Текст книги "Враги народа. От чиновников до олигархов"

Автор книги: Дмитрий Соколов-Митрич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Семьям погибших, – продолжал президент, – будут предоставлены квартиры или дома в центральной части России. Я уже дал распоряжение на 48 семей. Это будет справедливо.

Разговор о компенсациях отвлек людей от беды. Все стали внимательно слушать. Только подвыпивший старик, который встречал президента, время от времени вскакивал с места и кричал: «Непонятный разговор!» Но на него шикали. Некоторые вопросы были даже откровенно меркантильными. Родственники, которые были друг с другом в плохих отношениях, просили не одну квартиру, а две. Их президент корректно остудил: «Мы не можем на основании этой трагедии расселить весь гарнизон».

– О живых надо было думать! – взорвалась одна из женщин в зале. – Вы что, люди! Какие деньги, люди! Мы забыли о наших мальчиках! Мне не нужна квартира, мне нужен мой брат!

Люди очнулись: «Владимир Владимирович, вы что, доверяете своим подчиненным?! Они же вам врут! Они специально убили наших мужчин, чтобы скрыть следы своего преступления!» Такой разговор шел еще долго, президент терпеливо выслушивал, потом сказал: «Я верю академику Спасскому. Он говорит, что все погибли. Есть люди, которые не хотят слушать специалистов. Потому что сердце не дает».

Разговор закончился без малого в полночь, и последним вопросом был: «На Филиппинах же пловцы жемчуга ныряют на 60 метров и глубже, неужели нельзя было их привлечь к спасательным работам?!»

День Путина был кульминацией трагедии в Видяеве. Это был кризис. Уже вечером людям стало легче. Психологи мне сказали, что в ночь на 23-е спали все.

Призрак «Курска»

Утром по громкой связи родственников пригласили на экскурсию на подлодку «Воронеж». Эта лодка один в один – «Курск». Экскурсию провел лично заместитель командующего флотом по воспитательной работе Александр Дьяконов. Родных провели по всем отсекам, с первого по девятый. Они посидели в спасательной камере, в которой не удалось спастись экипажу (возможно, ее заклинило от удара о грунт), они посидели каждый на том месте, где нес службу их родственник, они вылезли из злополучного люка девятого отсека, узнали, как работает механизм выравнивания давления и почему не так просто покинуть подлодку на глубине 100 метров.

«Воронеж» они называли «Курском». Лодка, которая по размерам равна многоподъездному девятиэтажному дому, поразила людей. В ней есть сауна, бассейн, циркулярный душ, большая кают-компания с рыбками и попугайчиками. Покинув «Воронеж», Мария Яковлевна Байгарина попросила у меня листок бумаги из блокнота и написала для музея подлодки:

«Убедились, что работают на лодках умные, влюбленные в свою работу люди, романтики.

Храни вас Бог, родные.

Желаю вам быть здоровыми, обласканными солнцем и правительством.

Мать своего сыночка Байгарина Мурата, капитана 3-го ранга, который с 1-го класса мечтал о море. И оно его не отпустило от себя».

Эта неделя – страстная, поистине самая страшная, потому что страна не была готова подписаться под этими словами.

На последнюю пресс-конференцию, которую я застал в Мурманске, пресс-секретарь Владимир Навроцкий привел капитана 2-го ранга, офицера штаба Северного флота Владимира Гелетина. У него на «Курске» остался сын, капитан-лейтенант Борис Гелетин. А незадолго до этого у Бориса Гелетина умер двухлетний сын, внук Владимира Ивановича. Офицер пришел к журналистам по своей инициативе. Он всю неделю провел в Баренцевом море, участвовал в спасательных работах. Он сказал, что готов поклясться памятью сына, что было сделано все возможное. Он говорил об этом долго, с трудом сдерживая слезы. В ответ от журналистов он услышал гневное: «Скажите, почему телевизионщикам не обеспечили картинку с места события!» «Не знаю…» – отчаянно улыбнулся Владимир Гелетин.

Упокой, Господи, души рабов твоих и спаси нас, грешных.

Русские беженцы из Грозного требуют уравнять их в правах с чеченцами

1991–1996 годы, город Грозный.

2004 год, город Волгоград:

Инициативная группа бывших русских жителей Грозного направила президенту России Владимиру Путину открытое письмо с требованием официально признать факт массовых этнических чисток в Чечне в период с 1991 по 1994 год. Под «русскими» авторы письма имеют в виду всех бывших жителей Чечни нечеченской национальности. Авторы обращения называют режим Дудаева фашистским, обвиняют российские власти в попытке скрыть факт геноцида, а также требуют уравнять русских в правах с чеченцами при выплате компенсаций за утраченное в Чечне жилье и имущество. Подписавшиеся отмечают предвзятую позицию Европейского суда по правам человека, который охотно принимает иски от этнических чеченцев и не замечает факт геноцида в отношении жителей Чечни других национальностей.

«Русские, не уезжайте: нам нужны рабы»

– Это было в мае 1993-го. К нам в квартиру вломился сосед Сахрутдин с автоматом. Прошелся бесцеремонно по комнатам и говорит: «Это оставляйте, это оставляйте и вот это оставляйте. Остальное забирайте. Даю вам трое суток на сборы». Спорить было бессмысленно. Мы были далеко не первыми, кого вот так выгоняли, а скорее одними из последних. Проблемы начались еще в 1990 году, тогда в почтовых ящиках появились первые «письма счастья» – анонимные угрозы с требованием убираться по-хорошему. В 1991-м стали среди бела дня исчезать русские девчонки. Потом на улицах стали избивать русских парней, затем их стали убивать. В 1992-м начали выгонять из квартир тех, кто побогаче. Потом добрались до середняков. В 1993-м жить было уже невыносимо. Моего сына Дмитрия группа чеченцев среди бела дня избила так, что когда он пришел домой, это был комок крови и грязи. Они перебили ему слуховой нерв, с тех пор он не слышит. Единственное, что нас еще держало, – мы надеялись продать квартиру. Но даже за бесценок покупать ее никто не хотел. На стенах домов тогда самой популярной была надпись: «Не покупайте квартиры у Маши, они все равно будут наши». Еще полгода – и самым популярным чеченским лозунгом станет: «Русские, не уезжайте: нам нужны рабы». Слава богу, к тому времени мы успели свалить.

Нина Васильевна Баранова – коренная жительница Чечни, ее предки из терских казаков. В Грозном работала технологом на швейной фабрике, ее муж Геннадий – водителем в Нефтегазодобывающем управлении (НГДУ). Жили по адресу Старопромысловский район, городок Нефтемайск, дом 17, квартира 9. Это была огромная четырехкомнатная двухуровневая квартира. Сейчас Нина Васильевна с мужем, сыном, снохой и внуком живут на птичьих правах в общежитской комнате площадью 11,5 кв.м. Сосед за шкафом торгует наркотиками. Государство считает, что оно свой долг перед Барановыми выполнило. Почему – об этом позже.

«Самые хорошие из чеченцев говорили: «Убирайтесь по-хорошему»

– Через три дня после прихода Сахрутдина мы уже загружали контейнер, – продолжает Нина. – И не могли понять: чего это Сахрутдин так внимательно наблюдает за этим процессом. Слышу – соседка-чеченка Хава мне кричит: «Нина, зайди на секунду, мне помощь нужна». Если бы я к ней не пошла, меня бы уже 12 лет как не было на свете. «Вон видишь хлебовозка стоит? – сказала мне Хава. – Вам осталось жить несколько часов. Как только вы покинете город, они вас убьют, а вещи заберут». Я тут же к сестре, у нее знакомый чеченец был в селе Первомайском, Сайд, который тогда уже стал дудаевцем, но еще не совсем совесть потерял. Он со своими ребятами проводил нас эскортом до границы с Осетией. Хлебовозка тоже не отставала. Когда Сахрутдин и его команда поняли, что им ничего не светит, то со злости дали очередь по кузову. Мы еще потом несколько лет на простреленных кроватях спали.

– А почему Сайд не сказал Сахрутдину, чтобы оставил вас в покое и дал вам спокойно жить в Грозном?

– Да вы что?! Об этом тогда и речи не могло быть. Самые хорошие из тех чеченцев, которые разгуливали с оружием в руках, говорили: «Убирайтесь по-хорошему». Плохие ничего не говорили, они просто убивали, насиловали или угоняли в рабство. А с оружием разгуливала треть мужчин республики. Еще треть молча их поддерживала. Остальные сочувствовали нам, это были в основном городские чеченцы, но что они могли поделать, если даже старейшины сидели на лавочках и улыбались, когда видели, как русские уезжают.

Барановы считают, что им страшно повезло. И вспоминают тех, кому повезло не очень:

– Помнишь, Ген, заместителя начальника телефонной станции, Аня ее звали? Когда я приехала в Грозный за Димкиным аттестатом и увидела ее, то впала в истерику. Она была в одном халате, а руки – голое мясо. К Ней ночью чеченцы вломились в квартиру, ее загнали в угол, ребенку кляп в рот засунули и стали все из дома выносить. У нее сдали нервы, она стала на них кидаться, так они ей все руки искромсали. А она, когда меня увидела, даже плакать от удивления перестала. Оказывается, Сахрутдин всем сказал, что убил нас и в землю закопал. Соврал, чтобы авторитет свой не потерять. А в квартире нашей уже продавали наркотики.

– Да, если бы не Хава, нам бы хана, – покачал головой Гена. – Помнишь учительницу, которая напротив нас жила? Она вот так и пропала без вести. А вещи ее потом какой-то чеченец с машины продавал. Потом эти, Тижапкины, Крачевские, а наверху, как их? Поповы. А главный инженер НГДУ, мои родители с его семьей дружили, помнишь? Его жена теперь в рабстве. Потом эта, завуч в десятой школе, Климова – их вообще прямо в доме всех убили, отца, мать и двух дочерей. Кровищи было море. А девочку с последнего этажа как изнасиловали! Ей 12 лет было. Три дня искали, потом нашли, но она уже сумасшедшая была.

Я попросил больше не продолжать. Уже и так было ясно, что Барановым повезло.

Теперь то же самое языком цифр. По данным переписи 1989 года, в Чечено-Ингушской Республике проживали 1 миллион 270 тысяч человек. Из них чеченцев – 734 тысячи, ингушей – 164 тысячи, русских – 294 тысячи, армян – 15 тысяч, украинцев – 13 тысяч, многочисленными также были диаспоры евреев и греков. Общая численность невайнахского населения составляла 370 тысяч, проживали эти люди в основном в городах. На сегодняшний день из них в республике остались единицы – старики, жены чеченцев и рабы. Большинство наблюдателей сходятся на том, что до начала войны в Чечне погибли 20 тысяч человек и 250 тысяч покинули республику, спасаясь от этнических чисток. Эта крупномасштабная гуманитарная катастрофа была не замечена ни российской общественностью, ни западными наблюдателями.

Военные нам говорили: «Раз вы до сих пор в Грозном, значит, вы тоже чеченцы»

«У меня все хорошо и с каждым днем становится лучше и лучше» – такой психотерапевтический плакат висит над столом Лидии Наумовой, председателя «Комитета Надежды». Это региональная правозащитная организация, занимающаяся проблемами беженцев – не только русских и не только из Чечни.

Наумова сама из коренных терских казаков, живших в Чечне с 19-го века. Ее предки из станицы Романовской. В 20-е годы по всему Кавказу прокатилось расказачивание, русских из Романовской выселили, многих убили. Делалось это злодеяние руками «красных чеченцев», но этот исторический факт, в отличие от сталинской депортации, основательно забыт. «Красных чеченцев» заселили в освободившиеся от терских казаков дома, а станицу переименовали в Закан-юрт. В Закан-юрте родился Джохар Дудаев. Именно этот факт биографии Лидии Федоровны помог ей вызволить мужа в 1996-м, когда он был уже одной ногой в рабстве. После этого они уехали. О прошлом Наумова не хочет вспоминать.

– Я вам лучше про Баранову дорасскажу. Знаете, сколько положено компенсации тем, кто покинул Чечню до войны? Ноль. Не было никаких чисток. Нам все приснилось. 10 тысяч «русских чеченцев», проживающих в Волгоградской области, дружно увидели один и тот же сон. Короче, Барановым удалось выбить статус вынужденного переселенца и встать в льготную очередь на квартиру, но потом они его потеряли. Случилось это так: в Управлении федеральной миграционной службы им предложили ссуду – миллион триста рублей. С возвратом. До деноминации и дефолта это было 200 с небольшим долларов. Барановы согласились: как раз надо было зимнюю одежду детям покупать. А потом им приходит уведомление, что эти 200 долларов, оказывается, были им даны на покупку квартиры, а стало быть, они свое уже получили и их вычеркивают из очереди и лишают статуса вынужденного переселенца. Это не фантастика. Вот вам документы. Таких историй только в Волгоградской области сотни.

– А почему вы в Страсбургский суд не обращаетесь, как это сделали чеченцы, потерявшие жилье в результате военных действий?

– Дело в том, что Россия подписала конвенцию, по которой признала над собой юрисдикцию этого суда в 1998 году. А практически все русские покинули Чечню до этого срока. Конечно, при благосклонном отношении европейцев к нашей проблеме эту загвоздку можно было бы обойти – на том основании, что наши права продолжали нарушаться и после 1998 года. Но Страсбургский суд ведет себя странно: принимает иски от чеченцев, даже не обращая внимания на то, что они еще не прошли все судебные инстанции в России, а к нашей проблеме относится чисто формально.

В кабинет заходит дедушка в чистой одежде, но от него плохо пахнет. Это потому, что он уже много лет живет без водопровода. Его фамилия Зеленов. Они с женой в Чечне дотянули до 1996-го, потому что старики. В Грозном у них был двухэтажный дом. В России Зеленову выплатили 120 тысяч рублей, которых хватило лишь на халупу в удаленном Быковском районе Волгоградской области.

– Это уже другая история, – продолжает Наумова. – Те, кто безвозвратно покинул республику после 12 декабря 1994 года, право на компенсацию имеют. На основании 510-го постановления правительства от 30 апреля 1997 года. За жилье – из расчета 18 кв. м на человека, но не более 120 тысяч рублей, при условии, что они выписываются из Чечни и отказываются от прав собственности на имевшуюся у них там недвижимость. В 1997-м в Волгограде на эти деньги еще можно было что-то купить, но получать их люди стали не сразу. В постановлении был идиотский пункт, согласно которому надо было зарегистрироваться в органах Федеральной миграционной службы до 23 ноября 1996 года – то есть за полгода до принятия самого постановления. Пока «Мемориал» дошел до Верховного суда и добился отмены этого пункта, случился дефолт. Реально деньги начали платить лишь в 1999 году. Тогда в Волгограде на 120 тысяч уже можно было купить лишь 14 кв.м. Сегодня здесь даже самая убитая комната стоит 150 тысяч. Да, чуть не забыла. Еще нам полагается компенсация за потерю имущества – по 5 тысяч рублей на человека.

В кабинет зашла маленькая тихая женщина, которую можно было принять за девочку, если бы не морщины. Она свою фамилию просила не называть. Она все время чего-то боится.

– А вот постановление правительства № 404 от 4 июля 2003 года, – продолжила Наумова. – Оно касается тех пострадавших от чеченского конфликта, кто возвращается в Чечню на ПМЖ. Им полагается 300 тысяч за потерю жилья и 50 тысяч на человека за потерю имущества. Естественно, ни в том, ни в другом документе ничего не говорится о национальности, но на практике получается, что первое постановление – только для русских, а второе – только для чеченцев. Потому что русский, если он приедет в Чечню, может не дожить до утра. А чеченец, даже если он не собирается возвращаться в республику, запросто может приехать в Грозный, получить компенсацию и вернуться в Россию.

– Надя, вы ненавидите чеченцев? – спросил я у девочки с морщинами. Она дотянула в Грозном до 1999 года, у нее там убили мужа, теперь она живет в общежитии с двумя детьми.

– Нет, – ответила Надя. – Знаете почему? Потому что еще больше я ненавижу русских. Я считаю, что наша трагедия – это история предательства. Сначала нас предали русские политики, которые привели к власти Дудаева. Потом нас предали русские правозащитники и журналисты, которые не замечали, что нас убивают. Потом нас предали русские военные, которые говорили: «Раз вы до сих пор в Грозном, значит, вы тоже чеченцы». А потом нас предали родственники, которые не пускали нас в свои квартиры. Среди чеченцев было очень много подонков, но тех, кто помогал нам спастись от своих же соплеменников, в Чечне было больше, чем в России.

Надя не плачет. Ее мелко трясет. В приемной слышен крик. Это пришла женщина, которую в Грозном на глазах ее мужа насиловали по очереди трое боевиков, а потом на ее глазах забили до смерти ее мужа. У нее истерика, потому что она увидела в приемной чеченцев. Эта женщина не может видеть чеченцев. Таких тоже много. Чеченцы продержались в приемной недолго. Они молча встали и ушли. Стоят на крыльце и нервно курят.

«Молчание овец»

Жертвами этнических чисток в Чечне стали даже те русские, которые относились к чеченцам не просто с симпатией, а кто искренне любил этот народ. Ростислав Подунов – известный диссидент, который в советское время отсидел срок за то, что осудил депортацию чеченцев. До девяностых годов был в Чечне уважаемым человеком. Его стихотворением «Мусульманка», написанным в 70-е годы, восхищаются миллионы мусульман по всей России. Что стало с Подуновым в 90-е – можно догадаться по его стихотворению «Молчание овец»:

 
«Свои овчарни защищая
(Увы, закон войны таков),
Организуйтесь, овцы, в стаи,
Идите, овцы, на волков».
 

Еще один русский, которого не спасло то, что он полностью посвятил себя чеченской культуре, – Александр Петров. В Чечне был известен как Анди Хашумов. Под этим псевдонимом он с 1975 года танцевал и даже солировал в культовом для чеченцев танцевальном ансамбле «Вайнах». Александр потерял в Грозном мать, сам еле-еле дотянул до 1999 года, когда перед второй чеченской войной в город снова нахлынули боевики.

– От своих коллег по ансамблю я за все эти годы ни одного оскорбительного слова не услышал, – вспоминает Петров. – Но в 1999-м они мне сказали: «Извини, Анди, но мы уже ничего не можем гарантировать». В последнее время им приходилось просто кольцом вокруг меня ходить: все думали, что это русского пленника ведут. И все равно не обходилось без конфликтов.

В Волгограде Александр получил свои 125 тысяч рублей, снимает комнату в коммуналке на окраине города, работает грузчиком на рынке, но уверен, что еще сможет подняться.

– Знаете, что я понял за эти годы в Чечне? – улыбается Саша. Он очень много улыбается. – Это миф, что если русского довести до крайности, то он покажет всем кузькину мать. Я понял, что терпение русских безгранично и никакой кузькиной матери не будет.

«Может, русские недостаточно громко кричали?»

– Мы виноваты перед русскими беженцами из Чечни, – говорит Лидия Графова. Это уже Москва. Лидия Ивановна – председатель Форума переселенческих организаций, одной из старейших российских правозащитных организаций. Графова занимается беженцами с 1990 года, и сегодня в ее организации 200 региональных филиалов в 43 регионах страны. – Мы – это в целом правозащитное движение. Именно с нашей подачи общественное сострадание замкнулось только на чеченцах. Это, наверное, заскок демократии – поддерживать меньшинство даже ценой дискриминации большинства.

Лидия Ивановна буквально выдавливает из себя каждое слово. Видно, что покаяние ей дается нелегко, а значит, оно настоящее.

– Вот на этом самом диване в 93-м сидели русские из Грозного. Они рассказывали, как каких-то старушек чеченцы душили шнуром от утюга, мне это особенно запомнилось. Но рассказывали как-то спокойно, без надрыва. А мы тогда занимались армянами из Баку. Когда я этих армян увидела, я почувствовала, что это самые несчастные люди на свете. А с русскими я этого почему-то не почувствовала. Не знаю, может, недостаточно громко кричали? А потом пошел вал беженцев-чеченцев. И я должна признаться – мы искренне считали, что должны отдавать предпочтение им перед русскими. Потому что чувствовали перед ними историческую вину за депортацию. Большинство правозащитников до сих пор придерживаются этого мнения. Лично у меня постепенно чувство вины перед русскими перевесило. Я была в Чечне 8 раз, и с каждой поездкой мне становилось за них все больнее. Окончательно меня сразила одна старушка с безумными глазами, которая сидела на табуретке посреди улицы. Когда она увидела меня, то достала из-за пазухи чайную ложечку из синего стекла и с гордостью сказала: «Моя!» Это все, что у нее осталось.

«Единая Россия» решила потушить Кавказ песнями и плясками

Декабрь 2000 года. Республика

Кабардино-Балкария, город Нальчик:

Молодежное отделение партии «Единая Россия» приступило к реализации грандиозной идеи – марафона дружбы. Вот уже вторую неделю караван из артистов – местных и всероссийских – колесит по Северному Кавказу и силой искусства убеждает жителей южных республик жить дружно. В партии «Единая Россия» решили, что пожар, который вспыхнул в результате преступных и безответственных действий политиков (в том числе и нынешних членов партии власти), можно потушить песнями и плясками. Я присоединился к каравану, чтобы посмотреть, как это у них получится.

Новые позитивные

Граница Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии. На горной дороге два «Икаруса» и эскорт в исполнении ГИБДД. «КамАЗы» с гуманитаркой приедут позже. В «Икарусах» – ответственный за марафон Александр Школьник и сорок молодых артистов. Председателя молодежного «Единства» Александры Буратаевой нет – она на несколько дней рванула в Москву забрать 200 коробок гуманитарной помощи, которые решила пожертвовать столичная школа «Самсон». Нет и обещанного в программке Дмитрия Харатьяна. На вопрос, почему, менеджеры марафона отвечают по-разному, но все почему-то краснеют. Из звезд границу Кабардино-Балкарии пересекли лишь группа «Штар» («Э-э-то красное платье для че-его ты надела…») и поэт-песенник Александр Шаганов, который пишет для «Любэ», «Иванушек интернешнл», но на этот раз решил сам заработать и выступить в качестве певца своих песен. Остальные пассажиры двух автобусов – звезды регионального масштаба. От каждого региона Южного округа – по звезде.

Что же касается гибэдэдэшников, то до сих пор всех командиров сопровождения каравана почему-то как на подбор звали Сашами. Хотя среди них уже были двое русских, адыг и карачаевец. Теперь вот кабардинец. Но он, слава богу, оказался Славой.

Кабардино-Балкария в тумане. Самолеты не летают, Эльбруса не видно.

Утро. Стучусь в двери, из-за которых доносится музыка. Калмык Цеден Конаев, адыг Вячеслав Евтых, кабардинец Султан Хажироков с братом Бесланом и русская девочка Ежевика смотрят клип. Сначала я думал, что это по телевизору, но, оказывается, по видео и поет не кто-нибудь, а присутствующий здесь Султан со своей группой «Ураган». Песня такая: «Там далеко, там да-далеко, где-е. плачет луна. Там далеко, там да-далеко, где-е ты не одна». Как выяснилось позже, этот клип они ставят в любую свободную минуту и коллективно смотрят его как в первый раз, сопровождая просмотр самозабвенным подпеванием и подтанцовыванием.

– Мы самые известные в Кабардино-Балкарии, – гордо говорит Беслан.

Передо мной незнакомый и потому пугающий социальный тип – новые позитивные. 10–15 лет назад такие выходили из-под палки комсомола. Теперь их позитивизм черпается из массмедиа. Отличие этих «комсомольцев» от прежних лишь в том, что они кажутся более естественными. Наверное, это все-таки прогресс.

«Кавказ, чурки, мололи что…»

Три часа дня. Всех повезли в Музыкальный театр на концерт. На сцене театра новые позитивные хором поют гимн марафона дружбы, припев такой: «Сыновья большой страны, только вместе мы сильны». Вариация на тему: «Дети разных народов, мы мечтою о мире живем». В перерыве Слава Евтых, который умеет говорить голосом Винни-Пуха из мультфильма, время от времени этим голосом матерится. Все смеются и радуются. Странные типажи, я таких еще не встречал.

«Возьми мою руку в свою. Забудь об обидах своих. Я рядом с тобой стою. Мы дети одной земли», – спели сестры Шахназаровы. Потом скучно, долго и по бумажке выступал мэр Нальчика. Под конец его стали освистывать. Затем Тельман Ибрагимов из Дагестана спел песню «Бай-бай». Красавец Тельман произвел на женскую часть публики неизгладимое впечатление.

– Он и моя Ежевика – от них всю дорогу публика просто с ума сходит, – говорила мне мать и продюсер Ежевики, рядом с которой я сидел. – В Ростове после концерта автобус раскачивали, кричали: «Ежевику! Ежевику!» Но когда нас приглашали участвовать, я сразу сказала: «Она поедет только со мной». Здесь все-таки Кавказ, чурки, мало ли что.

Шоу продолжалось! Психологически оно было выстроено довольно грамотно. «Я счастлив представить вам своего друга из Ингушетии Алаудина Эсмурзиева», – сказал Тельман. Алаудин, в свою очередь, был счастлив назвать другом чеченца Хусейна Рахаева, который разбросал по залу свои календарики. Все друзья. Все поют. От лезгинки до хип-хопа, хотя большая часть программы была выдержана в духе российской попсы. Я сидел в первом ряду. Мне было очень громко.

– Наша страна всегда была единой и сильной только потому, что ее красили люди разных национальностей, помогая друг другу в трудную минуту, – провозгласил Александр Школьник. – Мы в молодежном «Единстве» решили объединиться, чтобы помочь детям, ставшим по вине взрослых жертвами национальных конфликтов. Кстати, сегодня в нашей программе участвуют те самые дети, которым мы спешим на помощь. Встречайте.

«Я не Володя, я Ваха. Володя – это Путин»

В программке, которая изобиловала опечатками, этот номер назывался «Чечернский ансамбль анца «Даймохк». «Даймохк» – это значит «земля отцов», «отчизна». Ансамбль – ровесник войны. Детям, которые в нем танцуют, сейчас по 10–12 лет.

Режиссер шоу потом рассказал мне, как перед их выходом он, сдерживая чеченских детей, рвущихся на сцену, ласково приговаривал: «Потерпите, зайцы, потерпите». Мальчики посмотрели на него сурово, один из них сказал: «Мы вам не зайцы!» – «А кто?» – спросил режиссер. «Волки», – ответил мальчик. «У нас в языке «заяц» – очень обидное слово, – объяснила режиссеру мать этого мальчика. – Это все равно что сказать «щенок». Заяц – это значит трус». – «Как же тогда их можно ласково называть?» – «Цыпленком можно. Цыпленок – он просто маленький. Впрочем, наших детей цыплятами гоже уже не назовешь», – вздохнула женщина.

Цыплята выскочили на сцену. Я сидел в третьем ряду, и меня просто вдавило в кресло. Если бы им, танцующим, можно было закрыть лица масками или черными полосками, как в телевизоре, это был бы просто превосходный горский танец. Но лица чеченских детей делали этот танец действительно страшным. Представьте себе двенадцатилетних ребят в черных джигитках, у которых в глазах такая злость, что кажется, будь у них не бутафорские кинжалы, а настоящие «Калашниковы», они расстреляли бы зал. И девочки в красных, как кровь, платьях, взгляд которых полон решимости. Когда они кричали «Орса!!!», у меня по коже бегали мурашки. Это был танец мести.

Маленькое отступление.

На следующий день я приехал в гостиницу «Нарт». Это единственное место, где «Даймохк» время от времени может репетировать. Во всей Чечне нет ни одного целого зала. Ребята как раз возвращались с ужина. Толпа детей пыталась штурмовать лифты, но художественный руководитель Рамзан Ахмадов пускал в лифты только девочек. «Мальчики должны быть всегда в форме, так что пусть пешочком», – сказал он мне, пока мы ехали в лифте на одиннадцатый этаж. Выходя из лифта, мы увидели выбегающих с лестничной площадки детей: «Мы быстрее!» – кричали они по-чеченски. Громче всех кричал Ваха Арсханов. То есть Володя. По документам Ваха – Володя, мама у него украинка, а бабушка – вообще русская, но когда его называют по документам, он сердится: «Я не Владимир, я Ваха. Владимир – это Путин».

– Вы видели их глаза, когда они танцуют? – Рамзан Ахмадов угадывает мои мысли. – Меня спрашивают, как я их этому учу, а я их вовсе не учу. Это само из них идет, и не остановишь. Я иногда боюсь за их психику. Мы однажды ехали через какой-то блокпост и вот ей, – Рамзан показывает на свою «дочь» Зелимат, – стало плохо. Медицинскую помощь мог оказать только военный врач. Но когда я ее понес на блокпост, она впала в истерику. Я ей шепчу, – «Залина, успокойся, все в порядке, это доктор», а она кричит: «Нет, это русский, он меня убьет». Я просто растерялся, не знал, что делать. Вот сейчас в Германию поедем через Москву, они ее посмотрят, может, что-то изменится. А то ведь Москва для них – это только Путин и больше ничего.

Рядом со мной сидит Хусейн Ахмадов, самый молодой танцор труппы. Ему восемь лет, но он все никак не может закончить первый класс: то одна война, то другая. Хусейн вертит в руках какую-то бумажную фигурку. Хусейн внимательно нас слушает, забывает о бумажке в руках и начинает машинально ее рвать на мелкие кусочки. Потом спохватывается, но уже поздно.

– А что это было, Хусейн?

– Птичка мира. Журналист из Японии подарил.

Хочу «Хеннесси»!

После танца цыплят и волков публика в зале сидела пораженная. В течение следующих номеров люди стали один за другим уходить. Даже группа «Штар» не спасла положение. К тому времени, когда пели финальную песню «Мы едины», зал уже ополовинился.

Вечером мы с Александром Школьником и режиссером шоу Сергеем Грушевским пили коньяк «Эльбрус» и думали о причинах провала. Школьника вдруг осенило:

– У них же пост начался! Ураза! Е-мое, как же я раньше не догадался. Все учли, а про это забыли.

В Черкесске еще не было поста, там с публикой все было в порядке. А за эти дни он начался. Когда он успел начаться-то? Эй, Грушевский, когда у них Рамадан?

Грушевский (задумчиво):

– Какая дрянь этот кабардинский коньяк. И карачаевский был дрянь. Еще одна республика – и я забуду, какой вкус у «Хеннесси». Ненавижу Северный Кавказ.!

Сентябрь 2004 года. Москва и окрестности: