Текст книги "Красная книга начал. Разрыв (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Владимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

   И земля сия, позже названная Благословенной Империей Арк, освящена рождением закона всеобщего. И сказано в законе, что лишь равный Богу может ступать по сей земле. И человек, как дитя Создателя, как дитя Бога, наделен был сим правом безмерно. И сказано, ежели ступит раб на святой земле, отдай жизнь свою ибо раб этот брат твой. А там, где брат твой раб, нет жизни тебе. Отсюда и явление наше на Суд человеческий, ибо попраны законы: рабыня, оставившая след на святой земле, хозяином бывшим преследуема. Вот, он стоит перед нами, – Скроналис выдержал трогательную паузу, пока его рука медленно поднялась и остановилась, указуя на посла.

  –Вот! Стоит человек ли? Заковавший сестру нашу богоподобную в цепи, и требует там, где просят даже Боги. Рассуди нас Император Благословенной земли Арк, ибо Боги свое слово уже сказали, – закончив речь, Митра смиренно сложил руки напротив сердца и склонил голову.

   – Говори посол, теперь твое время, – пригласил Император.

   – Ваше Императорское Величество, да не поверит наветам, – посол склонил голову. – Не было нарушено нами законов. А многомудрый жрец обманут был отроками этими и в заблуждение введен, не более.

   Рабыня, что стоит за спиной его, по всем уложениям на территории Арка, привезена была в повозке и на землю не ступала. До самого посольства она вместе с другими путешествовала так, чтобы и кончиком пальца не смогла коснуться "священной земли". Лишь в крытом дворе посольства, которое пожаловано нам правителем, и на территории которого действуют законы Пресветлой Шинги, выпущена была. Два месяца она исправно находилась в собственности посольства, до тех пор, пока не заявился этот юнец, – палец посла обвиняюще ткнул в юношу, следовавшему за Митрой. – И не пронес кусок грязи в кармане. Обманом заставив наступить девицу на эту грязь, он потребовал освобождения той от рабства. Привел с собой жрецов храма Всеединого со стражей. Те, не дожидаясь суда Вашего Императорского Величества, меня с моей собственностью разделили, и более до сего дня, я не видел ее ни разу. Прошу восстановить мое право, и погасить этот конфликт, возникший не иначе, как по недоразумению между уважаемыми жрецами и Пресветлой Шингой.

   – Так ли все было? Отвечай, юноша, правдиво, – Император обратился к молодому человеку, судорожно сжимавшему ладонь девицы.

   – Ваше Императорское Величество, – тот бухнулся на колени. – Не оставь милостью! Почти год я работал, привозя воду в посольство. Но месяц тому, мне ихний повар позвал отволочь бочку ближе к кухням, и там в загоне, как у скота прямо, я и увидел ее. Не было сил у меня уйти просто так, я пронес с собой кусок глины и, сговорившись с этой девушкой, положил глину перед ее ногой.

   – Как звать тебя, юноша, – перебил Император.

   – Ой, простите, Ваше Величество! Я – Родлик, сын Кревала – водовоз... Я, помогаю отцу. Самую лучшую воду мы возим прямо из предместий. Из владений Его благородия тер Патара. В аренду источник тот сдает, а мы возим всюду.

   – Суд не место для рекламы, юный Родлик. Итак, ты признаешь, что умысел лишить Господина Та Шин Г`Хата имущества имел и план свой реализовал собственноручно.

   – Истинно так, – покаянно склонился еще ниже парень.

   – Рабыня, – Император обратился к девице, – назови себя и расскажи, как обстояло все? Что помнишь? И верно ли то, что говорят тут?

   Девица рухнула рядом с юношей. Ее светлые волосы рассыпались по серой дерюге простого платья.

   – Прости, Великий Господин, нет у меня имени, – чуть не плача начала она, – все верно, что говорят здесь! И Господин Та Шин Г`Хат не обманул тебя ни словом. И Родлик правду сказывал. Принес он земли мне, и я ступила на нее в гордыне своей, задумав сбежать от господина. Наказывай меня, Великий Господин! Прошу лишь пощади юного Родлика!

   – Довольно! – Император поднялся с трона, – Слушайте мое Слово. Нет здесь вражды более, ибо нет причины для нее. Отсюда признаю правыми всех говоривших. Рассуждаю так, Родлик – сын Кревала, задумал ты лишить имущества посла Та Шин Г`Хата, и исполнил сие, посему наказан будешь. Доля твоя: уплатить имущественные потери и штраф. За злодейство и умысел получишь пять плетей.

   – Уважаемый Митра, ты тоже прав ибо ступила рабыня на землю священную и рабыней быть не может более. Отсюда ты назначаешься проводником ее в мир светский и духовный. Проследи, чтобы новый гражданин Благословенной Империи Арк был обеспечен всем необходимым. Казна несет расходы, обращайся смело.

   – Посол, ты тоже прав. Посему получишь компенсацию от Родлика и благодарность от Империи за нового подданного. Но помни, что посольство передано вам в аренду, а не даровано навек и стоит оно на священной земле, по которой не ступала нога раба.

   – Рабыня, встань, ибо ты теперь свободна, нарекаю тебя Мила. Опекуном тебе будет сам митра Скроналис. Будь верной и живи достойно.

   – Суд окончен, все бумаги и предписания получите завтра у секретаря, свободны, – Император взмахнул рукой и к каждой из сторон подошел гвардеец, чтобы проводить в присутсвие и утрясти все формальности.

   Шинг скривился в ярости и, нехотя, позволил себя увести.

   Юноша и девушка, обнявшись, плакали, не скрывая облегчения, и ушли лишь, когда Митра, мягко обняв их за плечи, настойчиво потянул к выходу.

   Император снова утвердился на троне, а на пустое пространство ступил следующий проситель.

   ***

   Тремя часами позже, правитель, раскинув руки, полуобнаженным лежал в своем кабинете по центру любимого ковра.

   За его столом, водрузив натруженные ноги на тяжелую столешницу, развалился в кресле Орест. Полумрак кабинета словно вытягивал усталость и давние друзья отдыхали, ведя неспешную беседу.

   Орест рассказывал байки, перемежая их простыми солеными шуточками, а Император, наговорившийся за сегодня всласть, тихо впитывал мудрость народных преданий.

   Послышался стук. В приоткрывшуюся створку нырнул Север. Кивком поприветствовав всех присутствующих, он устроился в кресле у камина:

   – Принес вам новости, – Север невесело усмехнулся, – Из Народа новости. Говорят все больше, что торговля угасает. Что-то готовится. К нам в таверны все реже заходят местные, если так дальше пойдет, то та часть города, где обитает Народ превратится в гетто.

   – Да брось, – Император приподнялся на локтях, – Просто очередное охлаждение отношений...

   – Да ты что? – Север сделал большие глаза. – А не слышал ли, Твое Величество, о шайке на северном тракте? Говорят, сплошь из варваров! Говорят, варвары грабить вздумали на дорогах. А Кулишки сгорели недавно. Деревенька, что на северной границе. В городе говорят, Народ заскучал, в набеги ходить начал. Я тебе говорю, не просто так все слухи. Случись чего... и побьют наших.

   – Наших-ваших... ты обалдел, Север! Что за разговоры? – встрял Орест. – Мы все в одной лодке – не раскачивай.

   – Дык, то не я, вождь, то горожане трындят. Попомни меня, неспроста все. Опять южане мутят...

   – Довольно, – Император запустил руки в волосы, расплетая хвост, – У тебя всегда южане виновны! Что там с твоим псарем?

   – Уехал Альбин вчера. Вот с утреца так собрался и свалил весь. Пока ни слуху ни духу. Мож, поискать мальчишку-то? Пропадет ведь?...

   – Не стоит... Пора ему на свободу, чтобы вести свору надо быть вожаком. Вечно за твою сиську его прятать не будешь.

   – Да ну, вас, – Север обиженно поджал губы. – ...Че валяться-то просто так? Пошли, брат, Будимир поди уж истопил баньку-то. Похлещу тебя веничком. А то скис чет совсем?

  –Иди, Север... мы позже... будем.

   Кинув хмурый взгляд на Ореста, Север стремительно поднялся и вышел. Император вновь откинулся на ковер, вперив взгляд в потолок, а Орест, понимающе усмехнувшись, направился вслед за Севером.

   ***

   Следующий день щедро одарил столицу дождем. Тягучие, упругие струи сокращали мир до нескольких шагов. Грохот капель по крыше из раздражающего превратился в убаюкивающий.

   В этот день меня мутило. Стоило чуть-чуть отвлечься, и перед глазами вставало синеющее лицо Шушрака: его распахнутые глаза и открытый рот, в котором застревает крик. Нет, не раскаиваюсь... И не считаю свои решения неправильными, но это был первый человек, убитый не сразу, а вот так. Замучен моими собственными руками.

   К сожалению, отвлекаться было не на что. Монотонная работа с иглой заняла почти весь световой день. Старик учил меня, что надо тщательно готовиться к каждой акции и учил не зря.

   Сейчас, когда его не стало, я начинаю понимать ценность его советов, начинаю понимать, как мало я еще знаю. И как много он мог бы дать мне, если бы, в свое время, мне удавалось уделять обучению больше времени, внимания, желания. Если бы он остался жив. Ведь казалось, что впереди еще много дней, еще успеется все.

   Нет, мое обучение было достаточно подробным и глубоким. Я – хороший ученик, и учитель был весьма хорош. У такого не забалуешь. Но миллионы упущенных возможностей, казалось, шептали из каждого угла, забирались под веки, жгли мозг не исполненным, не достигнутым.

   В вечеру пришлось знакомиться с дождем ближе. Он был не только мокрым, что вполне ожидаемо, но достаточно теплым, чтобы по возвращению с продуктовой лавки, работающей допоздна, только-только начать чувствовать озноб.

   Болели пальцы, не то чтобы я настолько неловко управляюсь с иглой, но все же, я не крестьянская дочь, убивающая глаза под светом тусклой лучины.

   Одно время мы со Стариком путешествовали с бродячим цирком. Цирковые научили меня многому. Старик особенно следил, чтобы мне довелось и поработать с животными, и помочь женщинам с готовкой, и вникнуть в премудрости хранения и починки костюмов. Там же, и уже особо, со мной занимались макияжем и гримом, актерским мастерством и искусством выражения, учили говорить разными говорами и диалектами, подражать голосам животных и птиц. Да, много всего было. Вот сейчас кое-что пригодилось, в очередной раз.

   На самом деле, мне мой план был не по душе. Природа достаточно поиздевалась надо мной, наградив ничем не примечательным лицом: прямой небольшой нос, голубые, но не синие глаза. Чистая кожа без родинок, лишь весной расцветающая россыпью веснушек. Я могу спокойно переодеться мальчишкой или девицей, могу затеряться в толпе, но на сей раз мне надо сделать все наоборот. Теперь мне нужно не ослабить, а привлечь чужое внимание. Особенно внимание одного человека.

   Цафик из рода Пелирока, так звала его мать, а Слизнем называли его все остальные. В его внешности не было ничего особо отталкивающего, не дрожало студнем его тело заплывая жиром, не текло из носа, не плевались при разговоре губы. Для бандита, он напротив, был весьма аккуратен и опрятен. Сухощавый и невысокий, с короткими волосами и тихим, немного застенчивым голосом. И с невероятно холодными и потными ладонями. За это и получил свою кличку от одной из шлюх, чье имя забылось, а привязчивое, в этой среде, прозвище осталось.

   У господина Цафика было три проблемы, одна из которых мной уже озвучена, она же тянула за собой и вторую. Слизню категорически не везло в личной жизни. Ему не удавалось найти себе тихую и застенчивую девушку: дочку приличного горожанина или племянницу мастерового. Его маленький изъян сильно портил жизнь. Дружки поговаривали, что он связался с бандой Ржавого, для того чтобы накопить на лечение. Вроде как ему осталось немного, а потом, по заверениям самого Цафика, он подумывает о честной, спокойной жизни, без притонов, проституток, грабежей и убийств. Пока же, шлюхи это все, что ему оставалось.

   Господин Цафик отличался завидным постоянством, посещая один и тот же бордель из месяца в месяц. Впрочем, девок он всегда выбирал разных. Мадам, сама никогда шлюхой не работавшая, весьма привечала молодого бандита, ибо платил он щедро, с девочками был не груб, бесчинств не устраивал, а однажды даже пригодился в качестве вышибалы. Втайне мадам его даже жалела. Но, как уже сказано, сама она шлюхой не была и становиться не собиралась.

   Третьей же проблемой отпрыска рода Пелирока, было то, что никакие деньги не могли исправить его дефект, сколько бы он не скопил. Ему никогда не стать добропорядочным гражданином. У него просто не было времени. Не зная того сам, Цафик Пелирок, прозываемый Слизнем, был уже мертв.

   Он умер в тот самый момент, когда мне стало известно его имя, а может даже раньше, когда вошел в дом на улице Платанов.

   К вечеру дождь нисколько не ослабел, и плюнув и на Цафика, и на весь мир, я, завалившись на лежанку, предаюсь мрачным мыслям.

   Как ни крути, а после убийства Слизня и Падлы, последнего члена банды, ниточка обрывается. Вернее она оборвалась со смертью посредника, пресловутого "хмыря", о котором рассказывал Шушрак. Скорее всего, если бы он выжил, то на следующий день после смерти Старика погибли бы все члены банды. А может и нет. Если посреднику еще нужен был Ржавый, тот мог и придержать банду про запас. Но так легко подобраться к ним, вряд ли удалось бы.

   В общей сложности, потеряв два дня из-за непрекращающегося дождя, мне все же пришлось справиться как с меланхолией, так и с подготовкой к следующей акции.

   Умных мыслей о том, "что позже", в голову так и не пришло. Единственное, на что подвигло меня описание "хмыря"– это о мысли пошуршать в Тайной канцелярии. Однако эти мысли были настолько бредовыми, что бились внутри черепной коробки весьма вяло.

   И снова вечер. И снова удлиняющиеся тени прогоняют из доков и пристаней рабочих. Снова замирает до следующего дня рынок и улицы, прежде несущие потоки товаров и людей, пересыхают до жалких ручейков, припозднившихся прохожих. Сегодня мне противен мой образ: тугой корсет не дает дышать, два упругих куска ваты на груди, стянутые жестким лифом, пытаются прожарить грудную клетку, а тяжелое недоразумение, называемое платьем, постоянно шуршит и путается в ногах, подвязанной к бедру юбкой.

   Количеством ткани, пошедшем на нижние юбки, вполне можно было бы одеть двух, а то и трех мужчин, не понимаю, как шлюхи не только носят это целыми днями, но и умудряются от этого избавляться перед очередным клиентом. Зато понятно, почему оплата почасовая. Пока проститутка разденется, пока приведет себя в готовность, глядишь уже накапала кругленькая сумма.

   Мне пока везет. Изголодавшиеся без женского внимания самцы сегодня валят в бордель толпами. В суматохе гораздо легче проникнуть вовнутрь, притворившись одной из работающих в номерах девочек. Немного сложнее было найти тот самый номер, в котором, отдыхая после близкого общения с одной из шлюх, нежился на мятых простынях Цафик, он же Слизень.

   Дождавшись, пока отработавшая свое девка покинет номер, я тихо проскальзываю вовнутрь.

   Слизень только приступил к процессу одевания, и скрип отворяемой двери он встретил, пытаясь натянуть через голову рубаху.

   Удача, пусть в нее и не верил Старик, снова со мной. Подскакиваю к Слизню и с разгону бью его в печень. Он охает, оседает на пол. Добавляю сверху ногой в голову. Сегодня не будет разговоров. Бью еще и еще, пока не вижу, что жертва в полной отключке.

   Вторая фаза акции – отход.

   Боги, благословите современных модниц. Помимо невообразимых платьев и неудобной обуви они привили себе новое веяние – дамские сумочки.

   Ну, сумочкой это, конечно, назвать было бы странно. В подобных баулах вполне можно спрятать полную смену платья, если правильно уложить конечно. Я умею правильно укладывать, и избавляясь от недолго послужившей, но так надоевшей тюрьмы из ткани и китового уса, быстро переоблачаюсь в спокойных тонов неширокие штаны, рубаху и легкую курточку. Платье запихиваю под кровать, предварительно вытащив инструмент.

   Вот и стоило же два дня мучиться с иглой, чтобы потом ничего не пригодилось. Многочисленные петельки и кармашки со всевозможным содержимым: от пакетиков с ядами до острых шипов и ножей. Быстро вытащив все, а кое-что и выдрав с корнями, часть распихиваю по карманам, часть кидаю в сумку, предварительно вывернув ту наизнанку и превратив в обычную дорожную суму, которыми пользуются все и вся в этом городе.

   Я почти успеваю до того, как Слизень начинает шевелиться на полу. Добавив пару ударов ногой в область живота, спокойно объясняю ему, почему тот мертв. Он пытается сопротивляться, но его попытки вялы и слабы. Достаю недлинный нож, и показав его жертве со всех сторон, вонзаю острый клинок ему в грудь.

   Дождавшись момента, когда на губах запузырится кровь, быстро чиркаю по горлу. На всякий случай. Оглядевшись и подобрав все лишнее, отираю и прячу в ножны клинок. Быстро сдираю с лица макияж специально припасенной тряпицей. Опомнившись, срываю с себя парик и, взлохматив волосы, выскальзываю в коридор.

   Ошеломление, именно это слово приходит на ум, когда твердая, словно вырезанная из дерева, ладонь упирается мне в грудь. Ноги теряют опору. Это даже не удар, толчок, но такой силы, что я влетаю обратно в комнату и, ударившись о доски пола, проскальзываю к кровати.

   Под руку попадает какая-то палка и я, не глядя, отмахиваюсь. Мимо. В комнату слово нехотя, даже не входит, а вплывает высокий человек. Опрятного вида в одеждах светлых коричневых тонов, простоволосый, сероглазый. Его лицо словно маска: ни эмоций, ни движения, только глаза живут на нем.

   Переворачиваюсь, откатываясь подальше от него. У меня в руке странная трость с серебряным набалдашником, пальцы нащупывают кнопку и от трости отлетают ножны, обнажая недлинную шпагу с узким клинком. Сразу появляется чувство уверенности. Вскакиваю на ноги. Незнакомец, не обращая внимания на мою возню, делает шаг вперед, и я, недолго думая, совершаю выпад.

   Тонкое лезвие спокойно проходит меж ребер, но на лице незнакомца проступает не боль, не страх – веселая и яркая улыбка. Я еще успеваю сжать кисть сильнее, обхватывая рукоять шпаги, когда тот резким ударом ладони ломает лезвие. Успеваю заметить и другую руку, метнувшуюся к моему горлу. Стальная хватка пальцев перекрывает доступ воздуха, но перед тем, как наступила темнота, я замечаю, что в комнате появился еще один человек.

   Новый персонаж возникает словно из воздуха прямо за спиной сероглазого. И словно из воздуха появляется широкий кинжал, перерезающий незнакомцу глотку. Готовлюсь принять на себя струю крови из перерезанных артерий, но из широкой раны только сыплется пыль.

   Прежде, чем сознание покинуло меня окончательно, я еще успеваю удивиться красоте открывшейся картины, как в свете опрокинувшейся масляной лампы озорными искорками переливается пыльное облачко, вытекающее из шеи незнакомца.

   ***

   Прибыв в расположение, капитан отпустил подчиненных и пригласил Альбина в свой кабинет. Там, за широким столом, заваленным бумагами они неожиданно разговорились. За заполнением документов Альбин поведал капитану нехитрую историю о молодом дворянине, который хочет пожить среди народа и ищет квартирку в спокойном районе за не очень высокую плату.

   Для виду поворчав, капитан почти сразу присоветовал обратиться к его сестре, которая проживала на Лесной улице в пределах "пестрого города", почти у самых ремесленных кварталов.

   Неплохой район, достаточно далеко от Барсуата с его вонючими пирсами, и достаточно близко к Синташте с ее свежестью и прохладой. По рассказам капитана, его сестра не так давно овдовела и теперь, не зная куда себя деть, открыла небольшую лавочку с печными изделиями, при этом часть дома пустовала. И она, конечно, не откажет молодому и достойному господину.

   Незаметно для себя Альбин задержался за разговорами и протоколами до самого вечера, и капитан, сдав смену, предложил сразу проводить юношу к новому месту жительства.

   Лесная улица встретила их густой тенью черной ольхи, рассаженной вдоль аллеи. Сейчас ее побуревшие почки стыдливо прятались за еще зеленые листья. Все деревья были ухожены, пострижены для избежания ветровала. Этим занимался местный аптекарь, который поздней осенью, а иногда даже зимой, снимал с них щедрый урожай соплодий. Соплодия сушились и отваривались, а из срезанных листьев и коры аптекарь готовил специальные экстракты, коими вполне успешно приторговывал в своей лавочке.

   Нор Амос же, давно перешедший с капитаном на "ты", впитывал рассказы и байки Стэна, которому явно нравилось общаться не на служебные темы. Капитан был вполне состоявшимся интересным человеком. Несмотря на разницу в летах, общение с ним не доставляло юноше неудобств, а грубоватая отчужденность, присущая ему на службе, плавно сошла на нет.

   – Вот не пойму я тебя,– стуча каблуками по мостовой вещал Стэн, – Чего ты этим соплякам просто не сказал, какую-нибудь чушь, чтобы отвязались. Чего за нож-то хвататься. Нет, ты, конечно, парень молодцом. И купца здорово прижучил. Но ведь не отстанут эти упыри от тебя теперь. Неужто не ведаешь, что вызнают куда делся и пакость подстроят тебе. А папашки у них не из бедных, могут и мужиков нанять, чтобы взбучку устроили.

   – Не дело, мне отчитываться перед всякими, – отмахнулся Альбин, – да и не понял я вообще: с чего они полезли ко мне? Я с Данте несколько лет знаком, и дружба наша не такая, чтобы я о ней докладывал.

   – Ну, я тут поспрашивал в общем, ежели интерес есть, то расскажу, – капитан усмехнулся, искоса поглядывая на юношу.

   – Да не томи уж...

   – Вот смотри, компания у них дружная, но главный в ней недавно сменился. Был еще один юнец – сынок торгаша. Не помню имени, да и неважно. В общем, когда твой друг купил тот домик, то слава про него пошла нехорошая. Наших даже вызывали пару раз, на дебоши. Но на поверку все чинно. Господа гулять изволят в саду, а то, что там девки полуголые по саду бегают, и вино чуть ли не по улице течет. На то запрету нету.

   – В чем дело тогда?

   – Дело в том, что дружок твой местных молодчиков в гости не звал. С соседями он, если только на улице раскланяться. А так, чтобы с уважением в гости позвать или прием устроить, ни-ни. Ну, и решил тот юнец с ним то ли поговорить, то ли проучить – не знаю. Но вошел он к нему не с парадного входа, а через забор перелез вечерочком. Дело недавнее совсем, пары недель не минуло... – капитан протянул паузу.

   – Не томи! Что с того? Ну, перелез, собаки его там порвали что ли?

   – Да какие собаки?... – рассмеялся Стэн, – Девицы его поймали. Говорят, гоняли его по саду с четверть часа, а потом в дом утащили. А вот что в доме было, то у друга своего вопрошай. Мне не ведомо.

   – А парень что говорит?

   – А он теперь ничего не говорит. Как подменили его: не балагурит, с друзьями не гуляет, интересу не выказывает больше ни к другу твоему, ни вообще к прежней жизни. Ну, его папашка сунулся к твоему другу, а потом спешно отправился в деревню с семьей, здоровье поправлять. Что, да почем, опять никому не известно...

   – Соседи, тогда, жалобу накатали префекту, пытались добиться выселения и запрета. А за что? Инкер этот самый упорный был: в управе все пороги оббил. Ну и послали его подальше. Так он через своих торговых партнеров решил сам наехать на Данте твоего. А те, как узнали с кем связываются, так и обратную сразу дали. Сказали пока он с такими людьми враждует, то торговать с ним не будут. Вот они и злобствуют, а сделать ничего не могут. А мальчишки себе в голову вбили, что там, за оградой страшные дела творятся. Даже в Совет магов обращались для проверки на запрещенные практики.

   – Да ты что?! – Альбин присвистнул, – и что Совет?

   – А ничего. Послали их тоже... Ну и пацаны эти решили установить дежурство возле особняка, чтобы, вдруг, поймать твоего друга на горяченьком и сдать сразу. Вот такие дела.

   – Идиоты! Я, конечно, Данте не выгораживаю... но ничем таким он не занимается. Да и вообще он – весьма мстительная сволочь. Зря они связываются.

   – Вот и я о том же. Так и ты сюда влез зачем-то. Зелен ты еще. А хочешь, ко мне на службу пошли? К себе в группу возьму. У меня такие хваткие не пропадают. И прикроем, если что уже официально. Не пикнут торгаши в твою сторону. Да и поднимешься, я вижу, ты – смышленый парень. Да и служба такая, не посрамишь чину дворянского, а то и взлетишь повыше.

   – Хм, я подумаю, – Альбин смущенно потер щеку, – Надо бы обустроиться сначала, а там видно будет. Да и дела у меня есть кое-какие.

   – Ну, дык, я не тороплю, вот. Как надумаешь – не стесняйся. А вот мы и пришли... Сапоги только перед входом о тряпку вытри, а то Лика заругает.

   Улица, периодически прячась в тени, несмело вывела их к небольшому двухэтажному домику. Первый этаж в нем был поделен на две части, в одной из которых располагалась небольшая лавка-пекарня, с отдельным входом и резным калачом на светлой двери. Вторая половина, после небольшой прихожей, открылась чистенькой гостиной. Повсюду, создавая ощущение веселой сказки, были расстелены пестрые коврики и салфеточки Явно работы хозяйки дома. Даже чехлы на двух больших тяжелых креслах были расшиты пестрыми цветками.

   Усадив Альбина в одно из кресел, Стэн прошел через боковую дверь, ведущую внутрь пекарни. Вернулся он в сопровождении невысокой женщины в чистеньком фартуке на светло-бежевом платье. Несмотря на аппетитный запах свежей выпечки, женщина была очень худа, но, присмотревшись, Альбин понял, что ее худоба недавно приобретенная. Нет, платье было аккуратно ушито и не болталось на ней, как на вешалке, но казалось, что болезнь или горе выели ее изнутри, туго обтянув и так не очень красивое лицо печатью страдания.

   Вежливо поклонившись, Альбин представился и через некоторое время уже осматривал небольшую, но очень чистую и светлую комнатку под самым чердаком.

   Что ценно, тут был даже отдельный выход на улицу, и Альбин мог уходить и приходить, не беспокоя хозяйку. Заверив ее, что не будет устраивать дебошей и водить к себе продажных девок, он был окрещен милым мальчиком и угощен только что покинувшей недра тандыра лепешкой.

   Стэн Кодар наблюдал за знакомством с явным подозрением, но на что оно было направлено Альбин так и не понял.

   Сестра Стэна – Салика Даста, казалось была под не менее пристальным вниманием со стороны брата. Однако, как только из-за боковой двери донесся звонок тоненького колокольчика, хозяйка, поспешно извинившись, убежала в лавку.

   Оставив сумки, уже изрядно оттянувшие плечо, Альбин с капитаном вышли на улицу и направились в недалекое кафе с целью подкрепиться

.

Кодар заказал кружку пенного светлого пива, а Альбин яблочного сока. На изумленный взгляд стражника попытался отшутиться, но не удалось.

   – Ты может желудком страдаешь? Знаю я тут аптекаря, он тебе таких травок даст – все как рукой снимет, – выпытывал капитан.

   – Да все в порядке, – Альбин обреченно возвел очи горе, – Просто не люблю. Мне ни вкус не нравится, ни эффект. Да и традиция тоже не очень, честно говоря.

   – Какая традиция? – изумился Стэн.

   – Ну смотри: вот два купца встретились, обсудили сделку и отметили ее. Или к другу в гости приехал, которого не видел давно и давай отмечать это дело винцом. А еще на праздники всякие, за встречу, за расставание. А если я к другу приехал, просто соскучившись? Ежели хочу с ним время провести, о заботах его узнать о делах? А так вот, выпьешь с ним, и как будто перед тобой совсем другой человек сидит. Совсем не тот, с кем я дружу.

   – Ну ты загнул, – Стэн расхохотался и сделал огромный глоток из кружки. – Людям просто надо иногда расслабляться. Отдыхать, от жизни, от забот. Сам знаешь, иной мужик крутится день и ночь. Без продыху пашет... Как тут не отметиться по значительному поводу? Без отдыха совсем с катушек слететь можно.

   – Ну значит, я пока не устал, – усмехнулся в ответ Альбин, – Или вот еще пример: при Дворе есть присказка "хлебнуть для храбрости". И ведь вся молодежь употребляет ее. А почему не задуматься, о чем она говорит.

   – И о чем же?

   – Да, как ты не понимаешь, – Альбин досадно хлопнул ладонью по столу, – Если для храбрости надо хлебнуть или глотнуть, или еще чего-нибудь, то значит, и нет ее вовсе храбрости-то.

   – Ох, ну ты и рассмешил, – Стэн, не скрывая, хохотал в голос, – зелен ты просто еще.

   – Ааа... да и ладно, не нравится мне в общем и все.

   – Не обижайся. Не хочешь, ну и ладно. Только знаешь, иногда надо и тому другому, как ты говоришь, тоже волю давать, иногда. И вот тут-то лучше, чтобы возле тебя друг был, который и тебе не даст глупостей натворить, и другим тебя в обиду не даст.

   – Да я не против так-то. Просто раздражает. Раздражает то, что всякая дрянь лезет из человека под питием. А потом он кричит, ой простите, пьян был, не ведал, что творил. И ведь сходит же, прощают.

   – Ну, кто это прощает. Суд всегда пьяных строже карает.

   – Суд-то может и карает, да не всегда дело до него доходит. Суд карает а народ прощает.

   – Ну, так каждый может попасть, вот.

   – Не каждый. Я, например, не попаду.

   – Слушай, я тут подумал, знаешь такое дело... Ведь от девок можно болезней срамных нахвататься.

   – Это ты к чему? – Альбин подозрительно сощурился.

   – Ну, вот так, покувыркаешься с девкой, а потом твой стручок и отпадет. А может, чтобы не было проблем, сразу его – вжик – ножом под корешок.

   – И этот человек старше меня на десять лет, – Альбин покачал головой, – Или это так твое пойло подействовало?

   – На восемь с половиной. И ты не умничай тут. Мы дворянских школ не кончали. Мы простого нраву, можем и в глаз двинуть, – расхохотался Стэн.

   – Ага, представляю завтра заголовки: Штабс-капитан в пьяной драке разнес заведение уважаемого... Ну, как там хозяина зовут? Да за такие подвиги тебе сам Император орден даст.

   – Ну, когда узнает, кому я в глаз двинул, конечно, даст. Может еще и денежно вознаградят, – отшутился Стэн.

   – Ну-ну, я – вассал-секундус, могу прямо обратиться к сюзерену за защитой, так что орден, если только свинцовый... и поплавать в Берсуате отправят.

   – Ээх... А такой шикарный был план. Кстати, ты ведь Императора поди близко видел, раз уж личный вассалитет у тебя?*

   – Ну видел...

   – И каков он?

   – В смысле каков? Высокий такой, мощный мужик...

   – Ну, я имею ввиду, он... – Стэн неопределенно покрутил пальцами в воздухе, -... как человек он – какой?

   – Как человек, он усталый. Ты представь себе, вот у тебя смена закончилась, и ты ее другому капитану сдал и пиво хлещешь. А ему смену сдать некому. В коридор выйдешь – и всякая шваль вокруг тебя увивается. И всем что-нибудь надо. И каждый готов тебя в жопу целовать, но на самом деле мечтает нож в спину воткнуть. А он не идиот же, все это знает, а сделать ничего не может с этим.