Текст книги "Не то.."

Автор книги: Дмитрий Мамин-Сибиряк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович

НЕ ТО...
Повесть.

I.

   – Прекрасная картина: дама с кошечкой!– каким -то шипящим , выцветшим голосом повторял маленький, седенький стариков , походивший на седого ежа.– Умиляюсь, Леонида Гавриловна... Кстати, дама с кошечкой читает книжку с чувствительными стихами.    "Дама с кошечкой" через плечо презрительно взглянула на ядовитаго старичка и опять углубилась в чтение лежавшей на столе книги. Этот взгляд заставил старичка с ежиться, и он как -то по-детски хихикнул себе в кулачок . Они сидели на небольшой террасе, выходившей в старый тенистый сад пузатыми колонками quasi-русскаго стиля и крутой деревянной лесенкой с раскрашенными перилами. Две стеариновых свечи в стеклянных колпаках освещали только стол , за которым сидела "дама с кошечкой", а дальше разсеянный свет точно замирал – в мягком сумраке летней ночи, окутывавшей и сад , и террасу, и белесоватую полоску воды, проглядывавшую в конце-главной аллеи. Где-то нерешительно посвистывал соловей, точно музыкант , настраивавший свой инструмент ., для концерта... Пахло сиренью, акацией и свежей травой. Со своего кресла-качалки сердитый старичок -еж видел клочок неопределеннаго, серо-сине-фиолетоваго неба, с мигавшей на нем парой бойких звездочек , а с другой стороны, в отворенную дверь, ярко освещенную столовую. Центр его доля зрения занимала "дама с кошечкой", хотя она и сидела к нему в три четверти, как говорят фотографы.    – В сущности, если разобрать серьезно, так вся наша жизнь...– начал опять старик , отчеканивая слова и хлопая сухой, сморщенной ладонью по ручке кресла.– Леонида Гавриловна, вы, вероятно, думаете, что живете или, по крайней мере, жили, как из вежливости думают дамы вашего возраста? Успокойтесь: это только скверная иллюзия... Живет вот кот , который ест и спит до одурения, живет цепная собака, лошадь, а все мы, человеки, только притворяемся, что живем . Это "нас возвышающий обман " – не больше того... Да!.. В сущности вы, например , платите вот за этот дом , на террасе котораго мы сейчас имеем удовольствие беседовать, платите по книжкам мяснику, в мелочную лавочку, дровянику и каждый день ложитесь спать с мыслью, где бы завтра призанять денег . Эта комедия жизни логически закончится платой за визит доктору, который и вас и меня отправит на тот свет . Разве это жизнь, Леонида Гавриловна? Это подлог , дама с кошечкой, а не жизнь, и мы родимся на белый свет злостными банкротами...    – Если бы все это не повторялось вами каждый день, Ефим Иваныч , то я назвала бы вашу мысль остроумной,– грубовато ответила Леонида Гавриловна, раскуривая папиросу и по-мужски закладывая ногу на ногу,– повторяться для умнаго мужчины то же самое, что белила и румяна для перезрелой красавицы...    – Приасходно, дама с кошечкой!..– прошипел Ефим Иваныч ,– для пущей язвительности он коверкал слова и, находя это очень остроумным , сам первый заливался сухим , дребезжащим смехом ,– приасходно, Леонида Гавриловна... Вот вы и стишки чувствительные читаете кстати. Самое подходящее занятие... Жизни нет , так будем ее из книжки вычитывать.    Леониде Гавриловне было под пятьдесят , но для этого рокового возраста она сохранилась замечательно. Если что ее портило, так это излишняя полнота и некоторая небрежность в костюме. Впрочем , теперь, при колеблющемся освещении, она казалась гораздо моложе, и Ефим Иваныч , пристально вглядываясь в крупныя, характерныя черты ея лица, точно старался припомнить что-то такое хорошее, но не мог и только жевал сухими, тонкими губами. В своей летней паре из китайскаго шелка он казался еще меньше, чем был на самом деле, особенно, когда горбился и подгибал свои короткия ножки под качалку. Остриженные под гребенку седые, жесткие волосы придавали ему какой-то колючий вид . Странный был человек этот Ефим Иваныч . Являвшийся почти каждый день к Леониде Гавриловне, чтобы подразнить ее. Это доставляло ему какое-то обидное удовольствие. Язык Ефима Ивановича жег , как крапива, а мозг точно был утыкан булавками. Сама Леонида Гавриловна не только терпела его присутствие, но даже скучала без него, потому что в своем одиночестве рада была всякому живому существу. Ведь одиночество такая страшная вешь, особенно для людей, жизнь которых в прошлом , в воспоминаниях , переливающихся в мозгу, как китайския тени на экране волшебнаго фонаря. Поддразниванья Ефима Иваныча даже нравились Леониде Гавриловне, потому что вызывали такое щемящее и ноющее чувство, которое служило острой приправой в скучающему одиночеству. Таким образом Ефим Иваныч являлся каждый вечер , усаживался в "свою" качалку и наблюдал за Леонидой Гавриловной, которая не обращала на него, повидимому, никакого внимания и в его присутствии продолжала свою безыменную женскую работу кроила, шила, вязала, ухаживала за цветами, возилась с любимым старым котом , который постоянно лежал у нея на коленях и вообще пополняла свой женский день механизмом работы. Сегодняшний вечер походил на все другие вечера.    – Ну-с , что же говорит ваш , разслабленный поэтик ?– спрашивает Ефим Иваныч после длинной паузы,– т.-е., поэт с позволения сказать...    – Это Надсон ,– ответила коротко Леонида Гавриловна и прочла с аффектацией старинных чтецов :       Тшетно в сердце уставшем от мук и тревог ,    Исцеляющих звуков я жадно ищу    Он растоптан и смят , мой душистый венок .    Я без песни борюсь и без песни грущу!..       – Ха-ха! Сладенькое чиликанье моднаго поэтика?..– язвил Ефим Иваныч , заливаясь своим ядовитым смешком .– Исцеляющие звуки... душистый венок ... одним словом , все на своем месте, а вместе это называется поэзией! Ха-ха...    – А что же по-вашему?    – По-моему? По-моему, милая моя дама с кошечкой, это нытье, сапоги в смятку и вообще галиматья. Да-с ... Что-то такое худосочное, больничное и, вообще, противное здоровому человеку. Плачут только женщины – в этом их главная сила, а поэт должен возбуждать во мне высокия чувства, поднимать дух ... Что жить скверно – я знаю и без него. Истинная поэзия не должна знать слез ... По-моему вот где поэзия: закон Мальтуса, закон борьбы за существование, теория утилитаризма, но для таких вещей еще не родилось поэтов . Ваши поэты – поэты человеческаго вырождения и существуют они только для таких же выродившихся человеков и человечиц . Посмотрите на лесного зверя или лесную птицу – каждый экземпляр в своем роде совершенство, как выразитель господствующаго типа, наиболее приспособившагося к существованию при наличности данных условий. Там все бодро, свежо, красиво, и только один человек хнычет ; потому что он извратил все основныя требования природы и поддерживает свое гнилое существование искусственными средствами. Вот где источник всех этих "исцеляющих звуков " и "душистых венков "... Хи-хи!..    – Неправда!.. Поэт говорит мне то, что я сама пережила и перестрадала, и я люблю его именно за это. Это не вырождение, а отклик живого человека на то, чем вы болеете и страдаете... Мне доставляет наслаждение перечитывать вот именно такия наболевшия строфы.    – Точь-в -точь, как во времена Карамзинской "Бедной Лизы"... Сентиментализм ! Хе-хе...    – Так может разсуждать только такой узкий эгоист , как вы... Да!.. Вы извращаете великия поучения, факты и клевещете на самую жизнь, на человеческую природу, потому что вы еще раз эгоист .    – Приасходно!.. Вам не нравятся мои слова? Всякая трезвая мысль для вас является личным оскорблением , и вы будете вечно жить в сумерках собственной нездоровой фантазии.    Это уже взбесило Леониду Гавриловну, так что она швырнула книгу и прогнала кота. Ефим Иваныч продолжал ехидно улыбаться, счастливый вызванным эффектом .    – А вы, вы что такое представляете своей особой?– уже с азартом накинулась на него Леонида Гавриловна.–Вы – дрянной человек , и, если хотите знать, я искренно презираю вас . Да!.. Ведь я жила, любила, делала, может -быть, ошибки, страдала и радовалась и дала жизнь другим ... За каждою женщиной остается будущее, купленное муками материнства, а вот вы... Где те женщины, которых вы любили? Что я говорю: любили... Разве могли вы когда-нибудь хотя приблизительно почувствовать смысл этого святого слова? Ваша любовь – это легкия интрижки и еще более легкие цветы удовольствий, о которых вам самим стыдно сейчас вспоминать... Я удивляюсь только одному, как вам не стыдно смотреть прямо в глаза мне, матери семейства? В жизни природы вы были карманным воришкой, таскавшим чужие носовые платки,– вот ваша любовь, ваша жизнь, ваш эгоизм , и вот почему вы никогда не поймете настоящей поэзии, и вот почему я глубоко презираю вас , несчастный!    – Это называется из пушки по воробью, Леонида Гавриловна...    Взбешенная этим разговором , Леонида Гавриловна, с выступившими на лице красными пятнами и горевшими глазами, хотела сказать кавалеру еще какую-то круппую дерзость и уже раскрыла рот , как в этот критический момент , точно у нея в самом ухе, дрогнул и замер почтовый колокольчик . Дорожный тяжелый экипаж с грохотом подкатился к крыльцу, и в ответ по всему дому захлопали двери, точно влетела какая-то фантастическая птица-вещунья с деревянными крыльями. Раздались молодые, легкие шаги, мелькнули две тени, и на террасу ворвались молодой человек и молодая девушка.    – Мамочка... милая!..    – Нина!.. Вадя!..    Ефим Иваныч поднялся с кресла и отвернулся лицом в сад , чтобы не видеть этой нежной сцены встречи. Он даже фукнул носом , как старый кот , на котораго брызнули холодною водой. Поздоровавшись с молодыми людьми довольно сухо, он отыскал свою соломенную шляпу и как -то неловко начал прощаться.    – Ефим Иваныч , куда вы бежите?– заговорила девушка, ухватив его за рукав .– Неужели мы с Вадей так напугали вас ?.. =    – Нет , мне, барышня Ниночка, пора домой... Не в пору гость хуже татарина. Адью, monsieur et mesdames...    Круто повернувшись на каблуках , Ефим Иваныч маленькими шажками спустился с террасы в сад и по широкой центральной аллее направился в сгустившуюся молочную мглу весенней душистой ночи. «Барышня Ниночка» удивленными глазами проводила убегавшаго друга дома, а потом вопросительно посмотрела на мать, почему сна, мама, не сказала ни одного слова, чтобы удержать старика? Леонида Гавриловна чутьем поняла охватившее дочь чувство молодой, хорошей жалости и сухо ответила на ея немой вопрос :    – Пусть его уходит ...    – Мамочка, и тебе его не жаль?    – Нисколько; это эгоист .    А "эгоист " быстро шагал по аллее, размахивая своею камышевою палкой, и повторял вслух с особенным ожесточением :    – Приасходно!.. Красныя детки приехали... А мы не желаем быт лишними, чорт возьми!    Он не чувствовал , охватывавшей его душистой весенней мглы, не слышал громких соловьиных поцелуев , которыми отдавал старый сад , не видел взвешенной в воздухе серебристой пыли луннаго света и быстро шагал вперед , точно хотел скрыться от самого себя, только бы не слышать и не чувствовать этой глупой радости, которая гналась за ним молодым смехом и радостными, молодыми голосами.    – Мама, милая, дорогая!..– повторяла Нина в сотый раз , обнимая мать и покрывая поцелуями ея лицо, шею и руки.– Как я соскучилась о тебе, родная...    – Нина, ты меня задушишь...– каким -то упавшим голосом отвечала Леонида Гавриловна, слабо защищаясь.– А ты что же, Вадим ?.    – Я?.. Я ничего, мама...    – Ты, кажется, и не поздоровался со мной?    – Ах , мама, какия ты вещи говоришь: я знаю свои, обязанности и проявил сыновния чувства довольно ярко... Наконец одна Нина тебя задушит .    Этот сухо-иронический ответ подействовал на Леониду Гавриловну неприятно,– она, как большинство матерей, любила сына больше, чем дочь, а теперь была немного обижена.    – Впрочем , я забыла, что ты уже совсем большой мужчина...– ответила она с плохо скрываемым раздражением .– А все большие мужчины... Ну, одним словом , об этом в другой раз .

II.

   Из сада Ефим Иваныч вышел прямо в переулок , узкий и кривой, какие сохраняются только по глухим провинциальным городкам . До его холостой квартиры было около версты, что по провинциальной ариѳметике составляло очень большое разстояние.    – Красныя детки приехали...– повторял старик вслух , размахивая палкой, точно расчищал перед собой дорогу от обступивших ее призраков .– Семейная радость... хи, хи!..    Уездный городок Сысольск , стоявший на сплавной хлебной реке Смолке, давно уже спал , и только кой-где мелькали еще запоздалые огоньки – в доме у соборнаго протопопа, в аптеке, у адвоката Биряева, у купца Егорова. Ефим Иваныч тысячу раз проходил по этой дороге и отлично знал каждый камешек , каждый переулок , каждый забор . Он от души всегда ненавидел свое родное захолустье, а судьба точно в насмешку устроила так , что Ефиму Иванычу в этом вороньем гнезде привелось жить все время и, вероятно, приведется кончить здесь же и дни живота. Эта мысль убивала его и старик впадал иногда даже в трагическое настроение.    – Помилуйте, разве это не трагедия: целую жизнь прожить в каком то лягушатнике?– возмущался он .– Да... И не видеть ничего – решительно ничего. Между тем где-то люди живут настоящею жизнью, где-то постоянно светит солнце... э, да что тут говорить. Это настоящая трагедия, когда свет сходится клином вот именно в такой мурье... Прожить двадцать лет на одной улице и тут же умереть...    Этот ропот имел основания, как увидим ниже. Сейчас Ефиму Иванычу особенно грустно было возвращаться под свою смоковницу, и он даже остановился на углу одной улицы, раздумывая, где бы провести остаток вечера. Просто взять и зайти в первый попавшийся дом "на огонек " благо он знал всех в Смольске и его все знали. А то зайти в трактиру где поют арфистки... Последняя мысль просто устыдила Ефима Иваныча своим безобразием , и он какою-то виноватою походкой побрел к своему пепелищу. Низенький деревянный домик в три окна глядеть на улицу с таким добродушием . Ефим Иваныч медленно подошел по деревянному тротуару к своей калитке и начал стучаться,– целых десять лет Ефим Иваныч собирался завести звонок , да так и не мог собраться.    – Умерли вы, что ли?– закричал он , когда на дворе послышалось шлепанье босых ног .    Калитку отворил заспанный кучер Ѳедька, глупый малый, котораго Ефим Иваныч собирался прогнать с глаз долой ровно десять лет , как и устроить звонок . Обругав вернаго раба, Ефим Иваныч вошел на крыльцо, нащупывая поручни лестницы, знакомую стену и обитую зеленою клеенкой дверь. Он долго не мог попасть ключом в замок и еще раз обругался. В передней было темно, и это ничтожное обстоятельство возмущало Ефима Иваныча каждый раз . Ну, что стоило купить стенную лампочку и заставлять Ѳедьку зажигать ее каждый вечер ? Под столом в передней послышались нерешительная возня и удары хвостом по деревянному полу,– это зажиревший старый сеттер Трезор выражал дружеския чувства. Прежде он прыгал на грудь, скакал по мебели, а теперь состарился, оглох , поглупел и едва шевелился.    "Неужели и я такой же буду?" – в ужасе подумал старик , чиркая спичкой.    Квартира Ефима Иваныча состояла из трех комнат – гостиная, кабинет и спальня. Из передней вторая дверь вела в кухню, где обитал Ѳедька с кухаркой Лукерьей. Обстановка комнат была самая простая, на провинциальный лад , за исключением кабинета, где шел ряд шкапов с книгами, полки с книгами, столы и стулья, заваленные книгами. Старинный большой письменный стол составлял главный центр всей этой обстановки, его душу,– двадцать лет Ефим Иваныч проработал за ним и свыкся настолько, что не мог даже себя представить без своего письменнаго стола. На полу сложены были кипы газет , папки с разными бумагами и картоны с вырезками из газет , об явлениями и всевозможными брошюрами.    По обычаю, на отдельном столике в гостиной Лукерья приготовила холодный ужин , по Ефим Иваныч не прикоснулся к нему, а машинально прошел к своему столу и сел в рабочее кресло. На столе пред его носом лежала начатая вчера статья о земском хозяйстве в Смольевском уезде,– она теперь почему-то неприятно подействовала на Ефима Иваныча, и он сердито сунул несколько написанных листов в ближайшую папку, где хранились недоконченныя статьи.    – К чему?– вслух спросил самого себя Ефим Иваныч и разсмеялся своим сухим смехом .– А ведь Леонида Гавриловна сказала правду: где те женщины, которых я любил ?    Ему, по ассоциации идей, припомнилась знаменитая фраза из "Фру-фру": "нет женщины"... Да, ея не было, и мертвым холодом веяло от этих стен и от всей этой печатной и писаной бумаги, представлявших собой фикцию жизни. В сущности, ко всем бабам Ефим Иваныч относился с легким оттенком , холостого презрения, но в тяжелыя минуты своей холостой хандры он сознавал , чего ему недоставало для полноты жизни, и начинал злиться, как было и сейчас . Всю-то жизнь он положил вот на эту писаную бумагу...    Кое-как раздевшись, Ефим Иваныч улегся на диване в кабинете и начал дремать с открытыми глазами. Иногда достаточно ничтожнаго факта, чтобы вызвать целую вереницу непрошенных видений, как было и. сейчас . Приезд "красных деток ", нарушивший обычный вечер , вызвал это тяжелое душевное настроение Ефима Иваныча. Чужая радость отозвалась в душе старика глухою, застарелою болью.    Он лежал и видел себя молодым , совсем молодым , когда еще слушал лекции в казанском университете в начале шестидесятых годов . Хорошее было время, кругом хорошие люди, и самого себя Ефим Чакушин чувствовал тоже хорошим человеком . Такое уже было общественное настроение, когда хотелось верить всему хорошему. Сын беднаго уезднаго врача, Ефим Чакушин мечтал о мировых вопросах , о правде жизни и лютой борьбе с господствующим злом . Тогда о себе, о своем – счастье, о своем положении мало заботились, потому что интересы жизни лежали вне отдельной личности. Чакушин был уже на последнем курсе юридическаго факультета, когда по одной студенческой истории должен был оставить aima mater. Это был первый житейский удар , следствия котораго распространились на всю последующую жизнь... Что такое диплом – пустая формальность, не больше, и не всем же жить на белом свете с университетскими дипломами. Чакушин попробовал служить там и сям , но везде его преследовали неудачи, и он кончил тем , что вернулся в родной город , где и поселился. Движение из столиц и университетских центров по радиусам разошлось тогда по провинции, и в сферу его действия попал между прочим Смольск , где открывалось земство, устраивались школы и т. д.    Странная и какая-то роковая эта тяга к себе домой, в родныя места, как проявление чего-то такого, что стоит выше нас и что владеет нами. С мыслью о родине всегда связано представление, что именно там хорошо, там тепло и уютно, а все остальное нехорошо уже тем , что оно чужое. Именно с этими чувствами Чакушин в езжал в Смольск , где у него никого и родных не оставалось. В самом деле, послужить родине, приложить здесь свои силы и знания – что может быть лучше, чище и выше? От отца оставался тот самый домишко, в котором Чакушин жил и сейчас , и в нем он пережил и своё хорошее время, как теперь коротал старческое лихолетие. Господи, чем он только ни был , где ни служил и за что ни брался? И так до старости, до седых волос , до старческаго брюзжанья и злости, а когда-то и Ефим Иваныч чувствовал себя таким счастливым , был душой компании, весельчаком и балагуром . Последовательно он служил в земстве, инспектором народных училищ , председателем местнаго статистическаго комитета, агентом страхового общества, членом городской управы, мировым судьей – везде его любили, везде он быстро делался своим человеком и везде должен был бросать службу по какой-нибудь истории, которую сам создавал и которая в конце концов обрушивалась всею тяжестью на его же голову. Все время он следил за литературой и запоем читал газеты, посылая время от времени в разныя издания свои корреспонденции, заметки и маленькия статейки. За недосугом он не мог создать ничего капитальнаго, а нес на себе разведочную мелкую службу для текущей прессы и постепенно сделался местным корреспондентом , обличителем и горюном , как его называла в насмешку близкие люди. Во всяком случае, это был интересный тип , созданный последними тремя десятилетиями и неизвестный раньше. Теперь Чакушин был только корреспондентом и больше ничего, а поэтому вместо «горюна» его враги называли его уже прямо "бельмом ".    – А что же, это для меня самое подходящее название!– соглашался Ефим Иваныч .– Так до смерти и останусь "бельмом "...    Но все это была внешняя сторона, та скорлупа, под которой остается человек для себя, со своими личными чувствами, горем и радостями.    По приезде в Смольск , Ефим Иваныч на первом же, кажется, выходе в свет , в кружок своих близких единомышленников , познакомился с Леонидой Гавриловной, тогда еще молоденькою девушкой, известной в кружке под именем «цветущей Ленушки». Это была милая русская девушка из мелкой чиновничьей семьи, такая простая, искренняя я вообще хорошая – так и назвал ее Ефим Иваныч в первую же встречу. Его поразила в цветущей Ленушке необыкновенная чистота русскаго типа – эти большие серые глаза, белый большой лоб , овал лица, тяжелая русая коса и немного ленивыя движения. Но и здесь Ефима Иваныча постигла жестокая неудача: сердце Ленушки уже принадлежало другому счастливцу. Ефим Иваныч приходил в отчаяние, рвал на себе волосы и даже хотел застрелиться. Ленушка вышла за военнаго врача Горбылева, который оказался большим негодяем ,– пьянствовал , развратничал , а главное, совсем не разделял хороших увлечений жены и даже смеялся над ними. Результатом этого супружества явились дети – сын Вадим и дочь Нина, и затем супруги, после пятилетняго супружества, разошлись. Все это происходило на глазах Ефима Иваныча, и он вдвойне болел и за свою несложившуюся жизнь и за свою первую любовь.    Ах , как страдал Ефим Иваныч , страдал издали, как многие хорошие люди, которые стесняются даже высказать свое участие. Леонида Гавриловна в это время занималась в народной школе и оставалась все такой же ясною и светлою – всю любовь, все неприятныя чувства и женскую нежность она перенесла теперь на своих детей, воспитанием которых занималась запоем . Ефим Иваныч часто бывал у нея, принимал довольно живое участие в судьбе детей и выжидал терпеливо случая, когда уляжется, горе цветущей Ленушки. Но его и на этот раз предупредили – выискался такой человек , который сразу завладел еще не остывшим сердцем соломенной вдовушки. Это был земский статистик , приехавший в Смольск из столицы. Ленушка с ним и уехала из Смольска, а через пять лет вернулась: второй опыт супружества оказался неудачнее перваго, так что она даже пробовала отравиться. На сцене опять появился все тот же Ефим Иваныч , но это был уже озлобленный и тяжелый человек , который слишком много пережил , чтобы шутить и улыбаться попрежнему. Раз , в откровенную минуту, он признался Леониде Гавриловне:    – Эх , Леонида Гавриловна, если бы вы тогда..    – Что тогда?..    – Одним словом , я разсчитывал , что вдвоем мы прожили бы недурно.    Леонида Гавриловна с удивлением посмотрела на него и только никачала головой.    – Все к лучшему, Ефим Иваныч ,– заметила она.– Вот мы теперь остаемся с вами друзьями, а тогда еще неизвестно... У вас , по крайней мере, теперь нет тяжелых воспоминаний и поздних сожалений. А как я ненавижу самоё себя иногда, если бы вы только знали...    Ефим Иваныч грустно поник головой. Леонида Гавриловна разсуждала с чисто-женским эгоизмом и задним числом дула на чужую горячую воду. Драматизм положения для Ефима Иваныча усложнялся детьми, которыя говорили ему о пережитых радостях не им , а другим , о неиспытанном счастье и волнениях . Он и любил их , как детей Ленушки, и точно ненавидел , как представителей фамилии Горбылева. Это двойное чувство оскорбляло его и доставляло новыя мучения. В заключение, Ленушка на его глазах состарилась... Да, этот роковой процесс совершался на его глазах и разрушал каждый день одну иллюзию за другой. А впереди больше не оставалось ничего – это было ужасное слово, которое давило, как могильная плита.    Ежедневныя посещения Леониды Гавриловны давали исход наболевшему чувству. Ефим Иваныч , под видом своих сарказмов и ядовитых выходок , прятал многое, о чем Леонида Гавриловна, может -быть, и не догадывалась. Появление "красных деток " явилось только лишней каплей этих тяжелых испытаний, напоминало о далеком прошлом , об его несбывшихся надеждах и непережитых радостях .    – Приасходно...– шептал старик , лежа у себя на диване.– Что же, я никому не желаю мешать и никому не мешал !

III.

   В первую минуту, когда Леонида Гавриловна увидела детей, ее охватил страх , тот инстинктивный страх , когда человек не решается признаться самому себе, что он боится. Шумная радость перваго свидания хотя на время избавляла ее от страшнаго призрака, который все больше и больше отделял ее от детей, по мере их роста. Сейчас она старалась быть счастлива счастием наседки. Сын Вадим сильно похудел , но вместе и возмужал ,– юношеская полнота исчезла вместе с молодым пушком усов и бороды. Теперь это был почти настоящий мужчина, с настоящими усами и настоящею бородой. Он держат себя тоже как большой человек , т.-е. больше молчал , предоставляя Нине проявлять нежныя родственныя чувства. Вадим лицом напоминал мать и для мужчины был почти красавец . Зато Нина выросла дурнушкой и, как показалось матери, еще больше подурнела за этот год , потому что сильно пополнела,– она от матери унаследовала только цветущее здоровье. Все время, пока пила чай, Нина щебетала, как птица, которую выпустили полетать в комнате, пока чистят клетку.    – А я не ждала вас так рано,– говорила Леонида Гавриловна, с тайной материнской грустью поглядывая на дурнушку-дочь.    – А мы нынче раньше кончали, мама... т.-е. кончила я со своей консерваторией,– отвечала Нина.– А Вадим отложил свои экзамены до осени. У них там что-то опять вышло в Петровской академии...    – Ничего не вышло: это ты придумываешь,– сумрачно ответил Вадим , закуривая новую папироску.    – Ну, об этом мы еще успеем поговорить,– тактично заметила Леонида. Гавриловна, поднимая брови.    Ниночка принялась разсказывать, как они ехали: сначала по железной дороге, в третьем классе, а потом на пароходе, во втором . На пароходе вместе с ними ехал Сережа Бизяев ,– он бросил университет и теперь сотрудничает в каком -то ужасном листке.    – Мама, у Сережи талант ... ей-Богу!– наивно уверяла Нина.– Ему платят большия деньги за его статьи... очень большия деньги!.. Он таким франтом едет , особенно по сравнению с Вадимом ...    – Набитый дурак ,– процедил сквозь зубы Вадим .– И газета дрянь, и статьи Сережи сплошная глупость. Просто кувыркается перед публикой за медный пятачок ...    – Вот и врешь!– спорила Нина; лицо у нея вдруг покрылось красными пятнами.– Дуракам таких денег не платят , а Сережа зарабатывает , мама, что-то около пяти тысяч ...    – Не может быть!– изумилась Леонида Гавриловна и вопросительно посмотрела на сына.– Пять тысяч ...    – Да, что-то около этого,– небрежно ответил Вадим на немой вопрос .    – Да, да... И все такой же скромный,– продолжала Нина.– Потом на пароходе мы познакомились с одним купчиком , мама... Знаешь торговца хлебом Егорова,– его сын . И представь себе, он совсем не глупый, хотя и без всякаго образования... да, совсем порядочный...    – Прибавь, что он ухаживал за тобой,– заметил Вадим с покровительственною улыбкой.– Конечно, от скуки...    Нина совсем покраснела, встретив любящий материнский взгляд ,– ведь за ней никто и никогда не ухаживал , как за другими девушками.    – Зовут его Сосипатром Ефимычем , мама,– продолжала Нина после паузы.– Такое смешное имя... А он простой, этот Сосипатр Ефимыч , и все разсказывает про свою торговлю, как они живут у себя дома, как обманывают крестьян , покупателей,-друг друга.    – Ничего и смешного нет : кулачье гнездо,– авторитетно заметил Вадим и прибавил : – этот Егоров просто соврас и купеческий оболтус ...    – Нет , в нем есть что-то такое,– спорила Нина.– Мама, милая, вот интересно будет посмотреть, как встретятся Сережа и Ефим Иваныч ... ха-ха!.. Оба писатели... А Сережа ужасно походит на своего отца и такой же застенчивый, а пишет бойко и остроумно.    И за ужином Нина разсказывала все время про Сережу и молодого купчика, и сама первая смеялась, когда успевала сказать какое-нибудь смешное словечко. Леонида Гавриловна слушала ее со вниманием ,– право, совсем славная эта "барышня Ниночка". Ей даже захотелось поцеловать дурнушку-дочь, но она стеснялась сына, серьезнаго не по летам , да и телячьи нежности в их семье как -то были не приняты.    – Ну, дети, на сегодня достаточно: идите спать,– проговорила она своим обычным материнским тоном , как говорила им маленьким , и сконфузилась.– Утро вечера мудренее...    Вадим и Нина переглянулись и улыбнулись: мать принимает их за маленьких .    – Зачем ты, мама, отпустила Ефима Иваныча?– говорила Нина на прощанье, потягиваясь и зевая,– Он такой славный, и я соскучилась о нем ...    – Скверный эгоист ,– сурово ответила Леонида Гавриловна.    Леонида Гавриловна провела не менее тревожную ночь, чем Ефим Иваныч .    Неожиданный приезд детей взволновал ее и поднял целую тучу полузабытых воспоминаний. Она лежала в своей постели до белаго света с открытыми глазами, еще раз переживая свое прошлое. Ей было душно, и она распахнула окно спальни, выходившее в сад . Соловей пел всю ночь, и так сильно пахло сиренью, что у Леониды Гавриловны закружилась голова. Она так и задремала у окна, почему-то думая о Сереже Бизяеве, о молодом купчике Егорове, о которых разсказывала Нина. Свои мысли точно задернуло дымом .    Пробуждение Леониды Гавриловны тоже было необычно; ее кто-то обнял , крепко и горячо обнял , и чье-то горячее лицо прижалось к ея лицу. Она даже вскрикнула спросонья.    – Мама, миленькая, это я...    – Ах , Нина, как ты меня напугала!..    – Миленькая мамочка, я вышла в сад прогуляться – я нынче рано встаю – и вдруг вижу тебя в окне. Мне так захотелось обнять тебя, крепко-крепко обнять... Вот так !    Сильныя руки так крепко обхватили шею Леониды Гавриловны, и она начала смешно барахтаться, напрасно стараясь вырваться из об ятий Нины,    – Сумасшедшая, ты меня задушишь!..    – Ах , мама, как я тебя люблю, если бы ты знала... Мама, ты пока умоешься, а потом я принесу тебе чаю. Понимаешь, какая трогательная картина: мать, пьющая чай с дочерью. Нет , это как -то нескладно выходит : «чай с дочерью». Лучше так : «дочь, пьющая чай с матерью...» Опять глупо! Просто: в гостях у матери. Мамочка, миленькая, не сердись на мою болтовню: мне ужасно весело, и потом я так соскучилась о тебе.    Леонида Гавриловна не привыкла, чтобы дети ухаживали за ней, поэтому чувствовала себя точно виноватой перед кем -то. В самом деле, она больше любила Вадима, а дочь ей напоминала перваго мужа, да и сама по себе Нина была такая некрасивая. Может -быть, это было простое физическое отвращение, которое иногда появляется в семьях в самых ужасных формах . Все это Леонида Гавриловна передумала, пока умывалась, и ей припомнились разные мелкие случаи из детской жизни, когда она была несправедлива к Ниночке, а ведь дети чувствуют такую несправедливость с болезненною яркостью. Ребенок тянется к любящей руке, как растение к свету. И вот теперь точно в наказание эта нелюбимая Нина ласкается к матери, говорит ласковыя слова, а баловень-сын и внимания не обращает . Эта горькая мысль отравила пробуждение Леониды Гавриловны.    – А вот и чай,– громко заявила Нина, появляясь с подносом в дверях .– Тебе, мама, каких сливок : вареных или сырых ?    – Не лучше ли в столовой, Нина?    – Нет , здесь, потому что здесь нам никто не помешает , моя милая, моя родная. А там может Вадим прийти – он рано встает , как и я,– или Ефим Иваныч . Как он смешно вчера убегал , мама?    – С чего ты взяла, что Ефим Иваныч придет рано утром ?    – Да так , язык сболтнул . Я его даже во сне видела: такой старый-старый и такой жалкий. Если старыя девы смешны, то старые холостяки просто жалки. А что же ты сухарей не берешь, мама? Может -быть, ты любишь те маленькия кругленькия булочки, которыя лежат в корзинке в буфете? Ну, не буду, не буду больше приставать!..    За первою же чашкой чая Нина успела повторить матери все то, о чем разсказывала вчера вечером . Леонида Гавриловна любила в дочери задумчивое настроение, которое скрадывало ея некрасивость, и намеренно делала паузы, наблюдая ее. В ея душе поднималось такое радостное и вместе горькое чувство.    – Мамочка, мне кажется...– нерешительно заговорила Нина,– мне кажется, что ты иногда жалеешь меня. Да? Я это чувствую, и мне делается так тяжело-тяжело... Я видела у тебя Надсона, у него есть прекрасное стихотворение:       Бедный ребенок ,– она некрасива!..    То-то и в школе и дома она    Так не смела, так всегда молчалива.    Ах , красота – это страшная сила!..       – Не всем же быть красавицами, Нина...    – Нет , мама, это просто несправедливо! Да... И знаешь, какой со мной случай был нынче дорогой. Я уже тебе разсказывала про Егорова, Он , представь себе, много читал , хотя и без всякаго порядка. Хорошо. Я и спрашиваю его (хотела испытать), читал ли он тот известный роман , который в ваше время, мама, произвел такую сенсацию. И представь себе, мама, он читал ... Я и спрашиваю его: «а как вам нравится Вера Павловна?» Он засмеялся – понял , что я его экзаменую – и говорит : «вам правду сказать?» – «Конечно, правду». Он посмотрел на меня так умненько и говорит : "Весьма читал я вашу Веру Павловну и по своей глупости не понял ".– «Чего не поняли?» – "А вот этого самаго: ежели, сказать к примеру, эту бы самую Веру Павловну воспой обезобразило (так , мама, и говорит : «воспой»), так что бы тогда было? Все ихние разговоры около красоты держатся, а нет этой самой красоты – нет и умных разговоров ". Знаешь, мама, я даже растерялась и не знаю, что ему сказать, а он умненько так смотрит на меня и опять улыбается. Не договорил , одним словом ...    – По-своему, по-купечески он прав , Нина. У них все по-своему...    Нина замолчала и старалась не смотреть на мать. Она тоже чего-то не договаривала.    – Мама, он не только по-купечески прав , а прав вообще,– тихо заговорила Нина с подавленным вздохом .– Счастье существует только для хорошеньких женщин ... Никакой ум , никакой талант не сделает дурнушку счастливой,– это тоже верно, что там ни говори. Если даже такая дурнушка выходит замуж , то ее преследует печать безобразия в собственных детях . Это ужасно, мама!.. Мне теперь опротивела музыка, которою я раньше так увлекалась, потому что она тоже говорит только о счастье и красоте. Это несправедливо, мама, т.-е. несправедлива природа, которая одним дает все, а другим ничего. А люди еще усиливают эту несправедливость...    Заметив , что ея слова производят на мать неприятное впечатление, Нина сразу переменила тон и даже весело засмеялась.    – Какая ты странная, Нина!– удивлялась Леонида Гавриловна.– Никак я тебя не пойму...    – Да и понимать нечего, малюсенькая мамулечка!.. плевать мне и на красоту и на красавиц . Изживем век не хуже других ... Знаешь, что я тебе скажу, мама?.. Ведь это мы, цивилизованные люди, не умеем жить, а посмотри на мужиков – там ценится не красивая кукла, а женщина-работница, мать здоровых детей. Вот я и пойду в деревню замуж ... Меня и то один мужик на железной дороге похвалил : «Вот так девка,– говорите,– хоть сейчас на ней воду вози!» Это он насчет моего здоровья... А помнишь, мама, у Некрасова: «Что ни девка, то малина!» Вот это настоящая, здоровая поэзия здороваго рабочаго человека... Тут и жизнь, и смысл , и здоровое счастие.