Текст книги "Сержант без промаха"

Автор книги: Дмитрий Кустуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

ХОРОШИЙ БОЕЦ ВСЕМ НУЖЕН

Зима уже позади. Проходит и весна. Какие они были? Об этом Федор судить не может, потому что сравнивать не с чем – других таких ему еще не доводилось испытывать.

375-я стрелковая дивизия с первых чисел апреля 1942 года наступала по направлению Усово – Половинкино – Трушино, но продвинулась немного. Хотя она 24 апреля получила приказ об отправлении в резерв командующего фронтом и сдала позицию 379-й стрелковой дивизии, из-за осложнений боевой обстановки и в связи с затруднением подхода резервов в распутицу, продолжала держать оборону в районе Воскресенское – Ратово – Разюхино.

Весна – это не зима: светлее и теплее. Но она принесла вязкую грязь, сырость в окопах. В эту пору Федор у себя дома после долгой холодной, иногда и голодной, зимы готовился к охоте на перелетную дичь. А тут лютует враг – совсем другая охота.

1243-й полк в течение месяца все свое усилие направлял на взятие двух высот, обозначаемых цифрами 227,8 и 222,9. Эти высоты, видимо, не забудутся никогда. Попробуй забыть высоту 227,8! Они уже были на вершине, а тут началась бомбежка. Затем налетели истребители и из состава батальона полегло больше половины…

Бойцам с весной пришло небольшое утешение, связанное с появлением в полку отечественных автоматов. Именно с помощью вновь созданных четырех групп автоматчиков и ручных пулеметчиков подняли противника с насиженного места и заняли эти высоты. Тогда-то перед выступлением в бой за одну из высот Федору в числе немногих было доверено быть владельцем нового долгожданного вида оружия.

С того дня прошло чуть больше месяца и Федора ранило снова. Пуля угодила в щиколотку и вышла сквозь, не задев костей голени. Из-за этой раны с неделю лечился в санбате. Выйдя оттуда, из оставленного друзьями письма узнал, что дивизия 12 мая вышла на формирование.

Когда Федор, изрядно поплутав, нашел своих, в комендатуре его встретил незнакомый лейтенант.

– Ветераны дивизии сегодня встречаются с новым пополнением, – сказал лейтенант после проверки документов. – Ты тоже будешь участвовать. Сходи пока в баню. Там дадут новое обмундирование.

Незнакомый лейтенант говорил с Федором просто, как на «гражданке», не требовал уставного доклада, вел себя очень обыденно. Именно из-за этого Федор ощутил перемену обстановки и понял, что его ждут, в общем-то, мирные дни, с чем бы ни были они сопряжены.

После бани Федор чувствовал такую легкость в теле, будто скинул что-то тяжелое, давившее его издавна. Его еще одели и обули во все новое. Шел сюда, невольно стыдясь своей, видавшей виды, одежды, теперь же и шинель, и гимнастерка у него новенькие, белье чистое… Неожиданно сыскалась, наконец, подходящая обувь. Старшина, до того все удивлявшийся: "Ну?! Пилотка 56-й? Шинель 46-й 1-й?", – когда дело дошло до ботинок, стал сокрушаться пуще прежнего: "37-й? Где же я возьму тебе такие?!" Потом, что-то вспомнив, воскликнул: "Да ты, дружок, счастливчик! Есть у меня ботинки, заказанные генералом для приемыша полка. Мальчика нет, его отправили в тыл. Сейчас! Сию минуту… А вон они! На, носи на здоровье!"

Так, в полной новой амуниции Федор пошел в отведенное ему место в землянке. Туда зашли двое в плащ-палатках. После знакомства выяснилось, что пришли к бойцам начальник политотдела дивизии Сергей Михайлович Айнутдинов и командир 1243-го стрелкового полка Александр Спиридонович Ратников. Командиры долго и обстоятельно беседовали с бойцами.

– Вы же автоматчик! – Обрадовался Ратников. Когда услышал, что Федор воюет с первых дней при бытия дивизии на фронт, Ратников сказал Айнутдинову:

– На него-то не заполнен лист.

– А-а, он же с госпиталя.

– Ну, ничего, впереди времени еще много. – С этими словами Ратников повернулся к бойцу. – Так ведь, товарищ красноармеец Охлопков?

А начальник политотдела дивизии Айнутдинов спросил Охлопкова, готов ли он вступить в партию. На это Федор ответил, что он готовился вступить в партию еще до войны, будучи в колхозе.

– Ты пиши заявление, да поскорей, – посоветовал начальник политотдела, прощаясь с ним за руку.

Так, лицом к лицу, большие командиры с бойцами разговаривают неспроста. Это Федор знал. Все же их визит не оставил в нем неприятного осадка.

По распоряжению майора Ратникова в тот же день Федор нес знамя своего полка перед строем прибывшего пополнения. Ветеранов и вновь прибывших воинов приветствовал сам генерал Соколов.

Каждый из тех, кто прибыл на фронт, имеет представление о солдатской жизни, сказал генерал, но вряд ли четко знает, из чего слагаются эти будни. Их содержание – это прежде всего постоянный, повседневный труд. От тысячи пуль и осколков может укрыть лишь окоп. А окоп каждый раз надо рыть. Мерзлая ли земля или не мерзлая. Надежность оружия вселяет уверенность. От уверенности и стойкость. А это зависит от того, как ты содержишь свое оружие. Его надо холить пуще самого себя. Уменье делать быстро и как надо для солдата должно быть такой же привычной, как пить воду и есть хлеб.

Генерал, упомянув случаи стычек за места в землянке, строго предупредил тех, которые показывают, как он сказал, удаль не врагу, а своим, что за подобный проступок в следующий раз их ждет военный трибунал.

На другой день состоялся митинг личного состава полка, где огласили приказ командующего 30-й армией. В приказе отмечалось, что дивизия в период особо напряженных боев армии (февраль – март месяцы) играла ведущую роль и не раз обращала в паническое бегство фашистские банды, что дивизия заслуживает присвоения ей звания гвардейской дивизии. Федор, стоя в колонне ветеранов, услышал, как дружно захлопали бойцы. Он тоже захлопал, будто сказанное не касается его части. Но когда майор Ратников густым басом провозгласил здравицу в честь ветеранов дивизии, невольно поднял голову выше. Троекратное «ура», прокатившееся над строем, пробудило в нем чувство приподнятости и гордости.

Федор знал, что бойцов в пути на фронт учат, как вести себя при встрече с воинской частью действующей армии. Их в свое время тоже учили и этот воинский клич воспринял как должное.

– Теперь обратите внимание, кто такие стоят перед вами, – продолжал командир полка. – Их семьдесят. Они все воевали в рядах дивизии с первых дней ее пребывания на фронте. У них богатый опыт борьбы с фашистскими оккупантами. Они наша гордость. Они наша гвардия, которая прошла огонь, воду и медные трубы!

После митинга было отведено время для свободного общения фронтовиков с вновь прибывшими. Народ разный собрался. Кто из госпиталя на фронт вернулся. Кто прибыл из глубокого тыла: Сибири, Казахстана, Средней Азии. Были и курсанты, обученные по специальной программе прямо после десятилетки, на первых порах задиристые. Злые языки говорили, что им давали девятый, как у летчиков, паек, что они выкормыши, типа «юнген-фюрер» Гитлера. Насколько это правда, Федор не знал. Может, им просто молодую энергию и задор некуда девать? Был же Миша Корытов, с которым сначала сцепились, а затем расстались друзьями.

И в разговоре со «стариками» тон задавали именно эти курсанты. Кто-то из них спрашивает с явной подковыркой: "Где зимой солдат ночует?" – "А землянки?" – "А харч?" – "Шубу дают?" – "А простыни?"… Но и тут находились ребята, которые спрашивали о более серьезном: "Почему мало пушек и минометов?" – "Говорите – полгода воевали, а ни у кого из вас даже медалей нет?"

Фронтовики не обижались, отвечали как могли – кто полушутя, кто всерьез. Ведь войну словами объяснить невозможно. У каждого, даже у того курсанта, в словах и поступках которого явно выпирает некая избалованность и нарочитая отвага, свое понятие о войне.

Когда попросили Федора рассказать, как отогнать страх в бою, с ответом нашелся не сразу.

– Дисциплина! Дисциплину поддерживать! – Затянувшись табачным дымом из своей "козьей ноги", заговорил он, наконец. – Быть всем единым кулаком. Вставать в атаку – всем! Отходить – тоже всем. Всегда вместе: вот так! Для убедительности крутанул кулаком вниз.

Не правда ли, как странно получилось у него с ответом? Ветеранов будто немало, но от того личного состава, с которым дивизия вступала в первый бой, осталось человек 70. Выходит, выбиты почти все рядовые первоначального состава дивизии, то есть все десять тысяч бойцов. С постоянно прибывающего пополнения убитых и раненых было отнюдь не меньше. Сюда добавляются потери начальствующего состава – свыше 2800. А он, солдат, говорит о дисциплине… Ведь люди умирали не только от того, что не всегда умели собраться в один кулак. Тогда о чем же он толкует? То ли по праву оставшегося в живых? То ли из-за излишнего оптимизма? Нет, ни то, ни другое. Солдат желал лишь одного, чтобы этих молодых, задорных ребят погибло как можно меньше и чтобы быстрее закончилась эта бойня, на которую он столько насмотрелся. Он хочет поднять их настроение и в душе рад, что они шутят, смеются, прикрывая этим свои не очень-то веселые думы. Другое дело – имел ли моральное право рядовой Охлопков учить себе подобных? Да, имел. Командиры – младшие и старшие, вплоть до генерала – объявляли ему благодарности. К тому же о том, как он воевал, впоследствии писали и в печати, появились упоминания и в документах.

Так, в заметке, опубликованной 10 января 1943 года в газете 43-й армии "Защитник Отечества", было указано, что он, Охлопков, в бою, в котором погиб его брат Василий, "расстрелял из пулемета в упор 27 гитлеровцев". Корреспондентом дивизионной газеты "Красноармейская правда" К. Космачевым подробно описано, как Охлопков-снайпер снял в первый же день выхода "на охоту" наблюдателя и «кукушку» 3.

В характеристике, данной Охлопкову при его вступлении в партию, сказано, что он "в боях в районе Овсянкино и Тарутино Ржевского района уничтожил 30 фашистов" 4.

Все эти документальные подтверждения относятся ко времени участия Охлопкова в боях под Москвой, затем на Ржевском направлении.

По состоянию на 14 мая 1942 года из рядового состава дивизии, удостоенных боевыми наградами было всего 8 человек, притом в живых никого из представленных не осталось. Может, представленных было много? Их было 95 человек. 5

Есть еще один, пожалуй, наиболее важный документ. Это наградной лист, заполненный в начале июня 1942 года. В нем говорится:

"Будучи отличным снайпером, при обороне деревни Инчиково проявил героизм, невзирая на минометный и артиллерийский обстрел, из снайперской винтовки в течение 5 суток убил и ранил 19 фашистов и одного офицера. Тов. Охлопков был легко ранен в голову, выполняя боевое задание по снятию фашистских наблюдателей.

Представляется к ордену "Красное Знамя".

Командир полка майор Ратников.

Комиссар полка батальонный комиссар Хабаров" 6.

О представлении его к награде Охлопков тогда не знал. Он так и не услышит приказа командующего Калининским фронтом от 27 августа. В то время он будет находиться в госпитале и орден Красной Звезды вручат ему через восемь месяцев, в феврале 1943 года. Но для него важно сейчас другое. Полгода, считай, уже позади. А он все шесть месяцев шел сквозь огонь войны с верой в победу. С этой верой предстоит ему идти в бой снова и снова.

При любой возможности солдат учится. И воины 375-й стрелковой дивизии, оказавшись в тылу на формировании, проходят военную переподготовку.

И у учебы свои трудности. Но все-таки это не бой. Баня рядом. Ешь три раза в день, в одни и те же часы. Еще и обнову дают. В общем, как говорят сами бойцы – не жизнь, а малина. К тому же еще лето. Тепло, солнце, зелень, чистый воздух… Нет свиста пуль над голо вой… Федор за несколько дней набрался сил и ходит, как у себя дома, с еле заметной улыбкой на устах. Ему кажется, что здесь всем хорошо.

С учебой тоже хорошо. Вчера осваивали приемы борьбы с танками. Над окопами, где сидели солдаты, пускались танки. Это делалось, чтобы их в бою не одолел страх. Бойцы забрасывали их деревянными гранатами и бутылками с водой. Сегодня – день тактики. Тема

– "Стрелковый взвод в наступлении". Федор командует отделением автоматчиков. Он, хотя и раньше выполнял обязанности командира, команды дает не совсем точно, но все же неплохо. Во всяком случае, ему так кажется. Что говорит молоденький лейтенант, то он и повторяет. Лейтенант часто останавливает и поправляет. Время от времени делает одно и то же замечание:

– Зачем ты вставляешь лишние слова? Убери свои «Братцы», «Э-эй», «Полундра», "А-ну".

Потом распоряжался:

– Объяснить бойцам, как идти в атаку!

Федор обходит всех и каждый раз повторяет: "Ты, ты – пара! Ты, ты пара! Понял?!" Таким образом разделив бойцов на пять пар, продолжает объяснение:

– Ты – отседа дотеда! Ты – отседа дотеда! Понял?!

А как это делается, показывает сам. Боец справа встает первым. Стреляя на ходу, бежит шагов десять и ложится. Затем встает боец слева и, также стреляя, бежит дальше напарника на пять шагов. Кто лег, продолжает вести огонь. Так, прикрывая друг друга огнем, бойцы продвигаются вперед.

Лейтенант помогает ему.

– Ниже голову, ниже! – Объясняет он. – Товарищи бойцы, как доходите до рубежа атаки, тут же вставляете новые диски и затем пойдете бегом до самой траншеи. Давай, Охлопков, командуй!

– Отделение, парно перебежка, вперед!

Слова команды Федор выкрикивал довольно четко и понятно.

На полигоне то и дело раздавался его голос: "Огня давай!", "Отделение, в атаку вперед!"

Так Федор проходил стажировку в течение двух недель. В то время самым заметным событием в жизни полка было создание роты автоматчиков. С созданием роты Федор был назначен командиром отделения. Автомат и уход за ним он знал. О частях автомата и их назначении мог рассказать сколько угодно. А вот из-за подачи команды получал нарекания. Иногда даже самому становится неловко. Все слышит, все понимает, а сказать, как следует, не может. Черт бы побрал эту команду…

Все же не так страшен черт, как его малюют – дело поправимое. Главное, чтобы командир был справедливым и всегда поступал по совести. Многое уметь делать самому, стрелять метко, быть выносливым, честным и храбрым, заботиться о бойцах больше, чем о самом себе – все это входит в его обязанности. То ли от подобного понимания своих обязанностей, то ли от того, что считал себя больше солдатом, чем командиром, Федор не торопился ругать бойцов за их ошибки, а терпеливо объяснял и показывал им.

В общем, Охлопков теперь совсем не такой, каким был раньше. Он стал более спокойным, рассудительным.

Фашиста можно победить, повторял Федор новичкам. Фашист вовсе не храбрый. И откуда ему быть храбрым? Он, как мы, не защищает свою землю. Он пришел сюда добывать себе богатство. Потому, как всякий разбойник, смерти боится пуще всего. Разбойник только нападать мастак. Окажи ему сопротивление – тут же убежит.

И на самом деле так. Фашистская армия предпочитает нападать вероломно. Она хочет брать испугом да натиском. А ты провали ее планы, делай все наперекор, тогда можно и потягаться с ним. Танков, самолетов у него пока больше. Он и прячется за эту броню. Когда силы равны, он и сейчас первым бежит.

Еще, как понимает Федор, никогда не бывало так, чтоб награбленное богатство и его дележ объединяло людей. Те, которые гоняются за наживой, собираются, как стая волков, ненадолго. Им нужен хороший отпор. Раз так, надо научиться бить врага как подобает и передать другим то, что ты освоил.

Фашист не только вояка и разбойник. Он и убийца. От него можно избавиться, вытравливая смерть смертью. Другого пути нет.

Научиться бить врага можно хоть у кого, даже у него самого. К примеру, Федор научился у фашиста двум вещам. Прежде всего фашист научил Федора ненависти. Ведь враг не довольствуется тем, что убивает на поле брани. Куда бы ни ступала его нога, он опустошает все. Он вешает и убивает всех полуголодную старушку, не захотевшую отдать последнюю курочку, девушку, оказавшую сопротивление против отправки в Германию… Где фашист – там горе и слезы, кровь и смерть…

… Как-то раз шли вдвоем на разведку. С опушки леса наблюдали за деревней с тремя-четырьмя уцелевшими избушками. Вдруг, откуда ни возьмись, появился «Ме-109». Самолет сделал несколько витков. Он с первого захода сбросил мелкокалиберные бомбы. Со второго и третьего захода обстрелял избушки из пулемета. Затем этот стервятник в последнем витке, покачивая крыльями, «попрощался» со своими беззащитными жертвами и, довольный, спокойно улетел на запад. Когда разведчики вошли в крайний домик попить, казалось, никого не было. Увидев стоящий у входа ушат, принялись утолять жажду. Только напившись, заметили за печкой женщину. Она беззвучно плакала. На кровати – худенькая девочка лет десяти. Голова в крови и, кажется, уже мертвая. Уйти нельзя. Что делать? Разведчики переглянулись. Потом старший боец выдавил из себя:

– Может, вам помочь?

Женщина обернулась на голос и слабо махнула рукой:

– Нет, теперь не надо помощи. – Мать на время перестала лить слезы. Ах, это вы пришли? – Она сделала несколько шагов к разведчикам и, как будто сама себе, скороговоркой начала рассказывать. – Когда на ступал фашист, мы остались – места на подводе не хватало… Я вот этими руками выкопала яму на 120 могил. Саму дважды водили на расстрел за то, что я жена красного командира. А сейчас вот… ее убили. Она вон там на печке сидела, качая ногами… Теперь мне никто не нужен. Поздно вам нас спасать…

"Поздно вам нас спасать…"

От этих слов горемычной бойцам стало так жутко, что они не осмелились сказать ей хоть одно слово утешения. Так и ушли, потрясенные до онемения.

А еще, недавно боец из Псковской области получил письмо от жены и сына, эвакуированных в Казахстан и, закрыв лицо ладонью, плакал навзрыд. Сын, двенадцатилетний мальчик, писал отцу: "Папа, я рад, что ты живой. Сюда похоронки приходят очень часто. Мы живем хорошо. Хлеб едим каждый день. Но мне, папа, ой, как хочется домой! Жду и жду. Вы никак не освобождаете нашу деревню. Сам хотел идти в военкомат, заявление написал, да мама запретила. Учись, говорит…"

Все это вместе вызывало огромную ненависть к врагу.

Еще фашист ценой жизни учил борьбе за выживание, безошибочно угадывать когда и чего следует бояться. Если немец ведет огонь наобум, ночью без видимой причины пускает ракеты, значит, чего-то остерегается. А если не отвечает на огонь или надолго замолкает, надо быть начеку. Это ничего хорошего не сулит. Иной раз артиллерия противника бьет по дзоту или еще по какой-то одиночной цели, тогда считай – сила у него небольшая. Бывает, их двухфюзеляжный «Фокке-Вульф» или, как именуют его солдаты – «костыль», часто маячит в небе. Это верный признак того, что к нам идет подмога или наши где-то вблизи фронта подтягивают свежие силы. Если загрохотала вражья артиллерия и появились танки, то жди сильной атаки. Или вот, огонь артиллерии быстро утих, танков два-три – это фриц идет в атаку малыми силами. Тут он кого-то прикрывает или от чего-то нас отвлекает. В небе появятся 7–8 «мессершмитов» и пронесутся над передовой, ведя на ходу бесприцельный огонь. Скоро, минут через 4–5, жди бомбардировщиков, следующих в наш тыл. Или же, ночью два-три самолета на передовую сбрасывают бомбы. На это можно не обращать внимания – фашист просто пугает, чтобы не дать спать спокойно.

Кто не знает маневр врага, тот не отдыхает даже тогда, когда это вполне возможно, боится чего не следует бояться, нервы и силы тратит впустую.

Как понял позже Федор, автоматчиков, когда они составляли всего одно отделение на весь полк, использовали в боевом охранении, в разведку с боем, а в наступление вели их в особо нужных случаях, как ударную силу. Бывало, их сажали на танк или на сани, прицепленные к танку и перебрасывали как десант. Автоматчики находились почти всегда в распоряжении командира батальона. Он же повторял каждый день: "Надо быть там, где враг меньше всего нас ожидает. Подойти как можно ближе и первым открыть огонь. Кто опередил, тот и хозяин положения".

Рота автоматчиков в бою идет впереди. В условиях города или деревни именно она очищает дома, подвалы, недоступные места. Там, где бессильны артиллерия и танки, туда перебрасываются автоматчики. Рота везде открывает путь пехоте.

Но как ни настраивай себя, жизнь не всегда оборачивается тебе нужным боком. С южных фронтов доходили сообщения одно тревожнее другого. Враг взял Харьков, Севастополь… А здесь, на полосе Калининского и Западного фронтов, части двух армий и одного кавалерийского корпуса только что выходили из окружения. 41-я и 22-я армии в районе города Белого с большим трудом остановили наступление частей немецкой 9-й армии и не смогли присоединиться с нашей 39-й. Эти сообщения Федор старался принимать спокойно. Он рассуждал по-своему: "В прошлом году выдержали, обойдется и ныне". Даже когда в сводках одни за другим замелькали Воронеж, Старый Оскол, Луганск, Ростов-на-Дону, Клетская, Сальск, Краснодар, у Федора была уверенность в том, что немца можно остановить и отбросить. И ему казалось, что все настроены именно так: у бойцов веселья, смеха было больше, чем ругани и уныния…

Всему бывает конец. После очередного формирования и учебной подготовки 375-я стрелковая дивизия тронулась с насиженных мест. По пути на фронт остановились на перевале. Охлопкова вызвали к парторгу батальона. Он знал, зачем его вызывают – в тот день он вступал в партию.

Федор, волнуясь, отвечал на вопросы, как его учил парторг.

Председатель комиссии, пожилой капитан, что-то спросил у комиссара батальона, затем обратился к вступающему в партию:

– Товарищ Охлопков, в боях ты участвуешь больше, чем полгода. Скажи-ка, веришь ли ты в победу?

– Верю!

– Ведь твой родной край отсюда очень далек же, а?

– Нет, товарищ капитан, моя Якутия здесь и здесь я вместе со всеми защищаю ее честь!

Председатель еле заметно улыбнулся и еще спросил:

– Если тебя примут в партию, то что ты считал бы своей первой обязанностью?

– После воинской присяги я даю свою вторую клят ву. Как коммунист, я должен быть лучшим бойцом и пока бьется мое сердце, буду беспощадно бить врага.

Ответами Федора больше всех остался доволен парторг батальона. Он первым и поздравил Федора с вступлением в партию.

Прошло еще два, полных забот, дня перед тем, как была объявлена боевая тр. евога. Вечером перед строем всего личного состава дивизии подполковник Ратников зачитал приказ Верховного Главнокомандующего за номером 227. Приказ этот оставил в душе Федора тяжелый осадок – обиду за армию и недовольство собой. А на то, что теперь ему – командиру отделения давалось право расстреливать на месте того, кто не поднимется в атаку или побежит назад, Федор как-то даже не обратил внимания.

Когда после долгой суматохи, наконец, поезд тронулся, Федор вздремнул среди шума-гама и тут же увидел во сне женщину, у которой осколком бомбы убило дочку, ее глаза, полные горя и упрека, подполковника Рат-никова, читающего приказ № 227, почерневшие в сумерках лица бойцов, их клятву перед спущенным знаменем, батальонного комиссара, вручившего ему партийный билет со словами: "Коммунист должен быть всегда впереди, там, где больше всего нужно и опасно. Коммунист продолжает сражаться даже мертвым…" Затем появились Потапенко, Барк, Боровков, Чернозерский. Все они с пистолетами в высоко поднятых руках говорят друг за другом: "Коммунист в атаку встает первым, первым идет в огонь…" Откуда-то четко и внятно доносилось запомнившиеся с детства строки из стихотворения якутского поэта революционера:

И, даже мертвый, вражеские пули

Остановлю я сердцем, как броня…