Текст книги "Феликс убил Лару"

Автор книги: Дмитрий Липскеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Он выплюнул на ладонь округлый, тысячелетиями обтачиваемый проточной водой самородок и протянул ей. Она засмеялась. И совсем не из-за найденного золота родился ее смех, а оттого, что они нашли его вместе, наитием двух родных душ, которые хранили души ее родителей – оттуда, с небес.

Потом они ели тушенку с помидорами, пока Конек отсыпался, пили воду прямо из реки и ныряли, собирая с ее неглубокого дна самородки, которых было видимо-невидимо, и сияли они со дна так нестерпимо ярко, будто само солнце упало в реку.

Через два дня они улетели в незнакомый город Кара-Болта, и поселились на его окраине. Она готовила ему рассольники и пельмени, а он трудился в крошечной мастерской: устроил небольшой плавильный цех и переплавлял самородное золото в стограммовые слитки и складывал их в укромном месте, подвязывая клад к ветке миндального дерева во дворе. А еще он плавил из самородков толстые обручальные кольца. Киргизы любили именно тяжелые, чтобы со временем золото вросло в мясистые пальцы.

Иногда он уходил к вокзалу, где через каждые два метра стояли чьи-нибудь «Жигули», на лобовых стеклах которых были как под копирку прикреплены таблички с предложением купить у населения ценные вещи: серебро, золото, платину, часы и прочее. Несколько раз он продал за скромную цену «жирники» – так называли в Кара-Болта толстые обручальные кольца. За «скромную» – так как не было пробы. Сначала его подозревали в продаже цыганского самоварного золота, но после проверок, показавших чистоту металла близкую к трем девяткам, давали четверть цены. Он не торговался, отдавал за сколько просили. На прибыль от торговли они с Ольгой и жили.

В те редкие ночные часы, когда они отдыхали от страсти, он думал о том, что даже не предполагал, что какая-то женщина станет его частью. Душой, сердцем, мозгом… А она в то же время считала его не частью себя, а всей Вселенной, живущей в ней: в ее душе, сердце, мозгу…

А потом в их жилище пришли с оружием. Несколько часов обыскивали, но так ничего и не нашли. Ее оставили, не тронув, а его забрали.

Группировка «Арстан тырмактары» – «Когти льва» только набирала криминальную силу, а потому братки пока ходили под другим криминальным авторитетом, китайцем по кличке Мао, который в свою очередь лежал под еще десятком начинающих осваивать бандитизм киргизских пацанов.

Протасова били в подвале какой-то заброшенной забегаловки, выпытывая, где он нарыл золото. Били непрофессионально, даже мышцы не могли пробить, чтобы достать до органов. Он театрально стонал и оправдывался: мол, бабкину браслетку расплавил, а частями сдавал, чтобы не пропить сразу.

Самонадеянные «Когти» поверили, что это простой русский лошара, алкаш, как все русские – вон, вся башка дырявая, – даже дали рюмку выпить, после которой еще раз заехали кулаком в челюсть и поинтересовались сколько еще от бабкиной браслетки осталось.

– Грамма два, – ответил Протасов.

– Притащишь! – приказал главный. – А то!..

– Так у меня с собой, – признался русский лох.

Ему развязали руки, он расстегнул ремень и вытащил из секретного кармашка золотую крупинку.

Киргизские пацаны тотчас переругались между собой, обвиняя друг друга в том, что обыскивать надо пленных, а то вместо золота за ремнем и нож мог быть спрятан.

Их было много, но все равно зря они его развязали. Он их сильно не бил – просто развлекался, отвешивая оплеухи и поджопники, пока они как тараканы ползали по грязному полу подвала, вытирая его лицами и пуская из окровавленных ртов красные слюни. А потом привычно закончил расправу, скрутив каждого так, чтобы нос нюхал собственную жопу.

Поскольку подвал находился в заброшенном строении, а позвать на помощь они могли – чего орать в собственную задницу, – то минимум трое суток они валялись, корчась, пока не выдержал первый, вернее его кишечник, и вывалил содержимое в штаны. Остальные кишечники последовали его примеру, словно спевшиеся в одном хоре, и произвели столько, что даже бомжары, промышляющие по самым гнусным помойкам, натыкаясь на забегаловку, мчались от нее со всех ног – от адской вони, почти армейской атаки сероводородом.

Кто-то смог развязаться и, блюя, ползая в лужах общей мочи, помог остальным. Бандосы нашли шланг и полоскались под холодной струей несколько часов, смывая фекалии, затем стирали портки и заодно решили никому не говорить о том, что с ними случилось. Позору от этой истории было бы столько, что их бы не только бычками в бригады не взяли, а просто выгнали бы из города в степь, чтобы там шакалов пугать. Даже родственники бы не заступились… Короче, поклялись друг перед другом держать киргизскую омерту!

Протасов вернулся домой, обнял жену и целовал в белую нежную шею, пока она окончательно не успокоилась. Он сказал, что хулиганы не вернутся, и она поверила, попросив его все же быть поосторожнее. Им много денег не надо – только на жизнь и на ребеночка откладывать.

Протасов уехал в Бишкек, на сей раз поездом, давая Коньку отдых, заодно размышлял о полезности железной дороги, о том, что поезд не самолет, от погоды не зависит. В вагоне чисто и уютно, в ресторане питайся хоть неделю, и доберешься, пусть и с пересадками, аж до самого Владивостока. Железнодорожные пути можно переложить, поменять на современные, и закупить у японцев составы, чтобы участок Кора-Болта – Бишкек, столица, бывший город Фрунзе, сделать суперскоростным.

Никогда не мечтай, если не знаешь, как достичь своей мечты. А если знаешь – то это уже не мечта, а план.

В Бишкеке Протасов открыл компанию с названием «О.Л.Я.», которая по уставу могла заниматься всем чем угодно. Ему изготовили штамп и открыли счет в первом частном банке Кыргызстана «Эврика». Он также зарегистрировал депозитарную ячейку, оплатив ее на пять лет вперед.

Бывший капитан поселился в центральной гостинице города, где разыскал через «справку» того, кто в прошлые времена работал в руководстве ЦБ Киргиии. На сегодняшнюю дату в Бишкеке проживал лишь один человек, соответствующий запросу, и капитан заплатил приличную сумму в ларьке «Справка» старому ушлому киргизу, а потом свел знакомство с отставным банкиром государственного банка СССР Рудаковым, который к этому времени лишился не только высокой должности, но и всех накоплений, отнятых у него новой властью. Теперь он жил уже не в лучшем доме города Фрунзе, а ютился в комнатушке коммунальной квартиры на выселках. В Россию же вернуться не мог: уж очень много во времена СССР воровал – на десятку строгача. Ему из Кремля намекнули, что если скинет им семьдесят процентов наворованного, то может жить даже на Тверской, никто его более не тронет. Но как комитетчикам объяснить, что киргизы с их спецслужбами – такие же сучары, как и российская гэбня: уже выдоили его до сухого ведерного дна, не оставив даже копеечки на молочишко… Никак. Кто ж поверит…

Протасов кормил Рудакова мясом, от которого банкир давно отвык: ел жадно, руками, поясняя, что традиции такие – все едят щепотью. Пил водочку стаканчиками и все время совершал короткие броски, как кобра, пытаясь поцеловать новому знакомому руку, которую тот неизменно успевал отдернуть…

– Не сходите с ума!.. А что-то осталось от инструментария бывшего советского банка, уважаемый?

– Что вы имеете в виду? – жуя бешбармак, уточнил бывший банкир.

– Печати, там всякие… Бланки, может, какие остались, клейма пробирные?..

На словах «клейма пробирные» Рудаков поперхнулся. Протасов долго стучал по его спине кулаком, пока тот не прокашлялся и не запил проскочивший кусочек водкой.

– Откуда вы знаете про клеймо? – Рудаков красными, как у вампира, глазами заглянул в глаза лысому соотечественнику с лицом отнюдь не интеллигентным, скорее бандитским или, не дай бог, эфэсбэшным.

– Да не волнуйтесь вы так! Я обычное частное лицо. У меня маленький кооператив, названный в честь… Право слово!.. Все знают про пробирные клейма. Чего ж по всякой мелочи вскидываться?

Рудаков хлебосольному незнакомцу не верил, а потому рискнул:

– Клеймо одно. Три девятки. Сколько дадите?

«Бинго, – подумал Протасов. – Как складно».

– А сколько хотите?

– Только оно не российское, как вы понимаете, а советское! – и опять кинулся к руке жирными губами.

– Хватит! Отсядьте, отсядьте! Вы что, в самом деле, Ильфа и Петрова начитались»?! Понимаю. Так сколько просите за клеймо?

– Вы же не обидите старика?

– Вы не старик. Вы младше меня!

– На чужбине год за три идет, – плакался Рудаков. – Это последнее, что у меня осталось! Впереди только дом престарелых. Вы знаете, что такое киргизский дом престарелых?! Это гестапо для русских стариков!

– Килограмм золота вас устроит?

Рудаков наелся и, не стесняясь, ежеминутно рыгал.

– Килограмм? – на сей раз воздух из его чрева выходил дольше и громче, наверное от волнения. – Килограмм, я не ос…

– Именно.

– Как докажете?

– Химикаты у вас есть?

Рудаков похлопал себя по груди:

– Всегда с собой. А ваше золото?

– И мое при мне…

Спустились в туалетные комнаты, где Рудаков несколько минут колдовал с набором для апробации, капал на образец металла, зачем-то нюхал воздух, затем восторженно поглядел на Протасова:

– Больше, чем три девятки!

– Разве такое бывает?

– Нет, такое просто невозможно! Мамочки! Но у вас больше!.. Или химикаты подпортились?.. Но химикатам что сделается?.. Менделеев в могиле, а химия жива! Она вечна!

– Где клеймо?

– Дождитесь меня! Сорок пять минут… А на такси – двадцать, если дадите денег!

Протасов вытащил из бумажника несколько купюр. Рудаков спешно собрал химикаты в пенал и понесся по лестнице вверх как юный олененок Бемби.

Через двадцать пять минут к ресторану подъехала новая «Нива» с приличным обвесом. Противотуманки, «кенгуру» на бампере, всякое такое, включая трехметровую антенну, чтобы слушать FM-радиостанции. Из «Нивы» попытались выйти двое немолодых киргизов, с наколотыми воровскими перстнями на пальцах обеих рук, но этого им сделать не удалось, так как Протасов, ожидая от бывшего банкира глупых сюрпризов, вышел на улицу, укрывшись в тени деревьев. Одного синяка, того, что сидел за рулем, он обезвредил ударом автомобильной двери, перехватив ее, а пока второй от неожиданности дергал дверь машины на себя, Протасов пробил дверное окно кулаком и, попав прямо в ухо бывшему сидельцу, наградил его сотрясением мозга. С заднего сиденья запричитал Рудаков, которого пришлось доставать за обе ноги через багажник двухдверного автомобиля.

– А пойди знай, – оправдывался он. – Может, вы из ФСБ, или из СНБ… Как-то и я защищать себя должен!

– То есть вы на ФСБ с двумя ворами наехать хотели?.. Или на Службу национальной безопасности Киргизстана? – Протасов усадил Рудакова на лавочку. –Вам что, ногу сломать?

– А как-то без этого? – бывший банкир сделался лицом, похожим на морду таксы, вылупил на капитана глаза и почти ронял слезы. – Отберете клеймо за так?

– Стоило бы, – кивнул Протасов. – Но не желаю никому провести старость в гестапо! Даже полному идиоту! Расплачусь.

Он еле успел отдернуть руку от очередного змеиного выпада Рудакова, желающего вновь попытаться облобызать руку дающего. Рудаков, однако, оказался сноровистым для своей рыхлой комплекции и, ловко уронив повинную голову на колени покупателя, стал зацеловывать их, за что получил увесистую затрещину по затылку:

– Хотите разборку с органами? Или в психушку?.. Можем организовать и то и другое.

Рудаков, роняя слезы на ботинки Протасова, судорожно вытаскивал из кармана брюк пробирное клеймо:

– Простите, помилуйте, век молиться за вас буду!

Взамен он получил пластину золота, завернутую в носовой платок. Коротко взглянув на уходящего покупателя, экс-банкир бросился к «Ниве», чтобы обшарить карманы нокаутированных помощников, найти оружие и застрелить их… Потом опомнился, что уголовники сейчас придут в себя, отнимут у него золото и больно похоронят его в мусорном баке… Рудаков вновь легким бегом юного Бемби поскакал на Центральный автовокзал, чтобы к утру добраться до Казахстана, где у него имелась пусть некрасивая, но теплая и вкусная казашка Айбике, «Лунная красавица» по-русски, со своим личным домом – фантазия Рудакова неслась вперед быстрее, чем вторая космическая скорость «Союза». А с килограммом золота, он вполне может завести себе и молоденькую незабудку Айгуль, что на русский переводится как «Лунный цветок», двадцатилетнюю дочь Айбике. А может и обеих заполучить: ведь на кармане золото!..

Протасов провел в Бишкеке еще два дня, закупил в разных концах города детали необходимого ему оборудования, выбрал в ювелирной лавке тоненькое колечко с голубеньким камешком под цвет ее глаз, и сел в поезд, стучащий колесами в обратную, родную сторону. Перед тем как по-солдатски крепко заснуть, он еще раз подумал о скоростных японских поездах – а уже совсем скоро обнимал ее, горячую со сна, чуть влажную, сладкую, как детская мечта о леденце, который хочется лизнуть, подержать во рту, а потом разгрызть и проглотить. Наутро она проснулась обновленной, все любовалась колечком на безымянном пальце и клялась Богу, как все любящие женщины мира клянутся в простоте: жить с ним до смерти и умереть в одно мгновение.

11.

Когда с обустройством пасеки было покончено, когда пчелы ассимилировались на новом месте, а первый мед потек в литровые банки, Абаз тотчас потерял интерес к успешному предприятию и ушел на дальний край аула, где внезапно обнаружил юную нежную козочку, которая смотрела ему в глаза, своими глупенькими гляделками и жалобно блеяла. Видимо, рождена совсем недавно. Подойдя к юноше, потыкалась носом ему в ладонь, и Абаз в ту же секунду полюбил ее всей душой. Все свое время он проводил с ней, а когда к ним заходил русский, больше не улыбался, не разговаривал на своем языке, хотя продукты брал и одеяло с подушкой принял. Теперь он улыбался только козочке и называл ее Айпери.

Пока козочка паслась, Абаз играл на комузе и пел свои песни. У него всегда имелись неизменные слушатели – три ангела, сидящих где-нибудь неподалеку. Двое нормальных, а третий с изъяном, болтающимся зачем-то между ног.

Айпери на песни юноши только жалобно мекала в ответ, а под вечер ложилась в ногах у Абаза, как верная собака, и он гладил ее белый шерстяной бок. Шерстка была еще совсем короткая, и сквозь нее просвечивала розовая кожа…

Протасов, человек умный и мыслящий стратегически, понимал, что Умей, не верящий в медовое предприятие, все равно поставит за ним пригляд, а потому, в один из воскресных дней, навещая жену Ольгу, он, связавшись со своими таджиками и с другими товарищами по армейской службе, провел переговоры о создании некоего временного частного военного формирования. Гонорары обещал очень приличные… Еще он приобрел боевого оружия на целый взвод, которое частями переместил в аул, заручившись согласием своих боевых товарищей прибыть по надобности в течение двадцати четырех часов.

Соглядатая Умея он вычислил быстро. Авторитет прислал его через месяц после подписания документов. Лет тридцати, славянской внешности, по выправке военный, он поселился в километрах трех от пасеки. Поставил военную палатку, отдельно устроил нечто вроде кухни, где ел горячее, а в оптический прицел своего оружия наблюдал за происходящим.

Вскоре Протасову пришлось его убить, так как он понимал, что разведчик, увидев первый мед, немедленно доложит о нем Умею, и тот уничтожит Протасова как ненужный актив. Капитан не был жестоким человеком, а потому просто сломал военному шею, отчего парень умер мгновенно, даже не поняв, что произошло. Тело зарыл вместе с палаткой, спутниковый телефон деактивировал, а еще Протасов в тот же день встретил вызванного из США туповатого дядю Абаза Арыка, приехавшего в мертвый аул на огромном американском внедорожнике. Он с презрением протянул Протасову руку и вяло пожал крепкую мозолистую ладонь русского.

– Какой-такой мед! – Арык почти забыл русский язык, а на киргизском говорил с американским акцентом. – Какой мед?..

Протасов показал в сторону пасеки и профессиональное ухо американского пчеловода, услышало симфонию пчелиных голосов, из которых понял, что счастье вновь посетило его уши, что жизнь не кончена, что можно перестать работать в отделе пчеловодства музея естествознания пасечником, делающим вид будто он находится на живой пасеке, окуривает ульи, добывает мед, а льет вместо него в банку канадский кленовый сироп. А пчелы жужжат в формате МР-3… Арыку совсем не нравилось работать экспонатом за стеклом, изо дня в день симулируя для школьников пчеловодческое дело за семь долларов в час. К тому же он не выучил американский язык, а овладел только имитацией акцента. Так он и разговаривал с Протасовым первые минуты, пока его мозг не распознал будущее своей жизни. Молодым сайгаком он понесся к пасеке, прыгал между ульев и улыбался до ушей, показывая пчелам желтые зубы. А когда Арык нашел свой старый начищенный, без единой вмятины дымарь, выглядящий совсем как новый, заплакал дитем и закричал всей душой:

– Ро-ди-на! Ро-ди-на!

– Без тебя нам пасеку не поднять. Ты же спец! – подбрасывал Протасов в костер лести сладкие словечки похвалы-пахлавы. – Ты же прирожденный пчеловод! Будешь работать?

– Уже работать! – кивнул туповатый дядя Арык. – Арык лубить работа!

– Только давай без американского акцента! – попросил Протасов. – Если можно, а то не сдержусь – дам в нос. Кстати, на том конце аула живет твой племянник Абаз. Без него я бы пчел не нашел! А ты бы не кричал «Родина»!

– Абаз? Сын Бекжана и Сауле?

– Так точно.

– Этот идиот жив?!

– Он не идиот! Скажешь так еще раз – все же получишь в нос!

– А кто он? – непонятно на что сердился Арык. – Мой брат принес в этот мир сломанный генетический код! Идиот и есть идиот!

Протасов коротко ударил его по кончику носа, не больно, только чтобы кровь пошла.

– Вот в нем точно такая же кровь, как в тебе! – пояснил капитан. – Ты тоже идиот?

Арык дальше спорить не хотел, подставил ладонь черпачком под капающую кровавую юшку:

– Я не идиот! Ты же меня позвал сюда!

Один раз ему понадобилось съездить в Чолпон-Ата – встретиться с неким влиятельным персонажем, которого ему сосватал Умей. Они быстро решили все дела. Сидя в ресторане, авторитетный познакомил Протасова с несколькими людьми, вершившими в крае все дела.

– Человек под защитой. Если он жив – все живы, если мертв – все к праотцам поплывут на лодке Харона.

Большинство никогда не слышали о Хароне, но посыл, подтекст был предельно ясен, как солнечное утро весеннего дня, в который никак не хочется умирать.

После встречи с авторитетами он заехал на рынок купить в их с Ольгой домик новый казан. Старый прижаривал рис, и плов имел подгоревший вкус.

Он увидел их между торговых рядов. Она примеряла Саше новую белую рубашку, приложив ее плечами к спине мужа.

Протасов вернулся в часть, провел тренировку с таджиками, а потом встретился со старшим лейтенантом Бычковым. Они немного поговорили о пустяках, а потом Саша пригласил Протасова на обед.

Бычков был в новой белой рубашке, а Ольга, еще совсем юная, в белой блузке, рассыпала после пахучего рассольника по чистым тарелкам плов из нового казана. Олег чувствовал что-то мучительно-болезненное, правда не понимал, из какого органа происходит эти мука и боль. Ему казалось вот-вот – и он что-то вспомнит. В висках стучало сердце. Он коротко смотрел в глаза чужой жене и проваливался в их в голубое, без дна, озеро, не понимая, что падение бывает бесконечным или мгновенным…

После обеда они прогулялись, дыша степным воздухом и лениво обсуждая будущие региональные военные учения. Тупые и бессмысленные. Остановились на небольшой возвышенности, в унисон зевнули после сытного обеда – и в следующее мгновение получили по точному выстрелу стальными подшипниковыми шариками в голову. Саша умер на месте, а Протасова выстрел частично скальпировал.

После похорон Саши он стал жить с его женой, ни от кого не скрываясь и ничего не боясь. Даже молвы, которая может волочиться за тобой всю жизнь.

Потом Кабул, одиночество, штабные офицеры, Чечня, госпиталь в Москве, переезд в Киргизстан, жизнь в оседлом ауле, бескровная война Протасова с киргизами. Их отъезд из аула. Грузия. Золото, мед… Хотя, когда это было? Вчера или завтра? И имеет ли это какое-то значение?..

Он прилетал к ней часто, не жалея своего Конька, немного одряхлевшего, со слегка погасшими глазами, прикрытыми рыжими ресницами. Протасов взрослел, а Конек старел, запуская в гриву седой волос, и понимал, что в последние месяцы хозяину стало не до старого друга – тот тратил свое время на нее, на несчитаные поцелуи в шею и плечи своей жены. Он пытался спрятать в своих губах ее морщинки и грел ее своим мощным телом словно раскалённая печка, а она вжималась в него все крепче и крепче, до холодных слез желая сына.

В остальное время хозяин неутомимо занимался золотом и добывал мед.

К этому времени он приобрел современную японскую плавильню и другое оборудование, где сам отделял от шихты все ненужные примеси. Чистое золото он лил в формы, добиваясь весовой точности. Слиток должен весить ровно одиннадцать килограммов, ни граммом меньше, ни граммом больше. Он шлифовал золотую поверхность до идеального состояния, затем помещал золото в бокс, на который автоматически наводил лазерный луч прицела. Протасов надевал специальные перчатки, брал рудаковское клеймо, молоточек, прикладывал инструмент точно к лазерному перекрестью и выверенным ударом ставил на слитке пробу. Три девятки… Безусловно, при тщательной экспертизе, выявится, что золото отливали недавно, совсем не в советские времена – но кого это будет волновать после подтверждения качества металла… Каждый новый слиток он укладывал в ящик от патронов, проклеенный мягким войлоком, и прокладывал ряды слитков поролоном – ведь даже мельчайшая царапина уменьшала стоимость драгоценного металла. Заполненные ящики он отвозил во Фрунзе, в арендованное спецхранилище банка «Эврика», имеющее двенадцать степеней защиты.

Пока Протасов вел хитрые переговоры с владельцем банка об отмывании неких активов, споря, какая доля отойдет банкиру, отставные военные его части вели негласное наблюдение за банком, чтобы его случайно не ограбил залетный криминал.

Задачей банкира Абылгазиева был перевод реального золота на виртуальный металлический счет в Швейцарском банке, который банкир открыл Протасову… Когда они наконец договорились о проценте банкира и подписали бумаги, транзакция прошла, и Протасов мгновенно стал официальным мультимиллионером. Банкир в свою очередь вывозил золото в Китай, получая взамен товары и технологии, которые реализовывал на постсоветском пространстве, благодаря чему сам стал легальным олигархом Киргизстана. Что там Березовские и Абрамовичи, когда у тебя собственная гора, осыпающаяся тоннами золота в быструю реку!

Шло время, а Арык даже не навестил племянника. Ему разрешили взять двоих стариков, чтобы они помогали на пасеке. Дело шло, все ладилось.

Абаз, казалось, ни о чем не беспокоился, жил размеренно, одинаковой жизнью, день за днем. Он кормил козочку свежей травой, которой было не слишком много, так как солнце высушивало ее почти на корню. Иногда он баловал Айпери кусочком лепешки, которые сам пек в старом треснутом тандыре. Но и муки было мало.

Абаз никогда не спал, не дал Господь ему такой привилегии. Он всегда находился на одной линии жизни, словно со стороны видя вариативность бытия, как бы сказали высоколобы

– Ты слишком умный! – говорил ангел с огромным хозяйством.

– Когда-нибудь твой атавизм перевесит, ты рухнешь на землю и разобьешься, – отвечал Абаз, щекоча козочку за ухом.

– Ангелы бессмертны! – лыбился владелец якоря.

– Пусть не умрешь, но будет больно.

Другие, обыкновенные ангелы пытались увещевать третьего, что все должно случаться по-доброму, по согласию и правилам. У них не имелось половых признаков, впрочем как и ума. Они были просто функциями с детскими пухлыми щечками, в коротких туниках, с белыми крылышками в крапинку. Третий вообще не понятно в кого пошел!

– Валите в задницу! – злился ангел с аномалией.

– У нас нет задниц.

Сам аномальный гадил исправно, воруя у Абаза лепешки. Он любил громко пустить газы в тот момент, когда Абаз играл на комузе и пел свои нежные песни. Ангел гадливо улыбался и судорожно чесал бороду, в которой завелись какие-то насекомые, просил у Абаза бритву.

Молодой человек был светел ликом, и борода у него не росла.

– У дядьки твоего есть бритва! – напомнил злой ангел и вновь испустил непристойный звук. – Это песня моя такая.

– Дядька давно в Америке.

– Вернулся две недели назад. Мед делает.

– Дядя Абаз вернулся?!

– Сходи да сам погляди!

– Мне за Айпери приглядывать надо. Она еще совсем маленькая…

– Мы приглядим, приглядим! – пообещал срамной ангел, похожий скорее на нехаляльного ворона из Корана, а не на Божью функцию. – Иди смело! Принеси консервов, бутылку виски и бритву, желательно с автошейфом!

– Дядя Арык не пьет. Он мусульманин.

– Бухает почем зря. Особенно вечером. Когда солнце заходит! Последний раз он молился, когда ты родился: молил Аллаха, чтобы он забрал тебя! «Только идиота в их семье не хватало! – говорил. – И так один безглазый!» А когда твой дядька чуть было не угробил угарным газом всех родичей, а ты своим писклявым голоском всю семью спас, он тебя вообще возненавидел!..

И Абаз пошел поглядеть на дядю, брата своего отца. По пути он подумал о еврее Фельдмане, которому уже пора добраться до Израиля и жениться на девушке Рахили. И вспомнить еще, что у него там запрятано в часах с боем… Он подумал об Эли Вольперте: что человек этот очень старый, и много в нем знаний, могущих принести страдания. А еще молодой человек решил, что Протасов куда-то не туда направляется, что слегка сбился с пути капитан, правая нога всегда делает шаг длиннее, чем левая, потому Абаз больше не собирает с ним мед. Пусть железную дорогу строит… Больше он ни о чем не думал, так как уже дошел до пасеки.

Ему не повезло: Протасов был в отлучке, а дядя Абаз скривился, увидев родное, но порченое семя, и пальцами так сделал, будто голубей разгонял:

– Кыш, кыш! Пшел!..

Абаз что-то в ответ замычал, подвывая, что вывело пасечника из себя. Он в сердцах схватил дымарь, отреставрированный племянником, и кинул в него, попав в голову. Из рассечённой брови молодого человека потекла кровь, но, к счастью, струйки быстро подсохли на лице.

Двоим старикам не понравилось, что Арык так обошелся с бактылуу, блаженным, и они напомнили ему, что он уже не в Америке, что здесь закон старейшин главнее закона страны, и чтобы так уничижать родную плоть, особенно бактылуу, надо самому родиться выродком, а за такой поступок в былые времена его бы выгнали из аула безвозвратно.

– Езжай в свою Америку обратно! Будешь обезьяной работать в зоопарке за бананы! – указали дорогу аксакалы.

Второй просто плюнул Арыку в ноги.

Пасечник побагровел и кинулся было на стариков с кулаками, но тут один из них ловко выхватил из-за широкого пояса пистолет Макарова и выстрелил на испуг в небо… А потом дедушки крепко побили Арыка и, связав ему руки и ноги на пару часов, насыпав в рот песка, чтобы молчал…

– Мы Протасова знаем с времен тех, дальних! Аул его именем назван. Даже на картах местных прописан фамилией его! И пчел он второй раз подарил. Теперь всему миру…

Абаза провели в продовольственную юрту и выдали ему все, на что он указал. Юноша посмотрел на единственную бутылку виски, стоящую на полке, но старики сказали, что это капитанская бутылка, НЗ, неприкосновенная жидкость.

– Ступай, родной, иди отдыхай! – проводили старики Абаза в обратный путь.

Она пошла на встречу с Умеем вместе с мужем.

Умей пытался навести справки о Протасове по всем каналам. Дергал людей в Бишкеке, а также шерстил по России. Узнал только, что русский почти всю жизнь был кадровым офицером и при Союзе служил в Киргизии. И то, что он Герой России, знал… Умею было плевать на офицерские заслуги, он искал следы денежных потоков, пробивал блатных, законников, спортсменов, но всюду было столько проплачено протасовским банкиром, просто архимного, что в итоге Умей имел нулевую информацию.

«И на хера ему этот вокзал? – думал криминальный лидер. Его всегда раздражали непонятки, но одновременно главный авторитет любил немного адреналина в крови. Может, славянин полный идиот?.. Он тут же отсек эту мысль, так как речь шла о конкретной сделке – покупке вокзала Кора-Болта со всеми прилегающими территориями за пятьдесят миллионов долларов. Идиоту трудно было бы сформулировать такое предложение. Особенно с подробным планом местности и БТИ. Умей подумал, что за русским может кто-то стоять, из местных олигархов или русских пацанов. Но и на этот вопрос ответом была полная пустота. – Послать на хер? – размышлял Умей. – А вдруг правда? И он этот местный вокзалишко, куда ни один приличный поезд не ходит, отдаст за полтос лямов?!» Желание впустить в свою кровь адреналин оказалось сильнее возможных рисков, а именно – жесткой провокацией от государства, от доброжелательных сородичей по бандитизму и много кого и чего еще, что невозможно просчитать.

Они встретились в его новеньком клубе «Платина».

Охрана позвонила Умею, и главный доложил, что с русским приехала женщина, которая будет оказывать помощь в переговорах.

– Похер, – согласился Умей.

– У них с собой ящики! Полный грузовик.

– С тротилом? – засмеялся наполовину киргиз, наполовину китаец. – Большие ящики?

– Большие… Только в ящиках золото. Много золота. Очень много золота.

Интрига нарастала, адреналин впрыскивался в кровь, Умей аж выскочил из кресла, сделанного по спецзаказу, точной копии кресла Слая, американской суперзвезды Сталлоне, сыгравшего главного героя в блокбастере «Рембо. Первая кровь». Одно только кресло обошлось бандиту в сто тысяч баксов, а диван рядом… Вот и бандит ощущал сейчас себя в роли Рембо. Но он тут же подумал, что Рембо, как и всякий солдат, будь даже элитный вояка, почти всегда неумный в реальной жизни. Старый Вито Андолини, сидя в своем кресле, подмял под себя всю мафию… Умею пришло в голову, что в переговорах, возможно, не военный будет главным, а женщина, с ним прибывшая. Может, поэтому никаких следов о военном он не сыскал… Ему становилось все любопытней. Если что, то в озере появятся две новые водоросли, а если срастется…

Умей оказался прав. Мозги у него имелись, и пользовался он ими с отличным КПД и оперативностью.

– Запускать? – еще раз спросил начальник охраны.

– Давай.

– Обоих?

– Обоих.

– С ящиком?

Умей сдержался, так как не хотел показаться гостям взвинченным.

– С ящиком, – ласково подтвердил он. – Остальные проверяйте!

А ласковый Умей хуже зверя. Начальник охраны в мгновение взмок и потом сожрал прачку валидола.