Текст книги "Потерянный снег"

Автор книги: Дмитрий Лунд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

12

«Привет, мама.

Одна из новостей – это то, что я перешёл в другую камеру. Там сейчас молодой молдаванин Руслан, с которым мы, как сверстники, очень ладим, плюс он говорит по-русски. Я тебе уже рассказывал примерно, какая у нас здесь есть возможность бывать на свежем воздухе. Так вот, вдобавок к этим бетонным клеткам раз в неделю нас выпускают на пару часов погулять по живой земле. Там имеется два футбольных поля: одно – огромное, второе – поменьше. А ещё там есть небольшой тренажёрный зал и помещение для баскетбола. Туда иногда, особенно в дождь, пускают порезвиться сенегальцев.

Выпускают нас туда в час немножко неподходящий: час-полтора после обеда. Вся проблема в том, что июньское солнце в этот час жарит без всякой пощады. Трава сухая, а солнечный свет слепит глаза. Кто-то, несмотря ни на что, всё равно гоняет мяч, периодически обливаясь водой. Многие же прячутся в тени: играют в карты или шахматы. Кстати, о шахматах. Наши шахматисты – это несколько албанцев, один китаец и сербы. Между прочим, с сербами у меня отличные отношения. Вот есть тут один старичок, он говорит, что как только он выходит на свободу, идёт воровать. Его ловят, и он оказывается снова в тюрьме. И так каждый раз, снова и снова. Он говорит, ему больше некуда податься, он никому не нужен, а здесь и крыша над головой, и бесплатное питание. Вот так почти всю жизнь. Или вот Горан. Добрейшей души человек, прост и искренен. Я это чувствую. Но вот ворует. Да и как он умудряется?! Природа наделила его телом настоящего двухметрового богатыря. Забавно…

Как-то сидел я на травке, погружённый в свои мысли, прислонившись к стене, и подошёл ко мне один нигерийский дедушка. Звали его Ибрагим. “Call your mind back! Позови обратно свои мысли!” – обратился он ко мне с неподдельной теплотой в голосе. Что меня в нём поражало, так это его смирение и спокойная мудрость. Но в его голосе чувствовалась горечь, печаль. Горечь от того, что он не смог раздобыть деньги на операцию одному из своих сыновей в Нигерии. А ведь именно это его заставило согласиться на перевоз в желудке капсул с кокаином. “Забросив в речку удочку, – делился он своим мировоззрением, – ты выловишь ту рыбу, что предназначена именно тебе”. По правде говоря, я так его до конца и не понял.

Я думаю, адвокат тебе уже написал о результатах вторичного анализа наркотиков. Эксперт сказал, что такое качество и такое количество не встречал за весь свой опыт работы. А это значит, что мне приписали отяжеляющую статью. И теперь мой потенциальный срок увеличился с 4—16 до 6—20 лет. Разумеется, плюс в том, что я пошёл навстречу следствию и рассказал всё, что знал. Но вся проблема в том, что ничего нового они от меня не узнали, поэтому на какую-то существенную выгоду рассчитывать не придётся. Ещё я сказал адвокату про звонки. Наконец всё улажено. Позвоню тебе уже в следующий вторник.

Передавай всем большой привет,

Дима»

«Привет, Настёна!

Уже когда издалека узнал твой почерк на конверте в руках охранника, чуть ли не заплясал от радости. Ты – единственный человек из класса, который мне пишет, и я это ценю.

Знаешь, я перешёл в другую камеру. Здесь я чувствую себя лучше благодаря обществу молдаванина Руслана. Третьим в камере – румынский цыган. Он не буйный, но с ним очень сложно найти общий язык. Никогда не забуду, как он жарил себе мясо, скребя металлической вилкой и без того исцарапанную сковороду. А когда она брызгала маслом, он отскакивал от неё, напоминая мне пещерного человека, отпрянувшего от стреляющего искрами костра.

А ещё я в прошлое воскресенье в первый раз сходил в тюремную церковь. Здесь вообще при желании можно писать просьбы, чтобы встретиться со священником, как я недавно узнал, даже с православным. Ну, так вот, сходил я на службу, больше из любопытства и желания встретить знакомых, которых судьба завела в другие секции. Мне стоило огромных усилий понять то, что говорил священник. У меня сложилось впечатление, что слова у него застревали и путались в его длиннющей бороде. Я чуть не помер со скуки.

Что касается моего положения в целом, то пока хороших новостей нет. Адвокат, правда, не теряет надежду и мне советует не падать духом.

В твоём последнем письме ты нарисовала солнышко, зелёную травку и красные цветы – всё как здесь: ослепляющее солнце, стриженая трава газона и красные редкие маки, торчащие из-под серых стен. Как ты угадала?

Твой итальянский друг,

Дима»

Я дописал последнюю строку и отложил ручку. Было поздно – все по постелям. Мимо нашей камеры на тележке охранники провезли итальянца. Кажется, он спал. С тех пор, как его привели в нашу секцию, он всегда спал. Его везли на тележке, потому что он не был в состоянии встать или даже проснуться. Он ушёл далеко в свои сновидения, далеко от этой реальности. Реальности, в которой его, может, кто-то недолюбил, в которой он, может, что-то недопонял, недоучил, недохотел. Его увезли на тележке, потому что он спал. С тех пор о нём никто ничего не знал.

13

– Come stai?2727
  Как поживаешь?


[Закрыть] Ну как ты, Дмитрий? Итальянский уже выучил?

– Sì, qualcosina ho imparato già2828
  Да, кое-что уже выучил.


[Закрыть]

– Ну, вот, уже скоро лучше меня будешь по-итальянски разговаривать. Lo so che sei un ragazzo intellegente2929
  Я знаю, что ты умный парень.


[Закрыть]

Адвокат понизил голос и облокотился на спинку стула. На нём был лёгкий бежевый костюм, светлая рубашка и галстук под цвет. Он умел одеваться со вкусом. При этом было заметно, что на одежде он не зацикливается: это угадывалось по толике небрежности, простоты, которыми была «приправлена» его манера держаться.

– Ты уверен, что у тебя всё в порядке? По лицу не скажешь.

– Сплю плохо…

– Точно всё хорошо? Ты же знаешь, что можешь мне доверять.

На этот раз я нутром ощутил, как он пытается заглянуть мне в душу. Что-то очень беспокоило его. Я не понял, что именно так его волновало, пока он сам не разъяснил. Оказалось, что он параллельно вёл дело ещё одного молодого человека вроде меня. Только тому парню повезло куда меньше. Когда адвокат сказал с суровой сухостью в голосе, что этого молодого парня отпетушили, у меня всё внутри сжалось… Адвокат отсканировал до малейшего движения и взгляда мою реакцию. Убедившись для себя, что сия участь меня миновала, продолжил:

– Ну, ладно. – Он достал из портфеля какой-то документ. – Я хочу подать заявление в Tribunale della Libertà3030
  Апелляционный суд.


[Закрыть], чтобы просить о твоём досрочном освобождении. Свободу нам, скорее всего, не дадут, но я хочу пощупать почву. Хочу понять, как конкретно настроен прокурор. Мне нужна эта ясность, чтобы ничего не упустить.

Я понимающе кивнул.

– Вот, я, как твой адвокат, без твоей подписи никаких решений принимать не могу, – констатировал он, протягивая мне ручку.

После мы поговорили на совершенно отвлечённые темы, включая, разумеется, адскую жару. Конечно, я не стал рассказывать адвокату о тех проблемах, которые мне выпали в тот период. В камере со мной и Русланом уже был другой румын. Он был человеком добрым, проблем не создавал. Вёл себя, правда, порой как ребёнок в переросшем теле, да и внешне напоминал он телепузика. Но спустя некоторое время Руслан ушёл. С одной стороны, я был очень за него рад. Но я осознавал: крайне маловероятно, что я смогу найти ему достойную замену. На его место пришёл ещё один румын по кличке Calul, Конь. Ему было около тридцати пяти, он был высоким, но худым. Сначала всё вроде бы шло неплохо: он не шумел, не повышал голоса. Зато когда освоился, повёл себя иначе. Я не сразу понял, зачем он приглядывался к моим бицепсам, не сразу понял, что, когда он объявил, что верхний этаж кровати я ему должен уступить, он не шутил. Несколько раз он позволил себе повышать на меня голос, оборачивая всё как бы в шутку… как бы.

В результате всего этого я помрачнел, не понимая, как лучше поступить. Я был на 10 лет его младше, и в моём опыте это было впервые. На его «уколы» отвечал молчанием. Молчанием, звенящим моим недовольством. Ни да, ни нет. Не прервал его поведение резкими словами, но и не втянул шею, как подчинившийся. Я кипел от гнева, но не решался, как говорится, поставить его на место. Боялся. Боялся, что не смогу обойтись без драки. А я не хотел рисковать рапортом из-за этого Коня.

Я слышал, что в России, например, это отменили. Но вот в итальянских тюрьмах за хорошее поведение, плюс участие в образовательных курсах, включая школу, заключённый вознаграждается сокращением срока примерно на одну шестую от его общей длины. Сказать по правде, это ОЧЕНЬ стимулирует заключённых лишний раз не доводить дело до мордобоя или чего хуже. И я не был исключением.

Калул, вернувшись как-то с прогулки, сказал, что в пятницу мы произведём обмен кроватями. Я в очередной раз ответил молчанием, продолжая чтение моей книги, лёжа на матраце. В камере царила напряжённая атмосфера. Наш третий сосед делал вид, что ничего не происходит.

– Да ты его раздавишь как муху, – уверял меня мой албанский приятель Элтон. – Ты посмотри, какие у тебя мускулы, а если что, мы тебя защитим. Нас, албанцев, в секции меньше, чем румын, но они нас всё равно боятся.

– Ты албанцев в дело лучше не вмешивай, в противном случае здесь начнётся межнациональная война, – советовал мне позже в камере телепузик.

Наступила пятница. Загремела о пол заклинившая кофеварка. Послышалась ругань на румынском. Я продолжал невозмутимо смотреть телевизор, сидя на табуретке.

– Мы же договаривались! Всё, в понедельник меняемся! – Он сел и закурил красные «Мальборо». Его руки тряслись.

Я молчал. Но для себя я решил, что если в понедельник он не скажет ни слова о смене постели, победа за мной.

В понедельник утром Элтон позвал меня принять солнечную ванну и просто поболтать, размять косточки. Калул же, странное дело, остался в камере. Погода была замечательная, я отлично провёл эти два часа, но мысль о том, что меня могло ожидать что-то неприятное, не покидала меня.

Возвращаясь к двери моей камеры, мы с Элтоном проверили, чем занимался Калул: он оказался на своём месте. Я успокоил моего албанского друга и отпустил его восвояси. После чего зашёл в камеру…

Калул не обмолвился и словом об обмене и с того дня полностью изменил ко мне своё отношение. Я победил. Победил, ни разу даже не повысив голос. И никаких рапортов.

– Каждый день твоего там пребывания отнимает у тебя здоровье, сынок.

– Да, я понимаю, – ответил я в трубку, стоя в тесной телефонной кабине.

– Всё у тебя будет хорошо. Адвокат очень толковый… Ой, а что это там за шум?

– Это в соседней секции для тунисцев кого-то на свободу выпустили. Вот, вижу его. Ай. Видимо, он переборщил с прощаниями: охранник ему только что залепил оплеуху. Он очень на него зол.

Пауза.

– Как ты эту жару переносишь? У вас-то июль не как у нас.

– Тяжело переношу. Ой, мы тут, кстати, бастуем.

– Да?

– Угу. Кто-то вот тюремную пищу не ест. А так все начинают барабанить кто руками, кто тарелками, кто чем. И кричат на всех языках: свобода!

– А зачем?

– Да тюрьмы переполнены. Тут, говорят, в некоторых секциях людей спать на пол кладут. И такая ситуация в целом во всей Италии. Государство всё говорит о решении, а так ничего толком почти и не сделало. Вот мы и шумим в час, когда в тюрьму или родственники, или адвокаты наведываются.

– Ужас. А вам за это что-то будет?

– Руководство шуметь позволяет, главное, говорят, чтобы ничем не бросались, а тут любят кидаться, и не только фруктами, но и горящей бумагой, или вообще баллончики газовые взрывают.

– Ой, ну, ничего себе у вас там… Прошу тебя, береги себя. У нас пока ничего нового. У детей каникулы.

– Понятно.

– После всего случившегося бабушка с дедушкой очень постарели. Пожалуйста, приезжай поскорее. Мы все тебя очень ждём. Ой, – запикало, – пошла последняя минута. Буду закругляться.

– Угу.

– Дим, я тебя очень люблю.

Пауза.

– Я тебя тоже… – мои слова тонут в тишине – связь уже прервана. 10 минут истекли.

***

Солнце слепило. Мы с Федей ходили взад-вперед, укрывшись под навесом. Он мне рассказывал свою историю. О своей солнечной Молдавии. Об их арбузах, вине. О том, как он не тратил на выпивку те немногие деньги, что у него оставались от получки, а покупал детям конфеты. Рассказывал, как поехал в поисках лучшего заработка в Москву, как оказался здесь, в Италии, и, честно проработав всю жизнь, впервые попробовал воровать.

Федя был плотного телосложения, ему было уже за сорок. И вот жена где-то там, дети где-то тут, а он сидит на корточках, прислонившись к бетонной стене, и делится со мной своим сокровенным. Мне это приятно. В тюрьме я выслушал так много историй, много жизней. Люди раскрывались мне, чувствуя, что я умею слушать. И Федю я слушал с удовольствием.

– Сходи из крана водички попей, а то ты какой-то бледный.

– Ага, я сейчас. – Я киваю, а сам, не в силах резко встать, остаюсь на месте, наблюдая за двумя тараканами, ползающими у нас под ногами между яблочными шкурками. – Я сейчас…

14

Был уже август.

Наручники сняли только при входе в зал заседания. Меня устроили на стуле у стены рядом с моей переводчицей, пожилой молдаванкой. Напротив нас был длинный стол. На одном конце – мой адвокат, на другом – три женщины-судьи.

Одна из них сначала представила моё дело. После чего адвокат приступил к своему монологу. И я впервые имел возможность увидеть его в деле. Переводчица периодически наклонялась ко мне, нашептывая слова, не вдаваясь в детали, обобщая. Я не выдержал и сказал ей, что я и так всё понимаю.

– Сейчас твой адвокат тебя защищает. Он очень умело говорит. Он у тебя хороший.

– Знаю.

Я действительно знал.

Когда я вернулся из суда, то застал Элтона, ставившего крестик на недавно початом листке календаря. Он уже успел на следующую неделю назначить амнистию, над чем его земляк Саймир постоянно подтрунивал. Элтон наивно надеялся, что правительство именно так и решит проблему с переполненными тюрьмами.

Что касается климата в камере, всё было отлично. Элтон в итоге перешёл ко мне, а затем к нам определили ещё одного приличного по всем фронтам албанца Саймира. Мы все отлично ладили, и все были при деньгах, так что полки и шкафы были набиты битком. Саймир был солидным зрелым мужчиной 38 лет, женат, отец маленького сына. По нему вообще не скажешь, что он преступник. С моим другом же дело обстояло иначе. Он был физически вполне похож на чёрта, хотя скорее на сатира из греческих мифов: молодой, но уже с плешью, густо покрытый вьющимися тёмно-рыжими волосами, бреясь, он оставлял себе маленькую козлиную бородку. Как и персонаж греческих мифов и легенд, он был крайне неравнодушен к женскому полу – со временем вся стенка над его койкой покрылась постерами из эротических журналов. И при таком внешнем виде я в нём чувствовал много светлого. Элтон знал немного английский, и мы друг другу помогали ещё и в совершенствовании языков. Я ему – с английским, он мне – с итальянским. «Грёбаный русский» он называл меня в шутку. «Эй, грёбаный русский, хватит валяться в постели и смотреть эротические сны. Слезай, пошли, пройдёмся» или «я тут тебя послушал, но всё равно не пойму: так ты эстонец или всё-таки грёбаный русский?» – и он заливался хохотом. Иногда меня эта манера общаться раздражала, но на самом деле он мне очень помог в этот трудный период моей жизни.

– Oh, Dima, vieni qua!3131
  О, Дима, иди сюда!


[Закрыть] Смотри, из камеры напротив увели румына с респиратором на лице. Говорят, у него туберкулёз. Вот дерьмо! Это хороший парень, я с ним часто общался.

Я театрально сглотнул: только туберкулёза мне не хватало. Элтон нервно почесал щетину на горле.

– Лунд! Почта! – Перед дверью оказался охранник. Он вскрыл конверт, который был очень увесистым, проверил содержимое, взглянув краем глаза на фотографии, и вручил его мне.

– А ты помнишь, как той ночью к нам в секцию спидозного привели? – Элтон вернулся к своей кровати, чтобы оставить меня наедине с моим посланием из дома.

– Ну, помню: скелет, обтянутый кожей. Флорин ещё взбунтовался и уговорил бригадира не размещать больного с ним в одной камере. Ну чего он испугался? Там же только от контакта с кровью риск появляется.

– Скажи, а ты сам бы хотел с таким в одной камере оказаться?

– Нет.

– Ну, вот видишь. А этот Марио…

– Что с ним?

Марио был единственным открытым геем в нашей секции. Ему был четвёртый десяток, но выглядел он как мальчик лет 20-ти. Жена у него была, как мне рассказывали те, кто ходил параллельно с ним на свиданки, безумно красивой. У них уже была дочурка.

– Да выпала мне удача лицезреть, как он сегодня облепил этого страшного, как демон, цыгана. Ну, этого, с обвисшим пузом, с ногтями на мизинцах по 6 сантиметров. Фу, гадость какая. Кстати, этот шалун, Марио, уже успел тебя потрогать, а? – Элтон легкомысленно засмеялся. – Ладно, извини, Дима, вижу, у тебя есть занятие поинтересней.

Я погрузился в чтение письма.

«Дима, привет.

Наконец-то я добралась дома до компьютера, чтобы написать тебе письмо. Извини, что долго не писала. В этом письме посылаю тебе кучу фотографий. Подумала, что тебе будет приятно вспомнить наш район, поэтому там есть часть фоток про наши места. Ты там часто прогуливался в лучшие для нас времена.

Расскажу тебе, как мы ездили на юг Эстонии. Наши друзья решили нам показать красивое побережье, где они были на рыбалке в предыдущий раз. Ну, вот… собрались мы и поехали. Всё, что мы там делали два дня, это постоянно купались, ели-пили и созерцали красоту природы. Прямо перед нашей машиной как-то по лесной дороге выскочили олени. В общем, я дала себе слово обязательно ещё раз туда съездить.

Про Питер даже не хочется писать. Ехали мы туда на автобусе… Поспать нормально никак не получалось… Сам город огромный и очень красивый, очень… Огромные просторы, история на каждой улице. Но и обман на каждом шагу, везде с тебя хотят взять деньги, всё время чувствуешь внутреннее напряжение. Посылаю тебе фотки и из Санкт-Петербурга.

В конверте ты также найдёшь фотку Миши. Там он с грозным видом и с автоматом в руках. Будет кто обижать – можешь им эту фотографию показать. Но, конечно, никому не говори, что автомат игрушечный. Ладно, это я шучу так.

Вот, собственно, все новости. Планирую приехать к тебе. Напиши, что тебе привезти. Времени очень не хватает. Сейчас уже ночь – 3 часа. Буду заканчивать. Привет тебе от всех. Теперь письма буду писать почаще. Очень по тебе тоскую. Очень жестокая плата за ошибку, которую ты совершил. Иногда занимаюсь своими делами, и как нахлынет – потом долго не могу перестать плакать. Ну, ладно… не буду сентиментальничать. Целую тебя.

Твоя мама

Держись, сынок».

Вечером я зашёл в гости к моим сенегальским приятелям Тити и Бубе.

Оба говорили по-итальянски, французски и английски. Оба были молодые и жизнерадостные. Тити был более комичный, сутулый, долговязый, с африканскими кудрями. Косил под растамана. Был одним из тех, у кого постоянно висят штаны ниже пояса. Из-за такого образа над ним часто подшучивали. Как-то он высунул лицо в окно, чтобы с кем-то поговорить на улице. «Тити, ты хотя бы улыбнись, что ли, а то не видно, есть ты там или нет!» – крикнули ему снизу. Буба имел более правильные черты, прилично одевался и был уже папой. Имел сдержанные манеры и более хитрые глаза. Долго жил во Франции и жалел, что сунулся в Италию. Оба сидели за хранение и распространение наркотиков. В итальянских тюрьмах африканцев из чёрной части континента содержится немало. В основном это более низкорослые, с коричневатым оттенком кожи нигерийцы, ну и вытянутые чёрные выходцы из Сенегала.

– You imagine?! The guard said: vuoi farti la doccia, negro?3232
  Ты представляешь?! Охранник сказал: хочешь сходить в душ, негр?


[Закрыть] – не находил себе покоя Тити.

– Я взял табуретку и ответил ему: да, да, открывай дверь, ублюдок. – Тити, стоя со стулом в руках, максимально точно изображал произошедшую ситуацию.

– Ну, он же потом извинился. Ты хочешь, чтобы они тут все такие образованные были? Ну, он же не со злобы, наверное.

– Нет-нет, вот его коллега ему всё объяснил. Вот тот кудрявый полицейский – он к нам уважительней относится.

– Ой, а это у вас тут нового привели? Salve!3333
  Здравствуйте!


[Закрыть] – я поздоровался с длинноволосым мужчиной за 40. Это был итальянец.

– Ciao. Mi chiamo Franco. Piacere3434
  Привет. Меня зовут Франко. Очень приятно.


[Закрыть]. – В его голосе и движениях проявлялись усталость от прожитых лет, пресыщенность жизнью. Говорил он почти бесстрастно, его душа безнадёжно атрофировалась, разочаровалась в жизни.

– Ой, ребята, я тут был ещё в конце 80-ых, в «Доцце».

И он начал свой длинный рассказ о том, как он был одним из первых, что поехали в Южную Америку за кокаином. Рассказывал о первых временах, когда тяжёлые наркотики только начали распространяться по Италии. Когда ещё никто не знал толком об их побочном эффекте.