Текст книги "Геракл без галстука"
Автор книги: Дмитрий Смирнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
Они еще долго странствовали, сражались, побеждали и погибали. Они добыли золотое руно и вернулись, хоть и далеко не все, на родину. Они прославились, а кое-кто даже стал богат, вот только счастья этот поход никому не принес. Но это уже не наша история.
Геракл же в поисках Гиласа поднял на ноги всех местных жителей и несколько недель прочесывал окрестные леса. Он поклялся поставить боком всю Мисию, как назывался район высадки аргонавтов, и разорить Трою, если аборигены не найдут в конце концов, куда девался несчастный ребенок. Жители пообещали приложить все усилия.
Перед тем как отбыть в распоряжение микенской военной жандармерии, герой вернулся к месту последней стоянки «Арго» и долго сидел на пустынном берегу, бормоча под нос:
– Отстал от поезда. В поход собрался…
Дома его ждали военный трибунал, штрафбат за самовольное оставление части и нудные долгие годы бессмысленных и бесполезных великих подвигов. Попытка совершить что-то действительно героическое на благо Родины закончилась самым глупым образом, едва начавшись. Медаль «За дальний поход» обошла его стороной.
Глава 8
АВГИЕВЫ КОНЮШНИ
Сложно сказать, можно ли было три с половиной тысячи лет тому назад назвать греческий суд самым гуманным судом в мире, но одну характерную черту он имел. Античное правосудие отличалось от современного крайней радикальностью выносимых приговоров. В блаженные олимпийские времена института исполнительно-трудовых учреждений в Элладе не водилось и в помине. Такое архитектурное излишество, как «тюрьма», появилось в арсенале греческих зодчих много позднее. Потому обвиняемого либо сразу приговаривали к высшей мере, либо гнали из города с глаз долой на все четыре стороны. Гераклу довелось познакомиться со всеми особенностями эллинского судопроизводства.
Суд над самовольно оставившим расположение воинской части сыном Зевса проводился соответственно моменту – особой тройкой. Председательствовала Гера, заседателем был назначен ее приспешник тысячеглазый Аргус, усыпанный по всему телу таращащимися либо подозрительно щурящимися глазками, в роли прокурора выступал Эврисфей. В обвинительной речи он требовал накинуть Гераклу к общему сроку ещё восемь лет службы в Микенах: три – за побег, пять – за детсад, как он скептически называл устроенную Ясоном экспедицию. Но, хорошо помня, что его дело подвластно юрисдикции лишь суда высшей, то бишь олимпийской инстанции. Геракл и не подумал принимать устроенное судилище слишком близко к сердцу. А в своем последнем слове – которое ему никто не давал, но которое он, тем не менее, взял самостоятельно, и отобрать у него это слово уже не смогли – в последнем слове обвиняемый высказал все, что думал о происходящем действе.
Судьи в отместку уже собрались, было вкатить герою по самой верхней планке, но молния, своевременно ударившая в шпиль дворца, в котором проходила выездная сессия суда, напомнила народным заседателям, что уж слишком зарываться им тоже не следует. Благодаря разряду природного электричества Геракл отделался всего лишь строгим выговором и тремястами часами общественных работ в виде ссылки на конюшню. Мера наказания, впоследствии повсеместно использовавшаяся в крепостной России, мелким помещикам которой, очевидно, приятно было чувствовать себя средиземноморскими тиранами.
В качестве епитимьи герою было велено вычистить никогда не ведавший уборки скотный двор правившего в Элиде царя Авгия. Эврисфей, уже в те далекие времена постигнувший глубокую полководческую мысль сдавать своих солдат внаем, выиграл тендер на очистку элидского скотного двора и предполагал неплохо нагреть руки на этом деле.
Зачитывая приговор, он сразу заявил, что время исправработ Гераклу в общий срок не пойдет. И как великий подвиг эта ассенизация тоже зачтена не будет. Мало ли кто катает тачки с органикой – что ж всем Звезду Героя давать?
– Вечно они находят для меня самую дерьмовую работенку, – жаловался Геракл своему возничему Иолаю по дороге в Элиду. Однако он даже не представлял, насколько масштабным окажется порученное дело. Хотя про Авгия слышал много.
Во всем Средиземноморье не было человека, который не слыхал бы про Авгия. Своей славой он не уступал первейшим героям Греции. И, хотя известность ему принесли не мужество на поле брани и не стойкость перед лицом опасности, он принимал свою популярность, не склоняя головы. Авгий был крупнейшим в эллинском мире заводчиком племенного скота.
Секрет процветания элидского владыки был прост: ему повезло с крышей. Авгий числился среди детей склонного – разумеется, на фоне остальных олимпийцев – к определенной умеренности в связях Гелиоса. В знак отцовской любви папаша ниспослал свое небесное благословение на все стада Авгия, благодаря чему скот в Элиде не только никогда не болел, но даже не страдал от мошек-оводов. А такие термины, как «ящур» и «коровье бешенство», местные ветеринары слышали лишь на курсах повышения квалификации.
Особое внимание Гелиос уделял качественному подбору быков-производителей. Для грамотной племенной работы Гелиос подарил Авгию триста белоногих черных быков, двести краснопородных и в качестве бонуса двенадцать серебристо-белых марки «экстра». На последних, окрашенных в цвет «серебристый металлик», кроме обычных функций возлагалась еще и обязанность охранять стада от обитавших в округе хищников. Что они делали без труда. По свидетельствам очевидцев, эти быки-секьюрити были таких размеров и такой свирепости, что каждый из них в одиночку без труда расправлялся с медведем, а вдвоем они с легкостью топтали льва.
Благодаря неизвестной хирургической операции, проведенной Гелиосом над быками, весь получаемый от них приплод оказывался исключительно женского пола. Что было важно в конкурентной борьбе, поскольку, таким образом, априори исключалась любая утечка генетического материала.
В эпоху, когда основной формой содержания капитала был крупный рогатый скот, Авгий по праву мог считаться Ротшильдом Греции, поглядывающим при этом на заокеанского собрата по наживе несколько свысока. Поскольку его колоссальные средства были конвертированы не в странные разноцветные бумажки-акции, а в конкретное движимое имущество, неподвластное ни инфляциям, ни дефолтам.
Единственным минусом подобного образа капиталовложений являлся побочный продукт, переизбыток которого уже через пару лет начал мешать хозяйственной деятельности региона. Поначалу куркуль Авгий был рад-радешенек такому количеству получаемого на халяву органического удобрения и даже пытался по этому случаю затеять смежный бизнес с разведением каких ни то сельскохозяйственных культур: сажал то ли картофель, то ли кукурузу, летописи об этом упоминают смутно.
Но очень скоро выяснилось, что количество производимой органики превышает количество органики потребной в десятки раз, так как пахотных земель в ту пору в горной Греции было меньше, чем в каком-нибудь нынешнем подмосковном дачном кооперативе «Ромашка». Из-за чего все побочные направления предпринимательской деятельности Авгия вскоре усохли, оставив на радость правителю лишь изначальное скотоводство.
Но зато уж последнее было из числа тех богатств, про которые много позже сказали: «И червь не точит, и тать не крадет». И если протекцию от червей и прочих неблагоприятных проявлений живой природы составлял Авгиевым стадам, как мы уже говорили, специальный декрет старика Гелиоса, то борьбу с хищениями в народном коровьем хозяйстве приняли на себя те самые двенадцать бычьих апостолов. Даже отдаленного визуального знакомства с рогами этих титанов загона было достаточно, чтобы у всякого отбить желание приписать за счет Авгия что-то еще себе.
Когда Геракл на рассвете добрался до Элиды и подошел к дворцу Авгия, стада как раз выгоняли на пастбища. Главарь быков-охранников, по кличке Фаэтон, нашел внешний вид явившегося вызывающим и бросился на гостя. После, извиняясь за инцидент, Авгий утверждал, что быка смутила львиная шкура, наброшенная на плечи Геракла, но в тот момент объясниться с парнокопытным по-хорошему возможным не представлялось. Максимум, что визитер мог сделать для не слишком гостеприимных хозяев – это постараться, защищаясь, не нанести ценному животному сильных увечий. Проявляя максимум такта, Геракл вместо традиционного для него в таких случаях удара дубиной в лоб ограничился захватом за рога и передней подсечкой. Правда, совсем без травм обойтись не получилось. В процессе полета через голову бык обломил один из рогов, утратил товарный вид, чем сильно огорчил подоспевшего к месту баталии хозяина.
Подошедший Авгий мрачно прочитал извлеченный Гераклом из складок львиной шкуры наряд на очистку конюшен и распорядился показать герою имеющийся фронт работ. Его недовольство можно было понять. Как бы вы чувствовали себя, если бы сантехник, пришедший чинить канализацию, начал увечить ваших домашних животных? Потому и к выдвинутой Гераклом инициативе Авгий отнесся без должного энтузиазма. Хотя герой-ассенизатор внес небезынтересное для него рацпредложение. Он вызвался осуществить намеченную уборку скотных дворов не за пятилетку, как значилось в договоре Эврисфея и Авгия, а всего за день. И за столь беспрецедентное перевыполнение плана он просил у правителя Элиды десятую часть всего имевшегося у того скота.
– Тебе бы, начальник, романы писать! – ответил Авгий фантасту и был совершенно прав.
Предложенная Гераклом затея выглядела во втором тысячелетии до нашей эры примерно так же, как в третьем тысячелетии нашей эры выглядит идея поворота сибирских рек. Даже обойти за день все имевшиеся у Авгия в наличии скотные дворы было едва ли возможно. Тем не менее, Геракл продолжал настаивать и даже – никогда в жизни он не позволял себе подобного! – поклялся именем своего божественного отца, что выполнит обещанное до захода солнца. Смекнув, что он все равно ничего не теряет, Авгий принял предложенные условия пари. Свидетелем при заключении этого договора выступил сын элидского царя Филей, в ходе сделки вертевшийся под ногами, таращившийся на мышцы Геракла и даже попросивший померить львиную шкуру.
Ударив по рукам, участники сделки – Геракл с засученными рукавами, а Авгий с переломом запястья – разошлись по своим местам. Творческий метод Геракла в этом случае, как и в истории с Немейским львом, опирался на последние достижения научно-технической мысли. На подходе к владениям Авгия, когда герой уже тягостно прикидывал, сколько месяцев ему предстоит провести, ковыряясь в ценных удобрениях, из придорожных кустов выскочил неказистого вида мужичок в сандалиях на босу ногу и тунике на голое тело. Субъект оказался местным ученым-самоучкой Менедемом, специально караулившим Геракла.
Проблема Менедема заключалась в том, что его проекты не находили абсолютно никакого понимания в родном городе. Ни огнедышащая колесница, бегающая без лошадей, ни рычащая лодка, плавающая без парусов, ни даже дрожащий белый ящик, за пять минут делающий пиво холодным, не производили на власти Элиды впечатления. Все изобретения Менедема объявлялись обычными чудесами, свершаемыми по воле олимпийских богов, и, соответственно, вопрос о финансировании разработок даже не поднимался. Морально раздавленный долгой цепью неудач античный Кулибин решил предложить свой очередной проект «Использование водослива в канализационной системе» непредвзятому чужестранцу. И, к собственному немалому удивлению, был принят весьма радушно и выслушан.
Едва только Авгия увели в медпункт накладывать гипс, Геракл с Менедемом вскочили в колесницу под управлением Иолая и, не обращая внимания на рытвины, колдобины и бесчисленные коровьи лепешки, помчались к восточному концу скотного двора. Согласно разработанному Менедемом плану, очистку конюшен предполагалось проводить способом принудительного промыва помещений, для чего Геракл проломил в стене брешь размером с Триумфальную арку, и вся компания бросилась к противоположному краю двора.
Основной водной артерией Элиды была река Алфей с впадавшим в нее чуть выше города притоком Пенеем. А ниже города на берегу Алфея и стояли Авгиевы конюшни. Проделав в западной стене скотобазы очередные Триумфальные ворота, герой принялся по расставленным Менедемом вешкам рыть к Алфею неглубокий, но широкий канал. Уже в более поздние времена эмпирическим путем была выведена основная формула расчета скорости работ в открытом грунте: «Два солдата из стройбата заменяют экскаватор». Геракл же, по самым скромным прикидкам, заменял как минимум взвод кротоподобных бойцов кирки и лопаты, и уже через пару часов канал был завершен. Оставалось лишь скинуть в Алфей ниже подведенного нового русла несколько гранитных глыб, недостатка в которых в Греции не испытывали никогда, и работу можно было считать завершенной.
Хлынувшие в новом направлении воды промчались сквозь скотный двор, унося с собой все, что попалось на пути: навоз, деревянные стойла, спавшего в углу сторожа, наблюдателей ООН. Уже через полчаса скотный двор Авгия блистал чистотой, как тяжелый авианесущий крейсер «Адмирал Горшков» накануне визита командующего флотом. В заключение операции Геракл вытащил из Алфея сложенные туда валуны, восстановив тем самым обычный порядок вещей и привычный ток рек.
Больше всего времени у героя ушло на заделывание пробитых в стенах отверстий, поскольку его специализацией было все же разрушение, а никак не созидание. Но при помощи все того же Менедема обе стены, в конце концов, вернулись к изначальному виду. Более того, с помощью красных кирпичиков в одной из них было высокохудожественно выложено «Геракл – 1500 до н. э.». После чего ассенизаторы не спеша зашагали к Авгию с требованием расплатиться по счетам, так как взятые на себя повышенные обязательства бригада даже перевыполнила.
Подобный поворот событий стал полной неожиданностью для руководителя элидского самоуправления, но даже в такой ситуации получить с Авгия хотя бы копейку было бы уже вторым подвигом. Выслушав требования Геракла, Авгий платить отказался категорически. Поначалу он мотивировал это тем, что за работу уже заплачено подрядчику, то есть Эврисфею. Затем, когда этот довод был отвергнут, как к делу не относящийся, изменил линию защиты и заявил, что вообще первый раз видит этого бугая в шкуре. Ни о чем он ни с кем не спорил и конюшни чистить никого не просил. А если кто чем недоволен, пусть обращается в народный суд Центрального района Элиды и отстаивает свои права цивилизованным образом. И не надо здесь махать своей дубиной. Стража, зовите подмогу! В суде приняли заявление героя к рассмотрению, но даже колоссального влияния Геракла и его дубины оказалось недостаточно, чтобы ускорить прохождение дела через инстанции. Слушание назначили лишь на следующую неделю, и все семь дней до заседания Геракл развлекался тем, что играл с местными жителями на центральной площади Элиды в городки. До сих пор в этой местности помнят знаменитый бросок Геракла: ударом дубины герой вышибал не только фигуру из города, но и четыре каменные плиты, на которые была нанесена разметка.
Само же заседание получилось, мягко говоря, коротким. Едва только вызванный Гераклом в качестве свидетеля Филей подтвердил факт спора и судьи собрались удалиться на совещание, ответчик, а по совместительству еще и городской глава Авгий объявил, что изгоняет Геракла, Филея, а за компанию с ними и всех судей вон из города. Свой поступок он мотивировал тем, что он в этом городе самодур, поэтому что хочет, то и творит.
– Тоже мне: туда-сюда, герой труда, – кричал с балкона своего дворца беспринципный ответработник вслед удаляющемуся истцу.
Геракл мог бы, отстаивая свои попранные права, затеять небольшую священную войну с негодяем, но благоразумно решил, что сейчас это не ко времени. Эврисфей опять начнет возникать по поводу самовольной задержки – раз. Противников слишком уж много – два. Рассчитаться с Авгием он, в конце концов, всегда успеет – три. В итоге все вышло именно так, как замыслил Геракл. Но на этот же раз герой счел своим долгом вернуться поскорей в Микены, утешая по дороге неповинно пострадавших Филея и судей.
Чтобы как-то поправить травмированные нервы работников правопорядка, Геракл напомнил им о трагической судьбе фригийского царя Мидаса, по глупости взявшегося судить саунд-битву с участием Аполлона и бога стад Пана. Точнее говоря, в судьи Мидаса никто и не звал, арбитром на этом музыкальном ринге выступал речной бог Тмол, а Мидас всего лишь сидел в зрительном зале и внимал издаваемым состязающимися звукам. Аполлон играл на лире, а Пан на изобретенном им самим музыкальном инструменте – свирели.
Прославившийся как музыкант, гораздо большую известность он приобрел как неутомимый сладострастник, всю жизнь проводящий в непрестанных поисках новых партнерш. Впрочем, обновить репертуар ему удавалось крайне редко, поскольку откровенное козлоподобие Пана: рожки на голове, копыта на ногах и черная шерсть на груди и спине – не позволяли ему даже приблизиться к ежегодно составлявшемуся списку «10 000 самых сексуальных мужчин Эллады».
Тем не менее, именно «сладостное внимание дам», как позднее формулировал Пушкин, бог стад считал главным интересом своей жизни. Собственно, и свирель он изобрел походя, в результате очередной неудачной попытки добиться взаимности. Многие преследуемые Паном леди были настолько перепуганы, что, произнося в ужасе «лучше уж никак, вместо как-нибудь», просили богов превратить их во что угодно, но только спасти от этого маньяка в козлиной шкуре. Так, например, нимфа Питис в результате такого преследования была преобразована в ель, а нимфа Сиринга – в тростник. Но если об елку Пан мог разве что ободраться, то из срезанной тростинки получилась свирель, на которой козлоногий и играл печальные песни о неразделенной любви.
Рассчитывать на победу над Аполлоном Пану, разумеется, не приходилось, но отказаться от состязания волосатый не смог. Хотя изначально было понятно, что соперники – музыканты разных стилей и сравнивать их не совсем корректно. Пан исполнил на своей свирели «Yesterday», Аполлон на лире – гимн Греции. И если при звуках свирели слушатели в зале плакали, то под лиру им всем волей-неволей пришлось встать. И главный судья соревнований Тмол, мотивируя свое решение этим единодушием зрителей, присудил победу Аполлону.
Уже после окончания съемки, когда телевизионщики сматывали кабели, а публика полезла к артистам за автографами, Мидас тоже пробился к Аполлону и сказал что-то вроде: «А знаете, в этой „Естердее“ тоже есть своя идея». Но попытка показаться остроумным, мягко говоря, не нашла у звезды шоу-бизнеса понимания. Бог солнца, конечно, не Майкл Джексон, но и он крайне негативно воспринимает, когда при нем хвалят кого-то другого.
– Кто пустил сюда этого идиота с ослиными ушами? – недовольно поморщился суперстар, и Мидаса вытолкали взашей. А проснувшись поутру, меломан обнаружил, что боги слов на ветер не бросают. Вместо привычной лопоухости на голове фригийского царя красовались два серых ослиных локатора. Всю оставшуюся жизнь Мидасу пришлось ходить в специальном колпаке, чтобы скрыть от подданных, к чему приводит чрезмерное увлечение музыкой.
Зато непосредственный соперник Аполлона Пан ушел с ринга подобру-поздорову. Единственной его утратой после этого состязания оказалось авторское право: Гермес, запатентовав свирель под своим именем, продал ее затем все тому же Аполлону как собственное изобретение. Но это были сущие пустяки по сравнению с тем, что случалось вынести другим оппонентам вздорного бога.
Сатир Марсий, на свою беду, нашел как-то раз флейту, брошенную на берегу ручья Афиной. Богиня, придумав такой инструмент, решила сыграть на нем на олимпийском пиру. Эффект от выступления получился двойственный: с одной стороны, все пировавшие благосклонно рукоплескали, но с другой – Афродита и Гера во время выступления музыкантши просто попадали со смеху. Усевшись помузицировать на берегу ручья, Афина поняла причину их веселья. С раздутыми щеками, она больше напоминала хомяка, возвращающегося с колхозного поля, нежели грозную и прекрасную небожительницу. Афина швырнула инструмент на землю, проклиная музыку вообще и эту флейту в частности.
Не ведавший сложной судьбы найденной им дудки Марсий принялся упражняться в занятиях музыкой и вскоре достиг больших успехов. Местные нимфы говорили даже, что он играет как бог, а то и лучше. Марсий не нашел в себе сил отвергнуть лившиеся славословия, и оскорбленный таким сравнением Аполлон вызвал сатира на поединок. Судить дуэль, само собой, был вызван уже проверенный Тмол.
Марсий высокохудожественно просвистал на флейте трогательную песню про очень одинокого пастуха. Аполлон же, не отходя от традиционного репертуара, грянул на лире очередной марш, в тот раз это был «Походный марш лейб-гвардейского Преображенского полка». Впечатление было настолько несопоставимо, что даже Тмол не осмелился присудить победу олимпийцу, а объявил ничью и назначил дополнительное время.
Но при этом заявил, что в следующем раунде задание усложняется: теперь следует не только играть, но еще и петь. А поскольку Марсий физически не мог одновременно петь и извлекать из флейты ноты, то он был признан побежденным. Не сумевший одолеть конкурента в честной борьбе Аполлон в раздражении велел живьем содрать с бедняги кожу и прибить ее к дубу, под которым проходил поединок. Участь художника была трагична еще в те времена. И шагавшие в компании с Гераклом Филей и судьи пришли к единодушному выводу, что еще легко отделались.
Покинув пределы владений Авгия, успевшие уже подружиться Филей и Геракл простились. Сын царя Элиды намеревался отъехать на остров Дулихий, где планировал основать собственное царство. Судьи заявили, что пойдут с ним, поскольку надеются заложить на острове основы по-настоящему правового государства, в котором не будет места беззаконию и тирании. Геракл же изменил свои планы, решив заглянуть в гости к оленскому царю Дексамену, о проблеме которого услышал от встретившегося по дороге селянина.
Геракл застал Дексамена в тягостных раздумьях над судьбами своего семейства. За Мнесимаху, младшенькую дочь царя, посватался вождь последних выживших в битве при Фолое кентавров Эвритион. Поскольку взять силой, как он это обычно делал, дочку оленского мэра было несподручно, то он заявил, что берет Мнесимаху в жены. Сюжет, впоследствии элегантно улегшийся, с некоторой поправкой на революционную борьбу, в основу популярного худфильма «Свадьба в Малиновке».
Дексамену совсем не хотелось иметь такого зятя, о котором по всей Греции по горам и долам катилась дурная слава, что он наипервейший в стране скандалист и похабник. Чего стоила одна только выходка на свадьбе у Пирифоя. Но в случае отказа безбашенный кентавр мог в своем буйстве повредить царский дворец, да и его владельца тоже.
И эти опасения были отнюдь не лишены оснований. Мало того, что Эвритион был здоров как слон: будь он лошадью в чистом виде, так сказать, без примесей, не влез бы ни в одни оглобли. Но и о силе этого разгульного кентавра ходили легенды. Он мог ударом копыта расколоть скалу, кулаком перешибал двенадцать кирпичей, а головой разбивал амфору. Серьезного мужчину этими десантными фокусами было не удивить, но на обывателей они производили изрядное впечатление.
Геракл, как и положено герою, появился в самый последний момент.
Когда невеста уже тихо плакала у алтаря от отчаяния, жених довольно ухмылялся и постукивал в нетерпении копытом, а несчастный папа заламывал от бессилия руки.
Но едва священник произнес: «Нет ли у кого из присутствующих возражений против этого брака?» – в павильон вошел Геракл и в убедительной форме доказал Эвритиону, что невеста его не любит и бракосочетанию не бывать. Жених при поддержке свидетеля, дружек и остальной банды пытался возражать, но в руках героя оказался достаточно веский аргумент, чтобы расстроить эту неудачную свадьбу.
Успевшие спастись бегством кентавры привычно попрятались по лесам, Эвритиона отпели в том же храме, Дексамен и Мнесимаха пополнили многочисленные ряды благодарных Гераклу по гроб жизни граждан, признательностью которых он так никогда и не воспользовался.
Но закончить ассенизационный поход таким эффектным аккордом герою не удалось. Отзвук или, вернее сказать, отдушка победы над отходами скотопроизводства преследовали его до самой смерти. Уже через неделю после депортации герой из владений Авгия в Элиду прибыла срочно вызванная местными зелеными комиссия ОБСЕ, расценившая произведенный поворот рек как экологическую катастрофу.
Еще большим ударом по природе был признан сопутствовавший этому повороту сброс фекалий в акваторию естественных водоемов. Чиновники чуть не месяц лазали по окрестностям, подсчитывая нанесенный природе убыток. В итоге, в графе «сальдо» оказалась выведена такая сумма, на которую (в пересчете на современное валютоисчисление) байкальский целлюлозно-бумажный комбинат не нагадил бы, пожалуй, и за полвека работы.
Впрочем, Геракл на все высланные ему копии актов природоохранной прокуратуры и счета к оплате реагировал спокойно. Во-первых, официальным лицом со стороны исполнителя числился Эврисфей, ему и оплачивать издержки, а во-вторых, вряд ли нашлась бы в то время сила, которой было бы по зубам вышибить из Геракла без его согласия хотя бы копейку. Микенский же градоначальник, получив проплату за труды своего подчиненного, был просто счастлив. И глядел в будущее с большим оптимизмом.
