Текст книги "Другой путь"
Автор книги: Дмитрий Бондарь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Павлов оперся спиной на сосну, стоявшую у самой аллеи. Плечи его как-то расправились, он заглянул мне в глаза, чем сильно меня смутил. Он смотрел пристально, испытующе, словно ожидая, что вот-вот я явлю ему еще одно чудо. Я не выдержал его взгляда и отвел свой.
– Хорошо, Сережа. – Рука Георгия Сергеевича опустилась на мое плечо. – Что вы придумали?
Я пересказал ему все, что предложил нам Изотов.
Он внимательно выслушал, задал несколько уточняющих вопросов и, после выяснения всех известных мне деталей он взял меня под руку.
– План неплохой, Сережа, – сказал он. – Особенно если учесть, что возможности у нас, стариков, уже совсем не те, что были. Сыроват, конечно, план, предстоит еще немало поработать, но в целом я не вижу серьезных препятствий для того, чтобы его не попробовать. Я так понимаю, что вы готовы на любые действия?
Я кивнул:
– Да. Мы с Захаром уже давно решились…
– Хорошо, что вы не один. Один в поле не воин. Но вы должны понимать, что полностью доверять я вам пока еще не могу и соответственно вы будете работать под руководством моего человека?
– Мы и не рассчитывали на одиночное плавание, Георгий Сергеевич…
– Что ж, Геннадий Иваныч успел мне шепнуть, что ваши, Сережа, прогнозы сбываются с необыкновенной точностью. Проверим вас в деле. Когда вы можете приступить?
Боясь поверить своей удаче – после стольких поисков мы наконец нашли отправную точку! – я выпалил:
– Да хоть завтра, Георгий Сергеевич! Только… только вот что: я без Захара ничего делать не стану. – И тут я отвернулся и бесчестно соврал: – В будущем от него очень многое зависит.
– Значит, мы договорились, Сережа. Пойдемте к людям.
В беседке весь чай уже был выпит, а на столе развернулся шахматный турнир.
Играли Валентин Аркадьевич и Захар. Воронов стоял над ними и шлепал рукой по кнопкам шахматных часов. Он раскраснелся, распустил шнуровку на груди, засучил рукава. Каждый ход он сопровождал комментарием:
– А вот тебе, Захар, вилочка! Как выкрутишься? Да что же ты делаешь, старый, зачем ты ему коня оставляешь? Ну вот тебе шах! Гарде!! Хитер, хитер малец! А вот еще один шах! Нет, там уже не спрячешься! Пешки – не орешки. Сдавайся, Захар, поздно сопротивляться, зевать нужно меньше! Мат. Вот так вот. Силен, Валя, силен!
Захар смиренно собрал со стола снятые с доски фигуры и под смешки стариков принялся их расставлять в первоначальном порядке.
– А, гуляки пришли! – обрадовался нашему появлению Воронов. – Наговорились?
– Да уж, отвел душу. Интересная у тебя молодежь, Гена.
– А то ж! – горделиво воскликнул хозяин. – Отборные кадры!
– Мы вот что надумали. Пристрою я ваших парней к делу, – пообещал Павлов. – Пусть завтра приезжают ко мне на Щусева. Часам к десяти.
Воронов довольно потер руки:
– Ну вот и замечательно. Хоть на старости лет что-то полезное для страны сделали! Присаживайтесь, это нужно отметить! И карпы должны вот-вот подойти.
Он достал из тумбочки уже известную всем бутылку:
– Тебе, Валентин, не предлагаю – ты за рулем, а мы остограммимся, с твоего позволения.
Когда он налил каждому, кроме Изотова, на крыльце неожиданно возник чернявый Женя с подносом, на котором исходили уже паром запеченные карпы.
– А вот и первая Захарова добыча. – Воронов поманил Женю к себе. – Подходи, подходи сюда. Сейчас мы под это дело по рюмашке!
Карпы оказались действительно вкусными, а виски – теплым и противным. Все нахваливали Захара за мастерство рыболова и хозяина, запустившего в пруд столь замечательную рыбу. О неведомом поваре не было произнесено ни одного слова.
Первым засобирался Павлов.
Он тепло – за руку – попрощался с каждым и в сопровождении Жени отправился к воротам, пожелав нам напоследок не опаздывать завтра.
Спустя еще полчаса стали собираться и мы. Воронов настаивал, чтобы мы с Захаром остались у него, и обещал, что завтра его водитель доставит нас в Москву в нужное время, но Валентин Аркадьевич напомнил нам, что наши сумки остались у него на даче, и Геннадий Иванович отступил.
Напоследок он почему-то расчувствовался и попросил нас не забывать старика, заезжать при случае.
Захар тоже похлюпал носом и пообещал еще как-нибудь выловить из пруда рыбу повкуснее сегодняшней.
Мы погрузились в «Волгу» Изотова и вскоре выехали на шоссе. Уже было не так жарко и скоро должно было начать темнеть. Хотя, конечно, в Москве темнеет гораздо позже, чем в наших широтах.
Вернулись мы на дачу уже при свете фар, потому что пришлось заезжать в Москву – в магазин за обещанной соседу Андреичу бутылкой. Едва успели до закрытия, но, видно, Изотов ехал не только за обещанной «валютой» – заодно набрали для Изотова продуктов на целый месяц: тушенки, макарон, гречку, балык, три полосы пастромы, всяких сардин в масле и индийского чая «со слоном» и в зеленых пачках. Вынесли это все нам с черного хода, и Валентин Аркадьевич заговорщицки нам подмигнул:
– Для хороших людей у страны всегда все есть.
Я еще успел подумать, загружая продукты в багажник: «неужели все остальные, те, кто работает в шахтах, строит дороги и доит коров – плохие? Поэтому для них у страны ничего нет, кроме говяжьих костей, баклажанной икры и болгарского кетчупа?»
Но говорить вслух ничего не стал, чтобы не нарываться на долгую лекцию о заслугах, льготах и невозможности обеспечить всех и сразу. «Материалы любого съезда» народных депутатов я знал практически наизусть и в дополнительной агитации не нуждался. Так же как не было необходимости выслушивать оправдания.
Валентин Аркадьевич сказал, что оставит нас на ночь у себя и мы, конечно, были ему за это благодарны. Хоть и не в Москве, а рядом – все равно здорово!
Уже около полуночи мы сидели на открытой веранде на заднем дворике его огорода и под желтым светом облепленной ночными насекомыми лампы пили чай с малиной.
– Павлов – это, конечно, хорошо, – говорил Валентин Аркадьевич. – Насколько я знаю этого человека, он вывезет вас туда, на Запад. Потому что сидя здесь ничего из намеченного плана сделать невозможно. Будут ли это Штаты или Европа – я не знаю, но могу точно сказать, что без опеки он вас не оставит. Однако, хлопцы, я дам вам координаты еще нескольких человек там. Двое в Австрии, один в Швейцарии и один в Германии. Они мне были когда-то обязаны, а благодарными эти люди быть умеют. Если сильно понадобится сторонний контакт, не завязанный на людей Георгия Сергеевича, я думаю, к ним можно будет обратиться. Двое из них потомки русских из первой волны эмиграции. – Он протянул мне листок с несколькими строчками, написанными от руки.
– А вот этот и этот, – он достал из книги «Решения XXII съезда КПСС – в жизнь!» два белых картонных прямоугольника с тисненными надписями на немецком и английском языках, – это чистопородные немцы. Сошлитесь на меня, и кто-то из них обязательно поможет. Смотрите, в общем, по обстоятельствам. Запомните имена, телефоны, адреса.
Мы заучивали информацию с листочка и картонок-визиток четверть часа, потом Изотов все убрал.
Мы пили чай вприкуску с сахаром, а я все ждал, когда он задаст вопрос, который, как мне казалось, должен был его сильно волновать. Не выдержав, я спросил сам:
– Валентин Аркадьевич, а вы не хотите узнать – когда вам суждено…
– Нет, Сергей, нет. – Он покачал головой. – Этого я совершенно знать не хочу. Если я это узнаю, я буду бояться жить. А я уже устал бояться. За себя устал, за семью, за работу и карьеру. Достаточно. Теперь вот за вас еще бояться стану.
– Не нужно за нас бояться, – сказал Захар. – Все будет хорошо.
– Я знаю, хлопцы, знаю. Давайте-ка ложиться спать.
Он отвел нам комнату на втором этаже своего дома. Не сказать, что сон был глубоким, но я выспался.
Утром он нас разбудил, мы наспех позавтракали, потом Изотов скомандовал «по коням» и через час – без пятнадцати минут десять – мы стояли на улице Щусева.
Изотов высадил нас, на минуту вышел из-за руля сам.
– Прощай, Сергей, Захар. – Он пожал нам руки. – Пусть все у вас получится. Прощайте.
Он сел в машину и более не задерживаясь уехал.
Я прошептал ему вслед:
– Привет вашей внучке, Юленьке Сомовой.
Глава 7
В тот же день мы с Захаром оказались на каком-то подмосковном объекте, живо напомнившем мне пионерский лагерь – такие же домики в виде треугольников, если смотреть с фасада, с покатыми шиферными крышами до самой земли, непременная поляна со сценой и для массовых мероприятий вроде пионерской линейки и зарядки пустующий пока флагшток для поднятия флага. Длинные корпуса столовой, единственное кирпичное трехэтажное здание для администрации и медпункта. И второе – побольше – уже почти достроенное. В таких обычно размещали младшие отряды: детей 6–7 лет.
Впрочем, когда мы с Захаром Оказались там, никаких пионеров, разумеется, в нем не обнаружилось. Зато был очень хороший высокий забор, шесть постоянно насупленных охранников, врач, повариха, три преподавателя – один переделывал нам «советский английский» на просто английский, а второй учил азам конспирации и нормам поведения в капиталистическом обществе, а третий оказался тренером, обязанностью которого было издевательство над двумя молодыми организмами. Остальных обитателей базы, если они были, нам за два с лишним месяца (даже почти три) увидеть не удалось: режим, царивший на ее территории, не позволял прогулок под березками в не предназначенных для этого местах. Наши два десятка березок, примыкавшие к заднему двору коттеджика, и беговая дорожка вдоль ограды по периметру лагеря были нами исследованы в мельчайших подробностях.
Ни телевизоров, ни радио, ни газет нам не полагалось, и все это время мы провели в полной информационной блокаде, если не считать редкие приезды Стаса – водителя Павлова. Он приезжал несколько раз – безо всякой системы.
В первый раз он появился накануне открытия совещания СЭВ в Москве – в середине июня. Мы посидели с ним на лавочке перед нашим жилищем, он передал нам конверт от Павлова и попросил прочитать послание.
На простеньком листке из блокнота сверху было написано:
«10. Июль 1984. События:..»
За десять минут я вспомнил кое-что и дописал:
«10. Англия. Всеобщая забастовка портовых рабочих.
10. Тарковский откажется возвращаться из Милана».
Листок упаковал в тот же конверт и передал его Стасу.
В следующие его приезды, случившиеся после 10 июля, никаких проверок уже не устраивалось; видимо, Павлов окончательно мне поверил. Что вскоре и подтвердил, явившись сам в самом конце июля.
Он полдня смотрел на наши занятия, потом попросил у Романа Алексеевича паузу на полчаса и, дождавшись, пока тот уйдет, сказал:
– Вы, Сергей уже, наверное, понимаете, что готовят вас для жизни в англоговорящей стране?
Я кивнул, потому что это было понятно даже Захару.
– Все верно, – продолжал Георгий Сергеевич. – Вы некоторое время поживете в Штатах. Так нужно. Так будет легче управлять реализацией нашего плана. Потом – посмотрим. Я вас очень прошу доверять тем людям, с которыми вас познакомят. Без этого доверия ничего у нас не выйдет, потому что силы, которые мы разбудим своими действиями, будут стараться вас уничтожить. И вдвоем, знаете вы свое будущее или нет, вы немногого пока стоите. Практически, если быть честными перед собой, не стоите ничего. Поэтому без разрешения тех, кто будет отвечать за техническую составляющую, за вашу безопасность, никаких действий предпринимать пока не стоит. Когда освоитесь и поймете, что можете принести пользу личной инициативой – вам дадут возможность ее проявить. Но не спешите.
Он подошел к окну и долго смотрел на дворик, скрестив свои руки за спиной.
– За полтора-два года, а именно такой срок я предполагаю для вашего освоения на месте, вы должны будете выйти на приличный уровень владения предоставленным и, надеюсь, приумноженным капиталом. И вот тогда-то начнется самое интересное. Если за вами почувствуют силу, угрозу их планам – вам объявят войну. Мы работаем над тем, чтобы воевать по нашим правилам, а не по тем, к которым они на Уолл-Стрит и в Сити привыкли. Но пока что ничего практически действенного нет. Поэтому не торопитесь. В первые годы нужно просто освоиться, войти в дело, понять скрытые течения, обзавестись союзниками и друзьями, хотя, насколько известно, друзей там не бывает. Научиться быть среди них как среди своих. Вот это пока главная задача. Если это непонятно и тянет геройствовать, то лучше умерить свои желания. И вот еще что: не стоит направо и налево заявлять о своих талантах. Тот, кто, возможно, будет знать о них, скажет вам об этом сам и передаст привет от…
– От Юленьки Сомовой, – успел вставить я. – И Изотова Валентина Аркадьевича.
– Хорошо, – кивнул Павлов. – Пусть будет от Юленьки Сомовой и Изотова. С этим человеком и станете работать по нашему плану. Но даже перед ним не стоит открываться полностью. Пусть думает, что вы просто передающее звено, получающее инструкции от… неважно откуда. Кроме того, я дам вам дополнительный, независимый канал связи – на всякий случай, потому что жизнь, хоть и предсказуема, – он пристально посмотрел на меня, – но иногда бывают нужны подробности.
Он выпил с нами чаю и уехал.
Два раза удалось позвонить домашним: Майцев дозвонился до отца, и мне посчастливилось застать маму на работе. У Захара состоялся короткий мужской разговор: «Все хорошо, здоров, когда буду? – не знаю», а мне пришлось увиливать и хитрить, чтобы не сболтнуть лишнего.
Не сказать, что занятий было так много, что после них мы валились с ног. Вовсе нет, если не принимать в расчет физкультуру, после которой действительно часто хотелось издохнуть, но в двадцать лет восстанавливаешься очень быстро и привыкаешь к нагрузкам легко – мы не жаловались. К тому же уже через пару недель стали заметны изменения, происходившие в нас – мы становились сильнее и выносливее. Это сильно радовало, потому что занятия спортом в школьные годы шли как-то без особых успехов. Но тренеру Ивану всего было мало, и он постоянно наращивал нагрузку, рассчитывая, видно, уже в следующем году включить нас в олимпийскую сборную страны по всему сразу – от бега с препятствиями до тяжелой атлетики.
В последний месяц к графику добавился еще инструктор по вождению, пообещавший за это время научить нас сносно водить машину – на уровне опытного любителя.
Ни один из этих людей никогда не задал нам ни одного вопроса о том, для чего нужна такая подготовка. Ну и мы старались поменьше разговаривать на эту тему, даже оставаясь вдвоем.
У меня было лучше с языком, у Захара – с усвоением буржуинского образа жизни и вождением. Я постоянно сыпался с принятием адекватных решений в отсутствии «руководящей и направляющей», а у Майцева трудно ставилось произношение, потому что, как сказал Роман Алексеевич – преподаватель языка, слух у Захара отсутствовал совершенно.
Тем не менее к середине августа мы с ним чувствовали себя уже закаленными бойцами невидимого фронта, готовыми и грудью заткнуть амбразуру, и разбить самолет обо что-нибудь большое.
Мы существенно окрепли: утренняя пробежка с пятнадцатикилограммовыми рюкзаками на десять километров к концу третьего месяца не представляла особых сложностей. Правда, на большие расстояния бегать мы даже не пытались.
– Знаешь, – сказал мне как-то за полдником Захар, – а ведь ты меня обманул.
– Когда это? – опешил я от несправедливого обвинения.
– Ты мне обещал, что я сессию сдам без хвостов. А я вообще институт бросил.
Я рассмеялся и, выпив компот, обнадежил друга:
– Если вернешься, сдашь без хвостов.
Он похрустел печенюшкой и попросил:
– Все-таки посмотри, пожалуйста, что меня там ждет? Может быть, мы зря напрягаемся?
Я согласно кивнул и в который раз «скользнул» вперед по времени. И через минуту ответил:
– Все будет здорово, Захарка! Просто отлично!
Свое будущее я так и не увидел, а вот те сведения, что удалось узнать о Захаре, мне совершенно не нравились. До 2010 года я убивал его трижды. В восемьдесят девятом, девяносто шестом и в двухтысячном. Я хотел потом получше разобраться со своими видениями, но почему-то каждый раз находились причины отложить это разбирательство на завтра.
В конце второй декады августа в последний раз к нам приехал Стас. Вместе с ним прибыл еще один человек, назвавшийся Артемом. Стас велел нам слушаться его до тех пор, пока он не передаст нас следующему опекуну.
Был Артем блондинист, слегка с рыжиной, лысоват, улыбчив и больше похож на какого-нибудь ирландца – как я их себе тогда представлял, чем на русского. Умение расположить к себе, раскованность и какая-то запредельная доброжелательность сильно выделяли его манеру общения из всех знакомых мне людей. Коричневая вельветовая куртка, кроссовки и смешная шапочка на голове с длиннющим козырьком придавали ему некую внешнюю похожесть на того бездомного американца, что приедет в СССР через два года, понаделав изрядного шума, – Джозефа Маури.
Потом, спустя еще двадцать лет, выяснится, что ехал этот псевдобездомный американец в Союз не знакомиться со страной победившего социализма – он познакомился с ней еще в 60-х, когда ездил в Сочи «снимать русских девок». Он приехал увидеть одну из них – особенно ему полюбившуюся. Но расплывшаяся бабища, в которую превратилась та хрупкая девочка, с ходу предложит иностранцу отоварить ее в «Березке», и роман двадцатилетней давности иссякнет сам собой.
Ко времени их прибытия – Стаса с Артемом – мы с Захаром по требованию Романа Алексеевича уже говорили меж собой только на английском, и Артем, с ходу включившись в разговор, обнаружил то безупречное произношение, к которому я так и не подошел, а Майцеву оно и вовсе никогда не светило.
– Парни, – сказал он, – говорить вы можете, но носителям языка будет с вами трудно. Знаете, как появился голландский язык?
– Нет. – Мы с Захаром пожали плечами, потому что филология была последним, нет, пожалуй, предпоследним – перед энтомологией, что интересовало нас в этой жизни.
– Пьяные немецкие матросы сошли на берег и, думая, что они уже в Англии, попытались объясниться с туземцами на английском языке, – пошутил Артем. Посмотрев на наши постные лица, он добавил: – А вы у нас станете эстонцами. Эстонский акцент английского языка чертовски трудно подделать и распознать – потому что его никто никогда не слышал!
Он рассмеялся, а мы с Захаром его не поняли – поэтому стояли серьезные, как два БТРа.
– Ладно, парни, не берите в голову. Я буду вашим сопровождающим в ближайшую неделю. – Он оглянулся на Стаса и тот согласно кивнул. – Собирайтесь, через час выезжаем.
Через час мы оказались в черной «Волге» на задних сиденьях.
Неразговорчивый Стас крутил баранку, а сидевший с ним рядом Артем заливался соловьем:
– Теперь вы, парни, члены советской делегации участников «Дружбы-84» в Гаване. Не обольщайтесь, не олимпийцы. Технический персонал. Принеси-подай. Шнурки завязать, сопли подтереть, капу в рот сунуть. Правда, среди Абдурахмановых, Абдукалыковых, Нурказовых, Конакбаевых и Абаджянов вы будете смотреться не совсем русскими. Держитесь ближе к Акулову и Яновскому. Впрочем, вам будет не до того.
– Мы на Кубу поедем? – изумленно спросил Майцев.
– А ты знаешь еще какую-то Гавану? – уточнил Артем. – Нет? Тогда на Кубу. И не поедем, а полетим родимым «Аэрофлотом». На замечательном самолете «Ил-62». Прямым рейсом. Двенадцать часов, пальмы, море…
– А зачем нам на Кубу? – спросил я, вспомнив желание Леньки Попова получить там аккредитацию. – Вы ничего не путаете?
К своему стыду, я не очень много знал о Кубе: она где-то рядом с Америкой, там растут упомянутые Артемом пальмы с бананами и сахарный тростник, там есть наши, советские, военные базы, там живут красивые мулатки и Фидель Кастро – жуткий бородатый здоровяк, с которым я не хотел бы встретиться в подворотне. Еще что-то я помнил о его сподвижнике Че Геваре – путешественнике и революционере, которому не сиделось на одном месте. Наверное, он был последним из «профессиональных революционеров». Потом мне вспомнилась учительница литературы и русского языка из соседней школы. Я не помнил, как ее зовут, но ее история была достаточно известна в городе. Она написала письмо Фиделю Кастро с выражением восхищения его мужеством и волей кубинского народа к свободе, равенству и братству. И, я уж не знаю, как так вышло, но спустя месяца три-четыре она получила официальное приглашение от Фиделя Кастро посетить Остров Свободы! Она съездила, провела там почти месяц, разъезжая по стране в сопровождении «кубинских товарищей». И потом еще год ездила по школам нашего города, знакомя учеников со своим необычным путешествием. Она смеялась, вспоминая, что в январе вода на пляжах у Гаваны охлаждается до 24 градусов и кубинцы удивлялись ее морозостойкости, когда она полезла в эту «студеную» воду. В общем, там все было совсем не так, как у нас.
– Серега, моя профессия запрещает мне что-либо путать, – проникновенно сообщил Артем. – Если я начну путать, я быстро умру от голода и всеобщего презрения. Нет, все верно – мы летим на Кубу.
– Странно, – заметил Захар.
– Стас, останови, – попросил Артем и, когда машина остановилась, скомандовал: – Оба – на выход.
Мы послушно вышли, и наш сопровождающий отвел нас чуть в сторону.
– Послушайте меня, мальчики, – сказал он. – Я видел дураков, но таких как вы – еще нет. Вы понимаете, что, послушав нашу беседу – всего лишь два часа, любой встречный-поперечный будет знать, что вы готовитесь для заброски нелегалами в Штаты? Представьте, что Стас – враг. Надолго для них, – он показал большим пальцем за спину, – останется тайной ваша задача?
Мы с Захаром стояли перед ним покрасневшие, будто уличенные в рукоблудии. Ведь нас учили, нам рассказывали, а мы…
– В общем, так, – заключил Артем. – Мне начальство приказало, я сделаю. Но потом напишу рапорт, в котором четко отражу свое мнение о том, какие вы неподготовленные придурки. Понятно?
– Не особенно. – Захар встал в позу.
Не любил он, когда его начинали отчитывать. Случается у человека такая черта характера – вози на нем воду как на ишаке, но ишаком не называй вслух, и все будет ровно. Но Артем ошибся – он сказал то, чего говорить не следовало.
– Ты понятия не имеешь, – говорил Захар, – для чего исполняешь свой приказ. Поручено – делай! И не пищи, понял-нет?
Я не увидел того короткого и быстрого движения, что уронило Захара на землю.
Артем нахмурился и почесал подбородок:
– Что за молодежь нынче? Учишь-учишь… У тебя тоже есть возражения?
Я наклонился над Майцевым.
– Все с ним нормально будет, – посулил Артем. – Если научится уважать чужие шрамы.
Я поднял друга – его немного качало, а глаза не желали фокусироваться на действительности.
Регистрацию и таможню в Шереметьево мы прошли как раскаленная спица через масло – не останавливаясь ни на минуту. Артем предъявлял всюду наши документы, а мы просто шли за ним следом, как за ледоколом. И ни у кого из погранично-чиновной братии не возникло вопросов, на которые нашему опекуну трудно было бы ответить.
Я выезжал за границу в первый раз. У Захара уже был такой опыт – в девятом классе он пропустил две недели школьных занятий, потому что Майцеву-старшему досталась семейная путевка в Болгарию. Но как говорится: прапорщик – не офицер, курица – не птица, Болгария – не заграница. При упоминании Болгарии чаще всего говорили – «а, шестнадцатая республика!» и никто всерьез зарубежьем ее не считал. Примерно как и Монголию, только в Монголии не было моря и никто туда по доброй воле ехать не желал, в большом отличие от солнечной республики на черноморском побережье. Поэтому для Захара все было так же непривычно, как и для меня. Мы крутили головами по сторонам, все нам казалось в диковинку.
Такого количества иностранцев я не видел еще никогда. Да если не считать короткой пьяной ночевки в ДАСе у Леньки, я вообще никогда не видел иностранцев. А здесь они бродили целыми толпами – очень разные, совершенно недисциплинированные, одетые в какие-то невообразимые штаны в клеточку, какие в Союзе увидишь разве что на клоунах в цирке, и яркие рубахи. Чаще всего говорили на английском, слышался немецкий язык, гораздо реже французский, испанский и итальянский.
– Тоже на «Дружбу» народ прилетал, – объяснил нам столпотворение Артем. – Легкоатлеты.
Я посмотрел на стоявшего почти на нашем пути здоровенного дядьку в красных штанах и зеленой рубахе навыпуск, без самой малости двух метров роста, с кулаками, в которых легко можно было спрятать бутылку пива – даже пробка не торчала бы, наверное.
Проследив за моим изумленным взглядом, Артем хмыкнул:
– Разные бывают легкоатлеты. Этот ядрами кидается. Или молотом. Метров так на шестьдесят.
К громиле в красных штанах подошел еще один такой же, чуть ниже, но зато с монументальным пузом, они что-то весело стали обсуждать, громко хохоча на весь терминал.
– Какие-то дикие они совсем, – заметил Захар.
– Капиталисты, чего с них взять? – скорчил презрительную гримасу Артем. – Направо посмотрите, немцы из братской ГДР стоят – тихо, чинно, спокойно. У окна чехи – тоже видно, держатся вежливо и с достоинством, а эти… бестолковые. А вон и наш административный помощник руководителя делегации – Владимир Семенович Бор, сейчас я вас познакомлю.
Мы подошли к серьезному мужику, вполголоса отчитывавшему какого-то невзрачного человека – это было видно по его нахмуренным бровям, рубящим жестам правой ладони и потупленному взору распекаемого.
– …раз услышу подобное, вылетишь из состава с треском! – закончил Бор. – Не знаю, чего там позволяет вам Олимпийский комитет, со мной такие вещи не пройдут. Либо как я сказал, либо вали отсюда в свой Хабаровск! Свободен.
Он повернулся к нам:
– Здравствуй, Артем. Это и есть твои ассистенты?
– Да, Владимир Семенович. Захар и Сергей.
Нам пожали руки.
– Держитесь Артема, – велел нам Бор. – Если потеряетесь, ищите меня, но лучше не нужно теряться незапланированно, потому что будет вам плохо. Лучше всего, чтоб вас никто не видел и не слышал до самого возвращения. Усекли?
– Ага, да, – нестройно ответили мы и пошли за Артемом на посадку.
Раньше на самолете «Ил-62» мне летать еще не приходилось. «Як-40» и «Ту-134» – вот и все, чего я уже опробовал. Очень хотелось посмотреть на новые «Ил-86»; два таких самолета я увидел на поле: они были просто громадны – как киты среди селедок. Я замер перед окном. Артем посмотрел на самолеты и сказал:
– Удобные машины, комфортные, только летают недалеко. Мы без пересадки на шестьдесят втором за двенадцать часов доберемся, а на этих сутки придется мучиться да с пересадкой где-нибудь в Париже.
Пересадка в Париже! Я увидел, как загорелись глаза у подошедшего к нам Захара. И Артем тоже заметил.
– Не раскатывай губу, парень, – усмехнулся он. – Из аэропорта вас бы все равно никто не выпустил. А в посадочной зоне все международные аэропорты одинаковы. Если, конечно, дело происходит не в Африке.
Я несколько раз пытался рассмотреть будущее Артема, но всегда все было одинаково: после того, как он передаст нас в Гаване следующему в длинной цепи сопровождающих, мы о нем никогда больше не услышим. Так же как никогда больше не увидим Владимира Бора.
Первый советский межконтинентальный реактивный самолет «Ил-62» оказался внутри длинной тесной кишкой с двумя рядами строенных сидений – примерно как хорошо мне знакомый «Ту-134», но с добавочным посадочным местом с каждой стороны от прохода. А в остальном – ничего интересного.
Захар великодушно уступил мне место возле окна, и около пяти часов вечера я увидел, как мы оторвались от земли, взмывая в небо навстречу неизвестности.
Артем сидел возле прохода и часто улыбался проходящим стюардессам.
Захар постоянно зевал, борясь с заложенными ушами.
Нас кормили в полете три раза. Дважды я вставал из кресла, чтобы просто пройтись по проходу, размять ноги и затекшую спину.
Едва ли не впервые за последние месяцы у меня появилось время подумать о происходящем. И первый вопрос, который я себе задал, был такой: почему мои «несгибаемые старики» мне поверили? Ведь они сами строили «Союз нерушимый»! Неужели выстроенная ими система не имела никакого запаса прочности и они точно знали, что она рухнет? Тогда что они за строители и не зря ли я им доверился? Ведь пока я научусь что-то делать сам, пройдет немало времени, и пока оно будет идти, я все буду делать так, как мне скажут – не без сопротивления, конечно, если увижу от действия негодные последствия, но все-таки не сам. Что двигало ими, когда они принимали решение? Почему они согласились на какую-то невнятную игру с отдаленными перспективами, вместо того чтобы поговорить с теми товарищами, что остались во власти, и удалить из Кремля явных предателей? Не хватало политического авторитета? Но если им не хватало, то каков же был вес в партии у тех, кто реально что-то решал? Или мы все-таки стали участниками какой-то хитрой интриги? Но тогда нас должны были держать при себе – к чему отправлять на край света идеальный детектор? Хотя какой из меня идеальный детектор – все мои знания о будущем – это лишь моя личная память и газетные статьи, объясняющие, что и как произошло. И тогда мои старики должны понимать, что реальной подоплеки многих вещей я просто не могу знать – потому что эта информация и в будущем для меня будет недоступна.
К примеру – был ли Горбачев «агентом влияния»? Как-то так устроена психология, что когда человека убедили в том, что дважды два равно пяти, то даже разум оказывается бессилен этому убеждению сопротивляться. Я прибавляю два к двум, я раскладываю каждую двойку на единицы и складываю уже их, я каждый раз получаю ЧЕТЫРЕ, но я в это не верю, потому что убежден, что должно получиться ПЯТЬ. Так и с Михаилом Сергеевичем: человек ведет себя как вражеский агент, сдавая все достижения страны, ее народ и ее ресурсы, говорит, как вражеский агент, замазывая дерьмом все вокруг, хитрит и изворачивается как уж на сковородке – но вот поди ж ты! Нет прямых доказательств, что ему за это заплатили, что его заставили и научили – и я свято верю, что он просто хотел как лучше, а получилось так, как получалось у российского посла в Украине, заслуженного газовика и вообще хорошего человека.
Находилась ли на самом деле наша страна в том предсмертном состоянии, выход из которого был возможен только через ту действительность, что была должна сложиться? Ничто вокруг на это не указывало: народ сыт-обут, ну да, не все всегда есть, случается дефицит какого-то товара вроде мыла или стирального порошка, но только для тех, кто не хочет ничего делать.
Про стиральный порошок нам на лекции рассказали байку, что исчез он потому, что понадобился советским доблестным войскам для устроения сейсмической атаки. Якобы с помощью насосов закачают мыльный раствор под землю – чтоб смазать всякие геологические слои и тектонические плиты, потом подорвут в определенном месте килотонн двадцать и пошло-поехало сверхземлетрясение на всей территории вероятного противника! Мы посмеялись и попросили у лектора адрес пункта приема стирального порошка, чтобы принести хотя бы «жменю» на помощь родимым армии и флоту. Он отшутился, сказал, что сам занял очередь, но движется все очень медленно, потому что советская власть ударными темпами вводит в эксплуатацию все новые и новые заводы бытовой химии на страх потенциальному противнику.
