Текст книги "Армагеддон завтра (учебник для желающих выжить)"

Автор книги: Дмитрий Калюжный

Суть сегодняшнего кризиса

 
Мы заполнили всю сцену!
Остаётся влезть на стену!
Взвиться соколом под купол!
Сократиться в аскарида!
Либо всем, включая кукол, языком взбивая пену,
Хором вдруг совокупиться, чтобы
вывести гибрида.
Бо, пространство экономя, как
отлиться в форму массе,
кроме кладбища и кроме чёрной очереди
к кассе?
 

Иосиф Бродский. «Представление».

Начиная разбираться с ожидающей нас катастрофой, отложим ненадолго вопрос о природе в сторону. Поговорим об обществе. Любая катастрофа, как уже сказано, есть внезапное, почти мгновенное уничтожение существующих структур, в том числе общественных. Так вот: что такое эти «общественные структуры»? Подозреваем, что читатель в недоумении. Что ж, объясняем.

Общественные структуры – это формальные и неформальные объединения людей, образующие социальную систему. Как целостные части всей системы, они обладают устойчивыми связями и интересами, обеспечивающими сохранение основных свойств каждой из них во времени. Общественные структуры взаимопереплетаются, они дружат или враждуют между собой ради ресурса, но могут быть и нейтральными друг к другу.

Приведём примеры общественных структур, появившихся в ходе эволюции человечества. Это элементы культуры, в том числе язык, письменность и религии (следует различать верования и церкви; первые относятся к духовной сфере, вторые – к общественной). Это науки и системы образования, ремёсла и производство, рынок и финансы. Государство, в той или иной степени синхронизирующее всё перечисленное, имеет свои структуры: чиновничьи, армейские, полицейские. Причём интересы всех структур не тождественны интересу системы (сообщества в целом или отдельных его частей, стран и народов), но могут совпадать с ним в некоторых деталях.

Здесь мы опять обнаруживаем единство законов эволюции! Как и в живой природе, основная цель любой возникшей общественной структуры – её собственное выживание, для чего она использует все средства. Обычно отношения между разными структурами становятся антагонистичными, поскольку у них у всех один основной ресурс – люди, общество. Например, наука и армия конкурируют за студентов; они нужны и тем, и тем. Если удобнее автономное развитие, без столкновения с «коллегами» – структура будет существовать сама по себе; посмотрите на филателистов, им никто не нужен. Если для выживания выгодно сотрудничество, будут сотрудничать. Поразительно, но факт: в странах, создавших специальные подразделения по борьбе с наркоманией (например, в США), наркобизнес не только не пропал, а даже укрепился. И понятно, почему: структуры наркоторговли и борьбы с ней сотрудничают, ведь если наркоманию удастся победить, структура борьбы с ней погибнет как ненужная, а её единственная цель – выживание!.. А в тех странах, где борьба с наркоторговлей возложена на полицию (например, в Италии) ситуация мягче.

Известно, что популяции животных эволюционируют через размножение особей; жизнь и смерть каждой из них определяются параметрами окружающей среды. Эта же среда привносит, опять же через отдельных особей, генетические изменения, нужные для выживания всей популяции. Эволюция общественных структур абсолютно аналогична этим процессам, только «окружающая среда» для них – сообщества людей. Точно также, кстати, эволюционируют духовные, в том числе религиозные воззрения; для них «среда» – мысли людей.

Итак, деятельность структур проявляется через деятельность людей, но каждый человек, как самостоятельная целостная система, может быть объектом или субъектом множества из них. Для пояснения скажем, что человек может одновременно быть начальником на работе, рядовым жильцом дома, вкладчиком банка, потребителем информации или объектом манипуляций. Так он оказывается вовлечённым во множество пронизывающих друг друга структур единой системы.

Не мысли, знания, работа и мечты отдельного человека определяют эволюцию. Наоборот! Человек-то смертен, он рождается и воспитывается при определённом наборе структур, он их раб – процессы эволюции структур повелевают его мыслями, решениями и поведением.

В социальных системах действуют процессы развития как систем в целом, так и их отдельных структур[6]6
  Теория об этих процессах разрабатывается наукой хронотроникой.


[Закрыть]. Общественные структуры (как и всякие вообще структуры сложных систем – биологических и других) возникают на базе предыдущих, и в свою очередь служат основой для последующих. Имеются и математические модели, описывающие эти процессы, но чтобы не усложнять изложения, мы не даём здесь математических выкладок.

Эволюция началась! Как же она идёт? Идёт она «пошагово», через два меняющих друг друга этапа. На первом увеличивается разнообразие возможных режимов их существования и свойств. Это – дивергентный этап, когда происходит «ветвление» (например, появляется множество религиозных сект, или идейных течений внутри ортодоксальной церкви). На втором – конвергентном этапе, разнообразие уменьшается, из многих однотипных структур по всему функциональному спектру общества выделяется по одной, но система в целом совершенствуется, приспосабливаясь к данным условиям. Эти два типа самоорганизации чередуются; каждый из них подготавливает условия для другого.

Случайное возникновение в процессе развития новых социальных систем – событие крайне маловероятное. Поэтому главная проблема теории, это вычисление пути развития без привлечения к объяснению событий всяких маловероятных случайностей. И вот оказывается, что если процесс происходит, как череда двушаговых этапов, каждый из которых даёт некоторые эволюционные преимущества то одной, то другой структуре, то возникновение новых структур и изменение системы вполне объяснимы и проходят существенно более вероятным образом, чем, если бы использовался только механизм выбора.

Подобную «двушаговку» вы можете увидеть всюду; внутри любой системы различные её структуры проходят эти самые этапы развития. Так возникла жизнь на Земле: сначала информация носилась над пустым океаном, и никакой кит не смог бы не только зародиться, а даже выжить, привези его хоть кто на космическом корабле; потом появились микроорганизмы и планктон – в этих условиях уже могли появиться те, кто питается планктоном… И так далее. Так развивались письменные языки. Религии. Искусства: скульптура, живопись, литература. Государства. Для человека это правило выражается в чередовании бодрствования и сна.

На первый взгляд все эти соображения выглядят излишне сложными. Разве могут они иметь отношение к заявленной теме: эколого-социальный кризис? Могут, причём самое прямое, и мы дальше будем говорить об этом ещё не раз, поскольку с такой точки зрения эволюция никогда не рассматривалась, терминология не отработана, и воспринимать подобные тексты читателю трудно.

Попробуем применить теорию эволюции к религиозной историографии. Основная идея теории – это идея отбора, когда из нескольких равновероятных систем выживают лишь те, которые имеют какое-либо преимущество по сравнению с остальными. А если преимуществ нет? Что будет развиваться дальше, а что нет? Это уже случай выбора.

Итак, на дивергентной фазе развития возникло несколько первичных религиозных структур (или подструктур, если называть полной структурой целостную конфессию), и надо выяснить, что с ними произойдёт на конвергентной фазе эволюции. В этот период историю определяет взаимодействие структур одного порядка, не имеющих преимуществ друг перед другом, но ведущих конкурентную борьбу, например, за влияние на власть или паству. Одновременно может идти борьба и внутри каждой структуры за какой-либо «ресурс»: должности, оклады, – но мы пока не будем её учитывать.

Стабильный результат получается только в том случае, если в борьбе победила одна структура. Второй вариант, когда они все погибают, создаёт неустойчивую ситуацию, так как после освобождения «жизненного пространства» оно снова может стать ареной битвы для новых церквей, пришедших, например, из-за границы, и в итоге победит одна из них. Возможен и третий вариант: борьба ни к чему не привела, и большинство сект выжило, – но это опять то же самое неустойчивое состояние; любая случайность может нарушить равновесие, борьба начнётся опять, и в результате всё равно останется только кто-то один. Кстати, пока одна подструктура борется с другой, она сама из-за внутренних противоречий может разделиться на две, а то и три, что и будет определять эволюцию в будущем.

Наша условная модель показывает, что вначале система – смешанная, в ней присутствуют различные варианты равных структур, – скажем, родовой моно– и политеизм, ведизм, шаманизм. Или язычество с обожествлением разных объектов: одно племя поклоняется дубу, другое берёзе, третье и вообще камню. В результате взаимодействия между племенами в конце конвергентного этапа образуется одна «чистая» структура. Это – непредсказуемый процесс выбора. При нём реализуется не обязательно наилучший, с точки зрения достижения некой цели, вариант. Цели-то ведь никакой нет, просто идёт эволюция общества, а его структуры желают выживать.

Первоначальный выбор фиксирует условия для дальнейшего развития, а там приходит время и для отбора, который можно рассматривать как процесс усиления выбора, доведения его до конца. Отбор происходит, когда структуры перестают быть равнозначными по своим свойствам. Наивысшие шансы получают те, которые более приспособлены к данным условиям существования, то есть выживание одной из них предопределено лучшими начальными условиями, – такая ситуация аналогична тому, что в длительный период засухи выживут люди, популяция которых привычна к засухам, а в периоды длительных морозов – к морозам.

Мы здесь не учитываем ограничения в ресурсах! А в более реалистичном случае их следует учитывать, ведь кроме идейных споров, все части общественного организма, в том числе религиозные, ведут ещё и конкурентную борьбу за ресурсы. Качественно это не прибавляет к нашим выводам ничего нового, однако наличие материального ресурса у богатых иноземцев, проходивших со своим товаром, например, через языческий Киев, давало изрядное преимущество их системе верований в глазах князя. А многочисленные религии «простого народа» естественно начинали рассматриваться властью, как «отсталые». Итак, за христианством стоял ресурс, интересный для власти; за язычеством – человеческий «ресурс», имевший колоссальное культурное прошлое.

Историки любят искать причины тех или иных событий. Но в случае выбора причина всегда только одна, а именно нестабильность ситуации. Вот почему история ничему не учит; в периоды кризисов для следствий нет причин, кроме самого кризиса. Отпущенный в небо воздушный шарик полетит влево, если ветер подует справа, и наоборот. Он вообще может полететь в любую сторону. Ведь погода всегда нестабильна, а шарик – не привязан. Полетев влево, он запутается в кустах. Полетев вправо, сгорит над костром. Или его ударит ветром о стену с гвоздем, и он лопнет. В чем ПРИЧИНА, что он, например, лопнул? В том, что неправильно был прибит гвоздь? Или виновен тот, кто не вовремя пустил его в небо? Нет, причина – в нестабильности.

Стабилизация неравновесного состояния какой-то одной (любой) структуры возможна только за счёт роста энтропии (неупорядоченности) в окружающем пространстве, то есть в иных структурах. Социальные конфликты представляются наблюдателю движущей силой развития сообществ именно потому, что так сильные структуры обеспечивают своё выживание, свою стабильность за счёт слабых.

Все известные мировые религии, включая христианство, были подготовлены языческими мудрецами, волхвами. Откуда ещё-то взяться идеям, кроме как из развития предыдущих идей? Бесполезно рассуждать, какая религия хуже, а какая лучше. Каждая хороша на своем месте. Ведь системы верований развивались применительно к конкретному месту и культуре, причём ОЧЕНЬ долго. И за каждой стоит определённая идеология (как и за атеизмом, кстати). Протестантство – идеология личного успеха и конкуренции, и там, где оно возникло, результаты хорошие. Православие – идеология общины и совместного выживания, индивидуализм ему чужд. И результаты тоже хорошие, если судить по тому, что жили, страну держали, и врагов бивали.

Проблема только в том, что за каждой религией (мировоззрением) стоит церковная структура со своими интересами, а за ней – чужое государство, и тоже со своими интересами. Со своими, не нашими. За красивыми богослужениями не видно очень многого! Согласимся: католики и протестанты Италии, Англии, Германии и Америки совершенно искренне желали и желают России добра. Точно также искренне желали спасти от ада души индейцев христианские миссионеры во время колонизации той же Америки. Может, они и спасли их души, но целые племена американских индейцев исчезли с лица земли!

Теория эволюции показывает, что наличие нескольких равноправных религий делает ситуацию в стране неустойчивой, и непременно будет борьба, в которой внешние возмущения могут стать полезными для какой-то одной из них, не самой подходящей для данной страны. Иоанн Грозный теории эволюции не знал, но велел «церкви разных вер не ставить». Он эти «внешние возмущения» – постоянные войны с Польшей, хорошо понимал и без теорий. Позже польскому королю Сигизмунду и его сыну Владиславу, званому в Москву на царство, сказали: у нас костёлов не строить. Даже Димитрий I – польский ставленник, превратившись в русского царя, ни одного костёла не построил! Веками не пускали русские государи в Москву латинскую веру, и с лютеранами боролись, понимая интуитивно, к чему это может привести: когда граница между религиями размыта, общее духовное состояние «не чистое»; страна и народ готовы подчиниться чужой воле.

Культура, вот синхронизирующий параметр в борьбе общественных структур. Как ни крути, а в любой стране должности в армейских, чиновничьих, промышленных и прочих кругах занимают люди одной культуры. А вот замена местных верований и языка тянет за собой её ликвидацию, и зачастую уничтожает возможность существования национального государства. Например, в нашем сегодняшнем случае стабильное состояние России подорвано, и с какой идеологией страна придет к новой стабильности, сказать трудно. В теории такое промежуточное состояние называется «мутацией». Развитие мутации в неустойчивой к помехам системе может привести к качественному изменению поведения людей, и процесс отбора вообще не будет иметь места, поскольку он сам в этой ситуации не помехоустойчив.

Подобные рассуждения можно привести для любых общественных процессов. Мало того, таким же образом жизнь социумов сопряжена с неизбежными разрушениями среды и с антропогенными кризисами. Борьба и компромиссы ради выживания имеются вообще в любой устойчивой неравновесной системе; она характерна даже для биологических организмов! Например, человек для своего биологического существования изымает из природы разные её элементы высокого качества, чтобы их съесть, а возвращает низкокачественные отходы, увеличивая энтропию окружающей среды. С другой стороны, противоречия между обществом и природой надстраиваются над столь же присущими миру противоречиями между живым и неживым веществом.

И во всех случаях, когда та или иная структура для своего поддержания создаёт вокруг себя слишком много «беспорядка», её развитие закономерно тормозится. Те же самые механизмы, которые обеспечивали ей относительно устойчивое состояние на прежнем этапе, оборачиваются своей противоположностью – опасностью катастрофического роста энтропии, и подобная структура либо гибнет, либо начинает функционировать менее разрушительно для окружения.

Вот мы и добрались до момента, когда кризис завершается катастрофой. В такой момент всякая структура при малом изменении внешних параметров приобретает некое отсутствовавшее раньше качество. Скажем, ещё вчера в Бостоне властвовала английская колониальная администрация, а вот уже и нет её, хотя, казалось бы, всего и делов, что скинули в море мешки с чаем. Или: только что был социализм и власть ЦК КПСС, а уже сегодня нет ни социализма, ни КПСС. Чудеса! Один день прошёл, а мы, как любят писать журналисты, «уже живём в другом мире». В ходе развития структур такие события происходят постоянно; для всей системы они более редки.

Момент перехода от непредсказуемости к неизбежности, наступающей при приобретении системой нового качества, можно назвать бифуркацией[7]7
  Бифуркация – (от французского la bifurcation – раздвоение) употребляется в широком смысле для обозначения всевозможных качественных перестроек или метаморфоз различных объектов при изменении параметров, от которых они зависят.


[Закрыть]. Здесь уместен пример с развилкой дорог: можно пойти по правой, можно по левой. Бифуркация становится определённой, когда человек окончательно выбрал одну из них и пошёл по ней. Скажем, подписание несколькими лицами соглашений в Беловежской пуще в декабре 1991 года обозначило «развилку» (бифуркацию), но выбор конкретного пути – развала СССР – произошёл, когда президент СССР М.С. Горбачёв согласился с этим решением. Лишь после этого во всех структурах системы начались соответствующие изменения, кончившиеся для СССР и КПСС катастрофой.

До подписания Беловежских соглашений развал СССР был непредсказуемым. Кто виноват? Горбачёв? Ельцин? Да за месяц до этого дня ни тому, ни другому развал Союза в кошмарном сне не приснился бы! Но после согласия Горбачёва не осталось возможности возврата, и развал стал неизбежным. Если бы Горбачёв сделал то, что был обязан сделать как глава государства, то есть арестовал заговорщиков и объявил все их решения незаконными, ликвидации Союза не произошло бы, и политическая эволюция нашей страны пошла иначе. Кстати, в этом и заключатся роль личности в истории: в принятии решений в моменты бифуркации. Кризис всё равно разрешился бы катастрофой, но она могла быть не столь разрушительной для жизни людей и многих структур: образования, здравоохранения, социальной помощи …

Но давайте не будем забывать главного: эти наши «локальные» катастрофы (развал социалистического лагеря и СССР, войны в Европе, Азии и Африке, цепь валютно-финансовых крахов) лишь этапы в ходе глобального эколого-социального кризиса, вызванного истощением ресурсов и столкновением человечества с границами природы.

Финансы – та общественная структура, состояние которой наиболее ярко показывает, в сколь нестабильном и опасном мире мы живём.

Казалось бы, деньги, первоначально возникшие для сравнения результатов труда – по определению Бернарда Лиетара[8]8
  В этой главе приводятся статистические данные и цитаты из книги Б. Лиетара (Bernard Lietaer) «Будущее денег» (М.: КРПА «Олимп»: АСТ: Астрель, 2007), редактором перевода которой был один из авторов.


[Закрыть], «соглашение в пределах сообщества об использовании чего-то, практически чего угодно, в качестве средства обмена» – и поныне должны сопровождать людей в их трудовой деятельности, облегчая учёт. Но эволюция финансовой системы привела к иному результату. Многочисленные фабрики день и ночь печатают деньги на станках, их явно становится всё больше, но людей, которым денег не хватает, тоже становится больше!

Отчего деньги так нужны? Куда они деваются? Почему их вечно не хватает? Ведь было же время, когда они были вещью «естественной», как бы природной. Раковины и хвосты белок, бусинки, связки мидий, просто камушки или кружочки из металла – действительно, что угодно. Таких денег было столько, сколько надо. Но потом это «что угодно» как средство обмена объединилось с золотом, как предметом накопления, и превратилось в монстра, одинаково желанного и ужасного. В чём дело? Дело в том, что возникла общественная структура, добивающаяся только собственного роста и могущества, и никак не желающая служить людям в стабилизации их отношений между собой.

Эта структура особенно быстро полезла в гору с появлением бумажных денег, и воспарила в немыслимые прежде высоты после того, как одна специфическая национальная валюта, доллар США, стала глобальной валютой. Но причиной перемены «характера» денег и развития целой общественной структуры на их основе стал не материал, из которого их делали, и не цвет рисунка на банкнотах. Причина – в принципиальной неустойчивости одного из их параметров!

Те, старинные «естественные» деньги не содержали в себе процентной составляющей, и были саморегулируемыми. Когда золото стало всемирной валютой, процент был, в общем, уже хорошо известен, – но во многих общинах, помимо золотых монет, применялись беспроцентные деньги, а то и деньги с отрицательным процентом! Эти тоненькие серебряные пластинки (брактеатные деньги) имели хождение ограниченное время (один год, например), а потом князь или король обменивал их из расчёта три новых пластинки за четыре старых, с выпуском дополнительных, за которые люди и отрабатывали на князя, то есть на государство. Кредит был беспроцентным, а деньги были всегда. Они не исчезали в сундуках банкиров!

Ближе к концу книги мы посвятим этой теме несколько глав, а пока посмотрим, что произошло с деньгами дальше. С начала XIV века такие деньги были отменены в пользу «обычных» денег. Потом в Англии в конце XVII – начале XVIII века, а затем и повсюду возобладали валюты, основанные на новых принципах. Сегодня их особенности воспринимаются как самоочевидные, но тогда это была сносшибательная новинка. Вот они, эти особенности:

1) Деньги в массе своей географически привязаны к национальному государству;

2) Деньги «пустые», то есть созданы из ничего и не имеют никакого обеспечения драгметаллами или иными реальными ценностями;

3) Деньги характеризуют долг банку;

4) Деньги предусматривают выплату процентов.

Не станем уделять внимания первым трём особенностям. Было бы, конечно, интересно рассмотреть, как и почему вместо саморегулирующегося инструмента, служащего большинству, мы получили деньги, требующие активной регулировки Центральными банками. Но нам представляется более важным показать роль процента.

Теперь уже забыто, что все основные религии мира запрещали ростовщичество, то есть любое получение процентов на деньги. Единственно, в иудаизме запрещалось обирать только своих единоверцев. Ислам стоит на запрете процентного роста до сих пор, хоть и приходится мусульманам как-то обходить этот вопрос во взаимоотношениях с неисламскими миром. Есть об этом и у античных классиков. То есть о том, что процентная финансовая система разрушает социальный организм, люди знали издревле!

Ветхий завет. – «…Если даёшь взаймы деньги своему брату, бедняку, никогда не поступай с ним, как ростовщик. Тебе не позволено облагать его процентами…»

Евангелие от Луки: «…И взаймы давайте, не ожидая ничего».

Коран. – «…Аллах разрешил торговлю и запретил рост», «Уничтожает Аллах рост и выращивает милостыню».

Второй Латеранский собор (1139): – «Кто берёт проценты, должен быть отлучён от церкви и принимается обратно после строжайшего покаяния и с величайшей осторожностью».

Аристотель. – «…Ростовщика ненавидят совершенно справедливо, ибо деньги у него сами стали источником дохода, а не используются для того, для чего были изобретены. Ибо возникли они для обмена товаров, а проценты делают из денег ещё больше денег…»

Мартин Лютер (1483—1546). – «…Ростовщик и скряга – это и правда не человек; он и грешит не по-человечески… Отвратительнее он, чем любой враг и убийца-поджигатель. Потому если колесуют и обезглавливают уличных грабителей, убийц и преступников, то сколь же больше нужно сначала колесовать и пытать всех ростовщиков».

Католическая церковь находилась в состоянии войны против «греха ростовщичества» вплоть до XIX столетия (а потом этот вопрос просто «замылила»). Из светских владык Генрих VIII первым в западном мире легализовал проценты в 1545 году, просто по факту.

Чтобы понять, в чём корни такого неприятия ростовщичества, рассмотрим последствия, наносимые начислением процентов:

1. Проценты косвенно стимулируют постоянную конкуренцию.

2. Они разгоняют потребность в бесконечном экономическом росте, даже когда фактический уровень жизни остаётся застойным.

3. Проценты концентрируют богатство, заставляя огромное большинство платить в пользу меньшинства.

Объясним по порядку, некоторыми неизбежными упрощениями.

1. Стимулирование конкуренции. Когда банк предоставляет вам ссуду в 100 тысяч долларов под заклад вашего дома, он создаёт деньги только в этой же сумме. Однако он ожидает, что вы в течение последующих двадцати лет выплатите ему 200 тысяч долларов. Если вы этого не сделаете, то потеряете ваш дом. Ваш банк не создаёт процент; он посылает вас в мир бороться против всех и каждого, чтобы получить вторые 100 тысяч долларов. Так как все остальные банки делают то же самое, система требует, чтобы некоторые участники обанкротились, и тогда вы получите эти 100 тысяч долларов. То есть, когда вы выплачиваете процент по вашей ссуде, вы опустошаете чей-то счёт. Иначе говоря, фокус в том, что для функционирования системы банковского долга следует создавать деньги с дефицитом, а людей вовлекать в конкуренцию за новые деньги – которые никогда не были созданы! – и штрафовать их банкротством, если они не преуспеют.

2. Потребность в бесконечном росте. В динамическом представлении экономика, основанная на подобной денежной системе, подобна бешено крутящемуся мельничному колесу, который между тем стоит на одном месте; она требует непрерывного движения (роста ВВП), даже если реальный уровень жизни людей остаётся застойным. Удивительно, что нужда в бесконечном росте экономики и денег никому не кажется неестественной, как и то, что наряду с этим «ростом» сохраняется безработица и нищета. При чём здесь процент? А притом, что процентная ставка определяет средний уровень роста, который необходим, чтобы, потратив ресурсы, остаться на том же самом месте!

Процент и парадигма[9]9
  Здесь – исходная концептуальная схема развития чего-либо.


[Закрыть] возрастания потребления благ заставляют людей сжирать планету с огромным ускорением; ныне годовой прирост мировой экономики – всего 2 %, а по объёму он соответствует всему произведенному в мире продукту с 1600 по 1700 год. Услуг и товаров производится тысячекратно больше, по сравнению с XVII веком. А на «душу населения»? В 1650 году (условное начало промышленной революции), как полагают, на всей планете жило 500 млн. человек. Теперь – более 6 млрд. Итого, рост населения в 12 раз, рост производимых благ – в тысячи раз. Куда же подевалось «намолотое» этим «мельничным колесом»? Это мы сейчас увидим.

3. Концентрация богатства. Происходит непрерывное перемещение богатства от огромного большинства к незначительному меньшинству. Богатейшие люди и организации владеют капиталами, приносящими проценты, и постоянно получают доход от всех остальных. Лучшее исследование перемещения богатства через проценты от одной социальной группы к другой было выполнено в Германии в 1982 году, когда процентные ставки были на уровне 5,5 %. Исследователи сгруппировали всех немцев по десяти категориям дохода, приблизительно по 2,5 миллиона домохозяйств в каждой. Самое большое перемещение процентов (отток) произошло в среднем классе, но даже домохозяйства с минимальными доходами, от которых вряд ли можно ожидать свободного доступа к кредитам, за год потеряли около двух миллиардов марок. Они были перемещены в виде выплаченных процентов высшей группе. В результате 10 % домохозяйств с самыми высокими доходами получили около 34,2 миллиарда марок в виде процентов от остальной части общества в течение одного года.

В США с 1975 по 1995 год объединённый доход всех американских домохозяйств вырос от 2,7 триллиона до 4,5 триллиона долларов, но выгоды не были одинаковы для всех: 5 % домохозяйств увеличили свой средний доход на 54,1 %, поглотив большую часть прироста – главным образом за счёт средних 60 % населения. В России, после прихода сюда капитализма, перераспределение богатства носит наиболее ненормальный и парадоксальный характер.

Процент на деньги, возникший в результате эволюции, стал тем параметром, который определял направление эволюции общества от XVII века до наших дней! И продолжает определять…

Мы погрешим против истины, если скажем, что такая гнусная денежная система была придумана какими-то заговорщиками-человеконенавистниками. Ничего подобного. Она возникла на заре Промышленной революции, отвечая потребностям эпохи, и именно эти три особенности, порождённые взиманием процента – конкуренция, потребность в бесконечном росте и концентрация богатства, – обеспечили успех. И что же? Промышленная революция давно в прошлом. Закончился Индустриальный век; на закате даже «век» Постиндустриальный! А мы всё ещё миримся с этой отжившей своё, устаревшей, вредной денежной системой! Но… Помните, о чём мы говорили совсем недавно? О том, что любая общественная структура, однажды возникнув, продолжает существовать с единственной целью – выжить, и ради этой цели использует все средства. Современная валютно-кредитная система сама создаёт средства, и выживает, находя всё новые способы к своему росту.

Сегодня она, как общественная структура, группируется в мощнейшие финансовые транснациональные компании, а все её силы брошены на валютно-финансовый рынок.

Тридцать лет назад средний ежедневный объём обменных сделок с иностранными валютами во всём мире колебался между 10 и 20 млрд. долларов. К 1983 году он повысился до 60 млрд. К 1995 году достиг уровня 1,3 триллиона долларов, а «нормальный» день в 1998—1999 годах оценивался более чем в два триллиона долларов.[10]10
  Из официального отчёта Банка международных расчетов.


[Закрыть]

Спекулятивные операции, торговля столь нужным людям «средством обмена», используются для получения прибыли от изменений стоимости самих валют. Значит, чем больше колебания валют,чем выше их нестабильность (!), тем лучше для спекулянтов.

Эти операции захватили практически весь рынок. А реальная экономика (операции, связанные с покупкой и продажей реальных товаров и услуг за границу, включая портфельные инвестиции) брошена своим «инструментом» – финансами – на произвол судьбы. На стыке тысячелетий 98 % всех международных обменных сделок были спекулятивными. Рынок обмена валют превратился в игорный дом для обогащения немногих, обескровив ту реальную экономику, где проходит жизнь большинства землян, оставив ей только два процента!

Наверное, нужны и спекулятивные операции: теория и практика показывают, что они способны улучшать рыночную эффективность. Но вспомним, что писал семьдесят лет тому назад (когда размах спекуляций, по сравнению с нынешними временами, был мизерным) Джон Мейнард Кейнс: «Спекулянты могут и не причинить никакого вреда, как пузыри на устойчивом потоке предпринимательства. Но положение осложняется, когда предпринимательство само становится пузырём в водовороте спекуляций. Когда экономическое развитие страны становится побочным продуктом деятельности казино, работа, вероятно, была плохо выполнена».[11]11
  Keynes John Maynard. The General Theory of Employment, Interest and Money. London: Macmillan, 1936. Р. 159.


[Закрыть]

Нестабильность валюты – это величина изменений стоимости одной валюты относительно всех других. Хоть и уверяют «постороннюю» публику банкиры Центральных банков, что они озабочены прыжками валют, они ничего не делают для сокращения спекулятивных действий. В 1960-х, когда принципы обмена валют, установленные Бреттон-вудским соглашением, были всё же достаточно жёсткими, сторонники свободно плавающих обменных курсов доказывали, что для снижения изменчивости валют нужен свободный рынок. Они добились своего; теперь валютные рынки свободны. И вот, статистические исследования показали, что за 25 лет применения плавающих обменных курсов непостоянство валют было в среднем вчетверо выше, чем при «плохой» обменной системе Бреттон-Вудса!