Текст книги "Другой путь"
Автор книги: Дмитрий Бондарь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
Глава 12
Если есть на свете города, которые никогда не меняются, то Луисвилл как раз из таких. В нем даже природа застыла в том же состоянии, что я оставил десять дней назад.
Захар встретил меня сверкающей белозубой улыбкой в тысячу звездных величин. Он долго хлопал меня по спине и восторгался балалайкой, прихваченной мною в Москве специально для него. Из аэропорта мы поехали сразу в больницу к Чарли, но по дороге остановились в дорожной забегаловке – Пицце Аурелио.
За исключением беззвучно жующей в дальнем углу парочки, посетителей не было. Когда у нас приняли заказ на чикагскую пиццу на тонком тесте, Захар сразу перешел к делу:
– Ну что там с Чарли нарешали?
– Чарли поступил неправильно, и это, Зак, не только наша точка зрения. Все, как и предполагалось – деньги вернуть, Чарли приказано уволить насовсем. И не жалеть. Вместо него человек будет попозже. Наверное. Я не очень понял; видимо, для Павлова поступок Чарли тоже был неожиданностью.
– Да уж, наворотил Чарли.
– Как он, кстати?
– Да жив, что ему сделается? Завтра выписка должна быть. Поедет домой свои кости лечить. А там как?
Я понял, что он имеет в виду Москву.
– Так, как я и говорил. Только в реальности выглядит все гораздо ярче и насыщенней, чем в памяти. Холодно, многим голодно. Но в глазах блеск и желание все поменять. Правда, еще не очень знают – что будут менять и как?
– Я тоже соскучился. Ночью снится. Березы, луга, все такое… Как на картинке, – пожаловался Захар.
– Съезди в Канаду. Там все это есть. Отведи душу. А года через три можно будет и… к оригиналу в гости наведаться.
– Я уж дождусь. Рассел интересовался твоим отсутствием. Я сказал Чарли, что ты уехал в Лондон – смотреть Сити и пытаться вылезти на их площадку. Так что твое отсутствие замотивировано, но если станет спрашивать – выкручивайся сам.
Мы на самом деле не проговорили детально причину моего десятидневного отсутствия – сказался невеликий опыт планирования таких операций. Как бы не засыпаться в дальнейшем…
Нам принесли порезанную на квадраты пиццу, к которой я уже привык почти как к пельменям. Миловидная официантка – если бейджик не врал – Дженни, доложила противным голоском:
– Чикагская пицца на тонком тесте, две колы. Бон аппетит.
Картинно вертя тощим задом, пошла в угол к желающим расплатиться.
– Во какая! – похвалил Захар то ли пиццу, то ли Дженни – уточнять я не стал.
Мы дожевали коржи, расплатились с поджимающей губы официанткой, и минут через сорок я уже входил в палату к Чарли.
Он сидел на кровати, перевязанный так, словно побывал как минимум в авиакатастрофе.
– Привет, Чарли. – Я подержал его за кончики пальцев, выглядывающие из гипсовой трубы на руке. – Как ты?
– Уже лучше гораздо. – Он улыбался мне из-под повязки. – Как Лондон?
– Тонет Лондон. Осень, дожди, Темза и дым. На площади Патерностер чисто и благолепно. Джентльмены, что с них взять? Они даже грабят друг друга в белых перчатках. Все как на картинке.
– Посмотрел?
– Насмотрелся. Думать будем, там тоже большие деньги, Чарли. Очень большие. Как бы не больше, чем здесь. Ты давай, выздоравливай. Дела нас ждут великие.
– Да самому уже надоело валяться. Вы только без меня ничего серьезного не начинайте, ладно?
Я пообещал, что мы непременно дождемся его выздоровления, да и в ближайший месяц ничего особенного не предвидится.
Я сдержал слово: весь ноябрь мы с Захаром планировали несчастный случай для Чарли – и без него ничего серьезного не начинали. Ведь он должен был стать главным участником предстоящего события.
Новостные каналы девятнадцатого ноября захлебнулись необыкновенной новостью – в России правительство и компартия разрешили частную инициативу. Появился закон, легализовавший «подпольные» доходы. Перестройка прочно встала на рельсы. Теперь ее главный лозунг звучал не по-горбачевски: «Каждый на своем месте должен ответственно делать свое дело», а прямо-таки по-бухарински: «Обогащайтесь!». Правда, незабвенный родитель «диалектики стакана» и «любимец партии» имел в виду по большей части крестьянство. Теперь же разрешалась частная инициатива практически везде: «Все, что не запрещено – то разрешено». И в стране скоро появились другие «руководящие и направляющие центры», действующие на законных основаниях. На самом деле этим вроде бы полезным законом было позволено оппозиции внутри страны – национальной или политической – иметь и высказывать свои убеждения не опасаясь, что однажды придут ребята из ОБХСС, как происходило это раньше, и прикроют нарождавшуюся демократию банальным обвинением в расхищении социалистической собственности. Кто женщину кормит, тот ее и танцует. Если у коммунистов денег нет, а у Маматкула деньги есть – я стану слушать Маматкула и делать то, что попросит выполнить этот хороший, достойный человек.
Рассел появился в офисе в конце ноября – как раз в разгар скандала «Иран-контрас», когда Оливера Норта уволили из аппарата Совета национальной безопасности, а Ронни Рейган уже прикидывал – стоит ли уходить в отставку?
Он пришел, опираясь на трость, но сам. Захар, поехавший с утра к Расселу домой, шел чуть сзади, страхуя. Чарли был доволен своим здоровьем, делами и успехами. Немножко расстраивало его, что рокеры так и не были найдены, но он не терял надежды. Да и полицейский инспектор заверил нас, что если они в Кентукки, то из штата им не выбраться. Мне было забавно наблюдать его наглую самоуверенность – Захару на днях пришла почтовая открытка стоимостью в тысячу долларов – ровно столько, сколько он остался должен бородачам. На открытке два довольных абсолютно лысых – как бильярдные шары – парня в гавайках что-то удили в море. Отправлена она была с островов Бимини.
Я в первый раз услышал о существовании островов с таким названием и постарался узнать о них в первом же турагентстве, нашедшемся в телефонном справочнике.
Место оказалось примечательным – часть тех самых Багам, где в большом доме жила мамаша с шестью дочерьми, воспетая негритосами из Boney M. Там, у берегов этих островов кто-то искал остатки Атлантиды, предсказанную моим предшественником на ниве познания будущего – Эдгаром Кейси, там пролегала подводная дорога из известняковых блоков, там водилась царь-рыба голубой марлин, вдохновивший бородатого дядюшку Хэма на написание «Старика и моря». Там, на Бимини, предполагался сокрытый в гротах источник вечной молодости. Словом, узнав немного об этих благословенных клочках суши посреди Атлантики, я очень захотел присоединиться к нашим рокерам, нашедшим поистине райский уголок для того, чтобы переждать маленький луисвиллский переполох.
Два дня мы вместе делали то же самое, что и всегда: грузили наших брокеров ордерами, отправили Джоша в Калифорнию – присмотреться и провести переговоры о приобретении тамошних виноградников – все было как обычно.
На третий день – это был четверг, я прикрыл дверь к девчонкам и сказал:
– Чарли, есть информация, что скоро, где-то через неделю, повторится нечто подобное той игре против немецкой марки. Нам нужно собрать все, что у нас есть.
В его глазах блеснул живейший интерес.
– То есть, Сардж, мы гарантированно сможем удвоить наш капитал за пару месяцев?
– Нет, Чарли, не удвоить, а утроить. Примерно за месяц. Движение на рынке будет мощным! Правда, не везде. – Я должен был как-то обезопаситься от желания Рассела сыграть самому. – Так что готовься, спать не придется.
И мы начали постепенно выводить наши активы из позиций и аккумулировать деньги, как делали это в прошлый раз.
В понедельник Чарли явился в офис возбужденный:
– Зак, Сардж, у меня есть отличная новость! Наш инвестор из Европы решил тоже принять участие в игре. Сорок пять миллионов долларов!
Все-таки пятерку где-то прижал наш жадный Чарли. Но и то хлеб.
– Если еще не поздно, – продолжал он, – то завтра деньги будут на счетах.
– Отлично, Чарли! – обрадовался Зак, потому что все разыгрывалось ровно так, как рассчитывалось. – А какая там доля «Торговой компании Смита»?
Этот вопрос застал Чарли врасплох – видимо, он всерьез рассчитывал, что мы станем работать для него бесплатно. Видно было, как он терзался, одолевая свою алчность.
– Не знаю, Зак. В прошлый раз речь не шла ни о каком вознаграждении?
– В прошлый раз была демо-версия, – ввернул Майцев подхваченное у Бойда словечко.
– В прошлый раз и не было закона «Об индивидуальной трудовой деятельности», – заметил я. – Мы тоже хотим кушать, Чарли.
Такой язык ему был понятен. И еще больше укрепил его в правдоподобности предстоящей операции. Хотя для видимости он посопротивлялся:
– Не знаю, парни, нужно поговорить с инвестором. Он не в курсе ваших новых правил.
– Нам много не нужно, Чарли, – обнадежил его Захар. – Выручка от этих сорока пяти миллионов составит еще около восьмидесяти. Нам нужно всего лишь два. По одному на брата.
– Вы же понимаете, что мне придется доложить о ваших запросах? – Такими жадными будут только российские миллионеры!
– Конечно, Чарли, докладывай, – легко «разрешил» Захар. – Это твоя обязанность.
Рассел засобирался и вскоре уехал.
Отсутствовал он часа три и вернулся к обеду, когда мы ждали заказанной пиццы.
– О'кей, парни, – с порога заявил он. – Я обо всем договорился. Два миллиона будут наши. Если прибыль составит более восьмидесяти. Если от пятидесяти до восьмидесяти, то полтора.
Захар многозначительно посмотрел на меня: «смотри-ка – читалось в его глазах, – он и здесь не желает отдавать нам с тобой два миллиона! Два миллиона будут наши!»
Но Чарли прочел в наших взглядах удивление его способностями переговорщика.
– Трудно было, – пожаловался он. – Не привыкли там еще к таким отношениям.
Я пожал плечами, как бы говоря: а что они хотели? Чтобы мы сидели на миллионах и нищенствовали?
– Тогда в четверг и начнем, помолясь? – предложил Захар.
Во вторник счета действительно распухли почти вдвое. И хоть снять со счетов эти деньги мы не могли без Чарли, но использовать их в сделках – вполне.
А ночью случилось несчастье – дом Чарли, купленный им совсем недавно в ипотеку, взорвался! Приехавшая полиция с пожарными установили, что причиной взрыва был бытовой газ, неосмотрительно оставленный открытым.
В останках хозяина обнаружили приличную дозу алкоголя; его соседи подтвердили, что в тот день вернулся домой Чарли навеселе и с сигаретой в зубах. Больше никто ничего расследовать не стал – все было ясно, как божий день: очередной несчастный случай из-за пьянства.
Полиция допросила нас, наших помощниц и Джоша Келлера, с которым часто видели Рассела, но все мы были чисты, искренне сожалели о безвременной кончине несчастного, а Мария даже всплакнула. Она недавно рассталась со своим юристом и имела определенные виды на молодого перспективного холостяка Рассела. Вот так и бывает – человек предполагает, Бог располагает.
Похороны Рассела были торжественными и печальными.
Его закрытый гроб поставили на краю вырытой ямы неподалеку от могилы полковника Сандерса – того самого, что изображен на логотипе ресторана KFC. Черный глянец лакированной крышки очень торжественно выглядел под бесконечно-голубым небом.
Наши девочки – Эми, Линда и Мария разревелись, Джош предложил как следует надраться, но мы остались безучастны к их чувствам и поехали домой. Уже когда засыпали могилу, приехал Сэмюэль Батт. С ним был невысокий рыжий шустрик – видимо, тот самый Джейк, идейный противник и владелец кабака.
Толстый Сэм обнял нас по очереди, пустил мокрую дорожку слёз по моему плечу, потрепал Захара по загривку. Джейк состроил скорбное лицо и бросил в могилу несколько привезенных астр. Слов ни у кого не нашлось. Только что-то продолжительно говорил приглашенный Марией пастор.
И в тот же вечер мы с Заком почувствовали, что потеряли что-то по-настоящему важное. Нам впервые за долгие годы даже не хотелось разговаривать друг с другом. И им и мной овладела какая-то апатия, и мы несколько дней не ходили на работу. Нам часто звонила Линда и докладывала о текущих делах. Иногда они с Захаром обсуждали какие-то мелочи – мне было откровенно неинтересно в это вникать.
Наследников у Рассела не оказалось. Особых средств тоже – остатки зарплаты за год работы в «Первой торговой компании Смита», что-то около двадцати тысяч долларов, машина, уцелевшая после пожара – она стояла на дороге, да куча обугленных дров. Все это было изъято властями штата – отделом по наследованию и завещаниям в пользу будущих покойников, что остаются без средств на похороны.
Только через неделю мы вернулись к делам.
«Винокурни Келлера-Коллинза» мы благополучно продали консорциуму из нескольких участников, выручив за свой контрольный пакет еще около двадцати миллионов. Джош Келлер остался президентом новой компании, за его будущее можно было не опасаться – если не начнет по своему обыкновению истерить и прикладываться к бутылке.
Мы выполнили перед ним все обещания, и он даже еще не сел в тюрьму за мошенничество. Хотя какое это было мошенничество? Так себе.
Главному мошенничеству еще только предстояло случиться.
Два месяца ничего интересного не происходило – рутина, а потом события понеслись с такой быстротой, что мы боялись за ними не успеть.
В начале января 1987 года Горбачев сделал еще один шаг к пропасти: вышло постановление Президиума Верховного Совета «совместных предприятиях». Называлось оно длинно: «О вопросах, связанных с созданием на территории СССР и деятельностью совместных предприятий, международных объединений и организаций с участием советских и иностранных организаций, фирм и органов управления». Закон был мутный и для зарубежного инвестора практически неинтересный – очень сложная процедура регистрации такого предприятия, отсутствие каких-либо прав для иностранного участника сводили его привлекательность для иностранцев к нулю. Но вот для тех, кто сидел у более-менее приличных денежных потоков – областных, краевых, республиканских администраций и комитетов партии – этот закон стал настоящим подарком.
Деньги у государства кончились для государственных структур и вдруг полноводными реками наполнили эти совместные предприятия, образованные при каждом властном центре.
Мы не спешили – возвращаться в Россию было еще рано.
Видимо, и Георгий Сергеевич, глядя на начинающуюся вакханалию в партийных органах, решил более не ждать: в середине февраля к нам в офис пришел незаметный человечек лет пятидесяти. Он назвался Брайаном Золлем и сказал, что очень хочет вложить в наше предприятие некоторые средства, любезно предоставленные ему венским Донау-банком под поручительство господина Павлова. Он заискивающе улыбался при каждой произнесенной фразе и старался произвести впечатление человека совершенно никчемного, но при обсуждении некоторых финансовых тонкостей выдавал суждения, более приличествующие акуле из лондонского Сити, чем неудачнику из Миддлтауна, которым он желал выглядеть.
Советское руководство в массовом порядке принялось освобождать сидевших в тюрьмах и психушках диссидентов, а у нас появилась новая задача: нам требовалось создать финансовую машину, которая позволила бы собирать сливки со всех глобальных рынков – от Токио до Лос-Анджелеса – и при этом скрывать от недремлющего ока надзирающих организаций наши действия.
Мы снова привлекли для решения этой проблемы ребят Бойда, уже совершенно освоившихся в разработке специальных приложений для фондового рынка. Новая программа связала в кучу все наше хозяйство и посредством модема позволяла отдавать распоряжения для любого инвестиционного счета.
Меня сильно тревожило, что мы предпринимаем какие-то действия, не сильно заботясь об установлении причин, их спровоцировавших. Мы были похожи на тех слепцов, что поймав осла за хвост, решили, что перед ними стоит устройство для извлечения мерзкого рева. Потому что не видели и не понимали, каким образом еще можно использовать предмет в руках. Так и мы: дергали за хвост, слышали рев, но сообразить, что еще на нашем осле можно что-то возить – не могли. Не додумывались. Но пока нас устраивал и такой результат. А с остальным мы разберемся позже.
Первая половина 1987 года запомнилась Захару как бесконечная вереница самолетов, гостиниц, городов, банков, лиц и дорогих костюмов. Я, оставшийся в Луисвилле – чтобы не дай бог, не упасть в очередном самолете на дно какой-нибудь Марианской впадины – сильно завидовал Майцеву, объездившему практически все развитые страны, учредившему без малого три сотни компаний.
На это он ухмылялся и заламывал руки, сетуя, что хоть и увидел в своих путешествиях так много разных женщин, что иному не увидеть и за три жизни, но все хорошо в меру и он с удовольствием готов предоставить мне возможность подменить его на несколько дней, а то и недель. Я тяжело вздыхал и отказывался, а Захар, чмокнув в щеку Линду и одарив очередными сувенирами Марию и Эми, мчался в какой-нибудь Париж или Йоханнесбург.
Брайан Золль между тем взялся за поиск и «воспитание» наших «золотых мальчиков». За пару недель он где-то нарыл десять человек. Внешне ничем не похожие, никак не связанные, кроме склонности к риску и бешеного желания разбогатеть, из разных уголков США, а двое и вовсе иностранцы, они еще не знали, какое им уготовано будущее. Двое трудились на заводах, один был военным, двое – государственными чиновниками, один врачом, один – коммивояжером, один школьником-троечником, а оставшиеся две женщины – домохозяйки. Одна из Сиэтла, другая из Орлеана, того, что во Франции. Возраст кандидатов распределился так: от семнадцатилетнего школьника из Алабамы до пятидесятилетнего сельского врача из Висконсина – большого любителя клюквы и сыра. Национальности – от индейца-заводчанина до той самой француженки. Были два негра и один китаец, все трое американцы.
Я спросил Брайана:
– Какими критериями вы руководствовались, выбирая именно этих людей? Их к вам точно никак нельзя привязать официально?
– Сардж, – покачал головой старый Золль. – Ну за кого вы меня держите? Вы делаете свою работу, я свою. И не как умею, а как надо. Никто и никогда нигде не найдет информации, позволяющей даже подумать, что этих людей что-то объединяет. Кроме одного – быстрого обогащения. Однако этого избежать не выйдет при любом старании. Но даже если я что-то упустил, то будет это выявлено очень не скоро – я успею подготовиться.
– Хорошо. Тогда давайте прямо сейчас и начнем «раскручивать» самых первых. Предлагаю вот этих. – Я отложил в сторону фотографии врача, одного чиновника – молодого парня лет двадцати шести и ту самую домохозяйку, вдову пожарного из Сиэтла.
– Годится, – одобрил мой выбор Золль. – С кого-то нужно начинать, почему бы не с этих? Не волнуйтесь, Сардж, идея у вас насчет этих людей отличная, а уж как ее реализовать, обеспечить им удачу и повернуть так, чтобы они оказались в неоплатном долгу – я сумею, доверьтесь мне.
Мне пришлось довериться, потому что самому заниматься «выращиванием» наших представителей перед общественностью было совершенно некогда – любой день считался спокойным, если мне удавалось поспать хотя бы пять часов. В другие дни часто не получалось и трех.
И наш проект «серийного изготовления миллиардеров» вступил в силу.
Только встречу с первыми двумя персонажами я решил проконтролировать лично, оставив окучивание остальных целиком на совести Золля.
Для вдовы у нас был заготовлен простой план карьерного роста в одной полуфиктивной компании вроде бендеровской «Рога и копыта». За три месяца она должна была пройти путь от менеджера по продажам страховых полисов до вице-президента компании. С обязательным участием в капитале предприятия на правах младшего партнера. Потом предполагался ее перевод в другую страховую компанию, которая должна была заняться страхованием наших предприятий. Став в ней президентом, Джудит – так звали эту маленькую женщину с мелкими чертами лица и постоянной виноватой улыбкой – через пару лет оказалась бы номинальным миллиардером.
Я смотрел на собеседование, что проводил с ней Золль, и понимал, что сейчас перед ним сидит идеальный инструмент для исполнения наших целей: готовая на все, лишь бы выбраться из нищеты, зависимая, но в то же время весьма миловидная, с хорошо работающим языком, в меру остроумная и внимательная.
Мы взяли ее на работу.
Вторым был чиновник из SEC. Почти мой ровесник. Неуверенный в себе ботаник вроде того, каким был Бойд пару лет назад. Но если у Бойда была мечта – сделать суперигрушку, то этот кандидат слишком хорошо представлял себе реальность фондового рынка, вне которого себя не мыслил, и потому не надеялся ни на что для себя хорошее. Но у хитрого Золля нашлась приманка и для этого разочарованного в жизни юноши. Через час после начала беседы у парня блестели глаза, он порывался пойти набить морду начальнику своего бывшего офиса и облобызать с ног до головы Брайана.
А я учился у Золля умению убеждать людей в чем попало и восхищался его нетривиальному умению. Я пока так не мог. И не скоро смогу, если смогу вообще когда-нибудь.
Все это время Захар провел между небом и землей – в надоевших ему перелетах из Токио в Аделаиду или из Лондона в Кейптаун. Мы с ним редко виделись, зато практически ежедневно часами разговаривали по телефону. Кажется, мы вообще не клали трубки целыми днями. Он, как и я, совершенно не загорел, хотя дороги его часто проходили через всемирно известные курорты вроде Ниццы. Из самолета – в машину, из машины – в офис, из офиса – в банк, из банка в машину, потом в гостиницу и снова на самолет – не до загаров.
С середины июля стали поступать обещанные Брайаном деньги – по миллиону, по пять, по тридцать – размещали их в Штатах и за границей. В Сингапуре, Сиднее, Гонконге, Бомбее, Париже, Гамбурге, Лондоне, Риме, Нью-Йорке, Чикаго, Монреале – везде, где шла торговля воздухом.
Однажды Захар позвонил из Торонто (уж и не знаю, как его туда занесло – на фондовой бирже там он побывал уже дважды) в четыре часа утра и сообщил, что имеет для меня очень интересную информацию. «Сногсшибательную, невозможную, ты просто опупеешь!» При этом интонации в его голосе были до невозможности загадочны – будто, по меньшей мере, ему только что удалось откопать Атлантиду. На мою просьбу не тянуть кота за хвост он расхохотался и сказал, что нипочем не скажет мне всего по телефону, потому что желает видеть мои глаза. Черт! Он на самом деле смог меня заинтриговать так, что те два дня, что я дожидался его прибытия, тянулись для меня дольше года.
Я встретил его в аэропорте «Боумен-Филд». Это само по себе удивительно, потому что «Боумен» использовался для внутренних и частных рейсов, а что там делал Захар – мне было вообще непонятно.
– Привет, дружище! – крикнул Захар, стоя в проеме открывшейся двери замершего на площадке «Falkon 20F». Он быстро спустился по приставленному трапу и обнял меня: – Вот же как я соскучился!
– Зак, – недобро сказал я, – прекращай ломать здесь передо мной комедию и быстро признавайся, чего ты нарыл!
Он отступил на шаг:
– Сардж, ну что за дела? Я спешу, можно сказать, через полконтинента, а ты вот так странно меня встречаешь?
Я посмотрел на него внимательнее.
Бледный Захар производил впечатление ожившей Смерти. Он уже начал слегка лысеть – как и было обещано мне моими видениями, и я боялся, что при сохранении такого ритма жизни от него станут шарахаться в стороны все женщины, какие попадутся на пути. Под глазами черные круги, бескровные губы и лихорадочно блестящие зрачки – образ конченого кокаиниста в самом натуральном воплощении.
Я сказал ему:
– Неделю будешь сидеть здесь. Мне совсем не нужно, чтобы ты сдох. Так что там случилось?
– Как скажешь, босс, – смеясь, ответил Майцев. – Ничего важного, требующего личного присутствия где-нибудь за тридевять земель, на этой неделе не предвидится. С удовольствием попью с тобой пивко или бурбон. В общем, что нальешь.
– Зак, не тяни, гад!
– Пошли в машину, – заговорщицки подмигнув, предложил Захар и многозначительно показал мне небольшой кейс, что нес в руке. – Я поведу.
Он взял у меня ключи и сел за руль, а на пассажирское кресло бросил свой чемоданчик.
– Почитай.
Замки открылись одним движением, и передо мной оказались подшитые в скоросшиватель документы. Многие строчки в них были закрашены густой черной краской – вымараны имена, адреса, даты, но, пробежав глазами по первому листу, я уже понял, что мне привез Захар.
Между тем он вывел машину на шоссе, проехал по ней до первого свертка и заглушил мой «Форд» на обочине. Я читал. Спустя полчаса я оторвался от документов:
– Где ты это взял?
Захар улыбался как Джоконда – неподражаемо загадочно.
– Они, – он кивнул на бумаги, – обошлись нам в четыре миллиона долларов. Но оно того стоит, не так ли?
– Оно стоит намного больше. Где ты это взял?
Он взял верхний лист и прочел:
– «Университет… такой-то. Расходная ведомость за первое полугодие… какого-то… года». Слышал что-нибудь об этом заведении?
Еще не слышал, но непременно услышу. И больше чем о самом Университете я услышу об одном из его профессоров.
– Говори.
Захар тяжело вздохнул и начал свою повесть:
– Мы разговорились с одним выпускником этого университета. В Сингапуре. Кстати, среди тех, кто побывал в стенах этого почтенного заведения, очень много людей, добившихся значительных высот – от небезызвестного тебе русофоба и маразматика Бжезинского до Эрнеста Резерфорда. Одних нобелевских лауреатов пять человек! А сколько еще будет? Это я к тому, что все, чем они занимаются, – очень и очень серьезно. Давай заедем куда-нибудь, съедим по паре пончиков?
– Рассказывай. – Я был неумолим и желал знать все подробности прямо сейчас.
– Какой ты нудный, Сардж! – пожаловался мне Майцев. – Ну вот, стало быть, разговорился я с ним об инсайде. Знаешь же, как всякому трейдеру хочется попробовать этот запретный плод? И к моему удивлению, этот ученый китаец мне говорит… Ну давай заедем за пончиками, Сардж?
Я два дня не ел толком. Всего лишь за парой пончиков, а?
– Не умрешь, – безжалостно прервал я его мечтания.
– Как знать, как знать, – покрутил головой Захар, но продолжил: – Вот он мне и говорит, что на кафедре физики университета Макгилла был один чудаковатый физик, который всерьез занимался исследованием путешествий во времени. Вернее, конечно, он был не один, но это не важно – тему двигал именно Гарри Берзыньш!
Я «вспомнил» эту фамилию – она была из моего далекого будущего. Из две тысячи десятого года!
– И я поехал в Монреаль, – продолжил Захар, – потому что мне стало чертовски интересно посмотреть на этого безумца, да и мало ли что… Я встретился с ним.
– С Гарри?
– С Гарри, – подтвердил мою догадку Майцев. – Эти документы я купил у его помощника, прекрасно себе представляющего их ценность. Он запросил за них пятьсот тысяч. И если ты был внимателен, то заметил, что Берзыньшу вроде бы как кое-что удалось сделать. Правда, университет не выделил ему финансирования на дальнейшие исследования по этой теме, и ее пришлось временно свернуть два дня назад. Понятно, что моими стараниями произошло сие траурное событие? И этот отказ от дальнейших исследований в стенах Университета стоил нам еще три с половиной миллиона.
Я задумался на несколько минут, а Захар в это время пялился на остановившуюся на противоположной стороне дороги блондинку в синем «Плимуте». Она вылезла из машины и подошла к нам, притащив с собой какую-то карту. Захар сначала опустил окно, а потом и вовсе вылез из машины, объясняя красотке правильную дорогу – за три года он стал здесь практически своим.
– Ну вот, помог бедняжке, – сказал он, вновь усаживаясь за руль. – Что надумал?
– Ты молодец, Захарка. – Я не мог его не похвалить. – Ты все правильно сделал. Умница. Я на самом деле кое-что вспомнил. Наш Гарри и будет тем человеком, что совершит этот фокус с переносом памяти. Он намудрит что-то там с квантами, гравитацией и прочей физикой и придет к выводу, что перенос материальных тел и энергии ни в будущее, ни в прошлое невозможен. А вот сообщить информацию вполне можно. Но только между одним и тем же биологическим объектом. Сначала это были крысы, точно знавшие, куда следует идти в стеклянном лабиринте, чтобы найти сыр. Потом это были макаки, легко находящие спрятанные вещи. Последним подопытным добровольцем был я. И, судя по тому, что я всегда в курсе всех происходящих изменений – эксперимент еще продолжается.
– Это и мне понятно стало, когда я ознакомился с материалами, – сказал Захар. – Так что делать с ним будем? Пока что он, весь из себя обиженный, что ему не дали работать над темой, ушел в отпуск. Но ведь мир – штука странная. Оставлять этого Берзыньша одного никак нельзя. А если он придумает в будущем найти еще одного подопытного? С кем нам придется тогда столкнуться? Я против такого развития событий.
– После нашего октября мы сами предоставим ему все условия для работы. Я его немножко знаю – он будет работать как одержимый – ради идеи и результата. Если ему это позволят. Пусть работает под присмотром.
– Вот и я что-то такое предполагал, – согласился со мной Майцев. – А сейчас за пончиками?
К началу августа общая стоимость активов, поступивших в наше управление, превысила девять миллиардов долларов. Нам приходилось едва ли не ежедневно отправлять Кручине для отчетности по пять-десять-двадцать миллионов, но мелькнув в его документах, они снова возвращались к нам.
Чтобы не нарваться на какое-нибудь громкое расследование, игру на понижение мы начали загодя – в двадцатых числах августа. Мы последовательно продавали-продавали-продавали бумаги. Каждый день на полсотни миллионов по всему миру – каждая отдельная сделка никак не влияла на рынки и не могла никого насторожить. Мы продавали в августе, в сентябре, в начале октября.
Индекс Доу-Джонса, насколько я помнил, с конца августа по начало октября съехал в прежней истории на пять процентов. Нашими стараниями он опустился на пять с половиной. Примерно такая же пропорция соблюдалась на других рынках.
А атмосфера на рынках на самом деле накалялась, и внимательный человек мог бы почувствовать некоторое напряжение.
В сентябре рухнул рынок японских облигаций – доходность по бумагам достигла шести процентов. Спекуляции не контролировал никто – ни Банк Японии, ни игроки на рынке – весной цены взлетели, доходность упала, а к осени ситуация развернулась в другую сторону и японские облигации перестали быть надежными – при существующей доходности в шесть процентов они никому не были нужны. И деньги переметнулись на фондовую площадку в Токио, несколько задрав и без того высокие курсы акций.
Из американцев первым всполошился Роберт Пречтер – один из самых уважаемых предсказателей настроений рынка; он выступил шестого октября перед открытием основных торговых площадок, поведав, что нашел сильные разворотные «медвежьи» сигналы. И рынок отреагировал немедленно, чуточку просев. Однако он достаточно быстро оказался выкуплен – инвесторы все еще рассчитывали на рост и пользовались любой возможностью приобрести бумаги подешевле.
