Текст книги "Человек с прошлым"

Автор книги: Дмитрий Мамин-Сибиряк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

VIII.

   Марѳа Семеновна была дома... Она сидела на террасе, выходившей в маленький чахлый садик, и пила чай. Это была высокая, заплывшая "вдовьим жиром" женщина неопределенных лет. Скуластое лицо с широким носом смотрело такими хитрыми темными глазами. Широкий рот и прямые волосы, цвета мочалы, дополняли эту незамысловатую географию сибирской красавицы. Одевалась Марѳа Семеновна с некоторыми претензиями и всему предпочитала лиловый цвет. На голове она носила черную шелковую купеческую "головку" и не спускала с плеч, несмотря ни на какое время года, теплаго оренбургскаго платка.    Появление гостей было встречено отчаянным лаем вылетевших за ворота двух высоких и тощих киргизских псов. Вход в горницы шел со двора, по-старинному. Евгению Васильевичу нравилась эта тугая сибирская архитектура,– и крепко, и тепло и уютно. Он с особенным удовольствием входил на низенькое деревянное крылечко и уже в передней чувствовал, как его охватывала совершенно особая атмосфера довольства. Здесь пахло и старыми наливками, стоявшими в полуведерных бутылях по окнам, и какими-то старинными цветами, и росным ладаном, и чем-то еще неопределенно-вкусным, чем пахнет только в таких домах. Налево из передней дверь вела в небольшую пустую комнату, когда-то служившую хозяину кабинетом, направо – в небольшую гостиную, а прямо – в столовую, выходившую стеклянной дверью на террасу. Из столовой одна дверь вела в комнату Марѳы Семеновны, заменявшую ей спальню и кабинет, и в кухню, а деревянная лестница поднималась наверх, в мезонин, где жила Капочка. Евгений Васильевич, в качестве своего человека, входил без доклада и знал, где найдет хозяйку. Теперь его встретила старуха-нянька Митревна, относившаяся к нему почему-то недоброжелательно. Она ходила в косоклиных сарафанах, по-старинному.    – Барыня дома?– спросил ее Евгений Васильевич.    – Какия у нас барыни?.. Тебе хозяйку, так она на галдарее чаи разводит...    Марѳа Семеновна была занята деловым разговором. Перед ней на вытяжку стоял главный приказчик, Спиридон Ефимыч, краснощекий молодец с каким-то особенно неприятным, нахальным выражением лица. Он был в пиджаке и сапогах бутылками. Левая рука, заложенная за спину, усиленно вертела суконную фуражку. За чайным столом, в уголке, сидела Капочка, показавшаяся Евгению Васильевичу сегодня таиюй маленькой, совсем девочкой-подростком. Он заметил, что она так гладко зачесывает свои русые волосы и что это так идет к ея скромному личику.    – А, белая дворянская косточка...– певуче приветствовала Марѳа Семеновна, протягивая гостю свою затекшую руку с короткими пальцами, унизанными кольцами.– Ну, каково прыгаешь? Получил мою записку? Не умею я расписывать-то, а только по нужде когда. Вон Спиридон пишет, а то Капочка... Она у меня грамотная.    Приказчик недружелюбно скосил глаза на гостя, а Капочка так мило потупилась. Евгений Васильевич из всего, что делалось на террасе, почему-то видел только ея тонкие белые пальцы, тревожно перебиравшие кайму чайной скатерти.    – Давно к вам собирался, Марѳа Семеновна,– заговорил гость, без приглашения подсаживаясь к столу,– да все как-то было некогда...    – У тебя все некогда,– засмеялась хозяйка.– Вчерашний день потерял... Ну, Спиридон, так в новом штреке поставьте стойки лиственичныя, потому как там вода долит.    – Слушаю-с...    – А с машинистом я сама переговорю. У него всегда котлы портятся... Надо его проучить, а то больно зазнался. Попугать для порядку надо...    – Это уж известно, Марѳа Семеновна. Тоже вот штегерь, который на втором номере стоит, совсем от рук отбился. Подтянуть и его следовает...    – Да себя-то, Спиридон, не забывай подтягивать. Чей хлеб-то ешь? То-то вот... Ну, а теперь ступай.    Спиридон еще раз искоса взглянул на гостя, встряхнул головой и вышел, ступая как-то нехотя. В дверях он еще раз оглянулся, а фуражка в левой руке сделала тревожный вольт.    – Строго вы всех держите, Марѳа Семеновна,– заметил Евгений Васильевич, принимая от Капочки стакан чаю.– Даже мне немножко страшно сделалось...    – Нельзя, ангел ты мой... Женское дело слабое. Каждый так и норовит кругом обмануть дуру-бабу, ну, и бережешься.    – А Спиридон Ефимыч разве плохо смотрит?..    – Пока не могу пожаловаться, а все-таки глаз нужен. Ох, и мудреная наша женская участь... Капочка, ты бы насчет закуски там сообразила. Закажи кухарке пирожков с соленой рыбкой, да рябчики где-то у нас маринованные были, да ветчинки, да рыжичков, да еще паюсной икорки... А наливку, которую мы росчали, подай сейчас же. Евгений Васильич уважает наливки...    – Да ведь рано, Марѳа Семеновна,– попробовал защищаться гость.    – Кому рано, а нам в самую пору. Я с пяти часов на ногах... Как каторжная бьюсь, а сама не знаю, для чего.    Капочка молча вышла,– она все делала молча, и Евгений Васильевич даже не мог припомнить, какой у нея голос.    – Отчего вы ко мне никогда не приедете в гости, Марѳа Семеновна?..    – Я-то?.. А боюсь, как бы ваши спиртоносы не пристрелили, как в прошлый раз твоего Гаврюшку. И следовало бы порешить его...    К особенностям Марѳы Семеновны принадлежало то, что, почти не выезжая со своего прииска, она знала решительно все, что делалось на сто верст кругом. И теперь она уже слышала про случай с Гаврюшкой.    – Новый разрез ведут у вас на Чауше?– продолясала Марѳа Семеповна, отпивая чай с блюдечка.– Что же, дело хорошее... Легкая у вас работа: все золото наверху, а наше внизу. Теперь на семнадцатой сажени идем.    – Давайте меняться приисками, Марѳа Семеновна? Я с удовольствием уступлю вам свое легкое золото...    – Ну, ну, тоже и скажешь, сахар!.. Вот все так-то, как ты сейчас...    – Как?    – А все оммануть ладят дуру-бабу. Не корыстное у нас дело на Трехсвятском. Прежде, точно, хорошее золото шло, а ноне что-то я его и не вижу совсем. Воруют сильно... Где углядишь за всеми!    Марѳа Семеновна отличалась большой, чисто-сибирской подозрительностью и решительно никому не верила. Вообще, это была скрытная натура, с прижимцем. Об ея приисковых делах тоже никто и ничего не знал, даже главный приказчик Спиридон Ефимыч. Недоверие ко всему и ко всем было возведено в целую систему, а для видимости прикрывалось бабьими жалобами и разными жалкими словами. Прихлебывая чай и глядя на хозяйку, Евгений Васильевич невольно подумал: "Ну, и кулак-баба... Вся какая-то заржавелая!".    За закуской Марѳа Семеновна немножко оттаяла,– еда была ея слабостью. У нея даже лицо делалось другим, точно оно распускалось от удовольствия. Она, угощая гостя, сама прикушивала от всего и по-мужски запивала наливкой.    – Угощать-то тебя тошнехонько, Евгений Васильевич... По-барски ешь: чуть притронешься. Вот и насчет наливки тоже слаб... Меня только конфузишь.    Евгений Васильевич питал какое-то органическое отвращение к вину и к пьяницам в особенности. В пьяной компании он был самым несчастным человеком. Пристрастие Марѳы Семеновны к наливкам всегда вызывало в нем брезгливое чувство, а сейчас он даже старался не смотреть на нее. Затем, он знал, что, выпив и закусив, она сделает сладкие глаза и настает деликатный разговор о женитьбе.    – Все еще не женился?– спросила Марѳа Семеновна, точно отвечая на его тайную мысль.    – Пока нет... Вы знаете, что у меня одна невеста,– кухарка Агаѳья. Но тут серьезная конкуренция: за ней ухаживает Гаврюшка. И, знаете, все шансы на его стороне...    – Н-но-о?..    – Да уж так, Марѳа Семеновна...    – Тоже и скажешь...    Марѳа Семеновна фамильярно хлопнула его по плечу и расхохоталась без всякой причины, как хохочут захмелевшие люди.    – Погоди, белая кость, найдем и невесту... Только ведь тебе, пожалуй, и не угодишь: с музыкой для тебя подавай девицу, а у нас такой и не сыскать.    – Ничего и без музыки...    – Ай врешь... Не туда смотришь...    Как раз в этот момент вошла Капочка. Она принесла на тарелк новую партию горячих пирожков. От Марѳы Семеновны не ускользнуло, как гость взглянул на девушку и как Капочка сделала вид, что смотрит в сторону. Марѳа Семеновна нахмурилась и хлопнула еще рюмку наливки сверх абонемента. Тоже порядки в доме, нечего сказать... Капочка инстинктивно почувствовала эту немую сцену и торопливо вышла из столовой.    – Вот женись на Капочке,– разсчитанно-громко сказала Марѳа Семеповна.– И приданое хорошее: четыре недели на месяц получить. Она у меня тихоня...    – Что же, Капочка девушка хорошая – согласился Евгений Васильевич.– Только ей нужно мужи молодого.    – Где их, молодых-то, взять? Не припасены они для нас, да и на гряде не растут, как редька...    – А Спиридон Ефимыч чем не жених?..    Это была отплата за вопрос о Капочке, и Марѳа Семеновна даже подобрала строго губы. Евгений Васильевич ей нравился, и она любила вести с ним вольные разговоры, пользуясь своим вдовьим положением. Да и барин разбитной, за словом в карман не полезет.    – Ну, будет шутки-то шутить,– серьезно заметила Марѳа Семеновна.– Не гоже это нам с тобой... Вон у тебя седой волос пробивается. Тоже не к молодости дело идет...    После завтрака отправились осматривать работы. Марѳа Семеновна даже предложила спуститься в шахту, чтобы осмотреть новый штрек, но Евгений Васильевич отказался. Он сегодня не был расположен к таким подвигам.    – Что ты, отец, точно муху проглотил?– заметила Марѳа Семеновна.    – И то дорогой проглотил настоящую муху... Чуть не подавился.    Около них, как тень, все время ходил Спиридон Ефимыч, и все время его фуражка вертелась в левой руке.    Когда возвращались с шахты, Евгению Васильевичу показалось, что в мезонине из-за занавески выглянуло бледное личико Капочки. Это ничтожное обстоятельство даже взволновало его.

IX.

   Марѳа Семеновна все время обеда находилась в дурном расположении духа и кушала меньше обыкновеннаго. Чтобы досадить чопорному барину, она пригласила к обеду Спиридона Ефимыча. Чем он хуже других? Гость понял этот маневр и все время был преувеличенно-вежлив с приказчиком, который отвечал ему только "да-с" и "нет-с". Капочка тоже обедала, но сидела все время, как на иголках. Девушка предчувствовала собиравшуюся грозу.    – После обеда кофею попьем,– заметила Марѳа Семеновна таким тоном, каким ждут отказа.    – Нет, мне нужно ехать домой,– ответил Евгений Васильевич.– И то я засиделся у вас... Когда же вы ко мне приедете погостить, Марѳа Семеновна?    – А после дождика в четверг... Посмеяться тебе хочется над старой бабой, Евгений Васильевич: куда я поеду верхом?.. Комплекция не позволяет.    – Да ведь вы ездите?    – По нужде и на палке поедешь...    Обед наконец кончился. Евгений Васильевич был рад поскорее убраться из этого дома.    – Оставался бы ты ночевать у нас,– уговаривала Марѳа Семеновна.– Вон в кабинете нянька наладила бы тебе постель... Тоже не молодое твое дело верхом трястись двадцать пять верст.    – Для моциона это полезно, Марѳа Семеновна... Я буду вас ждать...    Выходя на крыльцо, Евгений Васильевич оглянулся на пустой кабинет и гостиную, обставленную с трактирной роскошью. У него мелькнула мысль: вот дом, который ждет настоящаго хозяина, того человека, который выгонит отсюда эту старую ворону Марѳу Семеновну. С этой мыслью он легко вскочил на своего иноходца и даже улыбнулся. Гаврюшка, подавая стремя, сильно пошатнулся. Каналья опять был пьян... Выровняв поводья, Евгений Васильевич раскланялся с хозяйкой и быстрым аллюром выехал из ворот. Поровнявшись с шахтой, он оглянулся назад, и ему показалось, что в мезонине опять мелькнуло бледное личико Капочки.    – Да... комбинация...– вслух подумал он, давая иноходцу поводья.    В душе у него заныло знакомое чувство. Как это он раньше не замечал Капочки, а ведь она прехорошенькая. Такая изящная, милая простота и этот безответный детский взгляд... Нет, решительно, милая девушка. Именно такия натуры дарят самыми удивительными неожиданностями. В его практике было два-три таких случая... Старый грешник даже улыбнулся, представляя себе Капочку в роли... ну, маленькой жены. Как мило это полное неведение, и какая прелесть, когда это неведение в ваших руках пройдет всю гамму нетронутаго чувства.    Не успели всадники спуститься к Каменке, как в приисковом доме разыгралась настоящая драма. Марѳа Семеновна послала няньку за Капочкой и, когда та спустилась с мезонина, накинулась на нее с яростью пьянаго человека.    – Ты это что, матушка, глаза-то пялишь на чужих мужчин?!..– орала она, краснея и задыхаясь.– А? Ты думаешь, я-то ослепла... а?.. Когда с шахты шли, ты это чего в окошке у себя вертелась?..    Капочка стояла, опустив глаза. В лице у нея не было кровинки. Она привыкла к подобным сценам, и ее больше всего конфузило присутствие Спиридона Ефимыча, стоявшаго у дверей в почтительной позе вернаго раба.    – И за чаем тоже... и за обедом!– кричала Марѳа Семеновна, входя в раж.– А он теперь едет и над тобой же смеется... Засрамила ты меня, змея подколодная. Ну, что молчишь-то?.. Думаешь, он на тебе женится? Таковский и человек...    – Им нужна невеста с богатым приданым,– политично вставил словечко приказчик, глядя на Капочку.– Не тот коленкор.    Марѳц Семеновна всячески обругала несчастную Капочку и кончила тем, что ударила ее по лицу. Девушка закрыла лицо руками.    – С глаз моих вон!– орала Марѳа Семеновна, топая ногами.– Видеть тебя не могу... Из милости мой хлеб ешь, да меня же срамишь. Я из тебя выколочу дурь-то... Он-то думает, что у тебя миллионы приданаго, вот и льнет, а не знает того, что ты нищая и, окроме своей дури, ровно ничего не имеешь.    Капочка наконец била отпущена к себе в мезонин. Марѳа Семеновна раздраженно шагала по комнате. Спиридон Ефимыч несколько раз кашлянул, а потом проговорил почтительным тоном:    – Напрасно вы себя изволите тревожить, Марѳа Семеновна...    – Что-о?..    – Я говорю-с, напрасно-с... потому что этот барин, прямо сказать, ни с чем пирог. Так, шантрапа на заячьем меху... Вор! сосланный!    – Да тут не в барине дело, идол ты деревянный!.. Ты за нее, за Капитолину, заступаешься... По глазам твоим воровским вижу!    – И не думал-с, потому как это дело нисколько меня не касаемо,– еще почтительнее оправдывался приказчик, играя фуражкой.    – Врешь, подлец!.. Все вы подлецы... Ты думаешь, я не вижу, как ты зенки-то таращишь на Капитолину?.. Ну, признайся, нравится она тебе? Молоденькая... а? То-то поигрываешь глазами-то и мурло свое воротишь... Разстреляла бы я вас всех, варнаков!..    Словом, Марѳа Семеновпа расходилась вполне, и приказчику досталась здоровая головомойка, хотя он и не боялся хозяйскаго гнева ни на волос. Марѳа Семеновна давно уже ревновала его к Капочке.    Отехав версты три, Евгений Васильевич остановился, раскурил папиросу и отчетливо произнес всего одно слово:    – Ду-у-рак!..    Гаврюшка только тряхнул головой, приняв это замечание на свой счет. Ну что же, пусть ругается... да. И что за беда такая, что человек маленько выпил? Не украл... Сама Марѳа Семеновна выслала к обеду агроматный стакан водки, ну, а после обеда со штегерем раздавили полштофа. Опять беды нет: очень уж хорош штегерь...    – Ду-у-рак!..– повторил Евгений Васильевич, подбирая ноги в стременах.    Барин бранил самого себя, как догадался Гаврюшка, и подумал про себя, почесывая за ухом: "Дурак не дурак, а с придурью..."    "Нет, можно было глупее вести себя?– думал Евгений Васильевич," продолжая осенившую его мысль.– Это называется показать всю игру с перваго хода... Так делают только мальчишки. Стыдно, Евгений Васильевич... Глупо, друг мой! Непростительно... А она, небось, сразу сообразила, какую я муху проглотил, и вся на дыбы. И это я-то не мог обмануть и провести такой точеной дуры? Я – Евгений Лугинин?.. А каких она мне дерзостей наговорила относительно старости и седых волос... Потом, это предложение жениться на Капочке... ведь это насмешка прямо в глаза. Нет, она совсем не так глупа, как кажется, а я держал себя дураком".    Эти мрачныя мысли, впрочем, скоро сменились другими, и Евгений Васильевич не без удовольствия заметил уже вслух:    – Подождите, уважаемая Марѳа Семеновна, смеется тот, кто смеется последний... Еще увидим, чья возьмет. Ха-ха... Воображаю картину, когда ока останется в дураках. То-то взбесится чортова баба... Ничего, пусть себе бесится. Пора и честь знать, матушка.    Да, план был не дурен... Кстати, Евгений Васильевич припомнил, как он прошлой зимой ночевал на Трехсвятском. Марѳа Семеновна к вечеру порядочно накуликалась и смотрела на него игриво-масляными глазами. Вспомнив про свою домашнюю тоску и одиночество на Чауше, Евгепий Васильевич тогда даже подумал: "А что, если жениться на этом монстре? Положим, это гадость, но гадость самая обыкновенная, которая постоянно проделывается... Брак по расчету, и только. Не я первый, не я последний". А ведь могло случиться, что недавний лев превратился бы в мужа какой-то кувалды... Эта мысль мелькала у него и потом, хотя он и открещивался от нея. Конечно, его манило обезпеченное положение, а Марѳу Семеновну он бы устроил по-своему... М-me Лугинина! Ха-ха... да. И вдруг оказалось бы, что у m-me Лугининой ровно столько же денег, как у m-r Лугинина. Это уже комедия и даже не смешная комедия, а чорт знает что такое. Только в медвежьих углах могут приходить такия звериныя мысли...    Гаврюшка ехал за барином, сильно раскачиваясь в седле. Время от времени он ловил воздух рукой и ухмылялся. На воздухе его немного продуло, и он крутил головой, припоминая угощение на Трехсвятском. Потом Гаврюшке вдруг сделалось смешно, так что он принужден был закрывать рот ладонью. Это невинное упражнение закончилось тем, что Гаврюшка вдруг прыснул самым глупым образом.    – Ты, кажется, с ума сошел, каналья?– обратился к нему Евгений Васильевич.    Гаврюшка, вместо ответа, прыснул вторично и даже припал своей головой к лошадиной шее.    – О-хо-хо!..– заливался он, разразившись неудержимым хохотом, точно прорвало плотину.– Евгений Васильич, не могу... Моченьки моей не стало. О-хо-хо...    – Да что случилось-то? Говори, болван...    – О-хо-хо... Штегерь... мы с ним водку пили... ну, он и говорит... да... Видели этого... ну, приказчика Спирьку?.. Змей он, а Марѳе Семеновне слаще меда пришелся...    – Перестань глупости болтать...    – Какия глупости, когда она ему шелкову жилетку подарила и сапоги со скрипом. Все знают на Трехсвятском-то. Она его по ночам через галдарею пущает. Капитолина-то Михевна спит у себя в мезонинчике девичьим делом, а Марѳа Семеновна с милым другом свое женское удовольствие получает. Ловко... А Спирька теперь гоголем по Трехсвятскому ходит: я не я, и чорт мне не брат.    Это известие совсем не входило в планы Евгения Васильевича. Сначала он не поверил пьяной болтовне Гаврюшки, а потом, припомнив некоторыя мелочи нынешняго дня, должен был согласиться.    "Ах, чорт возьми, с конкурентом придется иметь дело",– думал он.    Солнце уже село, когда они спустились с Синюхи. Ржавое болотце было подернуто холодным туманом. Каждый лошадиный шаг был слышен, особенно когда жулькала под копытом вода. Но Гаврюшка теперь ничего не боялся. Э, все равно, двух смертей не будет... Подезжая к Дувану, он даже загорланил какую-то песню: пусть чувствуют, что купленый вор едет и никого не боится.    – Перестань, идиот,– остановил его Евгений Васильевич.    – Никого не боюсь, Евгений Васильич... Ну-ка, вы, выходите сюды: вот он, Гаврюшка, едет. Хо-хо...

X.

   Мысль о Трехсвятском засела в голове Евгения Васильевича гвоздем. Ведь стоило только жениться на Капочке... Предварительно все-таки нужно было разузнать все подробности через "окольных людей". Нельзя же полагаться на болтовню какого-нибудь Гаврюшки. С другой стороны, эти окольные сибирские люди – народ хитрый, и с ними приходилось держать ухо востро, чтобы не выдать своего плана. Всякое дело требует серьезной подготовки, и Евгений Васильевич не желал в свои сорок лет делать мальчишеских ошибок. Игра, так игра...    Лето длинно, свободнаго времени достаточно, и Евгений Васильевич нарочно обездил соседние прииски, чтобы под рукой навести необходимыя справки. Из этих разведок он вынес одно убеждение, что о наследстве Михея Зотыча ходили самые баснословные слухи. Главная суть заключалась в скрытом духовном завещании, по которому все получала Капочка. Это завещание существовало, как говорили все в один голос, по оно исчезло в самый критический момент. Что Марѳа Семеновна его не уничтожила, доказательством служило уже то, что она сама разыскивала его в течение нескольких лет, пока не успокоилась в качестве опекунши, а потом попечительницы.    – Даже представим себе, что такого завещания и вовсе не существовало,– разсуждал Евгений Васильевич.– По закону, Капочке все-таки принадлежит известная часть оставшагося движимаго и недвижимаго имущества, а это составит кругленькую сумму в несколько сот тысяч. Да зачем часть, когда она единственная наследница и духовнаго завещания нет... Эх, если б был под рукой подходящий человек! Самому не совсем удобно производить эти розыски, а через него можно было бы все устроить шито и крыто. А главное, не следует торопиться, и если уж ударить – так разом.    Кстати, Евгений Васильевич припомнил некоторыя юридическия подробности собственнаго процесса, послужившаго ему хорошим уроком, В этих громких уголовных и гражданских делах вся суть в мелочах, и вот важно вперед их предусмотреть, как в шахматной игре. Общая ошибка героев громких процессов заключалась в том, что они видела только свою партию и не обращали внимания на позицию противника, а нужно действовать как раз наоборот. Вернее,– следует иметь постоянно в виду всю игру, как она складывается, и на случай возможных ошибок преувеличивать силы противника. В данном случае, например, лучше всего предположить, что духовное завещание уничтожено Марѳой Семеновной или находится у нея в руках, а поиски с ея стороны – только маленькая военная хитрость. Ясно только одно, что оно было составлено не в ея пользу и даже не могло быть составлено иначе, когда единственная наследница налицо.    – А отчего не предположить, что это духовное завещание припрятано куда-нибудь самой Капочкой?– развивал свою мысль Евгений Васильевич, разсматривая предмет со всех сторон.– Ведь отец ее, конечно, любил и мог предвидеть, что после смерти Капочка поступит под опеку Марѳы Семеновны. Как практический человек, он должен был знать хорошо, что это за женщина, и что ожидает Капочку под ея опекой, и что, наконец, старший брат, Абрам, может скоро умереть. Положим, что такие дельцы, как Михей Зотыч, сильны только в своей специальности и вне ея делают детския глупости.    Словом, все было неизвестно, гадательно, запутано и противоречило одно другому, хотя должен существовать тот роковой кончик ниточки, от котораго распускается самый большой клубок.    Больше всего Евгения Васильевича смущало то обстоятельство, что после отца Капочка осталась ребенком всего шести-семи лет, и едва ли покойный мог что-нибудь ей доверить. Хотя отчего бы не предположить такую комбинацию: чувствуя приближение смерти и понимая, в каком положении остается дочь, Михей Зотыч мог передать ей завещание с тем, чтобы она его спрятала до совершеннолетия. Иногда дети бывают хитрее взрослых и, как лунатики, проходят там, где большие люди летят вниз головой. Это явствует тоже из некоторых судебных процессов, в которых фигурировали дети.    – Во всяком случае, осторожность, осторожность и осторожность,– повторял Евгений Васильевич и даже грозил самому себе пальцем.    Затем он закрывал глаза и видел себя уже владельцем Трехсвятскаго, сибирским миллионером... Перед ним раскрывался необятный горизонт. Вот когда бы он расправил крылышки и показал всем, как нужно жить. Отчего, в самом деле, какие-то сиволапые мужики могут быть миллионерами, а он, урожденный Лугинин, должен пропадать каким-то сомнительным управляющим из милости?.. Он опять начинал верить в свою звезду. Может-быть, сама судьба привела его в ссылку, чтобы сторицей вознаградить за все ошибки бурной юности. Как все люди, Евгений Васильевич считал себя невинно пострадавшим, жертвой судебной ошибки, козлом отпущения за чужие грехи. Самый виноватый человек всегда найдет себе оправдание, начиная с того, что другие, те другие, которые не попали на скамью подсудимых, ведь решительно ничем не лучше.    Вот только погода не соответствовала этому взвинченному настроению нашего героя и наводила невольную грусть. Короткое уральское лето промчалось с поразительной быстротой. Наступила осень с грязью, дождями и безконечными темными вечерами. Чауш разлился, все болота размякли, так что теперь на Трехсвятский можно было пробраться только пешком, и то с опасностью утонуть в какой-нибудь трясине. Впрочем, у самаго невыгоднаго положения есть своя оборотная сторона. Благодаря осеннему бездорожью, Евгений Васильевич мог не бывать на Трехсвятском месяца три, и поднятая его последним визитом подозрительность Марѳы Семеновны уляжется сама собой. Недаром итальянская пословица говорит, что время – самый справедливый человек. А там выпадет первый снежок, установится первопуток, и Евгений Васильевич явится в Трехсвятский, как снег на голову.    Вы знаете, что нужно прежде всего сделать? Очень просто. Нужно ухаживать за самой Марѳой Семеновной. Да... И так ухаживать, чтобы она размякла и постепенно привыкла к мысли превратиться в m-me Лугинину. Положим, что это чудовищно, но ведь каждая женщина считает себя красавицей и готова хоть сейчас сделаться царицей. Это самый слабый пункт, и на нем все нужно построить. Даже, если бы это было нужно, можно сделать формальное предложение, чорт возьми... Когда идут к серьезной цели, то не думают о пустяках. Только усыпить дракона, а там все уже будет само собой в руках.    – А Спирька?– неожиданно промолвил Евгений Васильевич и даже остался некоторое время с раскрытым ртом.– Ведь это серьезный риваль, который тоже ни пред чем не остановится... Ах, чорт возьми! А вдруг он женится на Марѳе Семеновне?.. Ведь вот какие пустяки иногда тормозят дело. Подвернется такой проклятый человек, через котораго никак не перелезешь. Да... Я его совсем забыл, этого Спирьку.    Но это препятствие разрешилось самым неожиданным образом. Раз, в осенний вечер, когда Евгений Васильевич шагал по своему кабинету, в дверях показалась измятая, ухмылявшаяся рожа Гаврюшки.    – Чего тебе, Гаврюшка?    – А ничего, барин...    – Дождь идет?    – Идет, барин.    – Чему же ты радуешься?    – Я-то? Спирька-то устроил Марѳу Семеновну... Вот сейчас провалиться! Даве видел штегеря с Трехсвятскаго. Мы с ним росчали полштофа... Словом, Спирька в лучшем виде себя обозначил.    – Ничего не понимаю...    – И понимать тут нечего. Известно, напился пьяный, пришел к воротам и давай кричать: "Эй, ты, сухая-немазаная, отворяй ворота добру молодцу!"... Марѳа Семеновна и туда и сюда, а Спирька пуще того бунтует, потому, как почувствовал себя в полном праве. "Выноси мне, слышь, стакан водки за ворота, а в дом уж я потом войду. Будет мне по садам-то лазить"... Испускалась Марѳа Семеновна, потому – огласка и срам, вынесла стакан водки, думала утешить мила друга, а он ее за волосья... В лучшем виде разделал. Едва живую ее отняли...    – Может-быть, врет твой штейгер?    – Евгений Васильич, с места сейчас не сойти...    Это ничтожное обстоятельство было уже в пользу задуманнаго плана, и Евгений Васильевич испытывал не совсем джентльменское удовольствие. Одним препятствием, во всяком случае, было меньше, а каждый человек прежде всего эгоист,– эта теория эгоизма лежала в основе миросозерцания Евгения Васильевича. Сам он не мог бы ударить женщину, но ведь тут делалась история пещерными людьми, для которых закон не писан. Они своим пещерным зверством только помогали ему.    Да, время шло, медленно, но все-таки шло. Евгений Васильевич почти не показывался из своей конторы и от скуки подводил итоги своему приисковому году. Вместе с летом кончалась и горячая работа на промыслах, а затем начинались сокращения, пока дело не ограничивалось однеми хозяйскими работами в теплых зимних промыслах. Собственно говоря, это был только один призрак работы, но некуда было девать законтрактованных на год рабочих. Словом, на зиму промысла засыпали, как засыпало все кругом. Евгений Васильевич по этому случаю не мог не припомнить Трехсвятскаго, где работы шли и зимой так же, как и летом. На глубине двадцати сажен зимняя стужа теряла всякое значение, и прииск, среди окружавшаго его омертвения, являлся действительно живым делом.    В начале сентября Евгений Васильевич получил новое послание от Lea, но на этот раз оно не произвело на него никакого впечатления. Она писала, что больна и что разочаровалась в людях. Последнее заставило Евгения Васильевича улыбнуться: за тридцать лет каждая женщина должна быть готова к таким разочарованиям, особенно такая женщина, как Lea. Заканчивалось письмо меланхолическим желанием видеть стараго испытаннаго друга.    "Недоставало, чтобы эта старая лошадь сюрпризом явилась сюда",– по-французски подумал Евгений Васильевич, брезгливо улыбаясь.    Он даже не замечал, какая громадная перемена в нем произошла за последнее время и как недавно он еще мог радоваться письму Lea, а теперь швырнул его в корзинку, что означало в переводе – ответа не будет.

XI.

   Первый снег выпал в конце октября, а через несколько дней установился и первопуток. Хорошо в это время в горах, точно праздник. Все недостатки осени, с ея грязью и слякотью, прикрыты сверкающей белой пеленой, на фоне которой хвойный лес кажется еще зеленее. А какой чудный воздух, какое глубокое голубое небо!.. Наш герой не был глух к красотам природы, хотя и приурочивал их к служебной роли. Например, хорошо любоваться и этим небом, и этим лесом, и горами из окна собственнаго дома, как на Трехсвятском,– тогда все это полно смысла и имеет свое значение, чорт возьми.    По первопутку Евгений Васильевич отправился в город, в котором не бывал со времени поступления управляющим на промысла. Он не мог простить этому сибирскому захолустью того позора, какой пережил в нем. Старая рана и теперь не зажила, и Евгений Васильевич отправился туда скрепя сердце. Необходимо было посоветоваться с опытными людьми относительно юридической стороны наследства Михея Зотыча, причем Евгений Васильевич уже вперед придумал, для отвода глаз, некоторую фантазию о какой-то петербургской кузине, находившейся в положении Капочки. Сопровождал барина, конечно, Гаврюшка, никогда не бывавший "в городу" и мечтавший потихоньку о городской водке. Предлогом поездки были свои приисковыя дела: банковския ассигновки под золото, заказ новой паровой машины, визит к влиятельному горному ревизору, закупка припасов для прииска и т. д.    Остановился он, конечно, в лучшей гостинице и был записан на черной доске: "золотопромышленник Лугинин". Гаврюшка очутился где-то в кухне. Долго раздумывал Евгений Васильевич, на ком из местных юристов остановить свой выбор. Все они были наперечет, и, в сущности, ни одному нельзя было бы довериться вполне. Такой уж народ, что не любит, где плохо лежит. Еще со времени своего процесса он сохранил какое-то органическое отвращение ко всему юридическому сословию. После долгаго раздумья он выбрал одного частнаго ходатая из ссыльных. Когда-то он с ним встречался и даже был знаком. Неглупый человек, хотя и не получил специально-юридическаго образования. Такие лучше присяжных юристов. Звали его Антоном Иванычем Головиным. Совсем седой человек, Антон Иваныч носил свои шестьдесят лет с замечательной бодростью. Он был душой провинциальнаго общества и доходил до шутовства, особенно когда выпивал лишнюю рюмку. Собственно, Антон Иваныч уже давно мог вернуться за родину, но обжился в Сибири, а главное – его не пускали собственный дом и сожительница Татьяна Марковна,.    Гостя встретил Антон Иваныч с распростертыми обятиями, как родного человека.    – Забыли вы нас, отец...– выговорил старик.– Ах, нехорошо! А я частенько вспоминал вас... Вот бы думаю, если бы Платон Петрович здесь был...    – Меня зовут Евгением Васильевичем...    – Виноват, я так и говорил: Евгений Васильич Морковников...    – Не Морковников, а Лугинин...    – Да, да, именно, Лугинин... А я как сказал? Ну, да это все равно: дело не в названии. Так, батенька, забыли вы нас... Ищете златого бисера? Что же, дело хорошее...    Во время разговора Антон Иваныч постоянно встряхивал головой, угнетенно вздыхал и все оглядывался на дверь своего кабинета.    – Вчера на именинах были?– спросил Евгений Васильевич.    – Ах, не спрашивайте... Вы знаете мой характер? Ну и развернулся... да. Была игра, как говорил мой двоюродный брат Расплюев.    Обстановка "собственнаго дома" была самая скромненькая, как у купцов средней руки,– кисейныя занавески, венская мебель, горка, с посудой, дешевенькие ковры. Теперь Евгений Васильевич с особенным вниманием осмотрел все это убожество,– да, вот что ожидает и его в недалеком будущем. Ведь Антон Иваныч из старинной и родовитой семьи, он видал лучшие дни, у него есть вкус, а вот махнул человек на все рукой и погряз по уши с этом мещанском счастье. Даже, может-быть, старик доволен своей судьбой... Нет, это ужасно: это смерть заживо.    – А что, батенька, разве мы того?– заискивающе спрашивал хозяин, вытирая свое красное лицо ладонью.– А?    Очевидно, ему хотелось выпить самому, опохмелиться, а гость являлся только предлогом. Евгений Васильевич промычал что-то неопределенное, и хозяин засеменил из кабинета какой-то виноватой походкой. Через пять минут Евгений Васильевич имел удовольствие слышать следующий диалог:– "Опять?" – ворчливо спрашивал женский, голос.– "Танюшка, да ведь гость... по делу..." – оправдывался домовладыка каким-то гнусным полушопотом.– "А мне какое дело? Опять, говорю, натрескаешься".– "Танюшка, да вот сейчас с места не сойти"... Лугинин зашагал по кабинету, чтобы не слышать продолжения.    – Сейчас все будет готово....– повеселевшим тоном заявил Антон Иваныч, возвращаясь в кабинет.– Ох, главизна так и трещит после вчерашняго.    Очевидно, с ним нельзя было разговаривать до поправки. И действительно, только хватив залпом две больших рюмки водки, старик принял свой нормальный вид, повеселел окончательно и, подмигнув в сторону гостиной, проговорил:    – Сердится на меня Танюшка... Подлецом я вчера себя оказал. Да... Ну, это все семейныя дела. Теперь мы говорим о ваших обстоятельствах... Ведь вы по делу? У меня, знаете, есть нюх на клиента... Словом, чем могу вам служить?    – Собственно говоря, прямого дела у меня нет...– уклончиво заговорил Евгений Васильевич, немного смущаясь.– Я, просто, пришел посоветоваться с вами, Антон Иваныч... Видите ли, какой казус случился. Есть у меня одна петербургская кузина... Вам ведь все равно, как ея фамилия? Да, кузина... Собственно, она почти-что мне не родственница, а так, ребенком я ее называл кузиной. Да... А у этой кузины есть тетка...    Антон Иваныч вытянул шею, устремил глаза на полочку с юридическими книгами и весь превратился в слух. Время от времени он потирал себе лоб, точно хотел что-то припомнить. Нужно отдать справедливость, Евгений Васильевич разсказывал очень скверно – повторялся, делал прибавления, возвращался назад и вообще вел себя, как школьник.    – Позвольте...– быстро проговорил Антон Иваныч, когда разсказ кончился.    Старик хлопнул третью рюмку, закусил корочкой чернаго хлеба, как настоящий пьяница, вытер рот рукой и проговорил:    – А ведь я слышал эту историю... да.    Евгений Васильевич даже подался с места, точно по нему выстрелили. А вдруг старик догадается и разболтает по всему городу? Ведь это же скандал...    – Не может быть!– проговорил Евгении Васильевич, собравшись с силами.– Кузина живет в Петербурге...    – Да, да... Но бывают аналогичные случаи. Кто бы мог мне разсказывать? А кто-то говорил... Ей-Богу, не вру, Евгений Васильич. Да, говорил... Ну, да это все равно и к делу не относится. Знаете что, Евгений Васильич: я вам все устрою, т.-е. научу, как действовать, И денег с вас не возьму, а вы мне тоже помогите... У меня тоже есть дело... И именно вы его можете устроят, как человек безпристрастный и светский...    – С удовольствием, Антон Иваныч, но...    – Помирите меня с женой, с Танюшкой... Вы отлично заговорите ей зубы, а я этого не умею, да она, все равно, не поверит мне.    – Послушайте, Антон Иваныч, я заплачу вам за совет... Это мне гораздо удобнее...    – Матушка, голубчик, буду на коленях просить!.. Как вы давеча вошли, я сразу подумал: вот кто может меня спасти, единственный человек. Ведь Танюшка гонит меня из дому... Ну, куда я денусь, подумайте? А все дело выеденнаго яйца не стоит... Вы останетесь у нас обедать, а за обедом все и устроите. Можете меня даже ругать... Прочитайте лекцию о нескверном житии.    Что было тут делать? Евгений Васильевич, после некотораго раздумья, остался обедать. Ведь он теперь до некоторой степени в руках вот этого самаго Антона Иваныча... Вот так начало!.. Об обеде он думал с ужасом и даже выпил лишнюю рюмку водки. Э, все равно... Правда, его покоробило, когда выкатила в обеду сама. Это была толстая рябая баба, одетая по-купечески.    – Татьяна Марковна...– отрекомендовал хозяин.    Хозяйка посмотрела на гостя довольно подозрительно, а старик угнетению вздыхал. С чего было начать? Впрочем, Татьяна Марковна вывела из неловкаго положения сама, потому что без всяких предисловий принялась ругать Антона Иваныча и, не стесняясь гостя, высчитала его прегрешения.    – Три дня без просыпу пьянствовал... разве это порядок?.. А потом забрался к арфисткам... Я уж там его в номерах разыскала. Спрятался в номере... прислуга меня не пущает, ну, да я-то не из робкаго десятка. Добралась-таки до него, сквернаго, и своими руками вытащила... Ведь мне-то обидно это? Страмит он меня по всему городу.    – Как же это вы, в самом деле, Антон Иваныч?– строго спрашивал Лугинин, глядя на виноватаго мужа.– Вы уже в таком возрасте...    – Пьян был... Ничего не помню,– серьезно оправдывался старик    – Врет! Все врет...– уверяла Татьяна Марковна со слезами.– И опять обманет, только прощу. Терпенья моего не стало!    Словом, разыгралась горячая домашняя сцена, в которой Евгению Васильевичу досталась роль добраго гения. И глупо, и смешно, и скверно... Татьяна Марковна плакала, Антон Иваныч целовал у ней руки... чорт знает, что такое! Бывают такие безобразные сны, у которых ни начала ни конца. Обед закончился все-таки самым трогательным примирением.    – Никогда не забуду...– благодарил Антон Иваныч, крепко пожимая руку добраго гостя.– Вас сама судьба послала...    "И я тебя тоже не забуду,– со злостью думал Евгений Васильевич, отыскивая свою шапку.– Вот так положение..."    – А дельце ваше я обдумаю, Евгений Васильич. Нужно сообразить все... Сенатския решения посмотрю... кассации... Вы-то не безпокойтесь заезжать ко мне, а я сам лучше к вам заеду. Вы ведь в "Эльдорадо" остановились? Ну, так я сам к вам...    Татьяна Марковна тоже вышла провожать благодетеля и повторила еще раз, что натворил старый грешник.– Все-таки не нужно сердиться, Татьяна Марковна,– повторил Лугинин, входя в роль.– Это наконец серьезно действует на печенку...    – Танюшка...– повторял Антон Иваныч, складывая руки на манер молящагося младенца.– Кто старое помянет, тому глаз вон.    – Врешь, врешь, изверг!..