Текст книги "Малюта Скуратов"

Автор книги: Дмитрий Володихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Сейчас большинство историков склоняются к иной версии. Ее обосновал С. Б. Веселовский: «Первым известным нам лицом этой фамилии был Афанасий Евстафьевич, который упоминается в 1473 г. как послух у духовной грамоты С. Лазарева в Звенигороде. Его сын Лукьян Афанасьевич, по прозвищуСкурат, в начале XVI в. владел вотчиной в Звенигороде на границе Сурожского стана Московского уезда» [11]11
  Веселовский С. Б.Исследования по истории опричнины. С.202.


[Закрыть]. Это владение Л. А. Скурата не было значительным по размеру, центром его служила деревня Горка.

Вот и всё. Очень скромный объем фактов, зато они твердо определены.

А как же Григорий Станище и Прокофий Скурат?

Возможно, какая-то связь между родами Скуратовых-Бельских, Лазаревых, Кучецких и прочих потомков Григория Филипповича Станища имеется. Но ни доказать ее, ни опровергнуть, ни проследить с должной подробностью при современном состоянии источников невозможно.

При Малюте Скуратовы-Бельские владели поместьем в районе Белой – небольшого города на Смоленщине, в прошлом являвшегося центром удельного княжения. Московскому царству эти земли перешли от Литвы в начале XVI столетия. Но имел ли род Скуратовых-Бельских литовские корни, нет ли – опять-таки непонятно. Поместье они могли получить и после закрепления Белой за Россией.

Ближайшую родню Григория Лукьяновича можно представить в виде кружевной подставки под хрустальную вазу. У этого кружева – тонкий и сложный рисунок. Когда-то оно было разорвано на множество частей. Некоторые из них навсегда потеряны. Другие сохранились, но хищная стихия времени изгрызла их по краям. Вот и получается нечто вроде «кружевного пазла»: приходится выкладывать на столе множество фрагментиков, они путаются, то подходят один к другому, то не подходят, а то вдруг становится ясно, что в каком-то месте – дыра и ничем ее не закрыть…

Рядом с братьями Скуратовыми-Бельскими под Белой жил некий «Васюк Шемякин сын Бельского «– как видно, их родич [12]12
  Тысячная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х годов XVI в. С. 194.


[Закрыть]. Сын его, «Фуник Васильев сын Шемякина-Бельского», служил с поместья, расположенного неподалеку от Вязьмы [13]13
  Тысячная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х годов XVI в. С. 191.


[Закрыть].

В «Тысячной книге» присутствует также некий Скурат (или Скугря, Скутра) Григорьев сын Скуратов – новгородский помещик [14]14
  Тысячная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х годов XVI в. С. 91.


[Закрыть], и не очень понятно, был ли он как-то связан со Скуратовыми-Бельскими. По социальному положению он оказался выше их, поскольку попал в «избранную тысячу», а они – нет. Но, может быть, он просто оказался старше их всех и, когда набирали «тысячников», уже достиг требуемого возраста, а они еще ходили в отроках. Опрометчиво было бы видеть в нем сына Малюты, по одним лишь «подходящим» прозвищу и отчеству. Сын, попавший в «тысячники», когда отец туда не попал, – почти фантастическая комбинация. Напротив, Скурат Григорьев сын Скуратов, скорее всего, превосходит Малюту возрастом. Но он тем более и не отец Малюты – тот, как уже говорилось, был Афанасьевич. Историк П. А. Садиков построил по этому поводу гипотезу: «Среди “тысячников” 1550 г. известен некий Скурат Григорьев сын Скуратов, из новгородских детей боярских; вполне допустимо, что новый слуга царя Ивана, также Скуратов Малюта, принял добавочное прозвание “Бельский” – “Белевский”, чтобы отделить себя от своих однофамильцев новгородцев» [15]15
  Садиков П. А. Очерки по истории опричнины. С. 149.


[Закрыть]. Гипотеза эта, несмотря на кажущуюся логичность, совершенно безосновательна. Прозвище «Бельский» носили и другие члены семейства Скуратовых, не являвшиеся сыновьями Малюты. Например, знаменитый Богдан Бельский. Что же они, на семейном совете решили разом переименоваться? Выглядит абсурдно. Да и в источнике братья Скуратовы названы Бельскими по отцу, а не как-нибудь еще: «Третьяк, да Неждан, да Малюта Скуратовы дети Бельского».

Малюта в «Дворовой тетради» записан после двух своих братьев. Значит, он – младший. Но не третий, а, скорее всего, пятый: первым назван «Третьяк» – третий сын в семье. Видимо, двух старших сыновей и отца к тому времени не было в живых или они получили поместья в других местах.

Малюта – персональное прозвище, довольно редкое. Его могли дать за малый рост и хилое телосложение взрослому человеку, а могли – младенцу. В последнем случае Малюта в зрелые годы вполне мог оказаться человеком среднего роста или даже богатырем. Более того, один из иностранных источников сообщает, что прозвище свое Григорий Лукьянович получил… в качестве дружеской насмешки над его весьма крупными габаритами.

Приходится признать: прозвище ничего не говорит нам о внешности Малюты.

Третьяк и Неждан – такие же персональные прозвища, как и Малюта. Только в документах XVI века они попадаются гораздо чаще. Христианские имена братьев Малюты, полученные при крещении, были иными.

Историк В. Б. Кобрин много лет назад высказал идею, согласно которой прозвище Третьяк не обязательно давали третьему сыну. «В Дворовой тетради мы находим, – пишет В. Б. Кобрин, – 6 носителей имен Второй (Другой), 27 Третьяков, 11 Пятых, 6 Шестаков, по одному Семого и Осъмого и двоих Девятых Итак, Третьяков было в четыре с лишним раза больше, чем Вторых и Других, хотя, естественно, вторых детей было больше, чем третьих. Вряд ли и шестых детей было столько же, сколько вторых. Даже если носители порядковых имен действительно занимали соответствующие порядковые места в семье… ясно, что имена-числительные давались преимущественно третьим, пятым и шестым детям, либо имена Третьяк Пятой и Шестак оторвались от своей этимологии. И то, и другое характерно скорее для имен, чем для прозвищ» [16]16
  Кобрин В. Б. Генеалогия и антропонимика / / Он же. Опричнина. Генеалогия. Антропонимика: Избранные труды. С.173.


[Закрыть].

Что ж, это классический случай, когда ученый, внимательно глядя в документ, забывает время от времени посмотреть и в окно. Иначе говоря, не видит за исследовательской методикой реалий обыденной жизни. А реалии таковы: удивительно, поистине удивительно, что вообще нашлось несколько нерадивых мамашек, которые позволили прозвищам «Второй» и «Другой» закрепиться за их сыновьями. Ведь мальчишкам не вечно быть у мамкиной юбки! А сколько неприятных ситуаций может доставить взрослому мужчине прозвище «Второй» или, еще того хлеще, «Другой»?! Они неблагозвучны и дают превосходный повод для насмешек. А вот «Третьяк» – прозвище звонкое, задиристое, лихое. Отличное мужское прозвище. Разумеется, его-то и будут использовать чаще иных «порядковых прозвищ». Ничего странного. Так что Малютин брат, названный так в «Дворовой тетради», был, скорее всего, именно третьим сыном Лукьяна-Скурата Бельского.

Третьяка, судя по другим источникам, звали, как и Малюту, Григорием. Известно, что у него имелся сын – Петр Григорьевич по прозвищу Верига, которого иначе именовали «Веригой Третьяковым» [17]17
  Кобрин В. Б.Состав опричного двора Ивана Грозного / / Там же. С. 25–26.


[Закрыть]. Этот Верига в большие чины не пошел, но при дворе был заметен. Он не раз отправлялся в большие походы поддатней или рындой ^{3} при государе. Известно, что в начале 1580-х Петр Григорьевич владел сельцом Степаново Переяславского уезда [18]18
  Черкасова М. С.Землевладение Троице-Сергиева монастыря в XV–XVI вв. М., 1996. С. 166.


[Закрыть]. 15 июля 1573 года «Верига Григорьев сын Бельской» дал Иосифо-Волоцкой братии «на корм» пять рублей «по отце по своем по Григорье», а значит, Третьяк-Григорий Скуратов-Бельский к тому времени уже упокоился [19]19
  Вотчинные хозяйственные книги XVI в. Приходные и расходные книги Иосифо-Волоколамского монастыря 70—80-х гг. М.; Л., 1980. С. 6.


[Закрыть].

Неждан (так могли именовать ребенка, зачатого противу ожиданий родителей), возможно, носил имя Яков. Историкам хорошо известен значительный деятель грозненского царствования Богдан (Андрей) Яковлевич Бельский, племянник Малюты. У Богдана Бельского имелся брат Невежа Яковлевич. Следовательно, Неждана Скуратова крестили Яковом? Однако в точности установить этого не удается, тут есть сомнения. Во-первых, у Неждана были дети – Давыд и Григорий, и они носили патроним Неждановы, а не Яковлевы [20]20
  Веселовский С. Б.Исследования по истории опричнины. С.204.


[Закрыть]. Во-вторых, Яковом мог быть еще один брат Малюты – один из тех, кто родился раньше Третьяка и, возможно, рано скончался.

По другой, более обоснованной версии, Неждан Лукьянович Скуратов-Бельский получил во крещении имя Иван. Доказательства на сей счет следующие: весьма редкое для дворян XVI века имя Давид (Давыд) используется в отношении Бельских дважды. Это, во-первых, уже названный Давыд Нежданов, рында в государевых походах 1576 года под Калугу и 1577 года на Ливонию [21]21
  Разрядная книга 1475–1605 гг. М., 1982. Т. 2. Ч. 2. С. 403, 438.


[Закрыть]. И, во-вторых, некий Давыд Иванович Бельский – один из младших командиров в том же ливонском 1577 года походе Ивана IV [22]22
  Разрядная книга 1475–1605 гг. М., 1982. Т. 2. Ч. 3. С. 543–544, 549.


[Закрыть]. К исполнению обязанностей младшего офицера «рынду у самопалов» вполне могли привлечь. Весьма вероятно, что речь идет об одном человеке. А значит, Неждана Скуратова-Бельского, скорее всего, окрестили Иваном.

Вероятнее всего, старший брат Малюты окончил свои дни в стенах Иосифо-Волоцкого монастыря. В приходно-расходных книгах обители встречается некий «старец Илья, Малютин брат Скуратова». Он же, скорее всего, Неждан Скуратов-Бельский, Иван во крещении. Для XVI века считалось обычным делом, постригаясь во иноки, принимать монашеское имя, имевшее с мирским общую первую букву [23]23
  Вотчинные хозяйственные книги XVI в. Приходные и расходные книги Иосифо-Волоколамского монастыря 70—80-х гг. С. 10.


[Закрыть].

Если ситуация с братьями Григория Лукьяновича и их отпрысками более или менее ясна, то прочая родня – область загадок и догадок.

Предположительно в конце 1550-х – начале 1560-х ушел из жизни (видимо, убит в бою) некий Владимир Скуратов. В 1578 году под Кесью (Венденом) погиб некто Федор Семенович Скуратов [24]24
  Памятники истории русского служилого сословия. М., 2011. С. 186, 209; Тысячная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х годов XVI в. С. 191, 194.


[Закрыть]. Дмитрий Федорович Скуратов, очевидно, сын последнего, в конце 1580-х имел относительно невысокий чин жильца, сохранил его до начала XVII столетия и служил с небольшого поместья в 400 четвертей [25]25
  Станиславский Л. Л.Труды по истории государева двора в России XVI–XVII веков. М., 2004. С. 209, 264.


[Закрыть]. Впрочем, в отношении Дмитрия Федоровича и Федора Семеновича есть сильные подозрения, что они – родня упомянутых выше Хлоповых, а не Бельских.

На уровне гипотезы к младшей родне Малюты можно отнести и дворян Благово, среди которых были опричники.

Помимо этого у Малюты были и другие родственники. В документах второй половины XVI столетия то и дело появляются Бельские, притом в явной связи с родом Малюты. Иногда можно точно сказать: вот люди, близкие по крови Малюте – например, потомство Невежи Яковлевича Скуратова-Бельского (ветвь Невежиных) и Петра-Вериги Скуратова-Бельского (ветвь Веригиных). Но порой нет ни малейшего шанса проследить генеалогическую связь. Кем приходились Малюте Богдан Сидорович Бельский, Юрий Булгаков-Бельский, Иван Данилович Бельский и т. п.? Бог весть.

Если не считать Малюты, лишь двое из его многолюдного и разветвленного рода поднялись до высоких чинов и на долгий срок задержались в верхнем этаже власти. Это Богдан-Андрей Бельский – фаворит Ивана Грозного на протяжении многих лет, а также его брат Невежа, дослужившийся до чина «московского дворянина».

Таких же, как Мал юта и его братья, дворовых «детей боярских» при дворе Ивана IV числилось несколько тысяч. Им давали низшие административные должности на местах или же призывали в столицу для службы «на великого государя» – например, выводили на поле боя в составе «государева полка» как рядовых бойцов или младших командиров.

Ниже дворовых «детей боярских» были только городовые «дети боярские». Их не привлекали к службе в столице, и, соответственно, они не имели возможности «зацепиться» за нужных людей, устроить выгодный брак, подняться на более высокую ступень служебной лестницы. Дворовые по сравнению с ними занимали более высокое положение.

В начале 1550-х годов Малюта не был стар или болен и не занимал какого-либо поста в администрации Бельского уезда. В противном случае, это обязательно отметили бы в «Дворовой тетради».

Ничего не известно о детстве и юности Малюты. Какие отношения были у него в семье, как его воспитывали – всё это погребено во тьме времен вместе с судьбами многих тысяч русских дворян старомосковской эпохи.

В общих чертах известно, чему учили подрастающих служильцев великого государя. Три первейших дела, кои относились к «дворянской науке», – молиться, драться и ездить верхом.

Все «служилые люди по отечеству» – от высокородных Шуйских, Мстиславских, Голицыных до «городовых детей боярских», то есть самой голи, – служили московскому государю с отроческих лет до самой смерти. Их могли отставить от службы лишь в том случае, если они приобрели на ней увечье, тяжелую болезнь или дожили до возраста дряхлости. Впрочем, и тогда им еще могли не просто дать отдых, а заменить тяжелую ратную службу на более легкую – административную…

Любой из них участвовал в воинских походах. Военная служба являлась основной. Она поглощала силы и умения абсолютного большинства наших дворян XVI века. В ту пору выходец из «благородного сословия» мог сражаться лишь в конном строю. Пехотой Московское государство располагало в очень незначительном количестве, и дворян в пешцы не ставили. Разве только при штурме крепостей. Большую часть времени, отведенного на любые воинские предприятия, «служилые люди по отечеству» проводили в седле. Поэтому с раннего детства их учили азам конской езды, постепенно доводя эти навыки до автоматизма.

Императорский посол Сигизмунд Герберштейн, посетивший Россию при Василии III, писал о ловкости русских кавалеристов с восхищением: «Лошади у них маленькие, холощенные, не подкованы; узда самая легкая… седла маленькие и приспособлены с таким расчетом, что всадники могут безо всякого труда поворачиваться во все стороны и стрелять из лука. Сидя на лошади, они так подтягивают ноги, что совсем не способны выдержать достаточно сильного удара [копья или стрелы]. К шпорам прибегают весьма немногие, а большинство пользуется плеткой, которая всегда висит на мизинце правой руки, так что в любой момент, когда нужно, они могут схватить ее и пустить в ход, а если дело опять дойдет до оружия… то они оставляют плетку и она свободно свисает с руки… Обыкновенное их оружие – лук, стрелы, топор, копье и палка, которая по-русски называется кистень… Саблю употребляют те, кто [познатнее и] побогаче. Продолговатые кривые кинжалы, висящие, как ножи, вместе с другими кинжалами на правом боку, спрятаны в ножнах до такой степени глубоко, что с трудом можно добраться до верхней части рукояти и схватить ее в случае надобности… Далее, повод узды у них в употреблении длинный, с дырочкой на конце; они привязывают его к [одному из] пальцев левой руки, чтобы можно было схватить лук и, натянув его, выстрелить [не выпуская повода]. Хотя они держат в руках узду, лук, саблю, стрелу и плеть одновременно, однако ловко и без всякого затруднения умеют пользоваться ими».

Для того чтобы управляться с лошадью, оружием и снаряжением столь умело, требовалась многолетняя выучка. Не для отдельных бойцов, а для всего войска. И Малюта получил все необходимые уроки, ведь он по своему положению обязан был драться в гуще русской конницы.

Род Скуратовых-Бельских, как видно, небогатый, вряд ли обладал дорогим защитным вооружением – шлемами, панцирями. В лучшем случае, у Малюты и его братьев для военного времени припасены были кольчуги, но вернее всего, не имелось и их. Большинство русских бойцов середины XVI столетия обходились тегиляями – кафтанами из прочной бумажной ткани с подкладкой из толстого слоя войлока или конского волоса.

Небогатых дворян приучали к неприхотливости. В походы они ездили, заготовив по-спартански скудный припас. Вместо шатров и палаток большинство использовало тенты из плащей, натянутых на прутья, воткнутые в землю. Питались просом и солониной. «…Каждый носит с собой… топор, огниво, котелки или медный чан, – сообщает Герберштейн, – и если он случайно попадет туда, где не найдется ни плодов, ни чесноку, ни луку, ни дичи, то разводит огонь, наполняет чан водой, бросает в него полную ложку проса, добавляет соли и варит; довольствуясь такой пищей, живут и господин, и рабы. Впрочем, если господин слишком уж проголодается, то истребляет все это сам, так что рабы имеют, таким образом, иногда отличный случай попоститься целых два или три дня. Если же господин пожелает роскошного пира, то он прибавляет маленький кусочек свинины. Я говорю это не о знати, а о людях среднего достатка. Вожди войска и другие военные начальники время от времени приглашают к себе других, что победнее, и, хорошо пообедав, эти последние воздерживаются потом от пищи иногда два-три дня. Если же у них есть плоды, чеснок или лук, то они легко обходятся без всего остального». А Малюта и был одним из этих «людей среднего достатка».

Английский моряк Ричард Ченслор, увидев, какую скудость легко претерпевают русские воины, пришел в восторг: «…я думаю, что нет под солнцем людей столь привычных к суровой жизни, как русские: никакой холод их не смущает, хотя им приходится проводить в поле по два месяца в такое время, когда стоят морозы и снега выпадает более чем на ярд ^{4} . Простой солдат не имеет ни палатки, ни чего-либо иного, чтобы защитить свою голову. Наибольшая их защита от непогоды – это войлок, который они выставляют против ветра и непогоды, а если пойдет снег, то воин отгребает его, разводит огонь и ложится около него. Так поступают большинство воинов великого князя за исключением дворян, имеющих особенные собственные запасы. Однако такая их жизнь в поле не столь удивительна, как их выносливость, ибо каждый должен добыть и нести провизию для себя и для своего коня на месяц или на два, что достойно удивления. Сам он живет овсяной мукой, смешанной с холодной водой, и пьет воду. Его конь ест зеленые ветки и т. п., стоит в открытом холодном поле без крова и все-таки работает и служит ему хорошо. Я спрашиваю вас, много ли нашлось бы среди наших хвастливых воинов таких, которые могли бы пробыть с ними в поле хотя бы только месяц?! Я не знаю страны поблизости от нас, которая могла бы похвалиться такими людьми и животными».

Просо, тент из плащей, «топор, огниво, котелки или медный чан» – всё это предметы быта, отлично известные Малюте и всей его родне мужского пола. В зрелом возрасте он сам и его семейство узнают, что такое роскошь… Но в юные годы и он, и его братья жили, скорее всего, именно так. Иначе говоря, в большой скудости, трудах и лишениях.

Как человек войны, он с детства должен был учиться стрельбе из лука, боевой работе с топором, кинжалом, копьем и, может быть, с саблей. Ну и, конечно, вряд ли он избежал кулачных боев – любимой забавы русской молодежи того времени. Подданные московского государя славились телесной мощью и особенно силой рук. Немудрено! Как сообщает другой иностранный источник, «вся [русская] молодежь упражняется в разнообразных играх и притом весьма близких к воинскому делу: состязается в беге, борется и участвует в конском ристании; всем, а в особенности самым опытным стрелкам из лука, назначаются награды».

Нелишним будет упомянуть, что русский быт XV – середины XVI столетия еще чужд пьянства. Вино не изготавливается, водка появилась недавно и не успела получить широкого распространения. Из алкогольных напитков потребляют в основном хмельной мед, пиво да еще, возможно, брагу. Пьяниц не любят. Знатный литовец Венцеслав Миколаевич писал о подданных Ивана IV: «…во всех землях татар и московитян… пьянство запрещено… В Московии… нигде нет кабаков. Посему если у какого-либо главы семьи найдут лишь каплю вина, то весь его дом разоряют, имущество изымают, семью его и соседей по деревне избивают, а его самого обрекают на пожизненное заключение. С соседями обходятся так сурово, поскольку… они заражены этим общением и [являются] сообщниками страшного преступления» [26]26
  Михалон Литвин.О нравах татар, литовцев и московитян. М., 1994. С. 77.


[Закрыть]. Итак, в юные годы Малюты пьянство для России являлось делом редким, а кабаков не существовало. И лишь позднее, когда Григорий Лукьянович войдет в возраст зрелости, государь Иван IV восполнит этот пробел, заведя кабаки…

Как и всякого русского человека тех времен, Малюту с детства учили молиться, исповедоваться и причащаться. Он обязан был соблюдать посты, отстаивать богослужения и веселиться вместе со всеми, когда приходило время христианских праздников. Радоваться Рождеству Христову, скорбеть Великим постом, торжествовать на Пасху.

Что же касается богословских знаний, «книжности», любви к «винограду словесному», то для XVI века они, скорее, были привилегией духовенства и аристократии. В дюжинном служильце, одном из тысяч других дюжинных служильцев, ценились воинское умение, расторопность, сила, верность государю и почтительность к родителям. Еще, пожалуй, доброжелательное отношение к родне. С него довольно было отваги на поле боя и обычной молитвенной дани Господу Богу. Не столь уж многие русские дворяне того времени отмечены даром «рассуждения». Университетами и академиями страна до второй половины XVII столетия не располагала. «Служилый человек по отечеству» учился дома – от отца, старших братьев и прочей родни мужеска полу. Грамоту и счет мог постигнуть либо в домашних условиях, либо у священника. «Книжность» в подобных обстоятельствах должна была стать и, в конечном итоге, стала редкостью. От XVI столетия известны считаные единицы неродовитых дворян, отмеченных этим качеством. Малюта в их число не входил.

Путь Малюты и его братьев из поместья в окрестностях Белой на московскую службу пролегал по Смоленщине, а затем по уездам, располагавшимся западнее Москвы. Скуратовы-Бельские хорошо знали эти места, поскольку владения их отца, Лукьяна Афанасьевича, располагались не столь уж далеко от Звенигорода. В русской истории эти области памятны прежде всего доброй славою иноческих обителей: старинного Саввино-Сторожевского и знаменитого Иосифо-Волоцкого монастырей… С именем Григория Лукьяновича связывают икону Пречистой Богородицы, полученную Иосифо-Волоцкой обителью как пожертвование в феврале 1572 года. Ну а в Вязьме, находившейся по соседству с Белой, преподобный Герасим Болдинский основал Иоанно-Предтеченский монастырь – как раз в годы детства или, может быть, отрочества Малюты. Таким образом, у семейства Скуратовых-Бельских имелась возможность посещать чаши духовные, наполненные благодатью до краев.

В первой половине XVI века еще не иссякло великое время, когда русское иночество кипело жаждой христианского подвига, устремлялось в дальние дебри, в леса, на острова, в места холодные и бесприютные. А те, кто оставался в коренных русских землях, брали на себя суровые обеты, жили по строгому уставу. «Книжники» монастырские богаты были богословской мыслью: одна за другой вспыхивали на умственном небосклоне Московской Руси идеи, связывающие жизнь страны и народа с волей Божьей, судьбами Православного мира и великой миссией православного Царства. Стихия духа пребывала еще в раскаленном состоянии, сердца пылали. Сколько находилось иноков, любивших Иисуса больше себя, искавших приблизиться к Богу, раствориться в Его воле! Сколько монашеских общин источали духовный свет, лампадами веры становясь для Руси! Пройдет несколько десятилетий, и то, что устремлялось ввысь, пустит корни, то, что извергалось текучей лавой, застынет горными хребтами, то, что светилось и звенело по всей земле, тяжко обытовеет. Закат века – другая Церковь, другое монашество, взоры опустились к земле, пылающее обратилось в теплое. Худо ли это? Нет, отнюдь. Любое горение либо расточится, либо родит новые формы, новые идеи, которыми люди будут жить на протяжении многих веков. Если бы пламя поднималось всё выше и выше, если бы лава не застывала, что ж, огненный порыв выжег бы всё и оставил пустыню. В России, слава Богу, произошло иначе. Дух остался в камне, память величия духовного сохранилась в умах и душах. Народ получил то, чем мог согреваться еще очень долго…

Другое дело, что Малюта и его братья оказались на изломе этой эпохи. Уходило время людей огненных, бескорыстных, верующих и любящих без памяти, поднятых великой борьбой и в сердцах своих несущих крупицы новой страны – на их глазах, их действиями формирующейся…

На смену той раскаленной эпохе шло время сильных честолюбцев, бешеных авантюристов, лукавых еретиков. Пользолюбие и ум понемногу теснили любовь и веру в душах русских людей. Нежгучий огонь небесный и плотяная мощь вступали в странные сочетания. Нежный июль падал, сумерки стали приходить раньше, и сквозь немилосердное пекло августа проглядывала игра причудливых теней.

Малюта одной ногой стоял в эпохе небесной, а другой – в приземленной. А человеческому разумению трудно выдержать перешагивание через грань времен.

Григорию Лукьяновичу повезло поступить на государеву службу в счастливые для русского оружия времена.

Да, его не видно в документах 1550-х годов. Известно лишь одно: Малюта уже служил, уже ходил в походы. Просто роль его в огромной военной машине Московского государства оставалась ничтожной, незаметной. Зато молодость его пришлась на годы великих побед России. И действия Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского в общем строю с тысячами других дворян стали малой полушкою в казне грандиозных воинских достижений.

В 1552 году под натиском царского войска пала Казань. Началось долгое и трудное, но в итоге успешное "замирение" Казанского края. Несколько лет спустя под контроль Москвы попала и Астрахань. В 1556 году русская армия нанесла жестокое поражениешведам. Зимой 1557/58 года служилые татары и дворянское ополчение ворвались на территорию Ливонского ордена. Рыцарство орденское не могло сдержать их напор. Началась четвертьвековая, то затухавшая, то вновь вспыхивавшая Ливонская война. Она станет главным военным предприятием Ивана IV. Поскольку учреждение опричнины, а значит, и небывалый взлет в карьере Малюты тесно связаны с ней, имеет смысл подробнее остановиться на причинах Ливонской войны и ее ходе.

Ведя эту войну, Московское царство пыталось решить вооруженной силой две главные задачи.

Первая из них осознавалась как жизненно важная. В центральных областях России остро не хватало освоенных и заселенных крестьянами земель, которые можно было бы отдать "служилым людям" – дворянам. А именно они составляли боевое ядро нашей армии. Между тем по соседству, на северо-западе, простирались обширные и богатые области Ливонии. Они могли бы обеспечить российское дворянство отличными поместьями, если бы не находились во владении немецкого рыцарства. Ливонская конфедерация к середине XVI столетия стала своего рода "больным человеком" Восточной Европы. Рыхлое политическое управление, военная слабость, межрелигиозные распри, которые стали причиной настоящей гражданской войны, привели соседей к убеждению: больше так продолжаться не может, пришло время уничтожить очаг нестабильности, разделив между собой орденские земли. Но как делить? И кто первым рискнет заняться разрезанием ливонского пирога, на который с вожделением смотрят поляки, литовцы, шведы, датчане и русские? Царь Иван IV ввязался в борьбу, опередив остальных. Правящие круги Ливонии традиционно относились к России недоброжелательно, следовательно, участие Москвы в распределении "ливонского наследства" так или иначе было неизбежным. Вся проблема состояла в том, чтобы не увязнуть в войне всерьез и надолго, войдя в затяжной конфликт с прочими "игроками".

Вторая стратегическая задача России состояла в том, чтобы закрепиться на Балтике. К тому времени значительный участок балтийского побережья принадлежал московским государям. Но Россия не располагала там ни единым крупным портом. Более того, наше правительство не знало, как именно следует его строить, оборудовать и особенно – как привлекать туда иноземных торговцев. Попытка создать собственный порт при Ивангородской крепости, напротив Нарвы, предпринятая накануне войны, показала: ни понимания всех технических трудностей этой задачи, ни твердой воли к ее решению у московского правительства нет. В первый же год Ливонской войны русская армия взяла Нарву. Вал стратегически важных товаров, шедших из Западной Европы в Россию через нарвский порт, а также большие группы полезнейших специалистов, прибывавших туда ради царской службы, показали Москве все выгоды хорошо обустроенной гавани на Балтике. Тогда Иван IV пожелал забрать для этих нужд Ревель (Таллин), а также – при должных усилиях и затратах – Ригу.

На протяжении нескольких лет русские армии шли от победы к победе. Московским воеводам удалось взять, помимо Нарвы, Юрьев, Феллин, а также несколько менее значительных городов и крепостей. Да и в поле русские войска одерживали победы чаще, чем отряды ливонского магистра.

Однако война за Ливонию могла иметь успех лишь в качестве "блицкрига", краткосрочного победоносного мероприятия. Над южными границами Московского государства нависала татарская угроза, и долгая война на два фронта грозила серьезными осложнениями. Между тем "ливонским наследством" всерьез заинтересовались Швеция, Дания и Польско-Литовское государство. Из них только датчан дипломатия Ивана IV смогла превратить в непоследовательных и ненадежных союзников. Прочие стали неприятелями России. К тому же русской администрации не удалось наладить добрые отношения с местным населением. Немцы не горели желанием становиться подданными русского царя.

Итог: в первой половине 1560-х Ливонская война перестала быть "увеселительной прогулкой" для наших воевод. Польско-литовские силы наносят первое поражение русским войскам. Следует молниеносный ответ: взятие Полоцка. Волна панических слухов об этом триумфальном успехе Москвы прокатилась по доброй половине Европы. Но после "Полоцкого взятия" русское наступление на западных рубежах остановилось. Победы первых лет войны не получили достойного продолжения. Более того, в 1564 году большая русская армия была наголову разбита. Служилая знать заколебалась, некоторые ее представители начали перебегать на сторону врага. Самой значительной фигурой среди этих перебежчиков стал князь Андрей Курбский, известный военачальник. Поляки и литовцы попытались отбить Полоцк, но действовали нерешительно и в результате безуспешно.

С середины 1560-х годов на литовско-ливонском театре военных действий устанавливается "клинч". Ни одна из сторон не может добиться решительного перелома в свою пользу, сражения сменяются длительными перемириями, дипломаты ведут хитроумную игру.

Участвовал ли Малюта в ливонских походах? Неизвестно. До наших дней дошел весьма подробный разряд большого похода на Полоцк 1563 года. Среди "начальных людей" царской армии Григория Лукьяновича нет. Но не исключено, что он бился с литовцами как рядовой боец.

Как ни досадно, а о его службах в первые годы Ливонской войны никаких сведений не сохранилось.

Но это еще не все из белых пятен в его биографии.