Текст книги "Геракл без галстука"
Автор книги: Дмитрий Смирнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
Однажды вечером Алкмена, как обычно, уложила пацанов в средство индивидуальной самообороны, накрыла их овечьей шкурой и пошла спать. И благополучно проспала бы до утра, если бы Гера не наметила на эту ночь операцию по избавлению от Геракла. Она так и сказала своему приспешнику тысячеглазому Аргусу: «Убивать их надо, этих героев, пока они маленькие». И подкинула в щит-колыбель двух гадюк, одну – непосредственно для убийства, другую – для контрольного укуса в голову.
Неглупый мальчик Ификл, увидев змей, заорал как резаный и бросился по мере младенческих сил бежать. Не успевший же ретироваться Геракл был вынужден вступить в неравный бой с ядовитыми тварями. То ли гады оказались неповоротливыми и недооценили противника, то ли младенец был уже не по годам шустрый. Но когда Амфитрион, разбуженный криком Ификла, в трусах и с мечом вбежал в комнату, обе змеюки были уже задушены не по-младенчески уверенной рукой.
– Чисто Рики-Тики-Тави какой, – почесал затылок Амфитрион и пошел к Тиресию посоветоваться за амфорой афинского полусладкого.
Это было по-настоящему мудрое решение, и обвинять папу героя в чрезмерной тяге к бутылке было бы поспешно. Дай Бог каждому из нас такого соседа-советчика, как Амфитриону. Жившего в стране, где с каждого второго можно было писать роман, Тиресия даже на этом неслабом фоне можно смело назвать человеком непростой судьбы. А по части борьбы с пресмыкающимися он вообще был самый большой специалист Греции, поскольку в молодости очень настрадался от этих ползучих гадов.
Еще подростком он увидел как-то на дороге двух змей и исключительно из естествоиспытательского интереса, желая узнать, мальчик это или девочка и в чем собственно разница, прибил одну палкой. Змея оказалась самкой, но это Тиресия уже не интересовало, поскольку по непонятной причине в момент рокового удара он превратился в женщину. И вопрос: «Почему самкой оказался он сам?» – занимал парня (девушку?) уже гораздо больше всех змеиных проблем.
Следующие семь лет жизни он посвятил охоте на змей в надежде, что среди жертв окажется тот самый самец, сумевший в суматохе нырнуть в кусты. Тиресий предполагал, что, возможно, повторное убийство позволит ему вернуться к традиционной сексуальной ориентации. Убитых змей он сдавал в китайские рестораны, и, если бы не постоянные домогательства желтолицых владельцев этих заведений, бизнес можно было бы считать весьма успешным.
В конце концов, немногочисленные оставшиеся в живых греческие гады сами приволокли к Тиресию упирающегося искомого змея. Отработанный годами удар – и после очередной операции по смене пола мужчина-женщина-мужчина восстановил, наконец, долгожданный статус-кво.
Однако годы, проведенные в женском обличье, не прошли даром. Тиресий, изучивший взаимоотношения полов, что называется, всесторонне, после возвращения в мужское обличье зарабатывал на жизнь, открыв первую в мире консультацию по вопросам семьи и брака, где и реализовывал свой бесценный опыт. И пользовался таким успехом, что однажды к нему на прием даже явились Зевс с Герой. Им срочно приспичило разрешить спор: кому, мужчине или женщине, любовь приносит больше радости.
Хотя вопрос был явно из сферы прикладной сексологии, Тиресий подошел к нему политически, сказав, что тут и гадать нечего, ежу понятно – женщине. И не прогадал. Разъяренная Гера лишила его всего-навсего зрения, тогда как даже и думать не хочется, чего лишил бы его в противном случае Зевс, впоследствии щедро наградивший понимающего консультанта.
Тиресий получил взамен утраченного зрения дар прорицания и умение понимать язык зверей, птиц и сумасшедших. В качестве бонуса ему увеличили срок жизни в семь раз, потому что Тиресию очень хотелось посетить юбилейные сотые Олимпийские игры, а их в то время даже еще не начали проводить. Вошедший в раж Тиресий требовал еще и положенную по статусу собаку-поводыря, но рачительный Гермес вовремя подсчитал, что на семь жизней никаких собак не напасешься, поэтому четвероного заменили волшебным посохом, указывающим дорогу.
Правда, сам Тиресий предпочитал в интервью и беседах в бане придерживаться более романтической версии ослепления. Он рассказывал, что был лишен зрения за то, что в молодости подглядывал за купающейся Афиной. Той, мол, это не понравилось и она вырвала у бедняги оба глаза. Мать Тиресия, нимфа Харикло, уговорила богиню компенсировать утрату перечисленными выше благами, но Афина запретила прорицателю рассказывать людям что-либо о богах. При этом Тиресий похлопывал собеседника по плечу, давая понять: Афина опасалась в первую очередь, что он расскажет кому-нибудь непосредственно о ее прелестях.
– Прелести, – тут он корчил презрительную рожу, – честно говоря, не очень.
Тиресий по-соседски (то есть со скидкой в тридцать процентов) и рассказал Амфитриону о великой судьбе Геракла, его грядущих подвигах и диких тварях, которых тот прикончит.
– Даже и не думай теперь сэкономить на университете, – говорил он Амфитриону. – Потом вся Греция будет попрекать за недостаток внимания к ребенку.
Но, видимо, испугавшись, что, давая простые и понятные указания, он уронит свое достоинство прорицателя, Тиресий тут же выдал замысловатую рекомендацию, как следует поступить с изничтоженными гадюками.
– Надо сложить костер из сухих сучьев утесника, терновника и ежевики и в полночь змей на нем изжарить. Утром оставшийся пепел отнести на скалу, где раньше сидел Сфинкс, пустить по ветру и, не оглядываясь, бежать назад. После чего дом следует очистить дымом серы и соленой родниковой водой, а крышу украсить дикой оливой.
На вопрос, нельзя ли очистить дом как-то попроще, а из змей сделать кошельки, Тиресий заявил, что торг неуместен, и уснул прямо за столом, оставив Амфитриона в одиночестве размышлять над внезапно свалившейся на него ответственной миссией.
Злые языки говорили, что змей в щит подбросил именно Амфитрион, чтобы выяснить, наконец, кто в его семействе герой. Потому что давать высшее героическое образование сразу двум мальчикам ему было не по карману. Змеи же были безобидными ужами и пострадали совершенно безвинно. Так или иначе, но вскоре после этого случая малолетнего Геракла начали тренировать по программе, выдержать которую действительно мог только герой.
Главная проблема родителей заключалась в том, что послать мальчика учиться в Англию, как это делается сейчас, например, в России, или выписать ему учителя-француза, как было принято в нашей же стране, но несколько раньше, возможным тогда не представлялось. Максимум, чему мог бы научиться Геракл под покровом альбионских туманов, – это разбираться, к какому виду деревьев по календарю друидов относится тот или иной день, да строить всякие стоунхенджи, смысл которых научная мысль не постигла и поныне. Для величайшего героя всех времен и народов этих умений было все же маловато. Про качество же французской педагогической науки той поры и говорить не приходится.
Поэтому Амфитрион был вынужден обходиться доморощенными макаренками и сухомлинскими, составив перспективный план обучения по своему разумению. Кое-что, по недостатку средств, родителю пришлось взять и на себя. Так, например, он читал юному дарованию курс вождения колесницы с углубленным изучением техники прохождения поворотов. Благодаря большому старанию Геракл уже в пять лет смог сдать экзамен и получить права на управление колесницей в фиванской ГИБДД.
Стрельбе из лука Геракла обучал эхалийский царь Эврит, знаменитый своим чудесным умением поражать стрелой любое по выбору очко положенной под подушку семерки пик – даже стреляя через плечо! Геракл выучился этому искусству отменно, о чем сам Эврит впоследствии очень жалел, но до того случая нам еще далеко.
Преподавать рукопашный бой был нанят весьма одиозный тип, сын Гермеса по имени Автолик. Этот глубоко больной клептоманией джентльмен получил в свое время признание как первый вор страны, унаследовав дар плутовства от своего отца, тоже известного жулика. Автолик гениально владел искусством перевоплощения, умея принимать любые образы. Широко известен случай, когда он, переодевшись пьяным сапожником, прошел в спальню царицы одного из полисов, не вызвав ни у кого ни малейших подозрений.
Кроме того, Автолик умел изменять внешний вид предметов до неузнаваемости. Однажды, увидев, что погоня его настигает и спастись можно только налегке, он с помощью обыкновенной тротиловой шашки настолько изменил вид угнанного «мерседеса», что даже подоспевший через пятнадцать минут хозяин не смог познать свою вещь.
Греция в те времена славилась своими мастерами дать в морду, но, как показало дальнейшее развитие событий, выбор наставника был сделан все же правильный. Геракл за свою карьеру не только не проиграл ни одного боя, но и все победы одержал либо нокаутом, либо за явным преимуществом. Несколько аз в процессе обучения Автолик пытался украсть какую-то хозяйственную мелочь и у Амфитриона. Но всякий раз после незамедлительно следовавшего за этим показательного спарринга с семью Амфитриновыми слугами, проводившегося исключительно с целью продемонстрировать Гераклу, как легко семерым бить одного, охота повторять подобные выходки тренера-затейника на некоторое время пропадала.
Владению оружием и тактике боя мальчика учил Кастор, один из двух братьев Диоскуров. Вообще-то по профильным предметом было укрощение коней, но тяжеленный Геракл коней недолюбливал, как, впрочем, и они его, и в течение всей жизни предпочитал передвигаться пешком. Поэтому Кастору пришлось срочно перепрофилироваться, чтобы не остаться без места. Однако и эти его уроки пропали втуне. Из всех видов оружия Геракл предпочитал собственноручно выломанную дубину из дикой оливы. Он даже хотел одно время начать торговлю «дубинами от Геракла». Самому Кастору его умение тоже не принесло много пользы: он погиб, так и не успев ничего применить из своего арсенала приемов и тактических схем. Тем не менее, история этого парня оказалась весьма поучительна для Геракла и отчасти даже спасла его от опасного заблуждения.
Кастор и его брат-близнец Полидевк носили молдавскую фамилию Диоскуры, но считались сыновьями Зевса. Не в том смысле, в каком многие современные дети считаются детьми летчиков или космонавтов, а документально, подобно тому, как Геракл с Ификлом. Правильнее сказать, наверняка было известно, что Зевс в их рождении поучаствовал, но в какой степени и в чьем именно – этого никто не знал. В отличие от случая с Гераклом самолично провести четкую границу, кто где и кто чей, небожитель не удосужился, а генетическую экспертизу в старомодном греческом обществе использовали еще не настолько широко, чтобы исследовать подобным образом каждую Зевсову шашню. И каждый из братцев надеялся, что бессмертным окажется именно он, а в лучшем случае, может быть, даже и оба. А значит, и вели себя эти бандиты соответственно.
Как-то раз эта парочка угнала у своих двоюродных братьев Идаса и Линкея, сыновей титана Афарея, стадо коров. Не то чтобы Диоскурам очень нужно было их стадо, но такие уж развлечения были у ребят. Афаретиды Идас и Линкей полагали, что тоже бессмертны, как и все титаны. Поэтому взаимные с Диоскурами кражи и погони были чем-то вроде игры «Зарница» на сельский лад. Каждый понимал, что серьезного вреда он оппоненту все равно нанести не сможет, и противостояние этих дуэтов было не рискованнее матча в теннис пара на пару.
Дети Афарея тоже были непростыми парнями. Идас обладал такой силой, что как-то раз начистил физиономию самому Аполлону, когда тому пришла в голову фантазия положить глаз на Идасову невесту. И если бы Зевс не сказал «брейк», метнув между соперниками молнию, солнечный бог наверняка получил бы в графу «поражения» первый в истории Олимпа крестик.
Линкей был послабее брата мышцей, но зато умел смотреть в корень в буквальном смысле слова. Он мог видеть все, что находится на поверхности земли, под землей и даже под водой. Эдакий рентгеновский аппарат на ножках.
– Я вас всех насквозь вижу, – любил он говаривать окружающим, и это была чистая правда.
Диоскуры, зная о таком умении противника, тем не менее, легкомысленно решили, бросив добычу, переждать погоню в дупле попавшегося им на пути громадного древнего дуба. Линкей, естественно, усмотрел их внутри дряхлой древесины, и Идас, следуя указаниям брата-наводчика: «Трубка шестнадцать, прицел сто двадцать. Пли!», – метнул копье прямо в ствол.
Дуб раскололся надвое, и вот тут-то и выяснилось, что Кастор, оказывается, смертен. Копье Идаса угодило в цель, чему никто рад не был. Потрясенные Идас с Линкеем бежали с поля боя, внезапно поняв, что мир не совсем таков, каким им представлялся, и что и они тоже запросто могут умереть. Так впоследствии и случилось: несмотря на мажорное происхождение, все участники этой истории кончили свои дни трагически.
В виде компенсации морального ущерба Кастор с Полидевком были взяты Зевсом на небо, где работают, по сей день в Зодиакальном театре, изображая на небесном своде знак Близнецов. А Геракл вместе со всей Грецией получил очередной пример, что даже наличие папы в самых верхах отнюдь не гарантия долгой и счастливой жизни. Кроме боевых искусств Гераклу пытались преподавать еще и гуманитарные науки: мама надеялась сделать из него гармоничную личность. Закончилось это плохо и для ученика и для учителей. Пению и игре на кифаре – народной греческой балалайке, сделанной на манер лиры, – Геракла учил известнейший певец Эвмолп, а литературу преподавал Лин, другая тогдашняя знаменитость.
Если Эвмолп был чем-то вроде Иосифа Кобзона эллинской сцены, то Лина можно представить как адаптированный аналог нашего Макаревича, прославившийся тем, что запатентовал изобретение музыкального ритма и мелодии, а также первым догадавшийся записывать свои песни на бумагу. Благодаря последнему Лин считался еще и бардом.
Об успехах истязаемого ими юноши в постижении возвышенных ценностей до нас не дошло никаких сведений, хотя современные филологи могут только позавидовать легкости его программы: ни Достоевского, ни Джойса, ни Сартра, ни даже Вознесенского. Сплошные буколические комедии да героические трагедии, и тех немного.
Неприятность произошла, когда Лин в отсутствие Эвмолпа вздумал дать Гераклу урок игры на кифаре. Добродушный Эвмолп сразу понял, что толстолапому силачу от природы не дано понять, в чем секрет простых мелодий, и спокойно отбывал номер, уныло тираня мальчика сольфеджио и нотной грамотой. А вот витающий умом в зефирах и амурах Лин до этой очевидной мысли дошел слишком поздно.
На первой же минуте урока Геракл порвал одним движением три струны из четырех имевшихся на кифаре, чем навлек на себя поток учительской брани, посулы розог и лишения сладкого за обедом.
– Глюпый мальтшишка! – кричал Лин, размахивая травмированным инструментом. – Таких, как ты на кифару троих надо!
Музыкальные инструменты в те времена действительно были весьма дороги, за хорошую кифару просили трех здоровых рабов. Лишь позднее, стараниями мастеров Амати и Страдивари, а также с вводом в строй вышневолоцкой и красногорской фабрик музыкальных инструментов рынок насытился недорогими, доступными массам струнными аппаратами для встреч с прекрасным.
Когда же Геракл, пытаясь сыграть гамму, от усердия переломил кифару пополам, Лин, не выдержав, обрушил обломки на голову бестолкового ученика. За что тут же получил от всей души крюка левой и умер через двое суток в больнице, не приходя в сознание. Гераклу в тот момент еще не исполнилось четырнадцать, поэтому на крики участкового, что по малолетнему бандиту давно плачут урановые рудники, он молча сложил в кармане хитона фигу. Мизерный возраст преступника и отсутствие у греческой науки навыков добычи обогащенного урана никак не позволяли правосудию привести свои угрозы в действие.
Кроме того, влиятельный папа Амфитрион переговорил накоротке с местным судьей Радамантом, и тот, не устраивая излишней процессуальной волокиты, вынес оправдательный приговор. Основанием для такого решения послужил закон о праве гражданина на необходимую самозащиту, выражаемый греками в лаконичной формулировке: «Око за око, зуб за зуб». На удар, по понятиям того времени, необходимо было отвечать ударом, что Геракл и сделал.
Злопыхатели, правда, болтали, что накоротке с судьей переговорил как раз не отец ответчика, а его мать Алкмена. По крайней мере, через несколько лет она сразу же после гибели Амфитриона вышла за Радаманта замуж. Этот юрист вообще был весьма хваткий мужчина, неплохо устроившийся и после смерти. Благодаря крепким связям и хорошему знанию юриспруденции ему удалось занять в царстве Аида место одного из трех судей, решающих посмертную судьбу всех являющихся на тот свет.
Смерть Лина вызвала немалый шум в прессе. Мальчишка убил звезду. Некоторые, акулы пера чуть ли не рыдали: закатилось, мол, солнце античной поэзии. Один начинающий рифмоплет даже написал по этому поводу обличающие вирши: «Погиб поэт, невольник чести…».
Гераклу в этих стихах тоже досталось по первое число. «Не мог щадить он нашей славы, – писалось про него, – не мог понять в тот миг кровавый, на что он руку поднимал».
Амфитрион решил, что ребенку правильнее будет в этот неоднозначный момент уехать куда-нибудь подальше из шумного города. И в целях поддержания пошатнувшегося в ходе обучения здоровья Геракл был отослан в дальнее семейное имение, где проводил свой досуг в прогулках, охоте, пастьбе коров и ухаживаниях за молодыми селянками не хуже какого-нибудь Евгения Онегина. Все университеты на этом для величайшего мальчика Греции завершились, начались героические будни.
Глава 2
ЮНОСТЬ ГЕРОЯ
Гора Киферон, где до восемнадцати лет проводил свои дни депортированный из Фив Геракл, получила имя по специальному указу Зевсовой канцелярии в честь местного царя Киферона. Правитель города Платеи однажды сильно выручил Зевса из очередного щекотливого положения, и олимпиец не остался в долгу, переименовав гору с большей легкостью, чем Совмин СССР перекрестил Калинин в Тверь.
Киферон (царь, а не горный массив) отличился тем, что первым в мире открыл бюро помощи неверным мужьям. За умеренную плату его организация бралась обеспечить в глазах супруги любому желающему стопроцентное алиби (слово, тоже выдуманное Кифероном для придания своему занятию солидности). Так, например, специально обученные люди подтверждали прекрасной половине какого-нибудь Эраста Персеевича, что ее муж с 18:00 субботы до 15:00 воскресенья был с ними на рыбалке возле острова Итака. Изо всех сил живописали опасности и приключения, демонстрировали улов и умеренно каялись, что выпили все же немного больше, чем следовало. Или организовывали какому-нибудь Ойнопиону Килленовичу срочный вызов на совещание в Афины. Да так, что даже подчиненные ничего не могли заподозрить: с билетами в оба конца, с тезисами доклада и даже афинскими сувенирами родным и близким.
По сравнению с иными задачками, которые приходилось решать бюро доктора Киферона, проблема Зевса выглядела совсем плевым делом. Прослышавший про небывалый сервис небожитель просил избавить его от постоянных подозрений Геры, просто замучившей олимпийца своей ревностью.
– Нет мне сладу с сварливою бабой! – жаловался громовержец. – Совсем моя старуха сбесилась!
Вопрос решили просто, но изящно. В колесницу Зевса положили статую девушки и накрыли ее тканью. Гера, еще на подходе увидев в транспортном средстве своего мужа женский силуэт, подняла крик: мол, опять то же самое, вечно в твоей тачке какие-то бабы, кобель проклятый, супник американский. Зевс в соответствии с полученными инструкциями смиренно молчал, опустив глаза долу. И лишь когда Гера подбежала к колеснице, сдернула со статуи покрывало и затихла, осознав всю беспочвенность поднятого визга, он негромко, но тяжело вздохнул. С тех пор олимпийская ревнивица полностью переключилась на безостановочную травлю любовниц и побочных детей мужа, очевидно уже тогда постигнув мудрость баскетбольных тренеров: «Виноват дающий». Самому Зевсу скандалами Гера больше не докучала.
Возможно, Геракл до конца своих дней предавался бы простым буколическим развлечениям на Кифероне, если бы на его пути не попался проживавший неподалеку лев, повадившийся красть коров из вверенных попечению героя стад. Поскольку именно крупный рогатый скот в те времена являлся одной из самых ходовых псевдоденежных единиц, то каждый такой львиный набег был сопоставим с ограблением кассы торгового дома «Амфитрион и сыновья». Терпеть подобные безобразия, наносящие не только материальный ущерб казне, но и моральный – репутации пастуха, Геракл не собирался. И отправился на сафари, чтобы объяснить льву, кто в этом прайде хозяин.
Несколько дней он преследовал хитрого кота по горам, и, в конце концов, хищник не выдержал психологического давления и бежал из владений Амфитриона на земли его соседа Феспия, надеясь, что на территории соседнего штата его оставят в покое. Именно благодаря неустойчивости львиной психики Гераклу и представилась возможность совершить свой первый подвиг, который потом почему-то стали называть тринадцатым, при этом тщательно скрывая его от несовершеннолетних.
Герой явился во дворец к Феспию и попросил разрешения продолжить охоту на его угодьях. Тем более что теперь это было уже в интересах как раз хозяина дворца, поскольку лев с расшатанными нервами кушать хочет куда больше, чем со здоровыми. Старому служаке Феспию очень понравился Геракл.
– Гвардеец! – сказал он. – Люблю таких! Военных, красивых, здоровенных!
Как все старые вояки, Феспий презирал штатских. Это чувство усугублялось еще и тем фактом, что у Феспия было ни много, ни мало пятьдесят дочерей (почему-то античные источники регулярно по отношению к плодовитым бонзам употребляют именно эту цифру – то ли летописцы умели считать лишь до полусотни, то ли законными у греков считались лишь первые полста отпрысков, а все остальное списывалось в брак и некондицию). И царь питал сильные опасения, что «эти курицы», как он ласково называл дочек, найдут себе в мужья каких-нибудь прощелыг поэтов или художников. Бездельников, не умеющих ни мечом рубить, ни копьем колоть, но зато сеющих повсюду разную крамолу и вольномыслие.
Глядя, как за ужином Геракл уплетает блюдо за блюдом, Феспий еще раз убедился, что гость – парень очень здоровый. И в голове правителя родился несколько авантюрный, но по-своему не лишенный изящности план.
За вечерней трапезой Феспий не только разрешил Гераклу отловить льва в его владениях и оказал охотнику все возможные знаки внимания, но и предложил, как говорили греки, «разделить ложе» со старшей дочерью Прокридой. Тогда был в ходу такой забавный обычай. Некоторые, кстати сказать, сожалеют, что ныне он канул в Лету и в наши дни законы гостеприимства соблюдаются не столь щепетильно.
Как только Геракл удалился в спальню, Феспий бросился к дочерям, провел срочную мобилизацию и выстроил их по старшинству перед дверью опочивальни героя. Привыкшие к солдафонским порядкам в доме, дочери не роптали. Едва из комнаты вышла Прокрида, Феспий тут же втолкнул за дверь следующую девицу. Геракл несколько удивился, что только то ушедшая совершенно обессиленной девушка вернулась назад, но ни возражать, ни зажигать светильник не стал.
Когда Феспий впихнул в спальню третью дочь, Геракл удивился еще больше. А потом, увидев, что девушка (а на самом деле – четвертая сестра) вернулась вновь, герой уже пошел на спортивный принцип. Не мог же будущий величайший мужчина страны героев уступить какой-то провинциальной мамзели.
Из пятидесяти дочерей царя комнату Геракла в эту ночь не посетила лишь одна, потерявшая от страха сознание. Пришедший от этого в ярость Феспий со словами: «Испортила человеку такую ночь!» – сослал ее в монастырь. С этого случая и повелась традиция, по которой жрицы в греческих храмах должны быть обязательно девственны.
Результаты научного опыта превзошли все ожидания Феспия. Сорок девять дочерей родили пятьдесят одного мальчика: Прокрида и самая младшая дочь принесли близнецов. Наутро Геракл выглядел немного вялым, однако бодрился и, позавтракав, тут же ушел на охоту. Но недостаток сил все же дал себя знать, поэтому сафари оказалось несколько смазанным. Геракл доплелся до ближайшего селения и спросил у селянина, пасшего стадо рядом с дорогой, не видал ли тот поблизости какого-нибудь льва. Тот не без эмоций ответил, что еще как видал: всего час назад наглый зверь украл у него двух коров, сожрал их несмотря на визг забравшегося на пинию пастуха, и сейчас спит в кустах неподалеку. Геракл побрел в кусты, где и обнаружил почивающего на коровьих останках хищника.
Сил на китайские церемонии у героя уже не оставалось, поэтому он просто вырвал с корнем росшую неподалеку дикую оливу и двинул ею зверю по хребту. Лев на полметра ушел в землю, не успев издать ни звука. Геракл бросил оливу и, решив откопать трофей попозже, улегся спать рядом с поверженным врагом.
Впоследствии историки сильно затруднялись в заполнении графы «оружие» при классификации этого подвига. После долгих споров была принята формулировка «неотесанная дубина из дикой оливы». Про случай с дочерьми Феспия завистники распускали слухи, что Геракл провел у царя не одну ночь, а целых пятьдесят – по количеству дочерей, но это был уже откровенный черный пиар. За два месяца герой успел бы перебить не только окрестных львов, но и всех прочих животных в округе, включая морских свинок и ручных белых крыс в домах местных жителей. Зато туристические компании были благодарны Гераклу просто безгранично. После того как все стороны его подвига получили обширную прессу, отдых на сафари обрел небывалую популярность и не утратил своих позиций и по сей день.
Выспавшись, Геракл снял со льва шкуру и нацепил ее на себя вместо накидки, завязав львиные лапы на шее калифорнийским узлом. В таком модном виде он, даже не зайдя к Феспию попрощаться, отбыл домой в Фивы доложить об успешном выполнении задания Родины. Но в пути его подстерегала неожиданность.
Уже на подходе к городу он встретил группу людей, напоминавших футбольных фанатов, возвращающихся с матча Оживленные, они что-то обсуждали, размахивая руками и поминутно трубя в рога. Познакомившись с ними поближе, Геракл понял, что за время своего многолетнего отсутствия в Фивах он пропустил массу интересного.
Из краткого брифинга с незнакомцами выяснилось, что вскоре после его отъезда из города на празднике Посейдона произошло весьма печальное событие. Возничий сына царя Фив Менекея зачем-то кинул камнем в царя соседнего города Орхомена по имени Климен. Произошло то, о чем через много лет будет сказано в детской азбуке для новых русских в разделе, посвященном букве «В». «У Вована „вольво“, в „вольво“ водила, у водилы волына». А, как хорошо было известно завзятым театралам древним грекам, если у водилы в первом акте волына, то в последнем она в кого-нибудь выстрелит. В тот раз она выстрелила крайне неудачно, угодив в Климена.
История не донесла до нас никаких версий, зачем возничему вздумалось кидаться камнями в царя, он все же царь, а не собака. Но, плохо начавшись, закончилась та история совсем худо.
Вот как про это пел хор в бессмертной трагедии Софокла «Бандитские Фивы», до нас пока не дошедшей:
Хор:
Принесли его домой, оказался он живой.
Царь Климен:
Ой-ой-ой-ой!
Хор:
Но сразу умер. Боже мой!
Софокл, как всякий литератор, несколько преувеличил. Климен умер не сразу, перед кончиной он успел взять клятву со своих сыновей, что они отомстят фиванцам за его столь непристалую царскому положению гибель. Что сыновья, возглавляемые старшим сыном Эргином, и сделали. Армия орхоменцев наголову разбила войско Фив. Эргин разоружил уцелевших врагов, объявил Фивы демилитаризованной зоной и обложил город данью, обязав их на протяжении двадцати лет ежегодно перечислять в Орхомен по сто быков. По тем временам колоссальная сумма, намного превышающая задолженность современной России Парижскому клубу кредиторов. И поделать с этим ничего было нельзя. Во-первых, старейшины Фив дали клятву выплатить контрибуцию, а во-вторых и главных, у города не было сил сопротивляться агрессору.
Все это Геракл узнал с опозданием в несколько лет от встреченных им глашатаев Эргина, направляющихся в Фивы за очередной данью.
– Скажи еще спасибо, что всем вашим уши не поотрезали, – говорил ему самый главный глашатай с большим рогом на шее.
– Спасибо! – отвечал Геракл, которому совсем не улыбалась перспектива жить в городе, где у всех отрезаны уши.
– А то могли еще им и носы поотрубать! – добавлял рогоносец.
– Могли, – соглашался Геракл.
– А если что не так, так вообще придем и руки всем поотрываем! – не унимался орхоменец.
Тут он, пожалуй, несколько перегнул палку. Запуганный герой не выдержал и заехал нахалу кулаком в глаз. Надо отдать Гераклу должное: начав какое-то дело, он никогда не останавливался на полдороге. Глашатаи после неоднократно пожалели о своем хвастовстве. Разъяренный герой проделал над неуемными агрессорами все те операции, которые они сами же ему и разрекламировали. В Орхомен они вернулись с висящими на шее в виде ожерелья собственными ушами, носами и руками, что, несомненно, являлось зверством, но такое уж тогда было время, и не нам его осуждать.
Эргин. как царь оскорбленного города, потребовал выдать наглеца, посмевшего покуситься на его посланников. Царь Фив Креонт противиться не рискнул и вызвал к себе Геракла. Он долго рассказывал герою о сложном междугородном положении, о том, что орхоменцы разорят город, если не выполнить их требование, о необходимости самопожертвования и многом другом.
– Благородный муж обязан душу положить за други своя, понимаешь ты это? – спрашивал Креонт с пафосом.
Геракл согласен был положить душу за друзей, и даже не одну, но не свою. Он собрал жителей Фив на центральной площади города, где обычно проходили советы горожан и которая, по традиции, носила название Советская, и выступил с речью. В немногих, но сильных выражениях Геракл призвал фиванцев бить топчущих их землю оккупантов. Он воздел над головой свою «неотесанную дубину из дикой оливы», назвав ее «дубиной народного гнева, которая поднимется и будет гвоздить по головам проклятых захватчиков».
Мощный, в львиной шкуре на плечах, он был невероятно эффектен, и ему удалось зажечь своим глаголом сердца многих сограждан, но возникла одна маленькая загвоздка: по договору с Эргином Фивам было запрещено производить наступательное оружие. А поскольку в те времена что наступательное, что оборонительное – все сводилось к копьям и мечам, то воевать Фивам было нечем. Обмозговав ситуацию, Геракл велел собрать оружие из всех храмов Афины, куда его приносили в виде жертв богине войны.
