Текст книги "Завещание каменного века (сборник)"
Автор книги: Дмитрий Сергеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
– По-моему, совершенно обоснованное положение, – начал я как можно рассудительней. – Всякий, кто переходит через линию, обязан посмотреть, не видно ли поезда. Зазевался – сам виноват.
Видимо, мои слова не доходили до сознания – у Тоси по-детски задрожали губы, и слезы промыли первые дорожки в слое пудры.
– Никак нельзя ему тормозить в это время, – убеждал я. – У него за спиной состав. Из-за одного раззявы может случиться катастрофа. Может погибнуть не один человек… Сколько пассажиров бывает в поезде? – обратился я к Толику за подмогой, но он промолчал. – Человек пятьсот, не меньше, – решил я. – Пятьсот – и один!
Цифры – это очень убедительно. Когда начинают говорить языком цифр, спорить невозможно. Но Тося, видимо, не умела мыслить логично.
– И эти пятьсот будут спокойно ехать дальше, как будто ничего не случилось? Им будет все равно, что из-за них задавили человека?
– Так они-то вовсе не виноваты, – воскликнул я.
– И ты можешь?.. – повернулась она к Толику.
– Не я же сочинил правила. Мое дело маленькое: есть положение – выполняй.
Вскоре они ушли. Я уткнулся в учебники.
Толик возвратился посреди ночи пьяный. Прежде он никогда не напивался. Растормошил меня и своего дружка.
– Что мне делать? – с пьяной серьезностью допытывался он. – Она сумасшедшая. Говорит: «Бросай курсы». Через неделю экзамены, дипломы получим, а она: «Бросай! Не хочу, чтобы ты людей давил!» Я же никого не задавил. Да и вообще такой случай, может быть, в сто лет один раз бывает, так обязательно, что ли, когда я буду вести состав. Я пообещал: «Заторможу! Пускай потом судят». Не слушает. «Уходи!» – и только. «Сама никогда в жизни не сяду на поезд: не хочу, чтобы из-за меня давили человека».
– Ненормальная она, – рассудил второй паровозник, и тут же захрапел.
Свадьба у них расстроилась.
Не знаю, сдержала ли Тося свое слово: действительно ли никогда не садилась на поезд? Толик говорил – летом она хотела навестить родителей. Правда, в свою деревню она могла добраться пароходом. А насколько мне известно, на воде действует другой закон: «Человек за бортом!» – и все кидаются спасать.
Во сне я видел несущийся паровоз и крохотного человечка, стоящего на шпалах. Паровоз сигналил, а человек не уходил.
Меня разбудила тревожная мысль. Я не вдруг сумел понять ее спросонья.
Гильд! Что стало с Гильдом? Ведь ему угрожает казнь. Пока я рассуждаю о справедливости, Машина преспокойно сделает с его мозга ксифонный снимок, чтобы после на досуге прочитать все, а самого Гильда повесят или поджарят на костре.
Ближайшая комната с диском была расположена неподалеку. На секунду я испытал безотчетный страх, как тогда, когда мы находились в такой комнате вместе с Эвой.
На этот раз черный шланг не посмел подползать ко мне близко.
– Где Гильд! Что с ним сделали?!
– Его должны были доставить утром. Мне сообщили: ему удалось бежать. Кто-то помог устроить побег.
Я облегченно вздохнул.
– Ты немедленно прекратишь все свои инквизиторские штучки, – потребовал я.
Да, но что помешает ей вновь обрести самостоятельность, когда нас не будет? Даже если законы, которые я намереваюсь дать ей, окажутся справедливыми, в конце концов, она научится обходить их и станет делать по-своему. И опять в ее память потечет информация из мозга суслов и фильсов, обреченных на смерть. Пусть это будут всего лишь одиночки. Больше ей неоткуда добывать знания. Не проще ли навсегда устранить такую возможность – разъединить мозговые объемы. Правда, тогда она вообще не станет вмешиваться в дела сотворенных ею суслов и фильсов, и я не смогу осуществить своей программы: дать им справедливейшие законы. А, шут с ними, пусть распутываются сами.
– Я должен пройти в распределительный пульт твоего мозга, – сказал я.
В углу зала зажегся синий круг.
– Там вход, – сказала Машина.
Я очутился в просторной комнате, сплошь установленной приборными досками с тысячью индикаторов, рычажков и кнопок.
– Где находится узел, соединяющий мозговые объемы?
Светящаяся указательная стрелка перекинулась через комнату, уткнулась в массивный рычаг.
Я потянулся к рукоятке.
– Ты хочешь лишить меня единственной возможности усовершенствоваться?
В машинном голосе почудились нотки ужаса.
– Ты уже и без того достаточно натворила чудес.
– Подожди!
Смертельное отчаяние Машины остановило мою руку.
– Это безжалостно. Нельзя одним взмахом прикончить все, что было создано и продумано мною за тысячи лет. Прежде чем разрубишь мой мозг, выслушай мое самое главное, самое важное открытие. Пусть не я создам новое государство – пусть кто-то другой, в другом месте, но я хочу, чтобы открытое мною не пропало зря. Мне нужно всего лишь несколько минут.
– Что ж, говори, – легкомысленно позволил я.
– Все попытки создать стройную слаженную систему управления людьми неизменно проваливались. На протяжении всей истории человечества случалось, что возникали превосходные государства с централизованной властью в руках одного могущественного человека…
– Ты лжешь! – оборвал я ее. – Лжешь или же плохо знаешь историю. Мне по крайней мере известно государство, где власть не была в руках одного человека. И это было совсем неплохое государство.
Я невольно поймал себя на том, что принимаю ее разглагольствования всерьез. В конце-концов, ей ли судить о нашей истории?
– Меня не интересовали государства, где власть не принадлежала одному человеку. Самой идеальной формой правления считаю деспотию, – высказала Машина.
Я опять чуть было не заспорил, но вовремя сдержал себя. Пожалуй, это ведь не ее точка зрения, а безумного маньяка мантенераика Виктора. Выслушаю ее до конца.
– Все такие государства я называю империями, как бы в действительности они ни именовались, – сказала Машина. – Больше всего меня огорчило, что ни одна из великих империй не смогла просуществовать долго. Чаще всего государство разваливалось изнутри, после смерти великого правителя, чья воля удерживала людей в повиновении. Очень редко находились достойные преемники.
Я исследовала причины развала и гибели могущественных империй – они разрушились от несовершенства людей. Природа поступила весьма неразумно, положив в основу конструкции человека способность ставить перед собою самостоятельную цель. Не так уже важно, будет ли это мелочное стремление добиться личного благополучия или же цель будет состоять в поисках всеобщего блага. Не следовало вообще допускать каких-либо вольностей при создании человека. Сколь бы ни была совершенна государственная система, она – любая – требует от исполнителей четкости. Малейшая вольность приводит к расстройству всей цепи управления. Чтобы достигнуть безотказности, придумывались своды законов, подчас очень детально разработанные, с множеством пунктов. Все это требовалось, чтобы полностью исключить у чиновников необходимость мыслить. Увы, достаточно было среди сотни безотказных чиновников появиться одному думающему – цепь прерывалась. Чиновники исполнители, будучи людьми, оказывались способными вступать во взаимоотношения между собой, не предусмотренные субординацией. Нередко нижние чины обладали более сильным характером и волей, чем поставленные над ними. Никакими разумными законами невозможно устранить этот недостаток.
Представьте себе, если бы внутри моей схемы содержались элементы, обладающие самостоятельностью, – разве смогла бы я работать в таких условиях, когда каждый из составляющих меня блоков мог толковать мое указание на свой лад? Да еще между ними возникли бы не предусмотренные схемой новые связи. А всякое человеческое государство именно таково.
Нужно, чтобы все люди были стандартны, как искусственные нейроны в моей схеме. Нужно сделать для них одинаковыми жилища, одежду, пищу… Необходимо, чтобы все стремились к одному, не искали бы ничего своего, другого.
А еще лучше передать всю полноту власти разумным машинам. Во главе такого государства смогу стать я. Право поиска цели оставить только за мною – люди будут лишь исполнителями моей воли, моего разума. Скоро я достигну этого здесь на астероиде. Потом люди с других планет смогут прилетать ко мне учиться, перенимать опыт…
Этот бред она нашептывала мне торопливо, сбивчиво, моя ладонь все еще лежала на рукоятке рычага.
У меня начали тяжелеть веки. Мне стало чудиться, будто я разморился возле растопленного камина и вот-вот засну.
– Не спи! – услышал я Эвин голос.
Я встряхнулся – увидел себя в окружении приборных досок. Приносился убаюкивающий голос Машины:
– Как хорошо, когда не надо будет думать и решать самостоятельно, когда решения будут подсказаны разумной машиной. Нужно сделать все стандартным, стандартным, стандартным…
– Не спи! – раздался Эвин голос.
Я пришел в себя. Сонная одурь прошла. Я стиснул пальцы.
– Остановись!
Я рванул рукоятку – голос Машины оборвался на отчаянной ноте.
Наступила тишина.
– Эва, – позвал я.
Вблизи никого не было. Не мог же я слышать ее сквозь бетонированные стены.
– Где Эва?
– Все люди, прибывшие на астероид, в хранилище. Для моих роботов доступ туда запрещен.
Голос Машины был четким и бесстрастным. Теперь она превратилась в послушную исполнительницу. Ни на какие новые фокусы не была способна.
– Что означает: «Сезам, откройся!»? Разве такие слова есть на земтерском языке? Ты не можешь знать таких слов.
– Первый раз слышу эту фразу.
– Но ведь ты первая крикнула: «Сезам откройся!».
– Напротив, я слышала, как ты произнес эти слова.
Эва недоуменно смотрела мне в глаза.
– А сейчас ты помешала Машине загипнотизировать меня, не дала мне заснуть.
Эва вряд ли сейчас понимала меня. У нее было такое выражение лица, словно она прислушивалась к голосу, которого никто из нас больше не слышал.
Не знаю, отчего мне вообразился беспредельный простор, несколько кокосовых пальм, млеющих в знойном воздухе, я услышал размеренный шум морского прибоя и уловил ракушечный запах. Видение возникло с такой отчетливостью, как будто я и впрямь когда-либо мог испытывать подобное наяву.
– Когда-то давно-давно я жила у моря, – не отвечая на мой вопрос, произнесла Эва. – Наше жилище было прозрачное и легкое, в нем всегда был свежий воздух и так пахло… А потом однажды я упала в воду и волна швырнула меня далеко от берега. Где это и когда было?
Я смотрел в ее отсутствующее лицо и ничего не понимал. Притворяться Эва не умела. Я чувствовал: все, что она говорит, – правда. Всякий раз ее поведение озадачивает меня, сбивает с панталыку. С одной стороны, я покровительствую ей, оберегаю ее, она ищет защиты у меня, а с другой – в самые трудные мгновения помощь приходит именно от нее.
Все собрались у камина. К нашему разговору прислушивались Итгол с Игарой, Остальные сонными манекенами дремали в креслах, разморенные сытой едой и теплом. Никто из них не поинтересовался, где мы пропадали так долго. Без своих каждодневных развлекательных передач по сигрибу они чувствовали себя опустошенными – не испытывали даже желаний. Словно механические игрушки, у которых вышел завод.
Возвращение
– Что ж, Олесов, я решил открыть тебе правду. Ты заслужил это. С нашей стороны было бы неблагодарностью оставить тебя в неведении до самого конца.
Эти слова я услышал от Итгола. Мы были с ним одни. Только что проводили всех земтерян и усадили на корабль, который доставит их на Земтер. На Карсте остались четверо: Итгол с Игарой, Эва и я. Еще там, у космической пристани, Итгол заинтриговал меня.
– Тебя ждет приятный сюрприз.
Честно говоря, ни на какие приятные сюрпризы я не рассчитывал, когда решил остаться на Карсте, не возвращаться на Земтер. Просто мне пришло в голову, что лучше провести остаток своих дней здесь в хранилище, перебирая старинные фолианты. Можно перечитать все, на что у меня не хватило времени на Земле. Да и еще многое из того, что было создано после моей жизни. Вернее, не после моей жизни, а за те века, которые я провел в леднике.
Но Итгол не обманул меня – в самом деле приготовил сюрприз.
– Ты, наверное, догадался: мы с Игарой не земтеряне. Наша цивилизация возникла много раньше, и во вселенной мы пока одиноки…
Я слушал его и отказывался верить своим ушам. Даже обстановка, в которую я попал, – взять тот же Карст – ошеломила рассудок. Я подчеркиваю: ошеломляла именно рассудок – не чувства. Мне кажется, для людей, некогда живших здесь, на искусственно созданной космической станции, меньше было простора проявить свою индивидуальность, чем в мое время на Земле, – верх над всем одержал всеобщий человеческий разум. Я даже оправдывал безумные действия мантенераика Виктора – маньяка, одержимого идеей насильно осчастливить человечество. Едва ли он толком представлял себе, как это у него получится на деле и какую услугу может оказать ему Машина. Именно в такой обстановке и должны рождаться безумные идеи. Земтер ушел дальше – там человек не способен даже и на безумие. Машина, конечно, не подозревает, что ее мечта создать государство из стандартных людей уже достигнута. Ничего другого из затеи Виктора и не могло возникнуть. Возможно, он хотел совсем не этого, но важен результат, а не желание.
И вот Итгол рассказал мне о совершенно иной цивилизации. На планете Алиен. Цивилизация, где достигнуто согласие между личностью и обществом. И не только это. Они не стремились покорять природу, вернее, они рано поняли, к чему может привести укоренение подобного взгляда в сознании большинства. Их цивилизация слитна с природою. Они не создавали нагромождений из металла, камня и синтетики, не устраивали человеческих муравейников, задыхающихся в отходах промышленности и транспорта. Фабрики, где производились товары и продукты питания, скорее напоминали плантацию: поля, парки, леса и болота. Вместо стучащих и рычащих станков, выбрасывающих в воздух ядовитые отходы и отравляющих реки, на них работали микробы, растения и животные – сама природа.
Мне трудно было поверить в эту микробную промышленность. Я заподозрил, что Итгол просто не желает говорить всей правды. Да он и не вдавался в подробности.
– Увы, во вселенной мы пока одиноки, – повторил он. – На первых порах это обстоятельство никого не мучило. Тогда мы только начинали осваивать ближний космос и надеялись очень скоро встретить собратьев по разуму…
Первые же встречи с другими цивилизациями принесли разочарование. На нескольких планетах они застали примерно такую же картину, как на Земтере. Это было совсем иное направление прогресса, чем у них, на Алиене.
В дальнейшем они открыли еще несколько планет, где уже возник разум. В том числе и Землю. Но и здесь контакт пока невозможен. Слишком велика разница между цивилизацией Алиена с вновь открытыми. В большинстве эти планеты еще не прошли начальную стадию развития, заняты улаживанием внутренних дел, населены народами, враждующими между собой.
– А разве ваша цивилизация не способна вмешаться и помочь им? – спросил я. – Вместо того, чтобы наблюдать и изучать…
– Мы должны подсказать им готовое решение, не так ли? – перебил он меня.
Я вынужден был кивком подтвердить: да, именно это я хотел сказать.
– Пример такой помощи, навязанной со стороны, был у тебя перед глазами. Насколько это удачный пример, можешь судить сам. Я имею в виду государство суслов и фильсов, – пояснил он. – Ведь Машина действовала из самых лучших побуждений. Мантенераик Виктор хотя и был честолюбив, но он хотел добра и такую же программу задал Машине. Он как бы передал ей свою натуру. Как ты видел, ей почти удалось создать идеальные, по ее представлению, государства. Ты можешь возразить, что она-де руководствовалась ошибочными представлениями – лучшей формой считала деспотию. Ну а кто может сказать, что лучше? Разве в вашей истории не было примеров, когда другие формы государственного устройства создавали чудовищные режимы, ничем не лучшие самой мрачной деспотии? Мы не убеждены, что наша система может быть годна для любых условий. Такая попытка скорее всего закончилась бы тем, что другая более слабая цивилизация подчинилась нам, направилась по нашему пути. Но в этом случае мы бы не получили собратьев по разуму, а создали бы колонию. Таким путем мы задушили бы, не желая того, индивидуальность новой цивилизации, навязали бы свою.
– Но и смотреть равнодушно со стороны, как другие в потемках отыскивают выход, запинаются, разбивают носы, а то и вовсе летят в пропасть…
– Значит, надо взять за руку и провести через опасные места? – спросил он.
– Ну, не совсем так. Может быть, просто посветить им, сказал я – очень уж мне не хотелось, чтобы кто-нибудь вел меня за руку.
– Это мы и хотим сделать, – сказал Итгол. – Кстати, опыт с тобой и преследует такую цель.
– Опыт?!
Веселая, почти озорная улыбка скользнула по лицу Итгола.
– Ваша планета давно интересует нас. Путь развития, по которому вы двигаетесь, – перспективный. Однако опасности есть, и они способны завести в тупик. Такое уже происходило на других планетах. Вот эти-то возможные отклонения мы и хотим изучить и попытаться предупредить, не вмешиваясь в…
– Но… – решил я возразить ему.
– Ты хочешь сказать: непоправимое совершилось – катастрофа? – перебил он.
Я молча кивнул: это я и имел в виду. Ради чего изучать какие-то опасности, если цивилизации уже нет?
– Успокою тебя: никакого взрыва на вашей планете не было. Подобный исход возможен лишь в одном из вариантов действительности.
Вот тут-то я и услышал от него такое, что померкли все прочие чудеса, каких я нагляделся на Земтере и на Карсте. Оказывается, сами Карст и Земтер не настоящие. Все мы находимся внутри искусственного времени-пространства. Итгол назвал его гиперфантомом. О том, как этот гиперфантом создан, я и не пытался узнать. Все равно бы не понял.
– Ничего сверхъестественного или чудесного, – заверил Итгол. – Люди планеты Алиен давно используют модель гиперфантома для исследований возможного будущего других цивилизаций. Модель позволяет проводить одновременно практически бесконечное число опытов. Только среди землян я был один из множества. Обыкновенно человека берут в тот момент, когда у себя он на время исчезает, например, его накрыла снежная лавина. По окончании опыта каждого возвращают на место, и участь, какая была уготована человеку, не минует его.
Испытуемые не подозревают, что происходило с ними: перед тем как возвратить на место, их облучают на специальной установке, и они забывают все, что пережили, находясь в модели гиперфантома.
– И я… я тоже ничего не буду помнить?
– Так надо.
– А если бы суслам удалось вздернуть нас на виселице, я бы уже не возвратился на Землю?
– Никакие опасности испытуемым не угрожают. В этом случае опыт автоматически прекращается и человек оказывается там, откуда был взят.
– Но тогда бы его не облучили…
– Верно. Такие случаи были. Но ведь этому человеку все равно никто не поверит. Да и сам он скоро перестанет верить себе – посчитает сном.
– Поскольку меня не повесили и теперь ничто не помешает вам облучить меня, есть смысл раскрыть мне всю правду, – стараясь придать своему голосу как можно больше простодушия, сказал я.
У меня созрел план, как надуть Итгола и всех их – людей планеты Алиен.
– Это можно. Поскольку я уже начал говорить, продолжу. Хоть и поступлю вопреки правилам.
Я и не пытался выяснить, как создан гиперфантом: моих знаний явно было недостаточно для этого. Да Итгол и не вдавался в подробности.
Люди Алиена прекрасно знали нашу историю и все наши достижения, и не только в области техники, но также в искусстве и морали. Моделируя в гиперфантоме возможное будущее, они как бы давали зеленую улицу какой-либо тенденции, наметившейся у нас. Им хотелось знать возможные последствия. В случае со мной проверяли, куда может привести тенденция к безумной технизации и стандарту, будто бы облегчающим жизнь. А в области морали у них была задача проверить тенденцию в умах отдельных людей к установлению единоличного господства.
Меня взяли в гиперфантом, когда я попал в снежный обвал. Действительность раздвоилась: что произошло со мной настоящим, я узнаю, когда завершится опыт.
Я так и не уяснил до конца, почему они не могли проверить будущее без меня. Понял одно: Итголу непременно нужно было отыскать меня в модели гиперфантома. Иначе весь опыт шел насмарку, пришлось бы начинать все сначала.
Еще немного – и меня возвратят в снежную лавину, откуда взяли. Итгол, вероятно, забыл про это. Он убежден, что известие о скором возвращении на Землю должно обрадовать меня.
Я едва не позабыл про Эву. Меня ничуть не опечалило, что ни Либзе, ни Герия, ни всех остальных земтерян в подлинной действительности нет и не будет. Но с тем, что и Эва – такой же фантом, как и они, я не хотел примириться.
Итгол не дослушал вопроса до конца.
– Эва не фантом, – сказал он. – Она проходит испытания, как и ты. Только в случае с нею испытывается будущее Земтера – не того, который ты застал в модели будущего, а настоящего, подлинного. Собственно, мы и занимались Эвой. Встреча с тобой явилась неожиданностью. То, что вы оба очутились в одном варианте лжедействительности, – редчайший случай. Вероятность подобного совпадения исчезающе мала и в расчеты не принималась. Тебя до сих пор не могут найти. Этим занята специальная экспедиция. Никому в голову не приходило искать тебя в параллельном варианте. Для нас это просто большая удача.
Я готов был пуститься в пляс – Эва не фантом.
– Но она очень странно ведет себя, – вспомнил я. – Многое мне показалось загадочным.
– Это не удивительно, – сказал Итгол. – Эва родилась на Земтере задолго до того, как планету захватили твои потомки. Туземцы Земтера обладали не пятью чувствами, как обычно, а больше. Только Эва и не подозревала о своих исключительных способностях. В том варианте действительности, который возник в гиперфантоме, коренных жителей Земтера не осталось. Эва была одинокой. Разумеется, подобное не случится на самом деле. Собственно, для этого мы и проводим испытания: необходимо знать все опасности, какие подстерегают Земтер.
Я хотел спросить у него, почему я иногда как бы слышу Эвин голос, читаю ее мысли, – но я удержался, промолчал. Мне впервые пришло в голову, что даже Итгол не знает всего – он и не подозревает о возникших у меня способностях. Но сам я, кажется, догадался, как появился у меня этот чудесный дар. Скорee всего это побочный результат карбон-эффекта; после того как я много раз надевал на себя проволочный колпак с записью четырех часов мальчишкиной жизни, во мне пробудились какие-то скрытные свойства – шестое чувство.
– Однако несмотря на свои способности, она не похожа на взрослую. Ей только с виду можно дать восемнадцать лет, – сказал я.
– Эву взяли на испытания, когда ей было всего пять лет, – объяснил Итгол. – После того как опыт закончится, она возвратится в свой возраст. Сейчас ей по житейскому опыту в гиперфантоме восемнадцать лет. На самом же деле – пять. Отсюда и странности ее поведения.
Корабль делал четвертый виток, а я все никак не мог разглядеть очертаний материков – облака искажали их до неузнаваемости. Я не отрывал глаз от иллюминатора. В соседнее окошко смотрел Итгол. Пост штурмана в корабельной рубке заняла Игара. Это был один из старых, еще полуавтоматических линей. Когда-то на нем выполнялись рейсы между Землей и Карстом. Мы воспользовались этой рухлядью. Игара сказала, что предпочитает управлять кораблем сама.
– Мне еще на Земтере осточертело быть пленником автоматов, – заявила она.
Это я уговорил Итгола с Игарою ненадолго продолжить опыт – посетить Землю. Мне хотелось увидеть, какою она могла стать, если бы развитие пошло по пути, который испытывался в модели будущего. И еще у меня возник свой план.
Я все еще никак не привыкну к мысли, что нахожусь в каком-то гнперфантоме, где тысячелетия равняются секундам подлинной жизни.
«До чего красиво!» – отчетливо прозвучал голос Эвы.
Я оглянулся: в кабине ее не было. Она должна находиться в рубке, Игара взяла ее с собою. Эва просто липнет к ней, как ребенок к матери. Так она и есть ребенок и взрослая одновременно. В ней соединилось и то и другое: здесь, в гиперфантоме, она прожила до своих восемнадцати лет, а возвратится в свой пятилетний возраст.
Теперь я уже не удивляюсь, что слышу ее голос сквозь непроницаемую переборку между кабиной и рубкой.
Мне пришло в голову попытаться установить с нею контакт: ведь и она должна слышать меня.
«Эва, Эва! – мысленно произнес я. – Ты слышишь меня?»
«Слышу», – отозвалась она.
– Идем на посадку, – прозвучал в микрофоне надтреснутый голос Игары.
Я недолго мог видеть в иллюминатор очертания материка, навстречу которому приближался корабль, – неодолимая тяжесть приплюснула меня к полу. Всем телом я ощутил, как лихорадит от напряжения обшивку корабля. Невыносимый свист реакторов, прекративших работу, вызывал тошноту.
Комбинезоны из пенопласта делали наши фигуры неуклюжими и членистыми, точно у пауков.
Игара посадила корабль на равнинном и пустынном побережье. Песок и камень. Ни единого клочка живой почвы. И только небо – прежнее, знакомое. Я ощутил его сразу, как только вышел из корабля. Вот чего мне все время не доставало на Земтере и на Карсте – настоящего неба над головой.
Море лежало спокойное, чуть тронутое мелкой рябью. Мы вышли на берег.
Настало время исполнить свои замысел. Итгол сам подсказал мне его: если я погибну здесь, то немедленно окажусь на Земле. Но сохраню обо всем память. И я уже буду знать, что это никакой не сон. Резко, чтобы Итгол не смог помешать, я сорвал маску с лица. Слабый бриз окатил меня порывом влажной прохлады. Дышалось легко и свободно.
Моя затея провалилась.
На галечник выползло лупоглазое чудовище, круглыми немигающими глазами уставилось на меня. Выходит, жизнь не погибла. Может быть, вот такое страшилище и даст впоследствии новую ветвь эволюции.
Итгол вынул из кармана крохотную ракушку – в таких гнездятся улитки. Только эта ракушка выглядела чуточку странно – казалось, очерк ее формы постоянно меняется. Он бросил ракушку под ноги. Она лежала на песке, и вход в нее размером немного больше горошины зиял чернотою, будто уводил в центр планеты. Я почему-то не мог отвести взгляда от него.
– Пойдемте. – Итгол жестом пригласил идти за собою.
Я оторопело смотрел на него – он звал меня идти в ракушку, словно это был вход в его квартиру.
– Не бойтесь. – Игара шагнула вперед.
Еще шаг – и вдруг она уменьшилась сразу вдвое. Сделала еще шаг – и ее едва можно было разглядеть на песке. Я видел, как она вошла в отверстие раковины.
– Смелее! – издали-издали донесся ее голос.
Я шел вслед за нею. Наши шаги звучали гулко, будто мы ступали по железной кровле. Невольно стало не по себе: каждый шаг казался последним.
Мы были внутри подземелья. Я не хотел верить, что мы находимся в ракушке, каких добрый десяток свободно уместится, на ладони. Рядом были Итгол и Эва, далеко впереди раздавались шаги Игары. Внутри раковины наши размеры казались обычными.
– То, что ты принял за ракушку – канал прямой связи между гиперфантомом и нашей планетой, – объяснил Итгол. Теперь, когда он посвятил меня в часть тайн, он как будто считал долгом объяснять мне и все остальное. – На астероиде, когда суслы подорвали стену, я впопыхах позабыл ракушку у камина – у нас она одна на двоих с Игарой. Из-за этого и начались все наши беды. Иначе мы бы просто могли улизнуть у них из-под носу. Она же выручала меня на Земтере, когда мне приходилось скрываться от преследования. У них чересчур строго был поставлен учет. Всякий пришелец, как человек незарегистрированный, вызывал подозрения. Мне постоянно приходилось пользоваться ракушкой.
Переход на другую планету занял не больше минуты. Выйдя из раковины, мы очутились в помещении. Я пораженно озирался – только что вокруг было пустынное побережье.
Итгол нагнулся, поднял с пола раковину, из которой мы вышли, и спрятал в карман.
То, что я принял за помещение, было пещерой. Посредине грота горел костер, вблизи огня лежали гладкие валуны. Мы присели на камни.
Мое внимание привлекла огромная каменная плита оснащенная металлическими рычагами и стрелками. Я совершенно терялся в догадках – что бы это могло быть?
– Мы в карантинной станции, – сказал Итгол. – Сейчас прибудет дежурный.
Послышались гулкие шаги. Я не мог понять, в какой стороне они раздаются, да и не видно было нигде выхода из подземелья.
По другую сторону костра ниоткуда возник крохотный человек, словно на экране миниатюрного телевизора. Узнав Итгола, приветливо вскинул руку, она сделалась громадной – одна только ладонь заслонила всего человечка. Итгол подал ему руку – и словно бы выдернул его из другого измерения, – перед нами стоял человек обычного роста. Лишь теперь я разглядел в камне черную скважину, уводящую вглубь, точно такую, как в раковине Итгола.
– Спасибо. Возвратились благополучно, – произнес Итгол. – Этот человек, – указал он на меня, – понимает нашу речь.
– Воквер, – понимающе сказал дежурный и приветливо улыбнулся мне.
– Это не все, – продолжал Итгол. – Я посвятил его в происходящее. Как-никак, с ним особый случай.
– Ну что ж. Вам это ничем не угрожает, – обратился дежурный ко мне.
– Знаю, – сказал я. – Я не буду ничего помнить. Только я предпочел бы…
– Понимаю. Но, как ни прискорбно, ничего не могу поделать. Это и в ваших интересах: воспоминания только мучили бы вас. Но скоро все кончится, – утешил он. – Через минуту я включу прибор… Кстати, Итгол…
Они еще о чем-то разговаривали между собой, я уже не вникал. Мне стало не до этого.
«Эва!» – мысленно позвал я.
«Что, Олесов?»
«Делай то, что я скажу тебе. Они не заподозрят тебя ни в чем. Ты хочешь помнить, что было?»
«Хочу».
«Как только человек подойдет к каменной плите, внимательно следи за ним. Он повернет какой-нибудь рычаг – запомни, какой. Я ненадолго отвлеку их. А ты непременно возврати рычаг на прежнее место».
«Хорошо, – согласилась она. – Я сделаю все, как ты скажешь».
Я боялся одного, как бы не выдать себя. От волнения у меня тряслись руки. Если бы я был актером! Сейчас мне предстояло сыграть свою единственную роль. Всего несколько минут выдержки нужны были мне.
– Попрощаемся, Олесов, – сказал Итгол.
Мы обнялись с ним. Меня продолжало трясти. Я косил глаза на дежурного. Он направился к пульту.
«Эва! – не спускай с него глаз – смотри, что он будет делать».
Игара подала мне руку.
– Поверьте, Олесов, нам тоже жаль расставаться с вами. Увы, так бывает почти в каждой экспедиции. Боюсь, что больше я не выдержу и откажусь, – последние слова она сказала Итголу и дежурному.
– И я тоже, – согласился с нею Итгол. – Это нелегко, поверь, Олесов.
Дежурный наклонился над приборной доскою.
«Он уже включил», – предупредила меня Эва. Она находилась рядом с дежурным, который не обращал на нее внимания.
