Текст книги "Иисус неизвестный"
Автор книги: Дмитрий Мережковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 62 страниц)
«Мог ли Он не лгать перед Самим Собою, говоря, в течение двух-трех лет служения Своего: „царство Божие наступит сейчас“, – спрашивает кто-то из левых критиков. [548]548
M. Mauerenbrecher, Von Nazareth nach Golgotha, 1909, S 217.
[Закрыть]Этот нелепый вопрос показывает только, до какой слепоты доводит людей недостаток религиозного опыта. Надо бы спросить не «мог не лгать Иисус», а «мог ли лгать?». Не был ли Он умнее, чем это кажется левым критикам? На смех не только умным врагам своим, но и глупым детям, мог ли говорить сегодня: «царство Божие наступит сейчас», а завтра: «не сейчас», – если бы между сегодняшним и завтрашним днем не произошло что-то решающее, понятное всем: «и вы не захотели»?
Надо бы также спросить: легче ли два-три месяца говорить: «конец мира будет сейчас», чем два-три года? Или для Того, Кто вышел, хотя бы на одно мгновенье, из времени в вечность, нет вовсе такой ощутимой между временами разницы, как для нас, погруженных во время безвыходно? Что для Него значит «сейчас», нам трудно понять, потому что мы и Он говорим на разных языках: мы – на языке только времени, Он – на языке времени и вечности. В лучшем случае, мы видим один далекий, будущий Конец; Он видит их два: близкий, наступающий, – в первые дни служения Своего: «время исполнилось – кончилось», а в последние дни, – далекий, будущий:
это еще не конец… Проповедана будет сия Блаженная Весть царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам;и тогда придет конец. (Мт. 24, 6, 14.)
Как бы две меры перемежаются в Нем: мера Сына человеческого – время, и мера сына Божьего – вечность: если у Господа «тысяча лет, как день вчерашний», – миг, то две тысячи лет христианства – два дня – два мига.
Когда Иисус говорит: «близко, при дверях», то главное здесь не то, насколько близко Царство, а то, что оно будет наверное, как завтра наверное солнце взойдет, или сегодня наверное будет гроза, если туча надвинулась, и вдали уже сверкает молния. [549]549
Joh. Weiss, Die Predigt Jesu vom Reiche Gottes, 69.
[Закрыть]
Полного знания о том, когда будет Конец, у Сына человеческого быть не может. С большею ясностью этого нельзя сказать, чем говорит Иисус:
Дня же того или часа никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын; знает только Отец.(Мк. 13, 32.)
Сыну открыл Отец все, кроме этого. В этой единственной точке надо было Сыну отделиться от Отца, чтобы войти из того мира в этот, из вечности во время, – жить, страдать и умереть. Если бы знал Иисус наверное , что Конец сейчас, или также наверное знал, что не сейчас, то, в обоих случаях, не возвестил бы Блаженной Вести так, как возвестил; не жил бы и не умер так, как жил и умер. Самое беззащитное, открытое, уязвимое место в сердце Его, самое человеческое в Сыне человеческом, родное людям, близкое, братское, – это незнание: сейчас или не сейчас Конец. Это вольное незнание, как бы отпадение, отречение Сына от Отца, – может быть, величайшая, неизреченнейшая из всех Его жертв. Здесь главная, тайная мука Его, сомнение, искушение, до креста неодолимое; начало страданий – Страстей Господних; здесь же Гефсиманское борение, агония не только Христа, но и всего христианского человечества:
Доколь же , Владыка святой и праведный, не судишь и не мстишь… за кровь нашу?
вопиют души убиенных свидетелей Божьих из-под жертвенника перед престолом Всевышнего.
И сказано им, чтобы успокоились еще на малое время —(Откр. 6, 9–11.)
Малое – для них, а для нас – великое: «агония» всемирной истории, «дурная бесконечность», вместо благого Конца.
Если Учитель соединяет две меры, человеческую – времени, и божескую – вечности, то ученики смешивают их. С точностью передают они слова Его о том, что Сыну должно пострадать, но не понимают их и ужасаются.
Слова сего не поняли они, и оно было закрыто от них, так что они не постигли его, а спросить Его… боялись.(Лк. 9, 45.)
Вот почему так трудно понять, что значит для самого Иисуса отсрочка Конца.
Все еще земля горит под ногами Марка-Петра, а в III Евангелии, уже остывает. Видя, что Конец не наступает, люди начинают устраиваться для продолжения мира. [550]550
Joh. Weiss, Das alteste Evangelium, 1903, S. 94.
[Закрыть]
Вдруг – тотчас , ευθέως, после скорби дней тех… силы небесные поколеблются… и все племена земные… увидят Сына человеческого, грядущего на облаках небесных (Мт. 24, 29–30), —
так, в I Евангелии, а в III-м:
не тотчас Конец,
. (Лк. 21, 9).
Этим-то и решается все в христианстве. Павел уже переводит стрелку на часах всемирной истории с ночного счета – Конца, на дневной – продолжения мира:
молим вас, братия… не спешить… и не смущаться… от слова, будто уже наступает день Христов.(II Фесс. 2, 1.)
Но огненное жало Евангелия, чувство Конца, стынет медленно. « Маран афа , Господь грядет», – все еще воздыхание Павла, так же как всего первохристианства. «Молимся мы, да приидет Господь и да разрушит мир», – скажет Ориген. [551]551
Origen., in Jesu Nazar homel, 6, 4.
[Закрыть]«Все воздыхание наше – о кончине века сего, vota nostra suspirant saeculi hujus occasum», – скажет и Тертуллиан. [552]552
Tertull., Apolog, 39.
[Закрыть]
Ce гряду скоро, —
трижды повторяет Господь в Откровении (22, 7; 12, 20). Смерти не вкусит, как уже увидит Сына человеческого, «грядущего в силе», Иоанн на Патмосе. Слово Господне о скором пришествии Царства исполнится, хотя и не так, как было понято, – не в Истории, а в Мистерии, Но если бы все первохристианство уже не видело воочию Пришествия – Присутствия Господня, Парузии, то и христианства бы не было.
Правда ли, что с точки зрения Самого Иисуса, как утверждает левая критика, не может быть и речи о постепенном росте и развитии царства Божия в истории, во времени; что оно совсем есть, или его совсем нет? Правда, в том смысле, что нельзя быть отчасти живым или мертвым, а можно только совсем; но не правда, что долго царство Божие не может долго расти, развиваться в жизни человечества.
Царство Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю;
и спит, и встает, ночью и днем; и как семя растет, не знает он. Ибо земля сама собою производит сначала зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе.
Когда же созреет плод, тотчас – вдруг,
человек посылает серп, потому что настала жатва.(Мк. 4, 26–29.)
Это и значит: царство Божие, вопреки отсрочке Конца, совершается во времени, в истории; медленная в нем постепенность развития сочетается с мгновенною внезапностью Конца: долго грозовая сила копится в туче, прежде чем разразится молнией; туча – история, молния – Конец.
В царстве Божьем происходит взаимодействие двух сил – постепенной, человеческой, и Божеской, внезапной. Та же и здесь антиномичность, «согласная противоположность», как во всех глубинах религиозного опыта.
Только при свете Конца, мы понимаем, видим, что такое царство Божие. Можно сказать с точностью математической формулы: наше познание Царства прямо пропорционально чувству Конца и обратно пропорционально чувству исторической бесконечности, того, что мы называем «бесконечным прогрессом».
Житницы мои сломаю и построю большие, и соберу туда весь хлеб мой и все добро мое.
И скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы; покойся, ешь, пей, веселись, —
говорит Бесконечный Прогресс, и слышит:
безумный! В эту ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?(Лк. 12, 16–20.)
Бесы исповедуют Господа раньше людей. Ближе к нему могут быть бесноватые, чем здоровые: к царству Божьему, земному, malekut schamajim, может быть ближе террорист с бомбою, чем провожающий его на казнь священник. Быть настоящим революционером нельзя, не веря, что завтра будет революция; так же нельзя быть и настоящим христианином, не веря, что завтра будет царство Божие. Надо, конечно, делать мудрую поправку на время – закон исторической необходимости, – ту самую, которую делает Господь: «дня того или часа не знает никто»; но первично-парадоксальное чувство Конца остается: «близко, при дверях»; завтра – сегодня – сейчас Конец.
«Иисус есть Христос» – Царь: в этих трех словах все христианство. [553]553
Soden, Hat Jesus gelebt? 1910, S. 35.
[Закрыть]Но сам Иисус никогда не называет Себя ни «Христом», ни «Сыном Божиим», а только «Сыном человеческим». Левая критика предполагает, что имя «Сын человеческий», в мессианском значении, основано на ошибочном переводе арамейского barnasch (bar enach, по-еврейски, у Даниила, ben adam): «человек»; что, следовательно, Иисус называл Себя просто «человеком», и только позднейшие христиане, не поняв, что значит, в устах Его, «человек», сделали из этого слова мессианское наименование «Сын человеческий». [554]554
H. Lietzmann, Der Menschensohn, 1896, S. 26, 32, 40.
[Закрыть]Но, должно быть, слово «человек», в устах Самого Иисуса, звучало так, что не могло быть передано иначе, как этим загадочным, на языке греческих классиков не существующим вовсе, сочетанием слов: «Сын человеческий»
Слова этого нет ни в посланиях Павла, ни во всем Новом Завете (кроме видения первомученика Стефана, Д. А. 7, 56), ни у ранних Отцов; только к началу II века, у гностиков, Маркиона, Валентиниана и Офитов, оно появляется снова. [555]555
Lietzmann, 51, 57, 60–61.
[Закрыть]
«Ныне Иисус уже не Сын человеческий, а Сын Божий», – учит Послание Варнавы, в конце I века. [556]556
Epist Barnab, 12, 10.
[Закрыть]Имя «Сын человеческий», в смысле первичном, евангельском, здесь уже забыто, или еще не понято. Лучшая порука в исторической подлинности этого слова и есть именно то, что Церковь не поняла его и не усвоила. [557]557
H. Monnier, Essai sur la Rédemption, 134 – Joh. Weiss, Die Predigt Josu vom Reiche Gottes, 165.
[Закрыть]
Кто этот Сын человеческий?(Ио. 12, 34), —
спрашивают иудеи самого Иисуса; так же могли бы и мы спросить, через две тысячи лет: это и для нас все еще непонятное имя Непонятного, неизвестное – Неизвестного.
Имя «Сын человеческий» ничего не значило бы, в устах Иисуса, если бы не напоминало Даниилова пророчества:
Вот, с облаками небесными, шел как бы Сын человеческий, bar enach; дошел до Ветхого деньми, и подведен был к Нему. И дана Ему власть, и слава, и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его – владычество вечное, оно же не пройдет, и царство Его не разрушится.(Дан. 7, 13–14).
Именем этим утверждает Иисус Свою нерасторжимую связь с Израилем:
Ибо спасение от Иудеев.(Ио. 4, 22.)
Именем этим говорит Иисус, что Он есть Тот, в Ком исполнилось Даниилово пророчество. Полного, однако, понимания не мог Он ожидать от слушателей и, как бы нарочно, загадывал им загадку этим прозрачно-темным именем, чтобы заставить их самих подумать, кто Он такой. Только «посвященные», может быть, знают, – «вам дано знать тайну царства Божия», – что «Сын Человеческий», bar enach, в смысле Даниилова пророчества, – сам Иисус; остальные же думают, что Он говорит о третьем лице. [558]558
Alb. Schweitzer, Geschichte der Leben-Jesu-Vorsehung, 270–271.
[Закрыть]Сам Себя называть «Мессией-Христом» не мог Иисус, потому что нужно было, чтобы люди узнали и признали Его свободно; сами для себя сделали Его Христом – Царем единственным не извне, а изнутри; поняли, узнали, что «это Он»,
Кто же Ты? —
спрашивают Иудеи, кажется, с искренним недоумением (Ио. 8, 25). Но на этот вопрос – единственный ответ Его:
«Я».
Если не уверуете, что это Я,
, то умрете во грехах ваших. Когда вознесете – (на крест) – Сына человеческого, тогда узнаете, что это Я.(Ио. 8, 24, 28.)
Раз только в жизни открыл Иисус, что значит «Сын человеческий», когда на вопрос первосвященника:
Ты ли Христос, Сын Благословенного? —
ответил: «Я» (Мк. 14, 61–62), и это Ему стоило жизни.
Каждый день Кущей совершалось шествие вокруг жертвенника (в Иерусалимском храме), с возглашением псалма (117, 15): «О, Господи, спаси же!» – вспоминает Мишна. [559]559
Mischna Sukka, IV, 5.
[Закрыть]«Молились же так: Ani we-Hu, „спаси!“ – сообщает рабби Иегуда. В этом „Ani we-Hu – то неизреченное имя Божье“, которое Бог откроет людям только тогда, когда придет Мессия. „Ani we-Hu, значит: „Я и Он“; „Я есмь Он“, – объясняет Мишна. «Чтобы открыть тайну этого имени, и пришел Иисус“, – учит раввин XX века, и, может быть, поняли бы его, хотя и прокляли, раввины I—II века. [560]560
Раввин в Стокгольме, Gotti Klein, 1st Jesu eine historische Persönlichkeit? 1910, S. 41.
[Закрыть]
Когда Иисус открывает тайну Свою ученикам:
Я и Отец одно(Ио. 10, 15),—
то это и значит: «Я есмь Он», Ani we-Hu.
Именем «Сын человеческий» Иисус как бы говорит людям: «Я такой же человек, как вы». Но в этом принятии человеческого равенства чувствуется, может быть, больше всего иная, нечеловеческая природа, иное существо Иисуса: сколько бы ни погружался Он в человечество, не может погрузиться в него до конца, потому что у Него иной удельный вес. Bar enosch, «Сын человеческий», в устах Его звучит как bar elaha, «Сын Божий». [561]561
Ch. Guignebert, La vie cachee de Jesus, 1921, p. 127.
[Закрыть]
Если бы людей спросили жители другой планеты, по ком судить им о человечестве, то не на кого бы людям указать, не о ком бы сказать, кроме Иисуса:
Се Человек. Ессе Homo.
Можно во Христа не верить, но нельзя не признать, что было что-то в человеке Иисусе, что заставило людей преклониться перед Ним, как ни перед кем никогда еще не преклонялись они и, вероятно, никогда уже не преклонятся.
Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого человеческого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних,
и всякий язык исповедал, что Господь Иисус есть Христос-Царь.(Филлип. 2, 9–11.)
После одной неудачной попытки превратить Иисуса в «миф» сделана была другая, столь же неудачная, – доказать, что Иисус не Христос, сам Себя никогда не называл «Христом» и никем не был Им признаваем при жизни, а был только после смерти признан. [562]562
W. Wrede, Das Messias-Geheimnis in den Evangelien, 1913, passim.
[Закрыть]Но крестная надпись, titulus crucis:
Иисус Назорей, Царь Иудейский(Ио. 19, 19), —
самое первое и подлинное историческое свидетельство о жизни и смерти человека Иисуса, делает невозможным сомнение, что Он осужден и казнен римской властью как Мессия, Царь Израиля, «противник кесаря» (Ио. 19, 12), «виновник мятежа», auctor seditionis. [563]563
H. J. Holtzmann, Hand – Commentar zum N. T., 1901, I, 388 – Das messianische Bewusstsein Jesu, 1907, S. 35 – Wellhausen, Einleitung in die drei ersten Evangelien, 38, 92.
[Закрыть]Если же Он умер за это, то с этим, конечно, и жил. Надо отвергнуть историческую подлинность распятья, надо превратить Иисуса в «миф», чтобы отвергнуть мессианство Христа. [564]564
P. W. Schmidt, Die Geschichte Jesu, 1904, S. 158.
[Закрыть]
Что же значит «Иисус есть Христос-Царь?» Этот вопрос ставится и разрешается жизнью всего христианского человечества, всемирной историей. Чтобы заглушить вопрос или пройти мимо него, как мы заглушаем или проходим мимо, надо уничтожить христианство.
И одели Его в багряницу, и, сплетши терновый венец, – возложили на Него,
И начали приветствовать Его. «радуйся, царь Иудейский!»
И били Его по голове тростью, и плевали на Него, и, становясь на колени, кланялись Ему.(Мк. 15, 17–19.)
Это люди сделали с Ним и все-таки поверили, что Бог
посадил Его одесную Себя на небесах, превыше всякого начала, и власти, и силы, и всякого имени, именуемого не только в сем веке, но и в будущем;
и все покорил под ноги Его и поставил Его выше всего.(Ефес. 1, 20–22.)
Можно во Христа не верить, но нельзя не признать, что не было в мире большей силы, чем та, которая заставила людей в это поверить. Сколько бы люди ни забывали об этом, вспомнят когда-нибудь, что единый Царь царствующих и Господь господствующий – этот поруганный, осмеянный, оплеванный, тернием венчанный, распятый Царь.
Кажется, и людям наших дней, меньше всего думающим о царстве Божьем, чаще всего приходит в голову, что европейская, бывшая христианская, цивилизация доживает свои последние дни. Если даже «конец Европы» не значит еще «конец всемирной истории», а значит только подъем на один из тех перевалов, откуда виден ее горизонт, – действительный Конец, – то, за две тысячи лет христианства, не был никто на таком крутом перевале, как мы, и никому не открывался горизонт всемирной истории, конец ее с такою ясностью, как нам. Если же, по найденной нами формуле, познание царства Божия прямо пропорционально чувству Конца и обратно пропорционально чувству исторической бесконечности, то мы, как никто, могли бы знать, что такое царство Божие. Почему же не знаем? Почему так забыли о нем, как, за две тысячи лет христианства, не забывал никто? Почему самая непонятная для нас, невозможная, бессильная, безнадежная из всех молитв: «да приидет царствие Твое»? Кажется, все потому же: потому что два религиозных опыта, нерасторжимых в первом же слове Иисуса о Царстве, – опыт Конца: «время исполнилось, кончилось», и опыт Царства: «приблизилось», – для нас уже расторгнуты; потому что царство Божие для нас уже не на земле и на небе, а только на небе, и весть о нем, труба, некогда звавшая к победному бою, теперь звучит как похоронный колокол; потому что Церковь, как царство Божие на земле, есть на половине прерванный, сделавшийся домом, путь, и люди успокоились в Церкви, как в Царстве, уже потеряв надежду вернуться в отчий дом, поселились на большой дороге, как дома; и, наконец, главное, потому, что мы все еще не «обратились», не «перевернулись», не «опрокинулись», не поняли, что больные, а не здоровые, имеют нужду во враче; не праведников пришел Господь призвать к покаянию, а грешников; что не святые, богатые, сытые, пьяные, а нищие, голодные, жаждущие, – такие, как мы, может быть, первые услышат из уст Его: «блаженны»; мытари и блудницы могут войти в царство Божие вперед тех «праведных». Кажется, мы не знаем, что такое царство Божие потому, что все еще не поняли, что значит:
брачный пир готов, а званные не были достойны. Итак пойдите на распутья, и всех, кого найдете, зовите на брачный пир.
И рабы те, вышедши на дороги, собрали всех, кого только нашли, и злых, и добрых; и брачный пир наполнился возлежащими.(Мт. 22, 8–10.)
Может быть, эти, на распутьях найденные и лишь в последнюю минуту званные, злые с добрыми смешанные, – мы. Кажется, Господу сейчас нужнее святых, ушедших из мира и спасшихся, грешные, погибающие с миром, почти отчаявшиеся, готовые всунуть шею в петлю, но все-таки надеющиеся, хотя и сами этого не знающие, – что, в последнюю минуту, Он придет и спасет их, вынет их шею из петли, – точно такие, как мы.
О, если бы мы только могли сказать, как разбойник на кресте:
помяни меня. Господи, когда приидешь в царствие Твое!
мы, может быть, услышали бы:
сегодня же будешь со Мною в раю. (Лк. 23, 42–43.)
Не завтра, не через две тысячи лет, а сегодня, сейчас, – в этом вся Блаженная Весть, Евангелие.
О, если бы мы только поняли, что значит:
да будет воля Твояи на земле , как на небе, —
мы, может быть, спаслись бы, и с того самого места, в ту самую минуту, где и когда поняли бы это, начался бы для нас путь к царству Божию; если бы мы только поняли, что нам, может быть, больше, чем кому-либо, за две тысячи лет христианства, сказано:
люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную, ибо силы небесные поколеблются.
… Когда же начнет сбываться то, тогда восклонитесь и подымите головы ваши, потому что приблизилось избавление ваше.(Лк. 21, 26–28).
Ужас конца для одних – радость избавления для других: в этом вся Блаженная Весть о царстве Божьем.
Ужас христианского человечества в том, что миром овладели сейчас, как никогда, не злые люди и не глупые, а совсем не-люди – человекообразные, «плевелы», не-сущие, не только русские, но и всемирные слуги Мамоновы-Марксовы, гнусная помесь буржуя с пролетарием. И люди запуганы так, что уже не смеют быть людьми и спешат потерять человеческое лицо свое, чтобы сделаться такими же безличными, как те, над ними царящие «не-люди». Больше, может быть, и сейчас людей, а человекообразных меньше, чем это нам кажется; но сплоченные в дьяволову церковь – Всемирный Интернационал, они всемогущи, а люди бессильны, безвластны, потому что разрозненны: Церкви Вселенской, единственного места, где могли бы они соединиться, все еще нет. Вот почему, если дело христианского человечества и дальше пойдет, как сейчас, то человек, потеряв лицо свое окончательно, приобретет насекомообразную мордочку, и кучка термитов-титанов (такими кажутся они запуганным людям), или даже один из них, единственный, станет во главе человеческого термитника, что и будет концом всемирной истории, – царством Не-сущего.
«Не-люди» делают с людьми уже и сейчас то же, что с русскими удельными князьями делали татаре Золотой Орды: кладут их на землю в ряд и, придавив досками так, что хрустят у них кости, садятся на них и, празднуя победу, пируют. Выбиться из-под не-людей, вскочить и увидеть, как те опрокинутся навзничь, и прахом и пылью рассыплются, – вот уже всем людям понятное, простейшее начало царства Божия.
Не-люди хоронят людей заживо, а те и пошевелиться не могут, как в летаргическом сне. Сон встряхнуть, встать из гробов и увидеть, как могильщики сами в вырытую ими яму рухнут, – вот опять понятное всем, начало царства Божьего.
Если Богу и нам будет угодно, то, может быть, завтра, когда нас ударят по одной щеке, мы подставим другую; но сегодня, может быть, святее и праведнее вспомнить, что здесь еще, на земле, в истории, Страшный Суд начинается; здесь еще услышат не-люди приговор:
идите от Меня, проклятые, в огонь вечный.(Мт. 25, 41).
И пойдут, и сгорят, и ничего от них не останется, кроме кучки смрадного пепла. Это увидеть – тоже понятное нам всем начало царства Божия.
