Текст книги "Принц Черного моря"

Автор книги: Дмитрий Щеглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Глава III. Горе-философы

В этом году нам с Данилой повезло. Мы отдыхаем на Черном море в пансионате «Принцесса Черноморья» вместе с нашей подружкой Настей, и ее мамой – Анной Николаевной. Не поверите, но Данила уговорил ее взять с собою нас на море. Со стороны Анны Николаевны, за нами только пригляд, а так мы на полном хозрасчете, и билеты железнодорожные за наш счет, и все прочие удовольствия. Пока она не жалеет, что взяла нас с собою, а мы тем более. Скоро за нами приедет, Настин отец, и мы поедем на автомобиле через всю страну домой. В предвкушении предстоящего путешествия мы согласны были даже на укороченный отпуск, море, честно говоря, нам уже надоело.

Если бы не сегодняшнее приключение, и вспомнить нечего было бы. Утром завтрак, потом пляж, в обед легкий ланч, послеобеденный сон, и снова до ужина пляж. И так каждый день. Теперь мне становится понятно, почему местные жители, так редко ходят на море. Для них оно неотъемлемый атрибут их быта, всего-навсего окружающий красивый пейзаж. Каждый день тортом питаться не будешь, приестся, так и у них, надоело им море. Нам тоже оно порядком опостылело, сколько можно купаться, мы сами с приятелем стали как дельфины.

А в отеле облазили все, что только можно. Сегодня даже взяли напрокат маски для подводного плавания, чтобы исследовать морское дно. Исследовали, называется. Кому расскажешь, смеяться будут, приняли дельфинов за акул и чуть не стали заиками. И смех, и грех.

Неторопливо, вдоль скалистого берега мы возвращались на цивилизованный пляж, где отдыхали остальные постояльцы нашего отеля. Скалистый берег, это подточенные морем основания пологих гор, спускающиеся к морю. Выше, над скалами, рос густой лес, и среди этой девственной красоты, стояли одинокие дачи «новых русских». Там мы еще не были, но видели, как от нашего пляжа уходит вверх асфальтированная дорога, перекрытая шлагбаумом и запрещающим знаком «кирпич». Надо будет как-нибудь сходить, посмотреть хоть из-за забора, как устроились нувориши. Наверно, сверху вид на море просто потрясающий.

Наконец угрюмые скалы остались позади. Мы подходили к пляжу. При виде огромной массы беззаботно загорающих людей, страх, подспудно оставшийся во мне, окончательно улетучился. Умиротворенный ласковым солнцем, я напомнил Даниле:

– Маски-то возвращать придется, утонули ведь они.

– Большое дело, завтра или сегодня прикажу Жмыху, он мне достанет их со дна.

– Кому, кому? – не понял я, – какому Жмыху?

– Ну, приятелю, нашему новому, дельфиненку.

Я даже остановился. Вот это, да! Данила уже успел присвоить ему имя. Шустёр парень, лопочет, не подумав.

– А чего, – успокаивал меня приятель, – ты же видал, как собаки достают из воды палки, что ему жалко на дно разок нырнуть, не покупать же новые, друг я ему или нет?

– Да кому ты друг?

– Жмыху, кому же еще. Как пирожных местных попробует, сразу достанет.

Мне показалось, у моего приятеля начались осложнения с головой, перегрелся на солнце, если несет такую несуразицу.

– Где ты видел дельфина-сладкоежку, они продуктами моря питаются, – постарался я его переубедить.

Не тут-то было. Данила упорно гнул свою линию.

– Ты, Макс, человек городской, в скотине не разбираешься, а я целый год проводил эксперименты с животными, и знаешь, как их выдрессировал? Они, четвероногие, как только увидят у меня в руке бутылку из-под пепси-колы, на задние лапы без всякой команды встают.

– Да кто они?

Данила стал перечислять:

– Коза – раз, Бобик – два, и кот Васька – три. Наперегонки несутся. Бобик и коза прибегут, а кот на окне орет, чтобы я и про него не забыл, и оставил, хоть самую малость. А пока на задние лапы не встанут, я им ничего не давал, так и выдрессировал. Они у меня почти как люди уже ходили, у кота особенно хорошо получалось. Хотел домашний цирк устроить, да бабка разогнала меня, нечего говорит, такое добро на животных переводить, сами съедим, мол, за милую душу.

Заинтригованный его рассказам, я не вытерпел и перебил Данилу:

– А что в бутылке было?

– Догадайся сам, ты же строишь из себя умного, чем их троих можно купить?

Я стал мысленно в уме перебирать различные версии. Кот любит – валерьянку, коза – капусту, пес – кость, а что можно предложить, всем троим, чтобы они на задние ноги встали? Ни одной умной мысли не приходило мне в голову. Задал он мне шараду.

– Пирожные, что ли?

Данила снисходительно рассмеялся.

– Пирожные, я и сам за милую душу уплету. Если бы бабка увидела, что я их пирожными кормлю, она бы меня из дома выгнала. А ты вот подумай, что может нравиться всем: и собаке, и козе, и коту, и дельфину, и тебе в том числе Макс. Ну?

– Фрукты?

– Не-а.

– Конфеты?

– Не-а.

– Ладно, сдаюсь, говори.

Данила величественно посмотрел на меня.

– Это мое ноу-хау, его бы еще запатентовать и можно всех зверей на задних лапах на парад выводить. Я на бутылку одел соску, и они у меня по очереди ловили кайф. Догадался, что?

– Не-а.

Данила выдержал приличествующую моменту паузу и торжественно произнес:

– Сгущенное молоко! Вот что они все любят. А Жмых ничем не лучше кота, он у меня завтра, как только распробует его, будет не то, что на задних лапах стоять, а на голове будет ходить. Кто кроме меня догадается его угостить таким лакомством? Никто. Я его втихаря от бабки знаешь сколько съел? Мильен банок, не меньше.

– Да будет врать.

– Ну, может не мильон, но банок двести съел. Сгущенка – супер-продукт, зря его не рекламируют по телевизору. Я бы тогда смотрел только рекламу со сгущенкой.

Данила замолчал, и я решил задать ему вопрос, который давно вертелся у меня на языке:

– А с чего ты решил что, дельфиненка звать Жмых?

– Как? – мой приятель, посмотрел на меня, как на бестолкового, – Мне кажется я дельфиний язык понимаю, он же сам так представился.

– Как представился?

– Ну так. Помнишь, когда он подплыл ко мне, он издал звук, «Тых… Пых…, Жмых». Я думаю он свое имя назвал. Я его немного подсократил и получилось – Жмых.

От возмущения я даже остановился. Неужели он думает, что его байки я приму за чистую монету, нашел дурака. Я решил осадить Данилу:

– Он не представлялся, он воздух вдыхал и выдыхал, а получилось «тых, пых, жмых».

Я думал, что мой дружок согласится со мной. Ведь так и было, когда дельфиненок втягивал воздух слышалось пыхтение с присвистом. Это какой же фантазией надо обладать, чтобы в обычном вдохе – выдохе, расслышать имя.

– Макс, ты примитивный человек, – невозмутимо продолжал дальше Данила, – сразу видно городской.

Я сразу оскорбился.

– И чем это городской, по сравнению с тобой примитивен?

– А ты не обидишься?

– Говори!

– Нет, ты сначала скажи, что не обидишься.

– Ладно, не обижусь, говори.

Данила стрельнул в меня плутоватыми глазами, мне показалось, что я уловил в них искорки смеха и стал развивать дискриминационную теорию.

– Чем отличается городской житель от сельского? – Данила сам задавал вопросы, и сам же на них отвечал. – Казалось бы ничем, а отличие есть, притом существенное. Сельский житель вырос на природе, кругом ласточки летают, пчелы гудят, зеленая трава-мурава, куда взгляд ни кинь, сплошная красота. Вот он с ней, с этой красотой напрямую общается, душа у него распахнется широко и поет.

А теперь возьмем тебя городского жителя. Ты проснулся утром и вышел на улицу, что ты видишь там?… Мусорные бачки видишь, и больше ничего. От помойки, сам понимаешь, Макс, возвышенные чувства не рождаются, во всю грудь не дышат, красотой ее не восхищаются.

– А при чем здесь дельфиненок?

– Как при чем? Если провести параллель между деревенской идиллией и городскими мусорными бачками все становится на место. Я слышу и вижу как дельфиненок представился и назвался Жмыхом, а ты видишь только как он пыхтит. Вот и вся разница. Городу Макс, до деревни, как свинье до турника, никогда вы нас не поймете.

– Где уж нам.

Хоть и обещался я не обижаться, но его лапотная, пахнущая навозом теория превосходства сельского жителя над городским вывела меня из равновесия. Я решил подковырнуть приятеля:

– Поешь ты конечно очень складно, особенно насчет птичек, только что-то я не слышал, что становятся великими поэтами и мудрецами от того, что пасут коз.

Удар был, что называется ниже пояса. Я намекал своему приятелю, на его основное занятие летом, пастушью долю. Данила и ухом не повел. Он только рассмеялся и ни к селу, ни к городу сказал:

– Что и требовалось доказать.

Я так и не понял, в чем правота его рассуждений и с досадой привел самый неотразимый аргумент:

– Дурак, ты Данила.

– А ты герой, на печке с кочергой.

– Дурак дураком ты и уши у тебя холодные.

Данила, довольный тем, что вывел меня из равновесия, не собирался обижаться.

Глава IV. Сдачи не надо

За разговорами больше похожими на треп, мы не заметили, как прошли почти весь пляж. Наших нигде не было видно. Значит, Анна Николаевна с Настей уже ушли, после обеда они любят поспать.

Отель от пляжа был далековато, километрах в двух. Практически безлюдная дорога связующая море и жилой корпус отеля, тянется через лес, по дну глубокого ущелья. Она нас должна вывести в огромный ухоженный парк. В парке весь день исключительная тишина, нарушаемая только к вечеру танцевальными ритмами. Такое местонахождение отеля имело и свои преимущества, можно было в укромной аллее на скамеечке отдохнуть от городской суеты. По дороге навстречу только изредка попадались постояльцы отеля, идущие на пляж. Данила вежливо со всеми здоровался.

– Здрасте!

– Как вода? – слышалось в ответ.

– Теплая, как парное молоко, только соленая очень, – лицо моего приятеля было простодушно и невинно как у младенца.

Кое-кто, посмеиваясь, переспрашивал:

– А какой она должна быть?

– Как, а вы разве не знаете?

– Что не знаю?

– Какой вода должна быть!

– Знаю!

– А зачем тогда спрашиваете?

Одни улыбнувшись, шли дальше, другие начинали уточнять:

– Я про температуру спрашивал.

Данила останавливался посреди дороги и заводил долгий разговор:

– Про температуру не скажу, а вот вибрионы плавают.

– Какие вибрионы?

– Да те самые, как их…которые тово…эпидемстанция… – со стороны Данила смотрелся как испуганный деревенский дурачок, забывший мудреное название.

– Холерные, что ли? – подсказывал собеседник, вспоминая то страшное, что навек осело в закоулках памяти.

– А вы откуда знаете? – удивленно переспрашивал мой приятель.

– Да ты же сам сказал.

– Я?

– Ну, не я же!

Данила серьезнел лицом и внимательно смотрел на собеседника.

– Я вам только «здрасте» сказал. А вам что, плохо?

– С чего ты взял?

– Вы про температуру спрашивали.

– Ну и что?

– И бледность на лице…, – у Данилы в глазах было столько участия и заботы, что собеседник терялся, и не знал, водят ли его искусно за нос или перед ним стоит неотесанная деревенщина, впервые попавшая на курорт. Простоватый вид моего приятеля склонял собеседника ко второму варианту.

– Я просто так спросил!

– Про что, просто так? – Данила, не снимая маски соболезнования, готов был бесконечно задавать пустые вопросы.

Прокляв себя сто раз за излишнюю болтливость, остановившийся отдыхающий начинал злиться.

– Про воду! Про воду просто так спросил. Поймите, молодой человек, это обычный знак вежливости. Я вас хорошо знаю в лицо, вы через один номер живете, поэтому просто так спросил про температуру воды, вроде поздоровался, понимаете?

– Понимаю, – соглашался Данила, – а я и не знал, что здесь вместо «здрасте» надо говорить, «как вода»? Спасибо, что подсказали. И про холерные вибрионы, спасибо, что подсказали.

На слове холерные он сделал ударение, потому, что как раз в это время с нами поравнялась пожилая супружеская пара. Ее как током обожгло. Пара непроизвольно остановилась, дожидаясь продолжения разговора. А Данила испуганно смотрел на собеседника.

– А купаться можно? – спросил он незадачливого воспитателя. Пара тоже ждала ответа. В глазах моего приятеля скакнули бесенята, но лицо осталось серьезным и встревоженным. Остановившийся поговорить постоялец отеля, кажется, начал понимать, что мы валяем дурака. Ему теперь было бы несолидно резко перейти от серьезных нравоучений, которыми он только что нас пичкал, к обычной выволочке, поэтому он резко прекращал пустой разговор, и молча зашагал по дороге ведущей к пляжу. Рядом с ним семенила встревоженная чета. До меня доносились их удаляющиеся голоса.

– Что, нашли на берегу холерные вибрионы?

– Понаедут дебилы! – рокотал басом наш недавний собеседник, – они здесь, что хочешь найдут. А вроде приличный с виду, уважительно так разговаривает, болтун…

Продолжения характеристики мы уже не слышали. Данила всматривался в очередную жертву. Это был его излюбленный трюк, когда он деревенской бестолковостью и простодушно-почтительным видом доводил собеседника до белого каления. Что самое интересное, почти все клевали на его открытое лицо, и лишь по прошествии времени начинали соображать, что мой приятель не такой уж и дурак, каким представляется. Злость быстро проходила, а оставалось лишь повышенное внимание к его персоне. Через день после заезда Данилу знала каждая собака. С нами и так сейчас заговаривал почти каждый встречный или молча раскланивался. Данила, как кинозвезда, сам себе создал популярность.

Мы подходили к отелю. Кирпичное трехэтажное здание после небольшого косметического ремонта носило гордое название «Принцесса Черноморья». Мы встретили Анну Николаевну в холле отеля, она просматривала газеты.

Данила гордо выпятил грудь.

– Мы с Максом Анна Николаевна, с двумя дельфинами подружились. Вот, наверно после обеда объезжать их будем. Только надо их чем-нибудь поощрить за это, сами понимаете, за так никто стараться не будет, даже среди дельфинов, дураков нет.

– Это точно, – рассмеялась Анна Николаевна, – меркантильный интерес превыше всего.

– И я о том же говорю, – Данила толкнул меня в бок. – Желудок – двигатель прогресса. Пошли, Макс, на помойке полазим, может быть, что-нибудь найдем.

– Дельфины рыбу любят, – подсказала нам Анна Николаевна, – вы бы удочки взяли.

Но Данила уже тянул меня к мусорным бакам, стоящим в ряд неподалеку от столовой.

– Смотри бутылку из-под пепси-колы.

Чего ее было смотреть, этого добра нынче валяется где угодно и в бак лезть не надо. Прямо в кустах мы увидели искомый предмет.

– Во, двухлитровая, подойдет? – спросил я Данилу.

– То, что надо, – обрадовался он, ныряя в кусты.

– Сколько сгущенки будем брать? – спросил я его.

– Как сколько, одиннадцать банок, в каждой по двести грамм.

С арифметикой у него видно было что-то не в порядке. Я его переспросил:

– Одна-то, лишняя останется.

– Не останется, – Данила сразил меня неотразимым аргументом, – должен же я дельфинам показать, как это вкусно.

Я расхохотался.

– Так это и я могу продемонстрировать, как мне сгущенка течет в рот.

Данила отрицательно покачал головой.

– И даже не пытайся, ничего у тебя не получится.

– Почему?

– Еду смаковать надо, а ты не умеешь, глотаешь, как крокодил, все подряд. Не развито в тебе эстетическое чувство прекрасного, ешь ты как плебей.

– Как кто?

– Как плебей!

– А как надо?

– Как аристократ…, утонченно…, со смаком.

– Чавкая, что ли? – поддел я его.

Моя издевка осталась без ответа. Мы не стали заходить в магазинчик, так как один раз уже покупали банку сгущенки и знали, что она стоит восемнадцать рублей. Данила предложил мне сходить за деньгами. У меня с ним была одна на двоих, единая касса. А деньги, пять тысяч рублей, мы держали в его чемодане, он имел двойное дно. Даже если кто залезет туда, пусть догадается, где они. У Данилы не очень найдешь то, что он спрятал. Ему бы клады только зарывать, их бы и в четвертом тысячелетии не нашли, с самой суперсовременной техникой.

– Двести рублей хватит, – крикнул он мне вслед. – Банка стоит восемнадцать рублей. Итого, сто девяносто восемь… Макс, тебе еще с Настей на карамельку останется, может быть даже на две.

Вот такой у меня казначей. Не выпросишь у него денег на мороженное. Только и слышишь:

– Горло простудишь.

Я сходил в номер за деньгами. Настя сладко спала. Я не хотел ее будить, и шел на цыпочках. Чемодан стоял во встроенном шкафу. Дверца скрипнула и Настя проснулась.

– Ты чего ищешь, Макс, вы куда? – спросила она меня.

– Спи, спи, – постарался я ее успокоить, – мы с Данилой с дельфинами познакомились, идем вот их приручать.

Но разве после такого объявления кто уснет? Настя выскользнула из-под простыни и стала натягивать шорты.

– И я с вами.

– Мне не жалко, иди.

Небольшой магазинчик, с крикливой вывеской «Супер шоп» красовался напротив отеля. В нем мы отоваривались самым необходимым. Данила ждал нас у прилавка. Перед ним уже стояло одиннадцать банок со сгущенкой, которые он складывал в целлофановый пакет. Когда мы вошли, он попросил еще на два рубля конфет. Продавщица недовольно спросила:

– Каких?

– Самых лучших.

Самыми лучшими конфетами оказался «Мишка на севере». Продавщица кинула одну конфету на весы и сказала:

– С тебя еще рубль.

Данила недовольно поморщился.

– Не-е, дорого получается, дайте что полегче и подешевле.

Продавщица убрала с чашки весов «Мишку на севере» и кинула «Белочку».

– Ровно на два рубля. Все?

Данила с недовольным лицом покосился на меня. Весь его вид говорил, что я зря привел Настю, она здесь лишняя Он не торопился брать конфету и рассматривал прилавок.

– А на две карамельки «Белочку» поменять нельзя? – спросил он продавщицу.

Та молча кинула конфетку в картонную коробку и положила две карамельки.

– Эти пойдут?

Она не знала, с кем имеет дело. Как-то раз с Данилой мы пошли на рынок покупать ему обувку, кеды. Пришли к открытию, а ушли чуть не в пять часов, когда и продавцов не осталось. Данила зачем-то примерял даже валенки. К концу дня весь рынок нас знал в лицо, а Данила ходил и степенно твердил: – «Не то! Скрыпу нет!» Вот и теперь он склонил над карамельками голову, изучая их как под микроскопом.

– А на разные их поменять, нельзя, а то они одинаковые? – попросил он продавщицу. Продавщица попалась вежливая, она и эту его просьбу выполнила, сменила одну карамельку.

– Теперь все?

Данила поднял низко склоненную голову и вежливо, как ученый, рассматривающий таракана, спросил:

– Та, что с краю, с чем она?

Я поразился терпению продавщицы. Другая бы на ее месте, давно выставила такого въедливого покупателя, а эта выполняет все его прихоти.

– С какого краю?

– С правого, от вас, – уточнил мой приятель.

– Та, что справа – с яблочным повидлом, а слева – со сливовым. Устраивает?

Данила неопределенно пожал плечами.

– Я не для себя беру, понимаете, вот друзей хочу угостить, – и он показал на нас с Настей. Наша подружка явно уже сто раз пожалела, что зашла со мною в магазин. Сгорая со стыда, она стояла, отвернувшись к окну. Видно было, как заалели ее уши от такого кавалера. А Данила обращался к нам:

– Настя, ты с чем любишь, с яблочным или со сливовым повидлом? Карамель с яблочным слаще, бери ее, не прогадаешь.

Меня в расчет он не принимал, я как рыцарь должен был уступить право выбора даме. Данила взял с чашки весов правую карамель и протянул ее Насте.

– Угощайся… Макс, ты тоже бери.

Продавщица, улыбнувшись, сказала:

– С вас двести два рубля.

– Как двести два? – удивился я, – ты же Данила сказал взять двести?

– Правильно, – подтвердил он, – сто девяносто восемь рублей одиннадцать банок сгущенки и вам с Настей пошиковать на два рубля… Итого двести рублей… Тетя, вы должно быть обсчитались.

В голосе продавщицы послышались жесткие нотки.

– Ничего не обсчиталась. Сто девяносто восемь за сгущенку, два рубля за пакет, и два рубля за конфеты, сколько будет? Двести два рубля.

Я молча протянул ей две сотенные бумажки.

– У нас больше нету, забирайте обратно свои конфеты.

Не удалось Насте покайфовать от Данилиных щедрот, я выхватил у нее из рук карамель с яблочной начинкой и положил вместе со своею сливовой конфетой на прилавок.

– Теперь мы в расчете?

А Данила высыпал на прилавок банки со сгущенным молоком освобождая пакет.

– Не нужен нам ваш пакет за два рубля, забери конфеты обратно Макс, я угощаю.

И тут в магазин заглянул еще один покупатель, наш новый знакомый, сынок директора отеля – Гарик. Мы с ним уже неделю как подружились, с первого дня заезда. Он павлином распускал хвост перед Настей, наверно, и сейчас стерег ее где-нибудь за углом, вон как вырядился, новые кроссовки, ковбойская шляпа и фирменные джинсы «Леви».

Когда мы вселились в отель, то в первый же день столкнулись нос к носу с Гариком, нашим одногодком. Он не обратил на нас с Данилой никакого внимания, а вперился восхищенным взглядом в нашу подружку. Мы как раз втроем шли в столовую, где нас дожидалась Анна Николаевна. Задержались мы из-за Насти В тот первый день она вырядилась в столовую как на праздник, белые чулочки, кремовые туфельки и пышное розовое платье. Как бабочка она была, воздушная спасу нет. А уж как парфюмерией от нее несло, чем-то неуловимо тонким, перебивающим все южные запахи, даже сказать невозможно. Данила и тот полюбопытствовал, что за духи? Настя гордо ответила:

– Шанель номер пять?

– Наши?

– Нет, французские.

Данила еще разок втянул ноздрями непередаваемый запах и рассудительно сказал:

– Молодцы французы. Наши только пиво «Балтику» под номерами выпускают, а французы еще и духи.

Затем он обратился к Насте:

– А ты не пробовала другими номерами подушиться?

Зная манеру Данилиного разговора, Настя заподозрила скрытую издевку и, поджав губы, недовольно буркнула:

– У «Шанели» только один номер, «пять».

– А остальные четыре куда подевались?

Я тоже покосился на своего приятеля, ища ухмылку на лице. Вроде нет, не было у него в глазах хитринки, только одно благодушие, ведь мы шли в столовую. А Настя ни с того, ни сего завелась.

– Пиво может быть и десять сортов, а духи один сорт, номер пять.

– Так не бывает, – отвечал Данила, нетерпеливо поглядывая на дверь и подгоняя копуху подружку, – ты скоро там?

– У французов бывает, – стояла на своем Настя.

А Данила бубнил и бубнил:

– Дурят вашего брата, а вы и верите… Первыми номерами душатся принцессы и королевы, вторыми всякие миллионерши, третьими француженки, четвертыми москвички, а пятыми…

– А что пятыми? – в голосе Насти послышалась дрожь, то ли от возмущения, то ли от слез готовых сейчас брызнуть. А Данила как будто и не слышал ее изменившегося голоса и забивал гвоздь сомнения по самую шляпку.

– А пятым номером в Подмосковье душится всякая шушера, вроде тебя.

Конечно, они подрались. Пришлось еще минут десять дожидаться, пока Настя припудрит себе нос. Поэтому, когда затем мы двинулись в столовую, она шла с высоко поднятой головой, и ни на кого не обращала внимания. На Гарика, стоявшего на обочине дороги, только пахнуло запахом французских духов, и мимо прошествовало в белых чулочках воздушное божество в сопровождении двух рыцарей, то есть меня и Данилы. Боковым зрением я успел заметить, каким восхищенным взглядом провожал ее незнакомый мальчишка. Заметил не только я один. Находясь в огромном зале столовой, больше похожем на ресторан, и выискивая взглядом мать, Настя спросила меня:

– А что это за мальчишка стоял у дверей?

Не успел я сообразить, кого она имеет в виду, как Данила вылез с ответом.

– А, этот черненький? Есть хочет.

Если бы Данила стал дальше распространяться, что он милостыню просит на обратный билет, или беспризорник, или еще что, может быть мы ему бы не поверили, а он хитрец, только вскользь заметил о мальчишке, а дальше как отрубило, больше ни слова о нем. А Настя как всякая женщина уловила восхищенный взгляд, пусть голодного, но очередного поклонника и конечно пожалела его. Ничего удивительного в том, что она отнесла его к разряду беспризорников, не было. За последние десять лет они заполонили улицы всех крупных и средних городов.

Мальчишка и впрямь был худ, и смотрел ей вслед умоляющими глазами. К концу обеда она сделала несколько бутербродов проложив их ломтиками огурцов, а сверху положила большой кусок антрекота и завернула все это в салфетку. Да еще Данила ее подначил, сказав, что все равно без первого можно желудок испортить.

Поэтому, когда Настя выходила на крыльцо столовой, душа у нее пела от человеколюбия, сострадания и жалости к голодному мальчишке. На этот раз она не отворачивала в сторону голову, а направилась прямо к нему. Мы с Данилой остановились поодаль, а Анна Николаевна пошла в жилой корпус отеля. Молодец, Анна Николаевна, никогда она не вмешивается в наши дела.

– Как тебя зовут? – просила Настя оробевшего мальчишку.

– Гарик.

С таким восторгом, наверно, смотрели индейцы на первых моряков, прибывших с Колумбом в Америку, принимая их за богов. Взгляд мальчишки ничем не отличался от взгляда ошеломленного краснокожего. Перед ним стояло неземное божество, в воздушном платье и протягивало ему салфетку с завернутой в нее едой.

– Ешь! – грозно прозвучал приказ.

Мальчишка неожиданно покраснел и уставился умоляющими глазами на Настю.

– Здесь?

– Ешь здесь, тебя в столовую не пустят, – безапелляционно заявила Настя, разглядывая прикид Гарика.

Потертая майка, такие же шорты и легкие сандалии на босую ногу, вот и все, чем могло похвастаться худющее смуглое тело мальчишки. Глянув на Данилу, я увидел скачущих чертей в его глазах и просек, что беспризорникам здесь и не пахло, это его очередной розыгрыш. А мальчишка не мог понять, чего хочет от него Настя и почему подкармливает его как собаку. Он натужно выдавил из себя:

– Ешь, не ешь, я от рождения такой худой. У нас порода такая.

А Настя вошла в роль монахини из Красного креста и потчевала, как ей казалось, умирающую паству.

– Ты никого не стесняйся, а бери и ешь, я тебе еще принесу. Ты сколько дней не ел?

У Гарика вытянулось лицо.

– Кто тебе сказал, что я несколько дней не ел? – спросил он.

Настя резко повернулась в нашу сторону и тут заметила, что Данила огромный усилием воли сдерживает на лице плотину серьезности, готовую рухнуть под неудержимыми волнами смеха. Теперь покраснела она сама и решила побольше узнать о мальчишке.

– Ты из отдыхающих?

– Нет.

– Бездомный?

– Почему бездомный. Я домный.

– А кто твой отец?

– Он директор этого отеля!

Так в первый день мы подружились с Гариком. Бутерброды и антрекот без всякого стеснения, доел, конечно, Данила, а наш новый дружок оказался неплохим парнем, только уж очень смотрел он в рот Насти. Она как хотела, так им и вертела. В средние века такими при дамах наверно были пажи и рыцари, по мановению ее руки они неслись на край света, участвовали в ее честь в турнирах, сшибаясь лбами с себе подобными, а, победив преклоняли перед нею одно колено. А Настя, что не дама? Кому не льстит чрезмерное внимание? Вот Настя им и пользовалась, заставляя Гарика часами простаивать под нашими окнами.

И теперь пока она видела послеобеденный сон, он должен был находиться где-нибудь неподалеку. А он, видите ли отлучился, и появился именно в тот самый неподходящий момент, когда мы рассчитывались за одиннадцать банок со сгущенкой. Первым делом Гарик спросил:

– Что денег не хватает?

Нам с Данилой было все равно, хватает у нас денег или нет, нас это мало волновало. Настя просто сильно переживала, что у нее родители не олигархи. Вечно им женщинам хочется выглядеть лучше, чем они есть на самом деле. Она, конечно, предпочла бы, чтобы ее постоянное окружение, то есть мы с Данилой, были красавцами кавалергардами и ли на худой конец сыночками банкиров. Тогда бы точно не получилось такого казуса и ей не пришлось бы краснеть. Она не дала никому рта раскрыть.

– Фи, одна вывеска супер, а купить и нечего, шоколад червивый, а карамель мыши изгрызли.

У продавщицы от нашей наглости округлились глаза. Не успела она собраться с достойным ответом, как Настя уже двинулась к двери, которую предусмотрительно открыл Гарик. Королевским, повелительным тоном Настя приказала нам от порога:

– Возьмите, только то, что в железных банках. А сдачу, оставьте детишкам на молочишко, мне продавщица понравилась.

Казалось, из магазина вышла сама королева, столько величия и достоинства была в походке нашей подружки. Гарик, лакеем стоял у двери. Когда дверь за Настей захлопнулась, Данила снова стал складывать сгущенку в пакет, угощение отменялось.

– Мы выбираем пакет за два рубля. Конфеты не нужны.

Продавщица попалась с юмором, она расхохоталась.

– А как же ребятки мои два рубля, на бедность, детишкам на молочишко?

Данила не поддержал ее смех и съязвил:

– Скажите спасибо, что я с вас на первый раз скидку не попросил, сгущенку то я у вас оптом беру, сразу одиннадцать банок. И насчет пакета не беспокойтесь, сейчас как только он освободится, я его вам обратно принесу и отдам, и тогда мы поделим два рубля пополам, рупь мне, рупь вам, согласны мадам?

– А конфеткой не возьмешь? – смеялась продавщица.

– Нет, – мой приятель отрицательно покачал головой, и сразу перешел на «ты», – жди меня, я вечером зайду, тогда поговорим.

– Что делается, что делается, – не унималась продавщица, – о чем мы с тобой будем говорить, о сгущенном молоке, которое на губах не обсохло?

Данила поддакнул:

– Именно о нем, угадала, я у тебя буду его оптом брать. Так, что заранее прикинь, сколько сбросишь.

Мы вышли из магазина. Настя с Гариком сидели в тени на скамейке и так увлеченно о чем-то разговаривали, что не заметили, как мы прошли мимо.

– Пудрят друг другу мозги, пошли на море без них, – предложил мне дружок.

А я решил серьезно поговорить с Данилой. Мне не понравилось его хамоватое поведение в магазине. Я его остановил и стал выговаривать:

– Данила, ты себя неправильно ведешь, не стоит.

Первый раз мой приятель со мной согласился.

– Точно не стоит, эта сгущенка столько, Макс.

– Да я не про сгущенку, а про то, как ты разговариваешь с людьми.

– А как я разговариваю?

– Начал тыкать ни с того, ни с сего. Продавщица что тебе – ровесница? Обращайся к ней на «вы».

– Еще чего. Она нас с тобою крохоборами выставила, а я буду перед нею расшаркиваться. Перебьется. Я не люблю торгашей.

– А кого ты любишь?

– Я?

– Ты!

Данила на минуту задумался и, улыбнувшись, сказал:

– Я люблю поваров, вот с ними я не только на «вы» разговаривал бы, а даже в разведку бы с ними пошел. Продавец, против повара, тьфу, ноль без палочки, тарахтит только, как пустая бочка. Поэтому продавцов я не люблю, а вот с поварами, хоть на рыбалку, хоть в разведку.

– Почему?

– Разве непонятно? У них же в вещмешке наверно не патроны, а сплошные деликатесы.

Данила закатил глаза к небу. Вот и попробуй после этого с ним поговори.