Текст книги "Белый Карлик (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Недугов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– После офисной работы мне захотелось подышать свежим воздухом. Ближайший к Москва-Сити парк – это Филёвский. Время было уже позднее, и меня, сидевшего на скамейке в трезвом состоянии, приняли ППСники, – я сделал паузу, с интересом наблюдая за реакцией Спесивцева. Словно раскусив мою издёвку, он сосредоточенно кивнул головой, ни один мускул не дрогнул на лице. Жаль, надо было начинать давать показания с раннего детства, занятная бы вышла история.

– Ну, в общем, привезли меня в участок, оформили и через пару часов повели на допрос, – усиленно расписывать дальнейшее нет смысла. – В комнате для допросов сержанту стало плохо...

– Он представился? – Спесивцев перебил мой рассказ, нахмурившись, деловито скрестил руки на груди.

– Кто? – удивился я, не сразу поняв суть вопроса.

– Тот сержант, он представился? – Спесивцев пояснил вопрос с таким суровым выражением лица, словно ответ на него пролил бы свет на раскрытие преступления.

– Ну... нет, – я пожал плечами. Что за бред?! Это вообще не шутка? Кто этот человек?! Я побоялся играть с ним дальше, спросил прямо: – А что, это так важно?

– Для следствия важна любая информация, – ФСБешник профессионально нагнал тумана. Пришлось продолжить рассказ без издёвок. Я хотел потроллить Спесивцева, но получилось всё как-то с точностью до наоборот.

– Сначала их было двое. Сержант отослал напарника пробить информацию по мне к дежурному. Кажется, того звали Еремеев.

– Да, мы уже допросили рядового, но он не смог рассказать что-то вразумительное.

Я неуверенно кивнул. Интересно, они действительно не добились от Еремеева полезной информации или это очередная ложь, чтобы усыпить мою бдительность? Помнится, именно стажёр выбивал в комнату дознания дверь, освобождая меня от наручников, и самое поганое, видел, как я прикладывал к сержанту руки. Мда... и как же он описал всё это?

– Что было дальше?

Я тяжело вздохнул. Мысль рассказать Спесивцеву чистую правду издевательски мелькнула в голове. Интересно, ФСБешник отправит меня на освидетельствование в психушку после упоминания про инфернала, вселившегося в тело человека, или на моменте, когда мне пришлось с помощью Яра закрывать портал в лимб. Не удивляйтесь, что я так скептически общаюсь с представителями власти. Мне слишком часто приходилось иметь дело с более могущественными существами.

– Если честно, я и сам не понял, что произошло. Когда рядовой ушёл, сержант закрыл дверь, стал кричать на меня, угрожать.

– Это он нанёс вам раны? – Спесивцев ожил, пригляделся к ссадинам на лице. Хитрый ход, скажу: «Да», – и он тут же поймает меня на лжи. Хоть раны и были получены тем же вечером, но наряд ППС составлял акт сдачи меня в участок, и все дефекты моей внешности на тот момент были бережно зафиксированы в протоколе.

– Нет, – уверенно ответил я, закатив глаза, морщил лоб, создавая видимость тяжелой мозговой работы. – В Филёвском парке что-то произошло...

Я совершенно растерялся, не знал, о чём врать.

– Что произошло? – Спесивцев хитро прищурился, оживился. Ну да, так я и сказал правду! Придумывать и расписывать нудную легенду не хотелось, а мой внешний вид говорил недвусмысленно.

– В парке на меня напали, я помню, что сидел на скамейке, кто-то ударил меня сзади, повалил на землю. Я не успел заметить, кто это был, но, по-моему, их было двое.

Первое, что пришло на ум. Ничего не знаю, ничего не видел, а даже если я там и был, то я спал. Старая сицилийская присказка пришлась как нельзя кстати. Я, конечно, мог бы то же самое рассказать и об инциденте в комнате дознания, но, как ни крути, там были свидетели.

– Значит, не сможете описать нападавших? – грустно осунулся ФСБешник, я помотал головой. – Ну, хорошо, что было в участке потом?

– Если честно, я так и не понял, что от меня хотел тот сержант, кричал всё про какого-то душегуба из парка, может, хотел выбить чистосердечное, но я же обычный законопослушный гражданин, просто оказался не в то время не в том месте.

Я не давил на жалость, но от слишком неприятной аналогии с прошедшим сном невольно передёрнуло. Если бы сейчас из какой-нибудь стены вылез очередной Инфернал, я бы точно наложил в штаны, конечно же, от удивления. Спесивцев понимающе закивал, нахмурился:

– Что было потом?

– А потом он что-то сунул себе в рот и стал задыхаться, – я глупо пожал плечами. Ну, действительно, не рассказывать же ему всю правду.

– И? – федерал ожидал услышать продолжение, важные детали, но мне нечего было добавить. Осколок наверняка уже в какой-нибудь лаборатории, под надёжной охраной. Его обязательно приобщат к делу, и про блестяшку можно будет забыть навсегда. С трудом, но я смог отнять его у инферналов, но тягаться с людьми, особенно когда у них столько огнестрельного оружия, мне уже не по зубам.

– И всё. Я не успел разглядеть, что он проглотил, позвал на помощь, прибежал рядовой и выломал дверь, – решил добавить после паузы, выдавил невнятную улыбку. – Сознание потерял, наверное, от истощения. Слишком много произошло за один вечер...

– Да уж, это точно, – раздраженно хмыкнул Спесивцев, он услышал далеко не то, что хотел. – Еремеев дал показания, что как только он ворвался в комнату дознания, вы потребовали, чтобы он освободил вас от наручников, когда он сделал это, вы зачем-то приложили к сержанту Николаеву руки. Зачем?

– Я попытался ему помочь, – ответил, не думая, здесь врать не было нужды, да и алиби железное, именно я отправил рядового вызывать скорую. – Я надеялся, что сумею выдавить эту вещь из его трахеи и спасти сержанту жизнь.

– Эту вещь? – ФСБешник не преминул уцепиться за слова. – Какую вещь?

– Я не знаю, ту, которую он проглотил, – я издевательски улыбнулся. Отвлёкся на приближающиеся шаги, донесшийся из коридора голос Борисыча. Он назвал номер моей палаты.

– Ну ладно, мой помощник уже здесь, повторите ему всё, что рассказали мне. Завтра утром вам придётся снова посетить полицейский участок, будем проводить следственные действия.

ФСБешник сверился с часами и, вежливо улыбнувшись, вышел в коридор. Вот уже действительно чего не хватало, так это пресловутых следственных действий, а я ведь ещё не придумал, как мастерски соврать куче прожженных следаков. Надеюсь, хоть Еремеева приведут, перстень Яра всё ещё должен быть у этого засранца. Яр. Сейчас мне действительно не хватало его совета. В палату вошёл уставший мужчина в потёртых джинсах, с черной кожаной папкой в руках. Замерев у порога, смерил меня скептическим, не предвещающем ничего хорошего взглядом.

– Доброе утро, – буркнул он, достал удостоверение, заговорил, скучающе смотря в пространство перед собой. – Я капитан Хмельницкий, мне поручено расследовать инцидент, произошедший сегодня ночью в полицейском участке на Сафроновской улице. Вы в курсе, что один из полицейских, что допрашивал вас, умер?

– Да, – мой голос неожиданно сел. – Он чем-то поперхнулся...

– Поперхнулся? – капитан изогнул бровь, открыл папку с делом. – Смерть наступила в результате асфиксии, верно. Вы знаете, что это было?

– В каком смысле? – в голову пришла только одна мысль, от неё похолодело в жилах кровь. Я напрягся, вспоминая Яра, как же не хотелось выкапывать труп сержанта.

– Вскрытие не нашло никаких посторонних предметов в трахее погибшего, – Хмельницкий с шумом закрыл папку, облокотился ею о поручень кровати, его взгляд навис надо мной тенью неприятной беседы. – Вы должны рассказать мне, что произошло в ту ночь в участке, всё до мельчайших подробностей.

– Я уже рассказал всё вашему напарнику, – я пожал плечами, кивнул в сторону коридора. Ну, нет, я тут что, птица-говорун, что ли? Хотя умом и сообразительностью отличался. Хмельницкий проследил мой взгляд, за приоткрытой дверью действительно было какое-то движение, люди в штатском незаметно обступали мою палату. Вот тебе и просто свидетель...

– К сожалению, придется повторить и мне, – капитан достал диктофон, поставил на тумбочку рядом с кроватью. Я тяжело вздохнул: как же меня угораздило вляпаться в эту историю? Яр, твою мать, куролесим оба, а отвечаю на неудобные вопросы потом только я!

Глава 3 – Следственные мероприятия

Первый пациент.

Наверное, каждый целитель может в подробностях рассказать о своём первом удачном опыте излечения, чудесного избавления от приставучего недуга. О том незабываемом чувстве эйфории, которая способна надолго захватить разум. Ведь любая битва с болезнью – это дуэль, и когда ты наконец выходишь из неё победителем, навсегда меняется жизнь. Моим первым пациентом была обычная крыса с жесткой коричневой шкуркой и любопытным влажным носом. Я любил крыс, у меня их было много. Только настоящий крысовод может рассказать о том, насколько умны и преданны эти создания, но у них есть один минус – срок их жизни. На моих глазах умерло порядка трёх или четырёх этих зверьков, начиная с десяти лет моей жизни, и каждый раз это было мучительное осознание неизбежной смерти всего живого. Последняя крыса изменила мою жизнь, она поставила под сомнение всю необратимость жизненных процессов. Хотя когда однажды утром, кормя любимое животное с рук, я почувствовал до ужаса знакомые шишки на его брюхе, мысленно приготовился к тому, что происходило до этого со всеми его предшественниками. Стал уделять крысе больше внимания, кормить всегда до отвала и только самым вкусным, что мог найти в холодильнике. Прошло совсем немного времени, и эти шишки, напоминающие зашитую под кожу скорлупу от фисташек, раздулись до величины грецких орехов (лишь много позже я узнал, что так проявляется рак у животных). Я не мог остановить этот процесс, не мог повлиять на приближающийся конец, в один ужасный момент самая большая шишка прорвалась, образовав сквозной свищ в маленьком тельце бедной крысы. И когда счёт пошёл на часы, внутри меня что-то сломалось, я не могу объяснить, чем именно руководствовался мой разум, но он внезапно напрочь отказался смириться с тем, что моего друга скоро не станет. Я провёл первый целительский сеанс на полу, сидя у клетки моего друга, осознанно стараясь остановить распространение болезни. Впервые в жизни я доверился странному знанию, что сидело глубоко внутри. Ни разу не медитируя в своей жизни и не имея ни малейшего понятия, что это такое, во время сеансов мне удавалось на доли секунды погружать свой разум в необычное состояние, оно очень похоже на то чувство, когда дно уходит из-под ног и ты оказываешься на плаву. Ощущая совершенно другую плотность окружающей среды, тело балансирует на тонкой грани, где с одной стороны, вода стремится поглотить тебя, а с другой – выплюнуть на поверхность. Так человеческий разум работает с Лимбом, но тогда я и понятия не имел обо всём этом, единственное, что я твёрдо знал и чувствовал – это странные покалывания, которые фокусировались на кончиках пальцев. Прикасаясь к любимой крысе, я чувствовал, как хрупкому тельцу умирающего животного передавался импульс. Мне не были знакомы сложные биологические принципы работы организма, не знал я и нюансов лечения различных сбоев в этой работе. Самое первое, чему я научился – это передавать жизненную энергию. Крысе не требовалось многого, при наступлении странных приступов, при которых зверёк начинал задыхаться, он бежал ко мне из любой точки квартиры, прижимался к рукам, словно хотел слиться с моим телом. И каждый раз, передавая энергию, мне удавалось погасить агонию, раздуть угли угасающей жизни.

Так продолжалось долгих четыре месяца. То, что происходило с ещё живой крысой, начинало пугать не только меня, но и родителей. Свищ в её животе не затягивался, становился только больше, вскоре из дырки начали вываливаться кишки, а животное с моей помощью никак не умирало. Страшная мысль закралась мне в голову: я продлевал жизнь тому, кто обречен на смерть, я делаю ошибку. Ребёнку, воспитанному на примитивных религиозных воззрениях о добре и зле, не ведающему о глубокой морали, было тяжело осознать и принять свою новую роль. Испугавшись всех этих странностей, разрывающих мозг, я принял решение: больше не помогать бедному животному. И когда у крысы начался очередной приступ, я подло запер её в клетке и отнёс на кухню. Закрывшись в комнате, я смотрел телевизор и надеялся, что всё это закончится. Оно закончилось через несколько часов, в один момент я почувствовал, как сущность зверька коснулась моей ноги, понял, что крыса умерла, я заплакал. Я больше ничего не мог изменить, и это было самое большое предательство в моей жизни. Вернувшись к клетке, я вытащил бездыханное тельце зверька, нашёл ненужную тряпку и завернул его как в саван.

Мне было четырнадцать; закапывая своего друга в снегу на поле за домом поздно ночью, я понял одно – за жизнь надо бороться, даже если она не твоя. Но мне пришлось взять передышку, целых двадцать лет у меня не было возможности снова применить свой дар, пока однажды моя жизнь не повисла на волоске...

* * *

В «больничке» мне нравилось только одно: утром, в обед и вечером не надо было заботиться о том, что приготовить поесть холостяку. Несмотря на ужасное качество предлагаемого провианта, этот плюс весьма актуален. Утренний обход врача завершился быстро и без особых расспросов. Мой лечащий врач, забавный мужичок ростом со старый холодильник «ДНЕПР», в дорогих, начищенных до блеска черных ботинках, всегда чуть улыбался, заходя в палату, и всегда учтиво стучался. Конечно, ведь моё содержание приносило местной казне солидную сумму, и в глазах врача я уже видел целый список болезней, которые они так и норовили у меня найти. К их сожалению, за прошедшие сутки я полностью восстановил силы, и теперь находиться в унылой палате мне становилось совсем тошно. С надеждой и страхом я ждал появления Хмельницкого. Федерал не назвал точное время своего визита, а утро – понятие растяжимое.

– Как ваше самочувствие, Роман Валерьевич? – врач осторожно приблизился, сцепив пальцы в замок на уровне груди. Этакий старик Хоттабыч, только без бороды.

– Сегодня намного лучше, – щелкнув пультом, я выключил телевизор. Смотреть его оказалось сплошным расстройством. Как я втайне ни надеялся, но об инциденте в участке все упорно замалчивали, то ли Хмельницкий со товарищи постарались, то ли смерть рядового полицейского уже не представляла никакого интереса у зрителей. И правда, где кровища, где куски мяса? Поперхнулся и умер – не самая героическая смерть при исполнении, что ли? Мне становилось обидно: а где же толпы «журналюг», выпытывающих у меня подробности драмы, разыгравшейся в комнате дознания, где приглашения на ток-шоу? Я бы мог рассказать много интересного, но слегка сник, вспомнив, что, кроме меня, свидетелей у той драмы не было и быть не могло... И дело даже не в ФСБ, закрутившем все краны утечки информации, инферналов не видел никто, кроме меня, а значит, для окружающих со своими россказнями про пришельцев из иного измерения я обычный псих. Назойливый голос лечащего врача вернул мне чувство реальности:

– Хорошо, что уже идёте на поправку, но если хотите, можем провести вам дополнительные обследования, они, правда, не входят в стоимость общего нахождения в стационаре...

Он затянул до боли знакомую песню. Ну точно Хоттабыч, только желания строго по прейскуранту.

– Ой, нет, спасибо, – я погладил урчащий живот, покосился на дверь. – Что-то по утрам здесь сквозит и невероятно голодно. Скоро там завтрак?

Врач проследил за моим взглядом, не сразу поняв сарказм.

– Ах, да, еду начнут разносить через пятнадцать минут.

– Хорошо, – я вежливо улыбнулся. Разнести бы вас всех за ту баланду, которой приходилось давиться. Как и во все времена, деятельность кухни в «больничках» пользовалась успехом только у бездомных собак, и это даже несмотря на мой особый статус. Нет, я, конечно, не привередничал, задрав нос, но расходы фирмы отчасти и мои расходы.

– Ну, если вам от меня больше ничего не нужно, тогда я вас оставлю, – врач уныло вздохнул, в коридоре послышались цоканье каблуков и шелест колёс походной кухни. Разносить завтрак начали даже раньше графика, я с любопытством заглянул в открывшийся вслед за уходящим доктором проём. Увидел одетого в штатское мужчину, он сидел на стуле недалеко от двери. ФСБ оставило смотрящего, ох, чую, вынесут они мне мозг за того толстячка. Так мне и надо, не смог спасти... Хотя вот спас бы я его, что бы тот сержант наговорил, в чём бы обвинил меня? Мертвые и спокойнее, и тише, как говорил Яр. Вспомнив о Яре и пропавшем осколке, тихо завыл. За окном солнечный денёк, главное, чтобы не пошёл дождь, мокрую землю тяжелее копать, а копать придется. Осколок не исчез, он по-прежнему в теле, замаскировался, так же, как и в том уличном фонаре в центре Филёвского парка. Он холодный, ему всё равно, кто будет носителем: бездушный предмет или человеческое тело. Ход моих мыслей прервала вкатившаяся в палату тележка с фуражом. Запах больше отпугивал, чем манил, но деваться было некуда. Голод – не тётка, человека зверем делает ловко.

– У вас первый стол, – женщина лет пятидесяти сверилась со списком и разложила на поднос тарелки, заполняя их первым и вторым блюдами. Я, как заворожённый, смотрел на её фигуру. Уставшее лицо не выражало ничего, кроме отстранённой безразличности, движения заучены и исполняются на автомате. Я видел, что с ней случилось, видел пробитую защиту, тонкие красные нити исходили из тела. Лимб пил её, настолько остервенело, словно хотел иссушить до дна. Такое я видел впервые, нервно сглотнул. Когда медсестра поставила поднос на тумбочку и повернулась ко мне спиной, я вздрогнул от омерзения. А вот и виновник её проблем. Инфернал, свернувшийся калачиком, удобно устроился на теле и стал похож на буро-серый рюкзак. Он вонзил невидимые когти в плечи бедной женщины. Это было не моё дело, она не работник компании, и мои услуги на такие случаи не распространялись, но я окликнул её в последний момент.

– Простите, вы плохо выглядите, вам бы к врачу...

Медсестра замерла, сгорбилась. Словно почувствовав на себе чужой взгляд, инфернал ожил, с сухими щелчками худых конечностей растягивался в полный рост. Он повернул в мою сторону голову, глазки-щелочки неприятно блестели. Тварь оскалилась, предупредительно зашипела.

– Да нет, всё в порядке, вам показалось. Приятного аппетита, – ответила она, не оборачиваясь, выдавила улыбку и вышла в коридор. Я видел, как смотрящий от ФСБ оторвался от телефона, проводил её доброжелательным взглядом. Инфернал снова свернулся клубком, красные нити полезли из жертвы с новой силой.

– Это не моё дело, – я повторял как заклинание. – Это не моё дело...

Хмельницкий пришёл именно тогда, когда я уже перестал его ждать. Несколько раз от скуки хотел выйти в коридор, но каждый раз сидящий на стрёме агент предельно вежливо загонял меня обратно в больничный застенок, а стоило попроситься в туалет, так этот гаврик шёл за мной по пятам, словно я главный подозреваемый, а не свидетель в этом деле. Хотя так они ко мне и относились, пора бы уже и прекратить этому удивляться. Жаль, что он не зашёл вместе со мной в тесную кабинку, с его-то учтивостью можно было бы и помочь подержать. Хмельницкий оказался менее вежливым «гебешником», вошёл без стука, сходу перешёл к делу, так, словно был тут всё время и отлучился всего на пару минут. В руках всё та же черная папка, меня почему-то коробило от её вида. Наверное, потому, что там собрана вся моя биография вплоть до детских фотографий.

– Собирайтесь, мы опаздываем! – бросил он раздраженно, стоя над душой. Отлично! Я еще не в курсе, но мы уже опаздываем. Начал лениво собирать шмотки, обнаружив, что Борисыч оставил «на выход» один из однотипных строгих костюмов. Молодец. Корпоративный «дресс-код» надо соблюдать в любой ситуации. Хмельницкий отвернулся, подошёл к окну, вяло проводя инструктаж:

– Сегодня нам придётся навестить как минимум два места. Сначала поедем в морг на опознание сержанта.

Так! Тело в морге! Уже хорошо, может, и не придётся ничего копать. Хотя где ему еще быть, пока идёт расследование? И почему я раньше об этом не подумал, озвучил другую мысль:

– Зачем опознавать-то? Разве всё и так не ясно?

– Ясно, не ясно! Есть протокол, и его надо исполнять, – нахмурившись, буркнул Хмельницкий, продолжил спокойнее: – Потом поедем в участок, расскажете и покажете, как всё было...

– Тот рядовой там будет? – я нахально перебил его, поймал на себе подозрительный взгляд ФСБешника.

– Конечно, Еремеев тоже свидетель.

– Отлично, – я прыгал на одной ноге, борясь с узким голенищем носка. Этот упырёнок мне нужен, главное, чтобы кольцо ещё было при нём. Федерал озадаченно хмыкнул, не ожидал, что я обрадуюсь грядущему перекрестному допросу. Он повернулся ко мне, зажав папку под мышкой, увидев мой представительский вид, тяжко вздохнул:

– Вы что, на работу собрались?

Ну, во-первых, я ещё не видел ордер на свой арест, а во-вторых:

– Я в каком-то роде лицо компании и её представитель и должен выглядеть безупречно.

Я широко улыбнулся, почувствовав свою неотразимость. Да, люблю строгие костюмы, черные галстуки, пышный официоз, не то что этот Хмельницкий со своими потёртыми джинсами. ФСБешник криво усмехнулся:

– У вас в компании у всех такой представительский вид? – он кивнул, намекая на мои синяки, не дав возможности ответить на остроту. – Пойдёмте уже, нет времени!

Мы вышли из палаты по очереди, Хмельницкий впереди. Он остановился возле агента:

– В палату никого не впускать.

Я изумленно обернулся на дверь своего временного пристанища. Повышенное внимание льстило моей скромной персоне, но с другой стороны – по коже бегали мурашки: а я точно свидетель? Соглядатай охотно кивнул, проводив нас до лифта. Они о чём-то втихаря перешептывались, и мне, оставшемуся в стороне от всего этого, стало смертельно скучно. В лифте ФСБешник также предпочёл молчать, кто-то позвонил ему на «мобилу». Закатив глаза, Хмельницкий сбросил вызов. Интересно, кто это мог быть, навязчивая поклонница? По внешнему виду федерала и не скажешь, что у него много таковых, но всё может быть. В вестибюле больницы я снова увидел ту женщину с инферналом на спине, она пила чай у регистратуры, медленно размешивала ложкой сахар, всё с таким же отстраненным взглядом. Бегло оценил, что процесс шел не так уж долго. Я бы, наверное, мог ей помочь, но не мог так просто подойти и навязать свои услуги. Нет, я так не привык!

Хмельницкий вышел на солнце, поморщился, опустив лицо и дёрнув из нагрудного кармана очки, нацепил на нос. Он повернул налево к стоянке автомобилей, и я облегченно выдохнул, что не придётся добираться по такой жаре на общественном транспорте.

– Вы на машине? Как хорошо... – оставалось надеяться, что до морга не придётся пилить на другой конец Москвы.

– Да-да... – федерал странно изменился, осунулся и воровато оглядывался по сторонам, словно от кого-то скрываясь. Больше не проронив ни слова, мы ступили на парковку. В руках ФСБешника блеснули ключи с дорогим брелком, на нажатую кнопку центрального замка отозвался и замигал бортовыми огнями возвышающийся над пузотёрками новенький хромированный «Гелентваген». Я присвистнул от удивления. Ни в жизнь не поверю, что этот шустрик купил его на свои кровно заработанные. Ого! Да у нас тут явно коррумпированный элемент, и не удивительно, что шёл он до своего сокровища на полусогнутых. Начальство, наверное, и не знает, на чём рассекает по Москве их скромный подчинённый.

– Это подарок, – на всякий случай пояснил Хмельницкий, увидев издёвку в моих глазах. Ну да! А те девять миллиардов в квартире – это всё моей мамы...

– Отличник службы? – сдержанно поинтересовался я.

– Можно и так сказать.

Федерал окончательно замкнулся в себе и, когда мы сели в машину, всем видом показал, как рад возить меня на личном транспорте. Я решил дать заднюю, дабы не усугублять и без того щекотливую ситуацию, расположение Хмельницкого мне надо сохранить любой ценой.

– Да, вы правы, это совсем не моё дело.

– Дело, дело... – он тронулся, выезжая с парковки. – Вот всё это – точно не моё дело...

Странное откровение, которое Хмельницкий так и не удосужился пояснить, осталось витать в воздухе немым вопросом.

– И где этот ваш морг? – я азартно выгнул шею, внимательно запоминая дорогу до этого чудного места, благо высокая посадка «Гелика» позволяла просматривать улицу далеко вперёд.

– Он тут недалеко, скоро приедем, – Хмельницкий вальяжно раскинулся в кресле. Уже привык к авто, значит, владел им давно. Интересно, кто мог подарить скромному служителю закона столь нескромную машину?

– Поговорим о деле. Вы сказали, что сержант поперхнулся, попытайтесь вспомнить, что именно он положил себе в рот? – ФСБешник включил диктофон, положил его на панель. Опять завёл старую шарманку...

– Я так и не понял, что это было, когда рядовой ушёл по распоряжению того сержанта, он начал вести себя как-то странно, всё говорил о каком-то душегубе из парка, потом достал что-то из кармана. Оно сверкнуло пару раз в его руках, но освещение в комнате никудышное, может, стекло какое-то...

Я устало пожал плечами, но сосредоточенно повторил всё слово в слово, как уже рассказал ранее в палате. Вчера Хмельницкий пытал меня этим вопросом минут тридцать, главное – не сбиться в показаниях, задавая один и тот же вопрос много раз подряд, федерал лишь выжидал, когда я начну путаться. Так и норовил поймать меня на лжи, сволочь.

– Вы точно уверены, что он положил в рот именно стекло? Может, это было что-то другое?

Хмельницкий не унимался, в попытке докопаться до правды перестал её воспринимать, ведь я ни на мгновение не врал, опустил лишь некоторые детали.

– Не знаю, что еще может так блестеть, может, ключ? А вы точно ничего не нашли в глотке сержанта? – игра в одни ворота порядком поднадоела, Хмельницкий бросил на меня недоверчивый взгляд. Каменное, непроницаемое лицо говорило о том, что я не имею права задавать вопросы по следствию, но вчера ФСБешник уже обмолвился, что они ничего не нашли в теле погибшего, а значит, отпираться нет смысла.

– Нет, вскрытие показало, что сержант Николаев умер от удушья, но причины удушья не были установлены, – сухо ответил он, выждав паузу, перестраиваясь на кольце, уводя машину с «трёхи» на Шмитовский проезд. Дальше дорогу можно и не запоминать, мы уверенно ехали к Филёвскому парку.

– Труп в парке? – я насторожился, как-то слишком много совпадений. За последние дни они уже натёрли глаза.

– В парке? – отвлёкся Хмельницкий. – Нет, почему? Мы едем в пятьдесят первую больницу на Алябьева, тело Николаева там.

Обычная больница, обычный морг. Я задумчиво потеребил подбородок: интересно, если я прикинусь родственником этого сержанта, мне выдадут труп, ну хотя бы на пару минут? Из размышлений меня вывел Хмельницкий:

– Ну, так вы уверены, что он проглотил именно это ваше стекло? Или может, Николаев скончался от чего-то другого?

Федерал сбавил скорость, парк раскинулся справа, я упёрся взглядом в зелёный массив, устало вздохнул. Вспоминать подробности той ночи становилось тяжко. Авантюра с осколком вышла боком не столько для меня, сколько для людей, которые не имели к ней никакого отношения. Так всегда и бывало, снова вспомнил добрым словом Яра. Но деваться уже некуда, и начатое дело придется доводить до конца, я надеялся, что Яр знал, что делает, и в конце мы получим хоть какой-то положительный результат от всего этого.

– Я знаю, что я не убивал его, – сурово ответил я, предвосхищая очередную попытку ФСБешника вывести меня на чистую воду. Хмельницкий притормозил перед пропускным пунктом больничного корпуса, показал вышедшему из будки охраннику удостоверение и беспрепятственно въехал на территорию пятьдесят первой больницы.

– Вас никто ни в чём не обвиняет, я должен разобраться в том, что произошло, и прошу вас только об одном – помогите следствию. Чем раньше мы разберёмся в этом деле, тем быстрее вас оставят в покое! – Хмельницкий терял терпение, паркуя автомобиль у главного входа в больницу, заехав на газон и заглушив двигатель. Я смотрел на федерала несколько мгновений, при всём желании не мог рассказать ему правду, отчасти не хотел расшатывать нервную систему стражу правопорядка, отчасти берёг и свою.

– Я рассказал всё, что видел, – вырвавшись из плена ремня безопасности, я открыл дверь и вышел на солнце. Хотелось только одного: побыстрее закончить всё это и вернуться в палату. Там скучно, но хотя бы нет этого дотошного следователя, от которого у меня уже начинала болеть голова.

– Артур Павлович, мы ждали вас гораздо раньше! – главврач больницы по фамилии Большаков семенил за Хмельницким, усердно игнорируя моё присутствие. – С утра приходили родственники умершего, они настаивают на похоронах уже завтра.

– Это исключено, – ФСБешник насупился, уверенно направляясь к лифту в конце длинного коридора первого этажа. – Пока идёт расследование, тело будет находиться в морге. С родственниками мы поговорим, докучать вам они не будут.

– Хорошо, но что делать с трупом, вскрытие проведено, все формальности мы выполнили, что дальше?

Мы вошли в лифт втроём, главврач встал между мной и Хмельницким, федерал долго не отвечал на вопрос, открыв папку, что-то увлеченно читал в отчётах. Под вопросительный взгляд эскулапа, решившего, что я смогу ответить на вопрос, мне оставалось только поднять глаза к потолку и стоять, молча вытянувшись по струнке. Уж я-то тут вообще ни при чём. Кабина лифта остановилась, проехав один этаж, открылись двери в широкий пустой коридор, из которого в лицо ударило нехорошей прохладой. Мы замерли, когда один из немногочисленных плафонов заморгал и потух. Декорации из фильма ужаса не внушали уверенности в необходимости грядущего опознания. Палец так и тянулся к кнопке закрытия дверей. Главврач вышел из лифта первым, мы с Хмельницким замешкались, он не проронил ни слова, но я словно наяву почувствовал страх федерала, странный осознанный страх. Меня впервые коснулась догадка, что всё не так просто с этим человеком, и возможно, не такой он уж и скептик, как это могло показаться на первый взгляд. Врач продолжал жаловаться на жизнь, не сразу заметив, что остался в одиночестве, обернулся на нас с неподдельным изумлением.

– Что же вы стоите?

– А зомби у вас тихие? – я решил взять инициативу в свои руки, вышел в коридор первым. У меня всё-таки фора, в отличие от любого другого человека я мог увидеть реальную опасность, а здесь только мертвая тишина. Инферналы любят живую энергию, и в таких местах им ловить, как правило, нечего.

– Какие зомби? – главврач озадаченно хлопал глазами.

– Никакие! – нахмурившись, Хмельницкий обошёл меня, захлопнул папку на ходу. – Ярцев, не отходите далеко, а то ещё заблудитесь.