Текст книги "Мастер побега"

Автор книги: Дмитрий Володихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Хлеб – всем. Режь, пехота. Ботинки – мне, не заглядывайтесь. Баб – Козлу, он любит похабель. Ножик пусть забирает Рэм, у него там зажигалочка вражья заначена, к ней в пару пойдет. Курево опять же всем… Э! Не так быстро… с-суки… мне только одна досталась… ладно. Сыр ты, Фильш, получишь, должен же тебе быть особенный подарочек, ты же наш, истребитель, хоть и редкий придурок. Сырейницу серебряную я опять же себе забираю, без ссоры, без спору.

Аромат хлеба – не сухарей каких-нибудь, а настоящего хлеба, – бьет Рэму по ноздрям. Так бьет, словно вся исчезнувшая, укатившаяся далеко за горизонт довоенная жизнь явилась к Рэму и коротким прямым пытается отправить его в нокаут.

Хлеб вмиг исчезает. Его даже не резали, его просто рвали.

– Дэк, – спрашивает Рэм, – ты небось вкруг подбитого «Урагана» прошелся и внутрь залез?

– Откуда бы я иначе барахлишко-то притащил бы?

– Ну да… Ты скажи мне, кто его причесал? Артиллеристы? На мину напоролся? Или это ты его? Ты же с Козлом где-то там его караулил?

Дэк снял пилотку, огладил волосы и посмотрел на собеседника с большой задумчивостью.

– Да тут ерунда какая-то, брат. Мы с Козлом жарили по нему, жарили, и по мордасам, и по бокам… а вот те шпиндель в задницу! Не смогли мы его продырявить. Мы броневик остановили – вот тут верное дело. Точно, Козел?

Тот зашевелился в дальнем углу, откашлялся и веско подтвердил:

– Наша работа.

– Ну вот. Я и туда ходил. Шесть дырок мой «Дятел» в нем проклевал, пока мы движок ему всерьез повредили. Но ведь достали же его, а? «Ураган», Рэм, нет. Ты один, брат, своего остановил.

– Что ж, из пушки его тогда?

– Тоже нет, дружище. Вмятины на броне имеются, а задача не выполнена. Лоб у него твердоват для наших пушчонок. Тут такое дело… везуха нам сегодня выпала необычайная. Есть у кого? Надо за такую везуху выпить.

Козел достал фляжечку и разлил самогон помалеху. Ополченец звучно крякнул, обтирая усы.

– Как горло дерет… Не самогон, напильник какой-то!

– Ты не тяни, Дэк.

– Да я и не тяну. В общем, никто из наших достать его не смог. Может, огнеметчик достал бы его, кабы танк чуть больше проехал, да кабы сам огнеметчик был бы еще жив… Помянем огнеметчика! Как его?

Никто не вспомнил. Три дня новый огнеметчик прослужил в роте, и нет его теперь. Теперь самый новый будет, может, хоть он запомнится.

Выпили молча, только ополченец вновь фигурно крякнул. Фильш скривил рожу, мол, охота вам дрянью эдакой травиться. Ничего, пообвыкнет и тоже пить начнет, хотя бы и поперек своей веры. Видали мы тут и хонтийцев, и пандейцев, все к одному приходили.

– Ну а если никто его не стопнул, отчего ж он встал-то, Дэк?

– Я и говорю: везуха. Двигатель отказал, не иначе. Представляете? Прямо посреди боя.

– Это как же? – недоуменно переспросил Козел. – Может, мы все-таки?

– Да нет, братишка. Сам. Давайте третью. Дурное питье: колом стоит, чуть только горло в кровь не царапает, а все не пробирает.

– За жизнь, – произнес Козел.

Они чокнулись пробками от фляжек. Тут Рэма все-таки пробрало. И он откинулся на спину, голову пристроил на ранце, а потом заговорил про то, о чем все прочие думали, но сказать не решались:

– Никакая это не везуха, Дэк. Просто все устали воевать. Мы устали. И они устали: видно же, без задора к нам лезут. Напрут, напрут, а в последний момент – фьють! – и отползли. Не хотят насмерть в окопах с нами грызться. И наши в атаку как-то… дурь же. Два человека всего поднялось, видели?

– Видели, видели, – ответил ему ополченец. – Дурак он, хоть и покойник теперь.

Никто с ним спорить не стал. Рэм продолжил:

– Теперь вот даже техника не выдерживает. Железо… оно… оно тоже не железное… ему роздых нужен.

Рэм ждал, что остальные сейчас заржут, глупость же брякнул: железо у него, видите ли, не железное! Но никто даже не хихикнул в ответ.

– В общем, я вижу, металл утомился. Металл ломаться начал. Теперь скажите мне, какая херь произойдет, когда люди начнут ломаться?

И Дэк ответил ему каким-то глухим деревянным голосом:

– Тихо, Рэм. Болтаешь много.

– Я-а? До что вы все… разве вы…

– Тих-хо! – зашипел Дэк. – Да, может, и мы… Мало ли что. Не болтай.

– Да я всем…

У входа в землянку послышался шум. Кто-то громко ругался, забираясь внутрь. Дэк строго посмотрел на Рэма Тот мигом закрыл рот.

К костру, потирая отбитую о низкий потолок голову, подошел ротмистр Чачу.

– Молодцы! Дрались сегодня как надо. Как никто, кроме вас, драться не сможет. Герои! Истребительные расчеты капрала Потту и рядового Тану – всем четверым обещаю Огненные кресты! А я обещания свои держу. Ты, Потту, знаешь, тебе уже досталась медаль за тот случай на болоте.

– Служу императору! – вразнобой ответили Козел, Дэк, Фильш и Рэм.

– Рядовой Тану, нечего разлеживаться. Пойдешь сменишь Толстого на карауле.

Рэм засобирался было, но Дэк сделал ему знак: не спеши. И протянул Чачу Козлову флягу:

– Не хотите дернуть с нами, господин ротмистр?

Тот ответил не сразу. На несколько мгновений рука с флягой застыла в воздухе.

– Мне, капрал Потту, офицеру и дворянину, с вами, нижними чинами, пить не положено. Помни об этом Но сегодня я с вами, медведи, выпью. Вместе в огонь ходили.

И он, приняв флягу, не стал заморачиваться насчет крышечки – просто отхлебнул из горлышка Крепко отхлебнул.

– Э! Медведи, да тут все бухие! И Тану – бухой… Ладно, кто не пьет, тот сам виноват. Рядовой Фильш! На караул шагом марш. Пожрал хоть?

– Никак нет, ваше благородие.

– Ну, пожри наскоро и выдвигайся.

Ночью ему пришел Пестрый Мудрец. Мужчина благородной наружности, с приятной бородкой и легкой улыбкой на устах – точь-в-точь такой, каким его изобразили на гравюре времен Гая V.

Они стояли посреди Зала ритуалов, из которого убрали все стулья, а заодно и кафедру со сцены. Один лишь стол с зеленым сукном остался. Его поставили в центр зала С одной стороны стола – он, Рэм Тану, а с другой – великий Мемо. И, кажется, кто-то третий стоит за спиной Пестрого Мудреца: видны краешки одежды.

– …вручается Огненный крест, – заканчивает философ торжественную фразу и, немного наклоняясь, вешает красивую металлическую штуку Рэму на грудь. Прямо на выгоревший, пропотевший и грязный, как невыжатая половая тряпка, балахон, который еще четыре месяца назад считался новенькой формой.

Рэм отдает честь и почтительно отвечает:

– Служу императору!

Почему в зале никого нет, кроме них и этого таинственного третьего? Куда девался Дэк? А Козел с Фильшем? Погибли? И отчего награждение происходит не перед строем, а в столице? Он получил ранение и доставлен туда на санитарном поезде?

Рэм слышит нервное всхрюкивание: словно кто-то не дает себе расхохотаться и зажимает ладонью рот, но не может полностью подавить свое веселье.

Да кто ж там у Мемо… за спиной.

Рэм легонько отклоняется в сторону, желая высмотреть тайную персону.

Пестрый Мудрец величественным жестом выпрямляет его.

– Вам, рядовой Тану, – говорит он, – предоставляется особая почесть: вы можете получить ответ на один вопрос.

– Когда все это кончится? Когда у меня будет возможность работать в полную силу?

– Вопрос задан. И хотя сформулирован он некорректно – задано два разных вопроса вместо одного, – вы, рядовой Тану получите ответ по сути вопроса. Вот он: никогда.

Рэм посмотрел на Мемо оторопело.

– Как – никогда?

Его собеседник молчал. Из-за спины у него донеслось сдавленное хихиканье.

– Война не закончится? Но ведь не может она длиться вечно!

На сей раз Пестрый Мудрец соизволил ответить. Он промолвил со вздохом сожаления:

– Война закончится и возобновится. Опять закончится и вспыхнет вновь. Война – всего лишь маска на лице молодого времени. Суть, которую она скрывает, не принимает вас. Вы изгнаны из будущего, рядовой Рэм Тану. Новая эпоха никогда не распахнет перед вами объятий с радушием и приязнью. Как же вам работать в полную силу?

Еще один печальный вздох. Но на этот раз – не Пестрого Мудреца. То над ним посмеиваются, то его жалеют…

– Я могу задать еще один вопрос?

Мемо не отвечает и не уходит. Тягостное молчание заполняет паузу. Далеко не сразу Рэм замечает, что Пестрый Мудрец странным образом… мелко дергается. Руки его заложены за спину, и некто, вцепившись в эти руки, трясет Мемо. Как видно, тайная персона нагло пытается вытрясти из Наставника неведомо какое позволение.

– Хорошо. Преодолевая склонности кабинетного ученого, вы обучились на фронте умело и хладнокровно жечь вражеские танки. Полагаю, подобного рода умение должно быть вознаграждено. Вам даруется еще один вопрос, рядовой Рэм Тану.

– А кто это у вас за спиной?

Вот глупость! Ну почему он задал самый дурацкий вопрос из всех возможных!?

– Вот самый мудрый вопрос из всех, какие вы могли задать! За мною тот, кто всегда находится здесь. Неподалеку от вас.

С этими словами Мемо отходит в сторону.

– Дана? Дана!

Она улыбается, отдраивая люки глаз.

– Но почему ты с ним?

– Ты далековато от меня, Рэм…

Пестрый Мудрец кладет ей руки на плечи, резким движением притягивает к себе и целует в губы. Целует совершенно особенным образом будто Дана рассказала ему про… все… про самого Рэма, про то, как Рэм ее целовал… Мемо выучился точно тому же, и теперь это вошло у него в привычку. Нынче он большой специалист по поцелуям в стиле Рэма!

В ярости Рэм отбрасывает проклятый стол и делает шаг в сторону Даны…

Он получает болезненный тычок под ребра. Но как Мемо дотянулся до него, он же губ не отрывает…

О! Его опять пхнули в то же самое место… Э! Да он за такие…

Фильш говорит ему:

– Ты давай осторожнее! Разлегся и толкаешься…

За десять дней до того

Что именно продал ротмистр Чачу, у кого перед носом потрясал он револьвером или с кем он договаривался по-дружески, не знала ни одна собака Только остаткам истребительного батальона он выдал два ведра водки, полмешка сухарей и десять банок мясных консервов – по столовой ложке на рыло. Да это целое богатство для шестидесяти оборванцев, измученных и голодных!

Вот уже месяц они не получали харчей от интендантства Жили на хлебушке «от благодарного населения», которое выражало свою благодарность не торопясь и без большой охоты. Иногда приходилось убеждать…

Их давно свели бы в роту, если бы 4-я пехотная дивизия 2-го корпуса сама не уменьшилась до численности штатного батальона… Шестьдесят с лишком штыков – самый полнокровный батальон во всей дивизии. И ему наконец-то дали отдохнуть: отвели на переформирование в тыл.

А там, в тылу, – пусто. Лагерь в степи, огромные палатки, рассчитанные каждая на целую роту штатного состава, и – никого. Только комендант в чине прим-лейтенанта да еще десяток инвалидов, отставленных от действительной строевой и получивших задание поддерживать в лагере дисциплину. Комендантские боятся фронтовых частей до содрогания. Еще – фельдшер, сумрачно дрейфующий от похмелья к похмелью.

Жратвы нет. На завтрак нет, на обед нет и на ужин нет, и на сухпаек тоже ничего не выдали.

Мундиров новых нет.

Сапоги новые – и те «будут своевременно доставлены, но в данный момент отсутствуют».

Воду приходится таскать в больших железных канистрах из сельского колодца, расположенного в часе пешего хода от лагеря.

Палатки наполнены армиями кусачих мух, обалдевших от злости в преддверии холодов.

Только боезапаса – море…

Ротмистр Чачу не стал поднимать их с утра, дал отоспаться. День, целый день они ничего не делали, разве только латали дыры, одалживая иголки и нитки у тех, кто сохранил в ранцах этот нехитрый солдатский припас. Ну разве не счастье? Никуда не топать пёхом, не рыть траншеи, не нажимать на курок, выцеливая врага… ничего. Если бы еще харчишек выдали хоть на один жевок!

За два часа до отбоя – а в лагере отбой и подъем играл горнист, и по первости люди, прибывшие с передовой, вскакивали, с отвычки спрашивая друг у друга: что за хрень? – Чачу собрал их всех у поста № 1. В полном безветрии висело знамя Империи. Под ним стоял в парадной форме и с винтовкой на плече долговязый пожилой капрал. Перед часовым расхаживал Чачу, давно выбросивший свою трость за ненадобностью.

– Медведи, я провел с вами столько времени, что вы мне вроде медвежат. Вы мне по душе, ребята. Вы – настоящие герои, хотя некоторых давно пора казнить за раздолбайство…

В строю негромко захрюкали.

– Так вот, медведи, у меня для вас три известия. Во-первых, я все-таки ухожу от вас. Два раза меня уже переводили в танкисты, да все недосуг было: жарил вместе с вами изнеженных парней с юга… Но завтра сюда прибудет новый командир батальона, а я уеду на машине, которая его привезет. Мне за вас не стыдно, ребята Сколько вместе наворочали! И жалко от вас, медведи, уезжать, вот и нога не так болит, как раньше… – Он сделал паузу, прошелся туда-сюда перед строем, недовольно поморщился.

«Или это он слезы наружу не пускает? Прирос к нам? – подумал Рэм. – Дельный мужик. Кто-то еще явится вместо него?»

– Но обратно не поворотишь, – вновь заговорил Чачу. – Я давно нужен в другом месте. Зато на сегодняшний вечер, голодранцы, я обеспечил вам праздничный ужин. Ешьте, нажирайтесь, я хочу, чтобы вы вспоминали обо мне по-доброму.

Ответом ему были одобрительные улыбки. «Откуда ж он все это добыл для нас? Можно считать, чудо сотворил!» – удивился Рэм.

– Теперь второе. Завтра к полудню прибудут новобранцы. Научите их уму-разуму, медведи, и не дайте подохнуть в первом же бою. За сутки их тут с вами срастят, а послезавтра или вроде того 202-й истребительный опять двинут на передовую. Без нас у них там кишка тонка давить гадов…

«Недолго же нам дали тут отдохнуть…» – Рэму сделалось тоскливо. Как видно, быть им в самой гуще либо до полного заката войны, либо пока всех не перебьют.

Откуда силы такие взять?!

– Теперь последнее. Час назад мне сообщили одну маленькую новостишку. Она ни рожна не значит для тех, кому послезавтра опять на фронт. Зато она может стать для вас важной, когда вы с победой вернетесь домой, медведи. – Он обвел взглядом строй, внимательно вглядываясь в лица.

«Ну и что ты видишь, кроме усталости и голода?» – мысленно поинтересовался у ротмистра Чачу Рэм.

– В общем, так, медведи. Сегодня Его Величество отрекся от престола.

Кто-то присвистнул. Кто-то выругался от души. А с дальнего конца шеренги донеслось: «Ждали, жопа жабья!»

– Разговорчики! – одернул солдат Чачу. – Теперь в столице всем заправляет Временный комитет депутатов Парламента Не знаю, о чем они там думают, массаракш, но для начала эти ребята отменили в войсках отдание чести старшим по званию. Оскорбляет, видите ли, достоинство! Я вот спрашиваю вас, медведи, чье, сучий гроб, достоинство я оскорбляю, когда вы мне, боевому офицеру, честь отдаете? А? Короче, если хоть один недоносок откажется мне честь отдавать, я его пристрелю на месте! Вы меня знаете. И еще: нет у нас больше императора, но война у нас есть в полный рост. Хотя бы это недоумки из столицы еще помнят… Второй их приказ по армии, флоту и военно-воздушным силам был вот каким: «Война до победного конца! Юг опять станет нашим!» Ну, ясно, тут все по-прежнему. А значит, драться мы с вами будем и, если потребуется, воинский долг выполним ценой своей жизни. Ясно вам?

– Так точно, ваш-броть! – враскоряку заугрюмели голоса.

– Это еще что? Солдаты вы или ляльки кабацкие? Я спрашиваю вас, медведи, готовы ли вы отдать ваши жизни за Отечество?

– Так точно, ваш-броть! – грянуло в ответ.

– Ну вот, уже как у людей… Честной отец, давай иди сюда Читай молебен за власти, тут у меня на бумажке написано, как их теперь называть… чего-то «Временный комитет, уполномоченный парламентским большинством…», массаракш, язык сломаешь… В общем, разберешь. С сего дня молебны только для желающих, а не как раньше, для всех. Это еще один приказ был. Желающие остаются здесь, а после молебна все – к офицерской палатке…

Полковой священник вышел вперед и встал рядом с ротмистром.

– Комроты-один, командуйте.

Молоденький прапорщик подал голос:

– Батальо-он, смирно!

Чачу сказал ему:

– Солдаты могут отдыхать, офицеры – ко мне на совещание.

– Вольно! Р-разойтись! – отдал команду прапорщик.

Со священником остались только семеро. Рэма в их числе не было.

* * *

Дэк Потту подошел к нему и, похлопав по плечу, сказал:

– Только не надирайся сегодня, брат. Разговор есть.

Дэк отобрал человек пятнадцать – только трезвых или выпивших самую малость, только ветеранов, только тех, за кем не водилось славы трепачей. Как-то само собой получилось, что все эти люди ходили в «старших». Нет в армии такого чина Но солдатская среда неизбежно кого-то им награждает, а кому-то в нем отказывает. Старших слушаются. Как минимум к ним прислушиваются.

Ночью, когда все угомонились, полтора десятка самых авторитетных солдат батальона тихо вылезли из одной палатки, чтобы перебраться в другую, пустующую, – на противоположном конце лагеря. На тех, кто принялся бурчать, мол, что за брожение среди ночи, цыкнули: «Значит, надо. Лежи и помалкивай!»

Всеми верховодил Дэк. Он попросил двоих покараулить шагах в сорока от палатки – на случай, если кто-то из офицеров проявит излишний интерес. Его слова восприняли как команду.

Рэм давно заметил: Дэк стал вроде офицера без офицерского чина. Его слушались даже лучше, чем настоящих офицеров. Он никогда не повышал голос, он вообще был очень спокойный человек. Но если Дэк Потту кому-то говорил: «Дружище, сделай-ка то-то и то-то», – его просьба исполнялась моментально.

Вот они собрались в полной темноте, и Дэк вежливо попросил их:

– Давайте-ка попритушим курево. Видно издалека.

Двое моментально забычковали самокрутки.

– И шуметь, ребята, не станем. Не надо нам шуметь. Если кто не понял, нам сборище наше может стоит трибунала и штрафных рот. Желающие, кстати, могут сразу топать отсюда, выйдут ни в чем не виновные, не при делах наших. Ничего ж не услышат, так?

Все, сказанное с этого момента и до самого конца сборища, произносилось едва слышно. Желающих уйти не нашлось.

– Фильш, тебе слово. Только недолго и по делу, без соплей.

– В комендантском взводе есть наш товарищ. Из Трудовой партии. Он держит связь с Вепрем, а это большой человек в столице, он входит в ЦК…

– Во что? – недоуменно перебил Козел.

– В Центральный комитет Трудпартии. Это настоящий друг рабочих, ясно вам? Его в застенках пытали, у него рука отрезана, он еще десять лет назад революцию готовил. Да вы знаете, что это за человек? Я вам расскажу…

– Слей стружку, Фильш! Сейчас – только по делу, – оборвал его Дэк.

– Хорошо, конечно… Так вот, товарищи, от Вепря повсюду в армии распространяется революционный призыв: солдатам создавать особые советы. И слушаться не офицеров, а эти советы – из своих, из братьев…

– Какой ты мне брат, рожа хонтийская!

– Цыц, Толстый, не время. Все мы тут одним миром мазаны. Потом разбираться будешь, а сейчас нам бы выбраться… – предостерег Дэк.

– Выбраться? – вырвалось у Рэма. – О чем речь?

– Потерпи, Рэм. Чуешь верно, не об одних советах разговор у нас пойдет. Только потерпи малость. Давай, Фильш.

– Я попрошу меня не перебивать! Мне надо донести до вас голос революции, а вы несознательно…

– Хватит, Фильш! По делу говори.

– Ладно, Дэк. По делу: кончается старая власть. А с ней бы надо кончить и войну, сколько нам еще под смертью ходить? Сколько нам без семей жить? Давно пора отпустить нас по домам. Только воля в армии не наша, а офицерская. И ей нужно бы дать укорот. Мы сами будем решать, какие нам приказы выполнять, а какие нет. Не дадим нас убить ни за грош!

– А как ты, Фильш, – поинтересовался Рэм, – собираешься власть у офицеров отобрать?

– А так, Рэм: тех, кто не подчинится, – на штыки. Советы уже везде создаются. В тылу, я имею в виду. А вот фронтовые части еще отстают с этим делом, но и нам пора о себе подумать, товарищи.

– Фильш, вот ты сразу как поворачиваешь: «На штыки!» А они бок о бок тут с нами были, и ни одной сволочи в батальоне среди офицеров не числится, – поправил хонтийца Дэк.

– А что ты предлагаешь?

– Я то и предлагаю: отобрать боезапас. А выдавать только в боевой обстановке.

– Так они тебе и сдадут патроны, Дэк… – засомневался Козел.

– А я, признаться, пока сомневаюсь в необходимости свергать офицеров и вешать себе на шею власть какого-то совета, – возразил Фильшу и капралу Рэм. – Подумать бы надо. Станем все оптом вне закона, тут уж ни к каким семьям пути не будет. За такое дело нас по домам возвращать не станут, скорее лицом к стенке повернут. Читали нам, если помните, такие приказы… насчет дезертирства.

Из темноты послышалось несколько одобрительных возгласов.

– Верно говоришь! Ты, брат, все понимаешь! На передовой нам бошки не поотстреливали, так надо в тылу себе пулю сыскать, да? – заволновался Толстый.

– Какие еще дерьмоглоты в этот совет полезут… – добавил Козел.

– Но-но! Затыкаешь коллективный голос трудового народа, Рэм? – возмутился Фильш. – Это в тебе происхождение твое играет! И еще то, что ты не за плугом ходил и не у станка стоял, а в бумажках рылся. Вот и ведешь себя как шкура и предатель общих интересов!

– Вот такого-то совета у себя на шее я и боюсь, – спокойно прокомментировал Рэм.

– Фильш хоть и давно с нами, а барахло известное! – в лад ему заговорил Толстый. – Все со своими хонтийскими замашками…

Фильш взвился и полез в драку – молча, зло, бешено. Толстый вскочил, готовясь дать в рожу субтильному противнику.

– Тихо! – приказал Дэк. – Тихо.

Стало тихо.

«Большую власть взял мой приятель Дэк в батальоне», – подумал Рэм.

Тот ждал, пока не установится полная тишина Такая, чтобы мухи боялись выдать себя слишком громким зудением А когда дождался, заговорил спокойно, веско и грустно:

– Тебе, Фильш, говорю: дурак, никого ты здесь происхождением попрекать не смеешь. Во-первых, сам из семьи учителя музыки, вот и все твои станки с плугами. Во-вторых, происхождение у нас тут у всех одно: мы военнообязанные. В одной лепешке дерьма барахтаемся, а лепешка наша – размером с фронт. Во-вторых, Рэм и все остальные, кому такой поворот дела не по вкусу, припомните сначала: было хоть раз, чтоб я кого в рискованное дело напрасно стравливал? А?

– Не случалось такого, Дэк. Вот я и удивляюсь… – ответил Рэм.

– Мы за тобой хоть куда, капрал, – заговорил Толстый. – Но ты разъясни, на кой?

Дэк тяжело вздохнул.

– Да я б никого никуда не тянул, если б не приперло. Слушайте, что я знаю. Земляк у меня – связист в штабе дивизии. Ну, той шелухи, которая от дивизии от нашей осталась. Два дня назад повстречались, и вышел у нас разговор… тьфу, а не разговор! Дрянь сумасшедшая. Короче, сдохли южане. Сил нет на нас переть. У нас, правда, тоже силенок не особенно, но нас-то побольше будет… Начали федераты пугать атомными бомбардировками наше командование. С левого фланга бомбу на штаб 101-й дивизии сбросили… так их там, бедняг этих, как корова языком слизнула Радиации было – море разливанное, аж до нас докатилось маленько…

– Это чё – рададация? – перебил Козел.

– Радиация, а не рададация, дурень, – вежливо поправил его Дэк. – Это когда в воздухе отрава висит, и ты ее не чуешь, но потихоньку дохнешь от нее. Ясно тебе?

– Понял теперь. Добило до нас, говоришь? – забеспокоился Козел.

– Ну да. Уже пару больных в госпиталь отправили. А от этого дела, даже если уберегся и не помер, дети такие родятся, что вот просто живые шпиндели. В смысле, уроды безмозглые.

Дэк сделал паузу. Все молчали, про детей – пробрало.

– Теперь с правого фланга у нас – та еще радость! Там посбрасывали газовые бомбы. Сто пятьдесят человек за час перемерло… И все бы мы перемерли, если б у федератов побольше такой пакости имелось. Но у них ее не больно-то много, мне земляк говорил. Берегут, собаки. Наши-то их атомными бомбами тоже щекочут, а им надо отвечать… В общем, всех до одного забросать ни им, ни нам не светит. А обычные войска – танки там, пехота, кавалерия – у южан с фронта разбегаются. Сил нет дохнуть, ровно как и у нас, понимаете меня?

– Да уж чего тут неясного! – ответил Козел.

– Вот и хорошо. В самый раз перед тем участком фронта, где у нас поставлена подземная Сверхкрепость и в ней, понятно, серьезный гарнизон имеется, федераты в аккурат и разбежались. Чисто. Прорывай позиции без стрельбы, без потерь, никто по тебе палить не станет. Разве только пукнут пару раз со страху.

Козел хихикнул.

– Точно, Козел, тут есть над чем посмеяться, если не знать двух поганых вещей. Первое дело: наступать надо очень быстро. Земляк сказал, в столице операцию назвали «Удар молнии». Если хоть самую малость промедлить, если не поспеть до их, южанских, глубинных городов, пока федераты не очухались, то они весь атомный, а заодно и весь химический боезапас сгрузят в полосу наступления. Там, ребята, пустыня будет. Редкий таракан в той радиоактивной пустыне выживет. И плодить живучий таракан станет таких тараканят, что они вырастут не в папу, не в маму, в твои, Козел, ночные кошмары про баб с пятью сиськами… Федерация просто отгородится от Империи… или как там мы себя теперь называть станем?.. В общем, отгородится от нас ядовитою пустыней. А из тех, кого двинут в наступление, выйдет отличный песочек для той пустыни. Вон тот бархан – раньше батальон был, а вот этот, побольше, – целая бригада… Теперь второе дело: 202-й истребительный батальон передадут в гарнизон Сверхкрепости. Мы наступаем, ребята Вернее сказать, нами наступают. Мы превратимся в песок, если кто не понял. Жить нам осталось несколько деньков.

– Массаракш-и-массаракш! – выругался Толстый. – Уроды. Суки. Пидоры.

– Ты про кого? – поинтересовался Рэм.

– Да про всех! Южане – уроды, надо ж им было мятеж затеять! Наши – суки, на убой нас гонят. А хуже всех интенданты – чистые пидоры! Не только что на убой, но еще и с пустым брюхом.

– Пожрали же… – возразил было Козел.

– Будто нас казна кормила! Чачу нас кормил.

Тут Фильш подал голос:

– Теперь понимаете, зачем необходимы советы? Если не сорганизуемся, товарищи, нас положат под атомные бомбы. Все оптом ни за понюх табаку передохнем!

Ему никто не ответил. Люди сидели и прикидывали: одного из двух зол не избежать, но какое из них злее? Бунт, совет, разоружение офицеров или – смерть на прорыве?

Рэм размышлял вместе со всеми. Перспектива стать частью бархана ему очень не нравилась. Он, пожалуй, яснее многих представлял себе, что такое атомная бомбардировка Интересовался когда-то, в далекой довоенной жизни… И еще он понимал: допустим, южанам нечем закрыть брешь во фронте; допустим даже, они растерянны, у них неразбериха, свои «советы»; но требуется всего-навсего один решительный генерал и один приказ: тяжелой бомбардировочной эскадрилье подцепить боезапас с особой маркировкой, а потом взлететь и сбросить его на главные силы наступающих. Точка 202-й истребительный бархан. Совет, дезертирство, бунт – очень скверно. Однако проживут они дольше, гораздо дольше, чем примерные солдаты, без раздумий подчинившиеся приказу.

Что бы сделал чудесный мудрец Мемо на его месте? Какую бы подсказку дал он собравшимся в просторной солдатской палатке? Или весь его изощренный ум потерялся бы перед чудищем по имени «атомная бомба»? «Живут на дне моря, под черной громадой вод, существа Аревние и злые. Аромат их размышлений сводит с ума моряков, проплывающих над их жилищами…» – так говорится в бестиарии четырехсотлетней давности. Хорошо им было четыреста лет назад: «существа древние и злые» сидели у себя в подводных домах и не совались в дела людей! Не проплывешь, где не надо, – не нарвешься на неприятности. А сейчас как? Существа юные и злые спустятся с неба и превратят тебя в песок, хотя ты вроде не искал с ними встречи…

– Дэк… – заговорил Рэм и с необыкновенной отчетливостью почувствовал: на его голосе сфокусировалось внимание всех собравшихся. – Дэк, я тебя понял. Совет – дерьмо, но с ним мы проживем не так мало. Кто туда войдет?

И все прочие, только ждавшие момента, когда кто-нибудь другой выскажет за них согласие с делом страшным, необычным и крайне рискованным, загудели, выражая Рэму поддержку. Да, мол, лучше уж так, чем сразу в гроб, да там и гроба-то не будет…

Дэк даже не стал спрашивать, все ли согласны. Раз уж Рэм, неторопливый острожный Рэм, перевел дело с вопроса «надо или не надо?» к вопросу «как делать будем?», значит, дискуссии не предвидится. И он ответил попросту:

– Сейчас и решим. Надо, полагаю, человек пять. И тебя лично, Рэм, я выдвигаю первым.

Никто не стал спорить. Проголосовали. Рэм прошел.

Потом прошел сам Дэк, и тут опять – единогласно.

Козел предложил Толстого. Прошел и Толстый при одном воздержавшемся: Фильш яростно сопел, заявляя свою позицию.

Толстый неожиданно выдвинул самого Фильша «Мы народ великодушный. Пусть хоть один инородец будет…» Хонтиец прошел, хотя Рэм был против, а Дэк, Козел и еще двое воздержались.

Дэк сказал: «Надо еще кого-то из роты поддержки. Не все же из наших!» Тамошние стрелки назвали парня, поставленного в караул. «А не откажется?» – спросил Дэк. «Нет, не из таковских!» – «Ну, зовите его. Спросим Пусть его сменит кто-то». Козел сменил стрелка, тот зашел в палатку, послушал-послушал и согласился.

Рэм почувствовал лихорадочное возбуждение. От того, что происходило вокруг него, веяло смертельной опасностью, но еще и страшной, темной радостью освобождения. Словно от поединка с тяжелой самоходкой южан «Охотник» или с их же танком «Ураган». Кто кого. Бой без правил. Правила остались за спиной, правила умерли, они не давят на хребет тяжким грузом Теперь – кто кого, и баста Шансов почти нет. Но душа уже выворачивается в бешеном стремлении: ущучить! Раз они нам так, то мы им – вот эдак! Пусть им всем достанется! И пусть никто из гадов не уйдет обиженным! Каждому – свой подарочек! Нахлебались горячего дерьма – полны животики!

Ребята вокруг него принялись разговаривать громче, набрались смелости.

Дэк выждал немного, давая остальным распробовать вкус недоброй свободы, давая хмелю ее добраться до их голов, и властно произнес:

– А ну-ка тихо.

Его послушались. Не сразу, не в один момент, но все же послушались. Гудение сошло на нет.

– Не надо заводить себя, ребята, – добавил Дэк отрезвляюще. – На задоре такие дела не делаются.

Его слушали внимательно. Рэм с изумлением подумал: «Он что, заранее просчитал всю эту ситуацию от первого слова до последнего? Или просто у него чутье такое – говорить людям правильные слова в правильное время, а потом творить с ними правильные вещи, даже если они сами еще не поняли, насколько эти вегди правильны? Ну, Дэк…»

– Напоминаю: всем членам солдатского совета светит расстрел. Никак не меньше. И если завтра мы самую малость ошибемся, так оно и будет.

Козел возразил было:

– Да без куража не поднимемся…

Дэк возразил очень неприятным голосом, никогда прежде он не разговаривал таким голосом. Во всяком случае, Рэм не слышал: