Текст книги "Мастер побега"

Автор книги: Дмитрий Володихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Тут к нему приблизился толстощекий лейтенант в новенькой, щегольской форме, со сверкающим планшетом «Из штаба бригады, наверное. Мол, пора бы и по местам…» – подумал Рэм. Чачу, тощий, в полинявшей и выцветшей форме ротмистра, просто отмахнулся от штабного. Не лезь, шавка, к медведю. Медведь сам знает, когда ему что делать.

– Короче, сегодня на нас свет клином сошелся. Давайте, медведи. Сломаем хребет этим упырям с юга Пусть их жены и мамочки поплачут о бедных своих ребятках: следующий раз, может, отговорят их затевать мятеж против Империи… Делайте свою работу, солдаты! Я с вами, мы победим.

Тут к нему обратился полковой священник. Слов честного отца было не разобрать. А вот ответ, извергнутый луженой глоткой господина ротмистра, отлично услышали все:

– Что? В жопу молебен. Командиры рот, ко мне!

202-й истребительный батальон сохранил в своем составе человек аж сорок из тех ребят, которые начинали войну в академической бригаде. Бывшие студенты, бывшие приват-доценты, бывшие служащие Университета и Академии… Две с лишним тысячи легли их в землю с первого бомбового удара федератов до сегодняшнего дня. К «академщине» прибились окруженцы из разбитых и рассеянных соединений, да еще в батальон регулярно вливали новобранцев. Батальону удавалось выживать и время от времени жечь танки южан. Поэтому командование 2-го стрелкового корпуса относилось к истребителям как пьяный забулдыга к крупной монете, оставленной на черный день и на сей момент единственной солидной среди мелких медяшек, оставшихся в кошельке. В случае чего ее можно, конечно, истратить. Но только в очень серьезном случае.

Поэтому батальон расходовали бережно.

Расходовали и добавляли новичков – сколько надо, чтобы ветеранская часть сохранила боеспособность.

Наверху их начали уважительно именовать «медведями». Кажется, их даже знали по ту сторону фронта.

В это утро Чачу обращался помимо четырех десятков «старожилов» к дюжине бывших окруженцев и полусотне новобранцев. Всего сотня с копейками… Последнюю неделю батальон не вылезал из боев. Кажется, настало время, когда забулдыга решил пропить свой последний золотой.

Комроты отвел своих обратно на позиции, еще с вечера изученные вдоль и поперек. Каждый знал свое место. Каждый гонял ополченцев как Сидорову козу, заставляя отрыть именно такие огневые точки, какие можно будет использовать оптимально, и именно там, где они должны быть, а не там, где их понатыкали неопытные молодые офицеры. Каждый хотел выжить. А потому все приучились думать, как бы получить максимум шансов для такой малости.

К тому времени в роте Рэма оставалось семнадцать человек. Зато это была рота тяжелого оружия. Два станковых пулемета, четыре истребительно-противотанковых ружья, один полковой огнемет, который, правду сказать, в столкновении с танковым кулаком южан мог пригодиться как зайцу – паровой двигатель… Но пехоту федератскую штурмовую попугать огнеметом можно.

Ранняя весна, а солнце жарит вовсю. И это еще утро! Полдень наступит часа через три, и тогда никто не сможет ни стрелять, ни бегать. Все, наверное, будут только лежать.

Перед линией окопов лежала безлесная равнина, расчерченная вдоль и поперек кривоколенной геометрией сельских дорог и неглубоких оврагов. Пара прудиков, обмелевших по летней поре. Два десятка воронок, оставшихся после недавнего артналета – беглого, небрежного. Дюжина березок по обочинам самой широкой дороги. И чистое, белое небо, соединявшееся с горизонтом, словно фарфоровая стена, о которую бьется приливная волна зелено-бурой земли.

– Хорошо, ровно… – произнес Рэм.

– Отчего ж хорошо? – спросил у него Гай Фильш. Этот горбоносый хонтиец попал в истребительный полк после того, как из музыкальной команды его выгнали за ссору с дирижером. Начальство не стало разбираться, по какой причине Фильш затеял надеть ему тубу на голову, а сам Фильш просто не любил, когда его задницу ощупывает кто-либо, кроме горячо любимой жены.

– Да оттого, что им долго идти до нас. А пока они добираются, мы имеем возможность убить их достаточно много.

– Но… овражки… воронки.

– Отлично! Пускай лягут там и лежат. В самой дальней воронке и всем скопом. Вот только здесь делать им нечего… На первую позицию, парень.

И они зашагали к передней линии окопов, туда, где траншея образовывала тупой угол острием в сторону неприятеля. Там Рэм облюбовал едва заметную ложбинку, поработал саперной лопаткой, обустроил себе место – так, чтобы оно оказалось ниже общей насыпи, тянувшейся перед траншеей. Фильш тогда еще ворчал: мол, сектор обстрела никакой, скосы насыпи загораживают… Рэм, помнится, послал его подальше жестоко и оригинально: сопли нос не учат! Тот обиделся, конечно. Да и хрен бы с ним.

Ничего. Если выживет, поймет: не столь уж сложно предугадать, где именно пойдет танк. И тебе не нужен сектор обстрела о-го-го, если ты сможешь прицелиться в него там и тогда, где и когда он просто обязанподставить тебе уязвимое место.

Тебе куда как нужнее оставаться незаметным Очень долго, до упора оставаться незаметным.

Они топали по позициям ополченцев, молча и с торжественно-мрачным видом. Ствол «Дурехи» – на левом плече у Рэма, а приклад – на левом плече у Фильша Бородатые дядьки и безусая шантрапа искательно улыбались им. Как-никак – ветераны, истребители, сила! На них одна надежда! Кто-то говорил им, мол, не выдайте, ребята. Кто-то дышал перегаром в самую морду, норовя похлопать по плечу. Один капрал протянул им фляжку: «Хотите выжрать?» – но Рэм, ни слова не говоря, прошел мимо. Ему бы сейчас не расслабиться, а сосредоточиться на полную катушку. О Фильше и говорить нечего: хонтийцы спиртягу не жрут, им вера запрещает.

– Они же все бухие, Рэм! Они же вдрызг!

– Отлично, Гай. Не ссы. Тем позже разбегутся…

Добрались. Рэм устроил «Дурехи» так, чтоб ей удобнее стоялось. Примерился. Поправил. Огляделся. Две линии окопов, заполненные бухими тараканами. Отдельные стрелковые ячейки тут и там. Чуть правее, на возвышении, – две противотанковые пушки. Еще две должны быть в центре, но их не видно. Где-то там, рядом с ними, засел Дэк Потту с Козлом и еще пулеметчик… как же его? Толстый такой. Ну, толстый и толстый, скоро похудеет. На войне все скоро худеют, кроме тыловой сволочи. Еще дальше, за расчетом Дэка, окопались Белый и капрал Ваду. Там же огнеметная команда и НП ротмистра Чачу.

По большому счету, для танкового клина федератов это не преграда. Так, скушать на завтрак, слегка оцарапав нёбо какой-нибудь особенно упрямой косточкой. Южане – серьезные ребята И к драке они хорошо подготовились, может быть, даже лучше, чем Империя, – непонятно почему! Только это если брать в расчет свежих, не измотанных федератов. Не битых, не терявших людей при прорыве других оборонительных линий, не попадавших под бомбежку. А те, кто сегодня придет за жизнью Рэма и остальных ребят, – те уже давленые-травленые, до смерти уставшие. Им уже белый свет с копеечку…

«Есть шанс…»

Ему бы очень хотелось, чтобы какая-то огромная надмирная сила закрыла его от пуль и осколков, не пустила бы к его плоти и костям гусеницы танков и штыки пехотинцев. Вот только назвать ее и призвать ее на помощь Рэм не умел.

Посмотрел на бледного Фильша. Дрожит, сучонок. Но хоть не треплется. Есть у него такая дурь: только наметится серьезная драка, и его тут же на болтунчик пробивает.

– Молись, Фильш.

– А? Да. Но я же по-своему, ты ж понимаешь.

– Да хоть как. Молись.

И тут с неба донесся знакомый гуд, самый пакостный звук изо всех, какие производит на свет война.

– Басовито они… зудят. Что за…

– Штурмовики, Фильш. Нас будут выглаживать долго и нежно, Фильш. Зарывайся поглужбе, носатый хрен!

Хуже этого ничего быть не могло. Штурмовик «Бронекрепость», по сути, такой же танк, только летающий и к тому же начиненный бомбами, как беременная рыба икрой.

– Сейчас, гадина, станет пикировать…

В отдалении жиденько затявкали зенитки.

«Почему их всегда так мало?» – это была последняя здравая, доведенная до логического финала мысль Рэма Потом сверху раздался надсадный рев пикировщика, земля встала и пустилась в пляс, их с Фильшем трясло, плющило, засыпа́ло комьями чернозема… «Дурехи» куда-то полетела… тупая рожа убитого ополченца… ох, больно… твердая… штука… да сколько можно… с-сволочь… оглох… не слышу ни рожна… оглох… где… свет… как же много на мне земли… тяжело… наверное, всех уже положили… опять… темно… теперь он изо всех пушек… чешет… из пулеметов… гадина..

Когда все закончилось, Рэм лежал на своей «Дурехи». Фильш сидел неподалеку, обхватив голову руками, раскачивался и выл.

– Ты что, ранен?

Воет.

– Ты что там, ранен, Фильш?

Ноль внимания.

Рэм встал, отряхнул «Дурехи» и треснул второму номеру расчета по заднице. Тот вскинулся:

– Ой! А я не слышу ни хрена…

Рэм и сам только что ничего не слышал. С полным пониманием такого дела он заорал Фильшу в самое ухо:

– Ранен?

Тот помотал башкой.

– Контужен?

– У-у-у– голова болит…

Рэм показал ему в ту сторону, откуда нарастал совсем иной звук, не похожий на визг и рев пикировщиков. Этот новый звук был гораздо гуще и ровнее.

– Не слышу!

«Ясное дело, дурень, и не скоро еще услышишь, ты головой верти!» – Рэм поднес кулак Гаю к самому носу. Потом разжал его и показал пальцем, мол, разуй глаза и посмотри, глухая тетеря!

Тот наконец посмотрел.

Позиции ополченцев как будто распахало громадным плугом Одна из противотанковых пушек исчезла Перед тем местом, где расположился второй артвзвод, полыхал, утопив рыло в земле, сбитый штурмовик. От его изувеченного корпуса шел жирный дым, свивавший кольца, точно рассерженный удав. А по полю перед окопами уже катились грязно-бурые короба танков – то ли выкрашенные в защитные цвета, то ли просто чумазые после долгого марша.

Рэм всмотрелся в силуэты этих коробов и зло выругался.

– Опять, массаракш, худшее из возможного!

– Почему – худшее?

– А, прочистило уши?

– Прочистило. Так почему – худшее?

– Ты погляди на них, погляди, может, сам сообразишь.

Фильш какое-то время таращил глаза, а потом развел руками:

– Какие-то здоровые, горбатые… в чем дело-то?

– Да в том, что наши пукалки такую броню не пробьют.

– Чего ты так сразу решил – не пробьют? Может, очень даже пробьют. Подберемся поближе и вдарим как следует! Мы по-пластунски к ним, сбоку! Когда он борт откроет, мы ему – р-раз! Влупим, куда надо, и конец ему, громиле. Да мы любую броню…

«Все, болтунчик разобрал. Вот с-собака!»

– Заткнись.

– Да почему это сразу – заткнись? Невежливо вот так, перед сражением, боевого товарища…

Рэм опять поднес кулак к Фильшеву носу.

– Заткнись, иначе я не их, а тебя тут пристрелю. Прямо из «Дурехи». Чтобы надежнее.

– Да как ты можешь, Рэм! Мы с тобой, можно сказать, в одной связке, как альпинисты на смертельно опасной тропе…

Рэм молча врезал ему по зубам прикладом. Несильно. Челюсти «боевого товарища» лязгнули, кровь пошла из прикушенной губы, Фильш замолчал. Успокоился. На время.

Рэм взял его за локоть и подтащил к развороченной насыпи.

– Идем, боевой товарищ…

Рэм со вчерашнего вечера готовился к визиту вражеских танков, закладываясь даже на самый поганый случай. Он и явился, лязгая гусеницами. Ну, попытаем счастья…

На их позиции, искалеченные бомбами, двигались три бронированных жука, и у каждого – по три горба, расположенных по продольной оси, по три то есть башни. Из средней, самой мощной, выходил длинный орудийный ствол с набалдашником Под ним располагалась передняя башня с крупнокалиберным пулеметом, приземистая, словно пенек от дерева, срубленного под корень. А сзади – там, где двигательный отсек, – третья башня, оборудованная легким пулеметом, охраняла танк от нападений с тыла. Три тяжелых танка «Ураган» на пестрое воинство ополченцев – это очень много. Всякий сколько-нибудь опытный истребитель знал – пробить броню «Урагана» из ружья любой системы можно лишь чисто теоретически. Либо с ничтожной дистанции, либо поразив какое-нибудь уязвимое место размером в мелкую монетку… И вот какая, зараза, особенность: ни один «Ураган» не остановится и не предложит со всей любезностью подойти и отыскать подходящую уязвимину.

У танкового «трезубца» южан имелись все возможности пройти сквозь позиции ополченцев, не сделав ни единого выстрела. Просто гусеницами раздавить сколько угодно взводов, стоящих на пути… Маленький шанс ополченцам давали два обстоятельства: во-первых, истребители видели войну, знали войну и кое-чему научились; во-вторых, прорыв одних танков ничего не стоил, а пехоту им еще надо было протащить за собой, и такой «груз» умелые люди знают, как «отцепить».

Пехота южан обязана была следовать за танками на изрядной дистанции, рассыпавшись, по уставу, в жидкую цепь. Но эти пехотинцы, как видно, порядком устали. И они, наплевав на устав, а заодно и на ор офицеров, скучились за бронированными плечищами танков. «Очень хорошо, – отметил Рэм – Инстинкт самосохранения столкнулся с разумом и победил. Ну, артиллеристы и пулеметчики их еще накажут за такую дурость».

– А это еще что такое? – спросил Фильш, показывая пальцем на невнятное мельтешение далеко за спинами пехоты.

– Это охотники за нашими с тобой головами. Броневик и самоходка.

Как обычно. Впрочем, иногда федераты ставят сзади танкетки или бронетранспортеры. Но в ста случаях из ста идущие впереди танки пробивают дорогу для пехоты, а легкая бронетехника в тылу охраняет танки от истребителей.

«Вот как. По нам сегодня работает мощный пулемет – тот, что на броневике, да еще армейская полевая пушка, поставленная за низеньким бронещитом на самоходке. Поищите нас, ребята… прямо здесь».

– Патрон!

Догх! – послушно отозвалась «Дурехи», когда он нажал на спусковой крючок. Пуля ушла к ближайшему танку, чтобы ударить его с дистанции метров пятьсот, расплющиться и беспомощно упасть на землю.

– Патрон, Гай!

Догх!

Танки начали плеваться огнем Из-за окопов рявкнула пушка. Скороговоркой затараторили пулеметы. Посыпался винтовочный горох. Та-тах! Та-тах! Та-тах!

Так! Кто-то положил снаряд прямо за «Ураган», ехавший впереди прочих, – в кучу вражеских пехотинцев.

– Там сейчас салат… – пробормотал Рэм.

– Что?

– Патрон!

Догх!

– Теперь валим отсюда.

– А…

– Быстро!

Пряча головы, они побежали на вторую огневую позицию.

– Ты не попал в него? Ты что, не попал? – орал сзади Фильш. По всему видно, болтунчик как схватил его, так и не отпускает.

– Попал.

– И что? И почему он? Он же остановиться должен!

– Он не должен. Ему моя пулька – по хрен… – с досадой ответил Рэм.

Вот еще ему встать здесь, посреди траншеи, и начать разъяснение непонятливым. Рассказать, что на такой дистанции ты можешь гвоздить сколько угодно, а «скорлупу» тяжелого трехбашенника не пробьешь ни при каких обстоятельствах. Втолковывать, что если даже ты чудом пробьешь ее с дистанции раз в пять меньшей, то действие твоей пули после пробоя, может статься, будет убийственным – в самом прямом смысле этого слова, а может и просто никаким Ну не заденет она там ничего важного, не войдет ни в чью плоть! «Остановиться должен…»

Добираясь до второй позиции, Рэм с Фильшем вернулись к передовой линии окопов, пробежали по ней еще шагов тридцать и оказались перед узкой щелью. Ее пятеро ополченцев, ругаясь на чем свет стоит, рыли под прямым и непосредственным руководством Рэма. А потом с удивлением наблюдали, как он накрывает щель дощечками от патронных ящиков и маскирует квадратиками дерна, аккуратно вырубленными лопатой в другом месте.

Они протиснулись по щели к ячейке, не прикрытой никакой насыпью, да и вообще ничем не выделяющейся, если смотреть со стороны. Просто сплошной слой кромсанного дерна…

Рэм аккуратно разобрал дощечки, отбросил комья земли и травы, выглянул наружу.

«Отлично. Наш старый знакомый повернул туда, куда и требовалось».

Тот самый «Ураган», ничуть не пострадавший от трех поцелуев «Дурехи», пер по полю, чуть отклоняясь влево. Механики-водители – сволочь предсказуемая. Надо просто пройтись по тем местам, где они будут вести свою машину, и как следует присмотреться.

Время у Рэма еще было. Он даже позволил себе чуть-чуть этого времени истратить на придурка Фильш все еще бормотал: «Ну как же можно… в такой день… не попасть… в такую мишень… дал бы лучше мне…»

– Я попал все три раза, – спокойно сказал Рэм, сцапал Фильша за загривок, где уже малость отросли волосы, безжалостно сбритые на мобилизационном пункте, и повернул его тупую башку. – Посмотри-ка на то место, откуда мы стреляли.

Фильш выдернул загривок, но ослушаться не решился. Посмотрел. А там земля кипела от густых пулеметных очередей. И еще там красовались аж три воронки, обступившие их несчастную яму.

– Самоходчики?

– Да. Теперь мы убиты. Нас не ищут глазами по всему полю.

– Как же они нас вычислили?

– Пыль, – и Рэм постучал по дульному тормозу. – Мы до смерти много пылим при каждом выстреле.

– А…

– Патрон!

Пора. Фильш засуетился.

«Ураган» катился левее их секретной ячейки, в полутораста шагах. Не ведая, кто смотрит на них в прицел, танкисты простодушно подставляли борт. Тут у них броня послабее, не чета лобовой. Рэм ласково погладил «Дурехи»: «Не подведи, милая. Я так тебя люблю!» – и вежливо поцеловал приклад.

«По главной башне».

Догх! Без толку.

– Патрон! Живее!

«Еще по главной башне».

Догх! Кажется, он высек длинную искру… а все равно – ни малейшего видимого результата.

– Шевелись, Гай!

«По двигательному отсеку».

Догх! Ничего.

Сто шагов.

Первая низенькая башенка непрерывно поливала окопы пулеметным огнем.

– Патрон!

«По ней, по гадине».

Догх! Продолжает стрелять.

Пятьдесят шагов.

– Патрон! Патрон! Патрон… Мас-с-саракш!

«По ходовой части…»

Догх! Догх! Догх! Прет на окопы как; ни в чем не бывало.

«По корме».

Догх! Зар-раза… удаляется.

«Все, этого я пропустил… сейчас он поездит по хребтам ополчения», – и Рэм потянул на себя «Дурехи».

– Что, Рэм?

– Бежим, Гай! Рвем отсюда! На третью точку!

Фильш бежал, пригибаясь. Сумки с патронами, висевшие у него на плечах, жестоко молотили его по бедрам.

– К-какого, Рэм? Почему мы бежим?

– Беги, дурень, заткнись и беги!

– Ты стру…

Тут за их спиной рвануло. «Нащупали…»

Фильш припустил так, что обогнал Рэма с его «Дурехи». Рвануло еще разок. Ком сухой грязи ударил Рэма между лопаток. Рэм покатился, отбил коленку, крепко получил по заднице прикладом собственной винтовки, вскочил и понесся что есть сил. За его спиной «Ураган», добравшись до окопов, утюжил их вовсю.

У него с Фильшем оставался один-единственный шанс. Больше им федераты в этом бою никаких шансов не предоставят, не стоит надеяться.

– Погоди, Рэм… я… я… не мо… гу…

– Быстрее, урод!

И они все-таки успели!

Специально для них вечером прошлого дня пехота вырыла огневую точку, выдвинутую шагов на тридцать перед линией стрелковых ячеек. Прямо перед ней, шагах в тридцати, посреди поля, возвышалось странное взбугрение. Может, чья-то старинная могила, курганчик Высотой среднему мужику по пояс, не больше. Может, невесть когда и с какими целями возведенная насыпь… Танк непременно проедет именно по ней. Слева – большая канава и мощные надолбы. Справа – «волчья яма», танковая ловушка, которую не заметит разве только сущий желторотик. А в штурмовые части федераты никогда не ставили желторотиков.

Славно тут лопатами поработало ополчение. Вот если б еще рыли они, а драться в их окопы начальство посадило бы обстрелянные фронтовые части! Только где они, эти части…

Рэм едва не упал во второй раз, споткнувшись на трупе молоденького офицера. Рядом крест-накрест лежал ополченец с распоротым животом и сестра милосердия, куда-то попытавшаяся его оттащить… Рэм с Фильшом ввалились на позицию, с хрипом выхаркивая воздух из легких.

Другой танк, пройдя по местам неудобным, выписал куда более замысловатую траекторию, чем первый. Теперь он добрался до того места, которое Рэм высчитал еще вчера.

– Патрон!

«Ураган» медленно поднимался на бугорок. Медленнее, чем хотелось бы механику-водителю и командиру танка – на несколько мгновений они открывали перед вражеской пехотой слабо защищенное брюхо «Урагана»… такая уж неудачная конфигурация у холмика Худо, если в окопах засел опытный истребитель!

А там как раз сидел такой специалист, и он лихорадочно наводил ружье на «промежность» неуязвимого трехбашенника.

Выстрел!

Если им повезет, пуля не только пробьет днище танка, но еще и заденет что-нибудь важное, ранит кого-нибудь из экипажа или убьет…

Танк продолжал задирать переднюю часть как ни в чем не бывало.

– Патрон!

Холмик подарил Рэму возможность выстрелить еще раз – перед тем, как бронированная махина начнет давить огневую точку, мешая двух истребителей с землей.

Выстрел!

Медленно-медленно сползают с ведущего колеса черные траки. «Гот-тов, гнида! Дальше не пройдешь, гнида!» – с удовлетворением заметил Рэм.

– Ты ему гусеницу! Ты ж гусеницу ему! – орал счастливый Фильш, пока тяжелая туша стального жука неуклюже разворачивалась, теряя остатки гусеничной ленты. – Ну, повезло-о…

И тут их накрыло длинной очередью из крупнокалиберного пулемета. Броневик федератов, прячась за титаническими спинами «Ураганов», щедро сыпал в них свинцом.

Лежа на дне ячейки, Рэм боролся с искушением объяснить идиоту, что везения тут – с гусеницей – не больше половины. Можно изуродовать трак тяжелой пулей из «Дурехи», и он лопнет. А можно попасть в него, и – ничего, выдержит, хоть и покалеченный. Вот – везение! Случается оно только с теми, кто знает, когда именно «Ураган» покажет гусеничную ленту. Сбоку она закрыта броневым щитом. Спереди – другим, закругляющимся книзу. И только если «Ураган» приподнял «рыло», у истребителя есть капелька времени – вмазать в приоткрывшиеся траки. И только с очень маленькой дистанции. Хладнокровно. Зная: если гусеница выдержит попадание, то очень скоро она проедет по твоему позвоночнику…

Ничего Рэм не сказал Фильшу про такое «везение». А сказал он вещь куда как более простую:

– Надо убираться отсюда.

– Что? А?

– Живо за мной!

И они поползли по дну окопа к тому месту, где настырный пулеметчик их не нащупает. Поблизости ребята из артроты щедро лупили из противотанковой пушки. Слушая ее заливистый лай, Рэм понял: «Нашего добивают. А что, он им теперь подставил борт в три четверти, так ребята не постесняются дырок наделать…»

Рэм осмелился встать, лишь добравшись до того места, где сыпал очередями станковый пулемет.

«Наш?»

Поднявшись, он заметил, что у пулемета стоит расчет в новенькой форме ополчения. От кого-то из пулеметчиков разило дерьмом Помимо этих двоих в окопе оставался еще один стрелок, беспрестанно передергивавший винтовочный затвор. «Все до последнего патрона сейчас высадят…» – подумал Рэм.

Больше живых ополченцев он не видел. Мертвых – да, валялось множество. И даже чья-то срезанная осколком голова лежала на дне окопа. Пулемет засыпал ее макушку горячими гильзами. Остальные бойцы из генерал-губернаторской рати либо разбежались, либо лежали где-то за линией окопов, получив пулю в спину.

Рэм похлопал по плечу одного из пулеметчиков:

– Патроны поберегли бы. Охренели?

Тот резко обернулся, и Рэм увидел, что это целый полковник, только пуля срезала ему погон, а фуражку он потерял.

И, кстати, дерьмом разит именно от него.

– Рядово-ой… – захотел было поставить его на место офицер, но тут пуля сладко чмокнула его в висок. Полковник рухнул, разбросав руки, словно пловец. Тоненькая алая струйка потекла по щеке.

– Дай сюда сумки, встань к нему вторым! – велел Рэм Фильшу. Тот покорно подошел к пулемету и взялся за ленту…

Рэм отошел на десять шагов и глянул в прицел.

Подбитый им «Ураган» усилиями артиллеристов сделался похожим на развалину. С передней башни свисало тело танкиста, подстреленного при попытке к бегству.

Еще один «Ураган» стоял поодаль и не двигался. Нет, он не дымил. Гусеницы остались целехоньки. Неведомо какая сила остановила его стремление в полусотне шагов от раздолбанного его же башенным орудием дота А третий «Ураган», тот, что все-таки добрался до окопов, тот, которого Рэм так и не смог остановить, почему-то двигался назад. И пехота федератов, выбираясь из овражков, из воронок, из мелких ложбин, из неведомо каких щелей, пятилась, пятилась. Их великана, чудовищного трехголового жучину, испугали. А может, командование, встревожившись за единственный исправный танк, дало отбой атаке… И теперь маленькие человечки, огрызаясь винтовочной трескотней, уходили восвояси. Падали, стреляли, отбегали, опять стреляли, поворачивались спиной, ловили ею пули… Дальше, дальше! Ага, вон и броневик федерачий стоит, дым от него поднимается. Артиллеристы его подбили или кто из истребителей?

Рэм навел «Дурехи» на корму уходящего танка.

Догх!

Еще разочек.

Догх!

Попал – точно. Может, и пробил. Дистанция – шагов двести, а кормовая броня бортовой хлипче… Но результата не видно. Как на слона дробина! Одну такому слону Рэм поранил ногу своей «дробиной», второй пережил попадания так, словно их не случилось.

Кончено дело…

О нет! Кому-то неймется!

Молодой лейтенант выскочил из окопа, поднял револьвер и закричал своим ополченцам.. закричал… не разбери какую радость он там кричит – далеко. Но, наверное, призывает подняться в штыковую, за Его Величество, храбрецы, мол, добьем гадину… Повернулся к своим спиной, понесся, револьвер картинно держит над головой. Один из чудом доживших до этого момента ополченцев вылез из траншеи… за ним второй… робким зигзагом бегут они за командиром.

Дурак.

В смысле, лейтенант.

От-т… теперь еще и мертвый дурак. Схлопотал свое. Двое ополченцев легли рядом с ним, но не убиты, нет. Просто сообразили, что лежа отползать в окопы куда как безопаснее, чем возвращаться туда в полный рост.

«Молодцы, ребята, – мысленно похвалил их Рэм, – может, побережет вас война, таких вот умненьких. Урыла бы вас штурмовая пехота федератов в один миг. Схарчила бы и не заметила. Но нынче она и сама устала драться. Вялые какие-то…»

Бой догорал. Главную роль играли пулеметные расчеты и снайперы: они все еще молотили по отступающему неприятелю, и маленьких фигурок, уже не пятящихся, а просто бегущих, становилось меньше, меньше. Наверное, кто-то из южан затаился, подождет новой атаки, а если ее не будет, то – ночной темноты, чтобы с нею потихоньку отползти к своим…

Издалека бухала самоходка, прикрывая отступающую пехоту. Но самоходка ближе не сунется: она для штурмовых дел непригодна Дрянь машина, полуоткрытые борта, полностью открытая корма, сверху тоже никакой защиты. Почитай, спереди только и есть надежный броневой щит. Ежели подъедет поближе, пушкарей перещелкают за здорово живешь. Нет, кончено.

Рэм устало сел на дно окопа. Вынул курево. Папирос вот уж месяц к ним не завозили. Дрянью какой приходится дымить! Самосад крестьянский, крепость у него такая, что слезы из глаз брызжут. Да и тот, правду сказать, хрен достанешь… Вынул агитационную листовку южан: «Каждому сдавшемуся солдату мы гарантируем горячую пищу, новую одежду и скорое возвращение к своей семье…» – ну да, разумеется, особенно когда им самим жрать нечего… За хранение таких листовок военная полиция хватала без разговоров и отправляла под трибунал. Рэм не торопясь оторвал от листовки широкую бумажную ленту и положил оставшееся в карман. Соорудил самокрутку, щедро сыпанул табачка Сегодня можно не экономить. Щелкнул трофейной зажигалкой со значком республиканской гвардии южан – короной, разрубленной мечом. За хранение такой зажигалки военная полиция без разговоров ставила к стенке. И уже хотел было затянуться, да спохватился:

– Ой! Извини меня, девочка, забыл. Прости дурака, виновен.

И он вновь поцеловал «Дурехи». От души, с чувством.

– Спасибо, милая. Ты сегодня молодец. Поработала на славу. Видела, какого мы с тобой зверя завалили? У-у, монстрище… Куда я без тебя, радость моя? Куда я без тебя…

Перед умственным взором Рэма неожиданно появилось лицо Даны. Он закрыл глаза. Вот она стоит у окна и машет ему рукой. Вот она прыгает на кровати в ночной рубашке. Вот она… «Родная моя, свет мой, чудесное эфирное создание…» Рэм мысленно потянулся к ней.

Нет! Не сейчас.

Он затянулся. Еще разок, со всей дури, так, чтобы из глаз не слезы катились, а искры сыпались… О! Вот же дерьмо сушеное!

…За весь день федераты больше ни разу не сунулись. Только их самолет-разведчик летал над окопами и время от времени постреливал из бортовых пулеметов.

Уже в сумерках секция истребителей развела в землянке костер. Впрочем, секцией она оставалась только по названию – Рэм с Фильшем да еще раненый Козел. Сидит, баюкает левую руку, висящую на перевязи. Пулей его зацепило, и теперь он дожидался темноты, чтобы тихо-мирно уйти в санитарную роту, а оттуда, если повезет, отправиться в госпиталь. Капрала Ваду вместе с его вторым номером, Белым, убило бомбой в самом начале боя. Там хоронить-то нечего – ошметки. А вот «Ледоруб» их целехонек, ни ствол, ни приклад осколками не посекло. Теперь лежит-полеживает у ног Козла Кому-то теперь достанется?

Дэк жив-здоров, ни царапины, да он убрел куда-то.

Зато к истребителям прибился седоусый дядька-ополченец лет сорока пяти. За день он остался один-одинешенек от всей своей секции. Не будь дурак, он без затей пошуровал в ранцах у мертвецов и теперь щедро выдал на общий котел крупы, солонины, чая…

Хорошо. Тихо. Все сыты.

Фильш крупными стежками латает штанину. Руки бы ему оторвать за такую работу! Сразу видно: иголку с ниткой он до армии в руках не держал. Вот Фильш поворачивается к Рэму:

– Ты мне все объяснил, Рэм Ядаже понял, зачем меня было за волосы таскать и по челюсти бить. Яне дурак, я быстро соображаю. Одно ты мне растолкуй: если ты с первой позиции броню пробить не мог, зачем же тогда стрелял? Это ж лишний расход боезапаса, а у нас и без того…

Рэм, спокойный вежливый Рэм, само терпение – больше никто хонтийца во вторых номерах не терпел – отвечает ему:

– Ястрелял, чтобы они нас заметили, нашли и убили.

А потом добавляет, заметив удивленный взгляд Фильша:

– «Убили» бы, понятно, чуть позже, чем мы оттуда уберемся. На три чиха позже, скажем так… А убив, не ждали бы нашего появления тут же, неподалеку, на новой позиции.

– Сложновато выходит.

– Ничего, еще разберешься…

Тут в землянку входит Дэк. Улыбается.

– Три мертвеца, а еще двое танкистов как-то ушли. Плохо вы, пехота, по ним палили!

– Это ты о чем? – удивленно спросил ополченец.

– Да о танке подбитом Ходил туда. Недострелили вы их, стрелки фиговы.

–......! – ответил ополченец.

– Правильно. Хрен с ними. А я вот добыл там кое-какой припас. В спешке они из машины своей выметывались…

Он выкладывает на крышку от гранатного ящика круглый каравай серого хлеба, нож с силуэтом танка на рукоятке, журнал с голыми шлюхами, ополовиненную пачку хороших офицерских папирос, офицерские же ботинки, снятые с трупа, и маленькую серебряную коробочку с нюхательным сыром.