь скажите на милость, где вы тогда возьмете тех же преступников? Можно, конечно, переложить всю ответственность на «отстой», но не грозит ли это превращением его в сплошное и жалкое подобие Гарлема, лишенное внутренней стройности и целеустремленности? А может, вы предлагаете посягнуть на спокойствие «хламыра» и будете искать нарушителей закона в его среде, презрев тем самым один из основополагающих принципов общественного устройства, гласящий о том, что преступником может быть лишь тот, кого можно наказать? Тогда уж заодно нарисуйте в своем больном воображении картину общества, в котором все поддается сомнению и не существует ни единого непререкаемого авторитета, способного довести до сознания масс истинность или ошибочность того или иного постулата. Представили? Страшно? То–то же… Вот поэтому в природе и существует минимум два зла, из которых одно всегда меньшее.

Только не надо думать, что все обитатели Гарлема сплошь и рядом преступники. Гарлем, кроме всего прочего, это еще и бездонный кладезь всевозможных талантов: от спортсменов до певцов. А суть проблемы преступности состоит не в наличии специфических индивидуумов, а в альтернативном подходе к ней. Можно сказать так, что жители Гарлема и остальные обитатели леса просто смотрят на нее с противоположных сторон, и поэтому по–разному к ней относятся. Вот это и есть та пропасть, которая получше любых запретов и убеждений, ограждает сознательного гражданина от совершения преступлений. А любое исключение из правил, точнее, судьба такого «исключения», лишь подтверждает правило.

Была правда еще одна особенность в жизни Гарлема, на которую мало кто обращал внимание, – если в прошлом непререкаемым авторитетом в Гарлеме пользовались только волки, относившиеся к остальным с нескрываемым высокомерием, то в новых условиях по неустановленным до конца причинам доминировать в этом уникальном лесном районе стали шакалы. Довольно непривычно было случайному свидетелю наблюдать за тем, как гордые волки безропотно подчиняются своим убогим и отвратительным лидерам, противно визжащим и брызгающим в разные стороны вонючей слюной. Довольно забавное объяснение этому феномену дал Адольф Павлов. За основу он взял так называемый принцип самодостаточности и теоретически доказал, что у волков уровень самодостаточности значительно выше, чем у шакалов. В новых, непривычных для себя условиях, когда Гарлем переживал период социальной интеграции, социальные потребности волков оказались значительно меньшими, чем у их дальних родственников, пытавшихся через социум компенсировать естественную, заложенную природой зависимость от более сильного вида. При этом даже среди самих шакалов господствовала нешуточная конкуренция. И то, что победителем чаще всего выходила самая гнусная и подлая особь, опять же заставляло возвращаться к принципу самодостаточности как к ключевому фактору в определении места индивида в социальной иерархии.

Я думаю, все вышесказанное поможет вам понять те чувства, которые испытывал кот Бегемот, направляясь в Гарлем. Уж кто–кто, а он точно был для его жителей враждебным существом, и на теплый прием ему рассчитывать не приходилось. Его должность в данном случае не столько помогала, сколько мешала. Дополнительную щекотливость его положению добавляло то обстоятельство, что визит инспектора носил неофициальный характер, и он даже не мог толком объяснить, зачем явился. В общем, Бегемоту приходилось лишь тупо надеяться на удачу, которая, как известно, иногда путает наглых глупцов с уверенными в собственных силах героями, и вместо подвига способствует успеху какой–нибудь очередной авантюры. Вот так, нервно выпуская дым энной по счету ментоловой сигареты, инспектор оказался в Гарлеме и остановился в нерешительности посреди скопления убогих лачуг, за которыми то тут то там гордо возвышались особняки местных чиновников и общественных деятелей, поражавшие своей помпезностью и безвкусицей. Когда Бегемот уже успел по настоящему пожалеть, что явился сюда, за его спиной раздался чей–то хриплый и ироничный голос.

– Инспектор, вы к нам погостить или по делу?

Бегемот медленно повернулся и, сам того не заметив, облегченно вздохнул. Удача, видимо, решила не отпускать его далеко от себя, и первым, кого он встретил в этом неуютном месте, стал, пожалуй, единственный волк, на помощь которого можно было рассчитывать. Перед ним стоял, хитро ухмыляясь, старый, весь седой и местами облысевший сикх Акела. Когда–то этот волк был знаменитым вожаком стаи, но вынужден был покинуть родные джунгли после победы на демократических выборах человека по имени Маугли. Трагедия Акелы состояла в том, что он сам, при посильном содействии таких авторитетных личностей как Балу, Багира и Каа, помог этому гаденышу выжить и освоиться в родных джунглях. Девиз Маугли: «Мы с тобой одной крови» на многих обитателей тех мест оказывал поистине гипнотическое воздействие, и они относились к юркому и пробивному пареньку как к равному себе. И только один Шер–хан отчаянно пытался обратить внимание остальных на то, что эти слова таят в себе величайшую угрозу, но безрезультатно. Одним даже нравилось, что какой–то человечек наводит ужас на их личного врага, другие просто не понимали, какую опасность представляет собой существо, которое превосходило в физической силе разве что бандерлогов, третьи, преимущественно самые слабые, тут же признали в нем своего вожака. Сам Маугли умел находить подход к каждой из этих групп: в первых он всеми силами разжигал ненависть к Шер–хану, вторым – преданно и наивно заглядывал в глаза, а с третьими вел себя так, будто он один из них и прекрасно понимает все их проблемы и надежды. В этом деле ему особенно пригодились слова об одной крови, в которые он вкладывал, как и предсказывал Шер–хан, нечто большее, чем намек на дальнее родство, – идею всеобщего равенства. Его популярность росла как на дрожжах, и, в конце концов, наступил момент, когда обитатели джунглей сами преподнесли ему власть на тарелочке с голубой каемочкой, проигнорировав истошные и отчаянные вопли разума и Шер–хана.

Первым, как и следовало ожидать, был показательно и в назидание остальным уничтожен Шер–хан. Вскоре за ним последовали Балу, Багира и Каа, плохо вписывавшиеся в идею всеобщего равенства. Потом, уже тихо и незаметно стали исчезать волки. В конце концов, самыми заметными фигурами в джунглях стали бандерлоги и шакалы. Первые получили возможность безнаказанно заниматься своим любимым делом, разрушать, а вторые – вдоволь излюбленной пищи. И те и другие не переставали громко удивляться, как это они могли когда–то делать подлости человеку, который дал им все, о чем только можно мечтать. Со временем, правда, эту тему пришлось прикрыть, так как кое–кто путавшийся под ногами пострадал за свое компрометирующее прошлое.

Акела же, как уже было сказано, оказался в лесу, где ему на первых порах тоже пришлось несладко из–за явной склонности к умничанью. Кое–кто даже пытался представить его хорошо замаскировавшимся эльфом, но этот бред не прошел, так как среди волков эльфов не могло быть в принципе. И все же еще долго звучали требования попользоваться Акелой во время одного из народных гуляний, но лесное руководство выступило категорически против. Старый сикх нужен был ему как живой пример того, что происходит, когда кому–то взбредет в голову осуществить на практике идею всеобщего равенства. Постепенно все привыкли к Акеле и оставили его в покое, и только у Павлика Морозова каждый раз при упоминании его имени начинался нервный тик. Бегемот же был одним из немногих, кто опекал сикха в самые трудные дни. Он даже предлагал волку помощь в обустройстве жилища в одном из спокойных «хламырных» районов, но тот выбрал Гарлем, хотя ко многим его особенностям относился скептически.

– Рад тебя видеть, Акела, – совершенно искренне сказал инспектор своему старинному знакомому.

– Я бы с удовольствием ответил тебе тем же, если бы мы встретились в более подходящем месте, – грустно заметил старый волк.

– У меня здесь маленькое дельце. Хочу узнать кое–что о недавно погибшем волке по имени Эрнесто, – объяснил ему цель своего визита инспектор.

– Ну, тогда тебе нужно к … Этот шакал у нас отвечает за правопорядок.

Акела собрался было показать, куда нужно идти, но Бегемот остановил его.

– Я здесь неофициально. Так сказать из личного интереса, – сказал он как можно тише и заставил волка удивленно посмотреть в его сторону.

Акела был не глуп, поэтому быстро сообразил, что не стоит выспрашивать подробности. Но он не был и трусом, поэтому и предложил свою помощь.

– Если тебе нужны сведения для отчета, буду рад помочь. Мне все равно нечем заняться. Эрнесто жил на южной окраине Гарлема, и будет лучше, если мы сейчас же туда отправимся, пока о твоем прибытии не успели донести куда следует.

Пока Акела с Бегемотом шли глухими закоулками, волк успел рассказать инспектору почти все, что знал об Эрнесто. Оказалось, что тот жил сам в убогой лачуге, не спеша заводить семью в отличие от своих сверстников. По мнению сикха, он вообще был довольно странным типом.

– Иногда, глядя на Эрнесто, я вспоминал Маугли, – грустно заметил Акела. – Все тот же мусор в голове. Но на этом все сходство и заканчивалось. Маугли всегда знал, чего хочет, тогда как Эрнесто, похоже, точно знал только, чего он не хочет. Я был уверен, что у него впереди трудная жизнь, а оказалось и того хуже, – вообще никакой. Но он был толковым парнем, куда лучше большинства местных жителей.

– И, тем не менее, по версии «Лесного вестника» он покусился на Красную Шапочку и ее бабушку, – неуверенно возразил волку инспектор.

– И ты поверил в эту галиматью? – иронично оскалился Акела.

– Никакой Красной Шапочки там не было, – была Розовая, – уклонился от прямого ответа Бегемот. Но мудрому волку и этого оказалось достаточно, чтобы с уважением посмотреть на своего спутника. Не стал он и задавать новые провокационные вопросы, тем более что они уже подошли к жилищу Эрнесто.

Внутри лачуга была такой же убогой, как и снаружи: примитивная лежанка, грубо сколоченный стол и такой же стул. Вот, по сути, и вся обстановка, если не считать еще перекосившуюся картину на стене. Это была работа не очень почитаемого в лесу заболотного художника Сальвадора Дали под названием «Девушка, развращенная собственным целомудрием». Картина такого рода в лесных условиях могла оказаться только в жилище «умника» или извращенца: первому был понятен ее смысл, второму – само изображение. Что касается общества в целом, то оно не могло принять подобное творчество из идеологических соображений, – там, где господствовала грубая реальность, не было места исповедуемому автором сюрреализму.

– Похоже, здесь уже кто–то побывал, – с тревогой в голосе заметил Акела, оценив неестественный беспорядок в комнате.

Бегемот молча с ним согласился и без особой надежды стал исследовать самые незначительные детали жилища. Вскоре его настойчивость была хоть как–то вознаграждена на первый взгляд ничего не значащей надписью на стене возле кровати. Это было имя хранителя лесного архива, которое, видимо, Эрнесто записал перед сном на всякий случай, чтоб не забыть. Пока Бегемот думал над значением необычной для подобного места надписи, в жилище зашли два огромных молодых волка и нагло уставились на следопытов. По тому, как напрягся старый сикх, инспектор понял, что их могут ожидать серьезные неприятности.

– Наш лидер Догин хочет вас видеть. Немедленно, – сообщил один из волков тоном, не располагавшим к дискуссии. Бегемоту и Акеле не оставалось ничего другого, как принять приглашение и последовать за громилами.

Вскоре они предстали перед взором Догина, окруженного толпой учеников, всем своим видом демонстрировавших, что стоит их духовному наставнику лишь намекнуть, и они разорвут прибывших на самые мелкие составляющие. Может быть, поэтому инспектор сразу же обратил внимание на молодую волчицу, расположившуюся рядом с лидером и единственную из всех, остававшуюся безучастной к происходящему. Ее эффектная внешность стоила того, чтобы почти не обращать внимания на остальных. К тому же, каждый раз, когда в поле зрения Бегемота попадала морда Догина, его тут же начинало подташнивать. Учитывая личность лидера, в такой реакции организма не было ничего противоестественного. Об этом типе продолжительное время знали только несколько таких же вонючих шакалов, как он сам. Даже волки, чуть ли не в каждом шакале пытавшиеся разглядеть какое–то ответственное лицо, его практически не замечали. Но феномен Догина состоял в том, что природа, по ошибке или сознательно, поменяла пропорции воды и дерьма в его организме, и, не будучи по счастливому стечению обстоятельств или из брезгливости никем вовремя раздавленным, он вполне предсказуемо начал постепенно всплывать наверх. К тому же, Догин в процессе восхождения понял, что если он не хочет вскоре совершить обратный путь, то нужно к моменту всплытия предъявить общественности нечто, доказывающее закономерность и насущную необходимость его появления. Претендовать на что–либо глобальное, вроде «хламыра», он, конечно, не мог, но свою, достаточно прочную, нишу все–таки занял. Вместе с ним появилась хоть и убогая, но нашедшая в определенных кругах живой отзыв, философия, основой для которой послужил один единственный догмат: «Чебурашку украли эльфы». Остальное приложилось само собой, и в первую очередь, необъяснимая для несведущих в своем большинстве обитателей леса поддержка лесорубов. Но одной этой протекции уже было вполне достаточно, чтобы сознательные граждане не задавали глупых вопросов, а молча наблюдали за тем, как специфическая органическая масса бродит в своем котле, постепенно подбираясь к его краям. Сам Догин в процессе брожения поднабрался сил и наглости и уже оказывал определенное влияние на общественную жизнь, по крайней мере, Гарлема. В то время, когда Павлик Морозов попусту пугал своими шаблонными фразами затаившихся эльфов, новоявленный «лидер» наводил ужас на тех, кто никакого отношения к эльфам не имел. Ведь стоило ему указать грязным пальцем на кого–то и заявить, что это эльф, как жизнь несчастного превращалась в сущий ад. Правда, надо отдать должное Догину, – ставил подобное клеймо он достаточно редко, предпочитая до поры до времени обменивать свою «толерантность» на всякого рода «пожертвования» его движению. С самого животрепещущего вопроса он и начал беседу с Бегемотом.

– Эльф?

– Нет. Мне и так не плохо, – не особо скрывая иронию, ответил ему кот.

– И что ты забыл в нашем районе? – задал следующий вопрос лидер, заодно пытаясь вникнуть в смысл слов Бегемота.

– Я инспектор в отделе шерифа. Собираю кое–какие сведения об Эрнесто для отчета. – Решил попользоваться легендой Акелы кот.

– Жаль парня, – удивил его Догин, но тут же все и объяснил. – Эти эльфийские самки заслуживали подобной участи. Но ничего, мы примем Эрнесто посмертно в свои ряды и сумеем достойно почтить его память.

Инспектор решил благоразумно промолчать. Лидер же заговорил с ним почти по–дружески, перейдя к следующей стандартной процедуре.

– А сам ты как относишься к нашему движению?

– Философски, – лаконично ответил ему инспектор.

Догин, услышав смутно знакомое слово, занес его себе в актив и, с важным видом пригладив редкую засаленную шерсть на голове, удостоил кота высшей, по его собственному мнению, чести.

– Не желаешь присоединиться?

– Боюсь, что я еще не достаточно подготовлен к столь значительному поступку. Мне еще только предстоит поближе познакомиться с вашим великим учением, – с наигранным сожалением ответил Бегемот, ожидая, что на этот раз лидер уж точно что–то заподозрит. Но мания величия, похоже, подобно белой мышке свернулась калачиком на плече у Догина.

– Как знаешь, – снисходительно заметил он. – Придет время, и нам понадобятся добросовестные служаки.

Лидер потерял интерес к своим подневольным гостям и погрузился в глубокие раздумья. Бегемот и Акела поспешили покинуть его резиденцию, стараясь сделать это как можно тише и не оглядываясь назад. Провожая инспектора к окраине Гарлема, старый волк все время о чем–то размышлял и лишь перед самым расставанием сказал несколько странных слов вместо прощания.

– Скорее бы мой век уже подошел к концу. Хватит с меня и одного «маугли».

Бегемоту нечего было ему ответить. Он лишь похлопал седого сикха по плечу и ушел.

Инспектор успел уже достаточно далеко отойти от Гарлема, когда дорогу ему неожиданно перекрыла замеченная в резиденции Догина волчица. Некоторое время она молча смотрела на кота, восстанавливая дыхание после быстрого бега. Бегемот использовал эту паузу для того, чтобы догадаться о причинах, побудивших самку последовать за ним. Когда инспектор вплотную подобрался к своей привлекательности, волчица заговорила и разрушила все его умозаключения.