Текст книги "Наперегонки со смертью"

Автор книги: Дмитрий Старицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Новая земля. Европейский союз. Город Виго
22 год, 40 число 5 месяца, пятница, 28:13

В этот раз разбудили меня явно уже ночью, так как весь свет в кубрике исходил от настольной лампы-ночника на столе рядом с кроватью где-то у меня за головой.

Медсестра оказалась англоговорящей. Позвенев какими-то железками за пределами видимости, она ласково проворковала, протирая мне шею мокрой ваткой.

– Ну, вот и хорошо, больной, что вы проснулись. Теперь один маленький укольчик снотворного и завтра будете, как огурчик.

– Зелёный и пупрышку? – попытался я пошутить.

– Нет, свеженький и ядрёный, – улыбнулась она, обнажив ровные мелкие зубки, появляясь в пределах видимости, – Доктор Балестерос в восхищении. Говорит, что вы обязательно пойдете на поправку, если не будете брыкаться. С переломом шеи это очень опасно.

И снова убралась куда-то с моих глаз.

А я подумал, что своими виражами наперегонки со смертью я всё-таки сломал себе шею, причем не фигурально, а натурально.

– Может не надо уже снотворного. Я и так проспал, наверное, несколько суток, – взмолился я.

– Предписано доктором, – строго заверили меня, не оставляя никакой альтернативы.

– По крайне мере скажите мне: где я?

– В госпитале, – ответили мне лаконично, но совершенно не информативно.

– Это я понял уже. А где находится госпиталь? – настаивал я на определённости.

– В Виго, – ответили мне, – Вы в госпитале Рамбама.

– Что такое Рамбам?

– Не что, а кто, – строго поправили меня, – Рамбам – это акроним от раббену Моше бен Маймон. Ещё он известен в Европе, как Маймонид. Это знаменитый врач из Кордовы. Жил в двенадцатом веке. А госпиталь принадлежит сефардской общине города. У нас очень хорошие хирурги. Так что не беспокойтесь, всё у вас будет хорошо.

Я не видел её лица, так как медсестра стояла практически у меня за затылком, а я по-прежнему был привязан к кровати. Понял, что укола мне не избежать, но до него решил выяснить главное.

– Где мои девочки?

– Спят, наверное. Не беспокойтесь за них, они сюда каждый день ходят, справляются о вашем здоровье.

Даже удивительно. Первый раз вижу, чтобы столько красавиц одновременно бегало за мужчиной, который внешне не представляет собой ничего особенного. Вы певец или актёр?

– Философ, – ответил ехидно, а в душе ликуя от того, что меня девчата не бросили тут одного.

– Вы давно со Старой Земли? – поменяла медсестра тему.

– Две недели.

– Значит, ТАМ что-то серьёзно переменилась с момента моего убытия, раз стало модно бегать за философами. Куда катится мир?

С этими словами она вколола мне очередную дозу, и я поплыл на волнах препарата, вторгающегося в мою кровь. Но настроение было очень хорошее.

Я отходил почти счастливым.

Новая земля. Европейский союз. Город Виго
22 год, 1 число 6 месяца, суббота, 10:04

Очнулся и некоторое время лежал тихо, не привлекая к себе внимания. Надо было обдумать ситуацию, в которой оказался. Хотя при таком «обилии» информации, хрен что удумаешь, кроме химеры. Однако… «Штирлиц, подумайте, – сказал Борман. Штирлиц подумал и ему это понравилось». Вот так и я, нравится мне сам процесс думанья после этой долгой тьмы без сознания и без думанья. Прав был де Карт: «я мыслю – значит существую». В конце концов, на философском факультете нас учили только одному – думать. Но это было раньше, во времена «исторического материализма». Сейчас со студентов тупо взятки берут. «Садитесь – пять. Профессор, может все-таки четыре? Сказал пять бутылок коньяка, значит – пять». И так, я мыслю – значит существую. Неоспоримая истина, и похер все основные вопросы философии. Тем, кто не мыслит – они не нужны уже. Какая разница существует этот мир только вместе со мной или существует также и без меня? Мне в этом смысле всё уже перпендикулярно и фиолетово, раз я это оценить не могу. Каждый человек в душе солипсист. Главное, разобраться на каком я свете сейчас и почему привязанный?

Зрение, кстати, порадовало меня сегодня: видел даже самые мелкие пупырышки на потолке. Не всё так плохо, как казалось. Стоило выгнать козу… Вот так вот, сломаешь пару раз шею и станешь не только толстовцем, но и истовым поклонником Диогена Синопского, которому для жизни ничего не было нужно кроме глиняной бочки.

Как-то знаменитый философ Платон увидел, как Диоген моет себе овощи на обед и попенял ему: «Если бы ты служил Дионисию, то тебе не пришлось самому мыть овощи». В ответ Диоген только грустно выдохнул: «Если бы ты, Платон, умел мыть овощи, то тебе бы не пришлось служить Дионисию». Почему же я, тоже вроде как философ, по крайней мере по диплому, всю свою сознательную жизнь «служил Дионисию»?

Что-то паршиво я сегодня думаю. Мысль скачет, как та коза по веткам. Информация… Необходима информация, а её нет.

К Диогену Синопскому, когда он стал уже знаменитостью Афин, как-то пришел один крендель и попросился в ученики. Диоген повёл того на рынок, выпросил у торговцев большую рыбу, сунул её в руки нового ученика и потребовал за собой носить. Новообретённый ученик два дня носил за Диогеном эту рыбу, пока она не протухла, потом выбросил её, обругал матерно Диогена и ушёл. Чрез месяц Диоген столкнулся с этим человеком на агоре и сокрушенно воскликнул при этом: «Такая маленькая рыбка разрушила такую большую дружбу». К чему это я? А к тому, что у девочек, что идут за мной в руках такая же рыба. Или эта рыба сам я?

Дверь со стуком распахнулась. Потянуло лёгким сквозняком.

Надо мной склонился человек очень похожий на Марчелло Мастрояни в молодости. Теперь понятно, почему медсестра вчера восприняла меня, как ничего из себя не представляющего мужчину. Куда уж нам, лапотным, если у них тут такие доктора…

– Вы доктор Балестерос, – спросил я его по-английски.

– Нет, я Люсиано Купер, – ответил тот на том же языке, – И даже не доктор, а всего лишь ординатор. Магистр медицины.

– Но мне сказали, что мой лечащий врач Балестерос.

– Правильно сказали. Доктор сейчас делает обход и скоро будет здесь. Тогда и сможете задать свои вопросы. А мое дело в настоящий момент у вас реакции проверить, чтобы доктор, когда придет, видел полную картину вашего самочувствия. Визуально видно, что вам лучше, но процедура, есть процедура, – при этом он отцепил от кровати жестянку и внимательно её рассматривал, потом прицепил её обратно на спинку кровати, улыбнулся и сказал. – Температура у вас в норме. Это очень хорошо.

Ага… Как же… Знаем.

Врывается врач в ординаторскую и кричит: «Больной перед смертью потел?» Ему отвечают: «Потел». «Очень хорошо», – довольно потирает руки врач и уходит. Ну, что за дурь сегодня мне в голову лезет? Захотелось поделиться этим с врачём, но спросил его за другое.

– Знаете, Лукиан, вы очень похожи на Мастрояни?

– Знаю, – спокойно ответил магистр медицины, не отвлекаясь от позвякивающего раскладывания своих орудий на столе за моей головой, – Меня из-за этого не приняли в театральный институт. А теперь поглядите сюда.

Врач помахал перед глазами никелированным молоточком.

Новая земля. Европейский союз. Город Виго
22 год, 1 число 6 месяца, суббота, 11:25

Доктор Балестерос оказалась приятной на вид женщиной лет тридцати. С крупными чертами лица, которые её ничуть не портили. И очень пышными формами, утянутыми белоснежным халатом. Копна коротко остриженных черных волос была непокрыта ничем, вопреки обыкновению этого госпиталя, где весь виденный мною персонал был в либо в зелёных шапочках-таблетках либо в белых головных уборах, похожих на угнездившихся птиц.

Потому, как магистр Купер приветствовал её лишь небрежным кивком головы, я поначалу принял доктора Балестерос за очередную медсестру, пришедшую делать мне процедуру.

Пока она ковырялась в бумагах, я спросил Купера.

– А когда же я наконец-то увижу своего лечащего врача?

Тот уставился на меня, округлив глаза, и попытался что-то сказать, но женщина его опередила.

– Я уже здесь.

Мне стало неловко.

– Простите, сеньора, – промямлил я, коря себя за такой косяк.

– Сеньорита, – машинально поправила меня доктор Балестерос. – Сеньорита Мария Балестерос. Ваш лечащий врач. Доктор медицины.

– Доктор, когда же вы, наконец, развяжете меня, мне в этой позе уже надоело лежать – моментально нашел время пожаловаться. – Да и затёк весь. Скоро пролежни появятся.

– Если не будете брыкаться по своему обыкновению, то развяжем, – спокойно проговорила сеньорита Балестерос, не отрывая взгляда от бумаг. – Вам необходим покой и фиксированная поза. Трещина во втором позвонке вещь серьезная. Вы же не хотите ходить оставшуюся жизнь со скрюченной набок головой, на которой уже есть скрюченный набок нос. Хотите стать таким красавчиком?

– А у меня ещё и нос соскрюченный? – озадачили они меня.

– Ещё как, – ответила сеньорита доктор, – но мы его пока не трогали. Были более насущные моменты поправки вашего здоровья.

Она машинально поправила волосы грациозным движением правой руки и продолжила.

– Вы должны быть благодарны тому бандиту, который ударил вас коленом по носу. Этим он изменил траекторию вашего падения из автобуса и сохранил вам жизнь, сам того не желая. Если бы вы упали, как падали, вертикально головой об землю, то перелом атланта вам был бы гарантирован с разрывами мозговой ткани. Летальный исход в течение суток, даже при самой мощной реанимации. Ещё вам повезло, что вас ещё очень быстро к нам доставили. Приходилось слышать о главном правиле полевой хирургии?

– Нет, – я действительно о таком правиле ничего не слышал.

– Первая минута – бриллиант, первый час – золото, первые сутки – серебро. А дальше – дерево, – просветила меня доктор.

– Какое дерево? – не понял я юмора и переспросил.

– То, из которого строгают гроб, – пояснил магистр Купер.

– Всё равно непонятно, мы же были довольно далеко от города. На границе с Валлийским принципатом.

– Вас доставили сюда на санитарном вертолёте, – улыбнулась доктор, – Вас и ещё одну девушку с проникающим ранением груди.

– Какую девушку? – всполошился я.

– Успокойтесь, доктор Волынски, вам нельзя волноваться, поэтому пока мы вам ничего не скажем, – тут же вскинулся магистр Купер.

– Эскулапы… – протянул сурово так, но, тут же, послушно принял предписанную позу, хотя хотелось очень грязно ругаться на всех знакомых языках. – Ничего вы не понимаете в людях. Если вы мне ничего не скажете сейчас, то я буду намного сильнее волноваться, и уж накручу себя по любому гораздо сильнее от неизвестности. К бабке не ходи.

– К какой бабке? – удивилась доктор.

Пришлось пояснить.

– Это присказка такая русская. Когда всё предельно ясно и гадалка уже не нужна.

– Вы русский? – удивился Купер.

– А что не похож? Наверное, оттого что нос набок. Как зовут эту девушку?

– Нет, просто вы очень чисто говорите по-английски, – отметила доктор. – Как природный англичанин. Причем, как англичанин из хорошей семьи.

– Я учился в Оксфорде, в школе бизнеса, – пояснил им происхождение моего хорошего английского произношения.

Врачи переглянулись, потом Купер вынул из кармана блокнот и прочитал фамилию девушки.

– Синевиш.

– Наверное, Синевич? – поправил его.

– Да, вы правы. Ваши фамилии очень трудные для произношения.

– Что с ней? – постарался, чтобы голос не выдавал моего волнения.

Наташа!!!

Моя Наташа!

Ранена!

Нет мне прощения!

– Проникающее ранение в грудь. Навылет. Ей сделали операцию, но состояние тяжелое. Пневмоторакс, – пояснила доктор.

– Слава Богу, она жива. Руки связаны, а то бы перекрестился, – выговорил с заметным облегчением.

– Кто она вам? – спросил Купер.

– Жена, – ответил ему уверенно.

– А остальные девушки, которые нам каждый день надоедают, требуя от нас бюллетень состояния вашего здоровья, как коронованной особы? – спросила доктор заинтересованно.

– Тоже жены, но Наташа – любимая жена.

Наверное, дурацкая у меня сейчас улыбка.

– У вас гарем? – обалденно переспросил Купер.

Озадаченность на его лице перемежалась с неприкрытой завистью. А челюсть-то упала, Мастрояни! Вид удручённого красавца магистра резко повысил моё настроение. А может и состояние.

– Гарем, а что такого? – попытался пожать плечами, но не вышло.

– Да… Такого у нас ещё не было. Что делать будем, Люсиано? – спросила доктор магистра, задорно подмигнув мне правым глазом.

– Завидовать будем, – ответил магистр. – Что ещё тут можно сделать?

– Чему завидовать? Ты, наверное, весь госпиталь уже перетоптал, – засмеялась доктор.

– Завидовать тому, что столько женщин при одном мужике ещё не выцарапали друг другу глаза и не забили его скалками, – на полном серьёзе ответил Люсиано.

– Они у меня дружные, – улыбнулся я, вспомнив своих девчат, и вернулся к более волнующему меня вопросу. – Наташа? Как её состояние?

– Стабильно тяжёлое, но есть надежда, что все будет хорошо, – охотно ответила доктор. – Операция, по крайней мере, прошла удачно. На грудине даже шрам будет небольшой, не портящий красоту таких прелестных молочных желёз, чего не сказать о спине. Хотя… Глубокое декольте ей больше не носить. Но чтоб это была её самая большая печаль в жизни.

Чувствовалось, что доктор Балестерос гордиться своей работой.

– Главное, она жива, – выдохнул уже облегченно. – Я могу её увидеть?

– Вы с ума сошли, – доктор даже всплеснула руками, под которыми колыхнулись её большие тяжёлые груди. – Сами ещё двигаться не можете. Да и она пока пластом лежит под капельницей. Думаете, ей приятно будет, чтобы вы видели её такой худой, бледной и изможденной. Она же крови потеряла много. Вот оба поправитесь и милуйтесь, сколько вам влезет.

Она посмотрела на большие золотые часы, похожие на те, которые мы взяли в трофей у бандитов, только более плоские.

– Скоро вас покормят завтраком и обмоют. А пока лежите. Завтра вам наденут воротник, и вы сможете осторожно ограничено двигаться. Руки и ноги тогда отвяжем, если дадите честное слово, что не будете делать глупостей. Лучше спите, сон – хорошее лекарство в вашем случае. Не всё же на вас паучий яд изводить. Он дорогой и редкий.

– Так это от него меня так плющит и колбасит? – сказал с обвинением в сторону медиков. – Или от какой другой наркоты, на которую меня тут подсадили?

– Не поняла? – переспросила доктор.

Видимо свою фразу я в волнении сказал по-русски. Пришлось перевести, хотя перевод вышел довольно-таки корявым. Даже расширить формулировки нужно было раз так в восемь. Нет в английском языке ёмкости и образности русских определений.

– Не могли бы вы рассказать нам об этом подробней? – внимательно спросила доктор Балестерос.

– Легко.

– Люсиано, садитесь и берите блокнот, – приказала доктор, сама подтаскивая стул к моей кровати.

– Итак, доктор Валынски, расскажите нам поподробнее об этих своих галлюцинациях, – попросила доктор, закидывая ногу на ногу.

– Зовите меня просто Жора. А то наш диалог напоминает голливудский фильм «Шпионы, как мы».

– Спасибо. А меня тогда зовите просто Мария, – засмеялась доктор.

– Замётано, – улыбнулся я. – Как говорит моя жена Роза: «Из всех искусств для нас важнейшим является мексиканское кино».

– Всё же нам лучше не терять времени и обсудить ваши галлюцинации, – вернул всех в рабочее состояние магистр Купер. – Они возникают у вас сразу после инъекции?

– Нет. Сразу после инъекции, если рассматривать в её качестве легкое покалывание шеи…

Магистр Купер подтверждающее кивнул своим красивым лицом.

– Так вот. Сразу после укола наступала тьма. Я бы даже сказал абсолютная тьма. Вот только скорость погружения в неё была разной. А сама тьма всегда была одинаковой. Это то, что я успевал сознанием зацепить. А видения… Я бы не сказал что они – галлюцинация. Это была реальность, данная нам в ощущениях. Причём в ощущениях любого рода. И эти ощущения были чётче и насыщенней нашей с вами реальности. Как натура и написанная с неё картина в стиле гиперреализма [24]24
  Гиперреализм – (англ. hyperrealism) – направление в живописи и скульптуре, возникшее в США и ставшее событием в мировом изобразительном искусстве в 70-х гг. XX в. Другое название гиперреализма – фотореализм. Художники этого направления имитировали фото живописными средствами на холсте. Целью гиперреалистов было изобразить мир не просто достоверно, а сверхпохоже, сверхреально.


[Закрыть]. Я ясно излагаю?

– Да, да, – заверили меня медики хором.

А доктор Простомария тут же поднесла к моему рту носик чайника – глотку сполоснуть, чтоб легче излагалось.

И действительно, излагаться стало легче.

– Давайте всё же остановимся на термине видения. Потому что в отличие от галлюцинаций имелось полное погружение в переживания и ощущения, даже запаховые, вкусовые и тактильные, и в то же время наблюдалась некоторая ментальная отстраненность, взгляд сверху-сбоку, как в ролевой компьютерной игре. Хотя не во всех, только в первом видении. В двух других такой отстранённости не было. Но самое интересное в том, что все эти видения воспринимались как возвращение в реальность после той наркотической тьмы.

И я рассказал им всё. И про гражданскую войну, и про теракт, и про полет в космос вместо Гагарина.

Долго рассказывал. Подробно. И, похоже, местных эскулапов этой исповедью сильно впечатлил.

– Занятно. Нам такого ещё никто не доводил до сведения. Про тьму говорили все испытуемые, а вот про видения вы первый, – заметила доктор Балестерос. – Интересно то, что в большинстве ваших видениях погибает ваша жена. Если это всё разложить с точки зрения психоанализа…

– Вот только не надо мою психику брать на анализ, – запротестовал я. – Тем более по методикам этого венского шарлатана.

– Чем вам так не угодил Шломо Фройд? – удивился магистр Купер, догадавшись, кого я имею в виду под «венским шарлатаном».

Сам я это определение беззастенчиво стибрил у Набокова.

– А вы Сартра [25]25
  Сартр, Жан Поль (21.06.1921 – 15.04.1980) – французский писатель и философ, представитель атеистического экзистенциализма.


[Закрыть]читали?

– Не всё, – ответила за Купера Балестерос.

– Только роман «Тошнота», – поддакнул магистр.

– А конкретно биографию Зигмунда Фрейда из-под его пера? [26]26
  Фрейд Зигмунд (наст. имя Сигизмунд Шломо Фройд 06.05.1856 – 23.09.1939) – австрийский психиатр и невролог.


[Закрыть].

Врачи отрицательно покачали головами.

– Сартру поначалу заказали сценарий биографического фильма про Фрейда. Но гений как всегда слишком глубоко копнул и такой фильм ставить не стали. Тогда Сартр издал этот опус, существенно расширив его, в качестве биографического романа.

– Ну и что там такого впечатляющего? – спросила Просто Мария.

– А то, что вся теория Фрейда, как доказано Сартром, основана всего на двух случаях! Его личной – Фрейда, сексуальной тяги к своей матери и такого же тяготения к собственному отцу ОДНОЙ его пациентки. И всё! Никакого анкетирования, хотя примитивного бы по закону больших чисел, он не проводил. Контрольных групп не вел. Не говоря уж о сборе статистики. Согласитесь со мной, что такой подход в корне ненаучен? Но зато был очень скандален для девятнадцатого века.

Я выдохся, и доктор Балестерос снова милосердно меня напоила из фарфорового носика.

– И всё же психоанализ, особенно после того как в него ввели теорию архетипов Юнга [27]27
  Юнг, Карл Густав (26.07.1875 – 06.06.1961) – швейцарский психиатр, основоположник одного из направлений глубинной психологии.


[Закрыть]действенная методика, используемая во всём мире, – заявил магистр Купер.

Это не методика, это ментальный наркотик, – возразил я, существующий для того чтобы пациент немного успокоился, а спустя некоторое время снова принес психиатру двести долларов за час. Проще в церковь на исповедь сходить, да и дешевле намного.

– Ну, а у кого нет в религии института исповеди или атеистам что делать? – спросила Мария.

– Тем остаётся психоанализ. С той же терапевтической силой. То есть кратковременной.

– Но иногда человеку достаточно просто выговориться, – настаивал Купер, – чтобы сбросить с себя моральную тяжесть.

– За двести долларов в час? – засмеялся я им в лицо. – В нормальном традиционном обществе это стоит пять долларов на хорошую бутылку водки и бесплатный трехчасовой трёп с другом. И как рукой сняло. А вот в обществе атомарном, да ещё в таком чтобы всегда и всем надо показывать «ч-и-и-из» и «о`кэй». Где заикнись о проблемах и на тебя тут же навесят ярлык «ламер» и будут шарахаться, как от чумного. Потому что считается, что неудачник – это заразно. Там да, альтернативы нет – иди к психиатру и плати. Как за дозу наркотика. Деньги, деньги, деньги и ничего, кроме денег. Кстати о деньгах: сколько нам будет стоить день содержания в вашей клинике? – озаботился я суровой прозой после проповеди.

Вопрос далеко не праздный. Деньги имеют дурную привычку кончаться в самый неподходящий момент, а медицина в Европах очень дорогая, насколько помню. Операция полостная так за сто тысяч евро тянет. А тут хоть и Новая Земля, но всё же – Европейский Союз. Привычки запретительной медицины, наверное, остались. Не настолько мы богатые, чтобы болеть в европейском анклаве.

– Об этом не беспокойтесь и операции, и содержание ваше в госпитале оплачено городскими кортесами, как жертвам дорожного разбоя.

– Вот как? – удивился я этому обстоятельству. – Никак эти кортесы Санта-Клаус под ручку поддержал?

– Это старая добрая традиция Новой Земли, – пояснил магистр Купер. – Идет ещё с тех пор, когда на нашей дороге резвились многочисленные банды разных отморозков. Сейчас их намного меньше стало. Ваш случай это вообще чрезвычайное обстоятельство за последние полтора года в испанских землях. Хотя дорога по-прежнему хорошо охраняется и нашими карабинерами и валлийскими гвардейцами. И то последние случаи разбоя были не на дороге, а на реке – баржи с товаром захватывали. Выгоды так больше. Но кто бы мог подумать на орденский патруль?

– А вот и ваш завтрак. Приятного аппетита, – пожелала доктор. – Ещё увидимся.

И оба врача удалились из палаты.

Я восхитился видом доктора Просто Марии Балестерос сзади, который оказался ничем не хуже, чем спереди. Богатая женщина! При поразительно узкой талии обводы её мощной кормы напоминали каравеллу, плывущую по неторопливым волнам. Я даже её захотел. Зримо.

Просто Мария обернулась, заметила горкой вставшую простынь в районе моего паха и задорно подмигнула, скрываясь в дверях.

Придурок со сломанной шеей.

На смену красивым докторам припёрлись те же две корявые тётки в птичьих головных уборах, что меня обмывали. Но на этот раз они шли, толкая перед собой сервировочный столик на колёсах.