Текст книги "Потерянный снег"

Автор книги: Дмитрий Лунд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

2

Сквозь пелену сна я слышал, как марокканец переговаривался с работником кухни, который каждое утро проезжал с тачкой, останавливаясь у каждой камеры. Он выдавал три жёстких буханки белого хлеба, фрукты, разливал едва тёплый кофе, молоко и сладкий, подозрительного происхождения чай с лимоном. Работник был египтянином. Разумеется, тоже заключённым. В «Доцце» заключённым давали возможность поработать месяц-два на кухне, уборщиком, складским рабочим или парикмахером.

Этим утром пришёл охранник и объявил, чтоб марокканец постарше собирал вещи – его срок пребывания в предназначенном для медицинского обслуживания отделении тюрьмы (карантине) подошёл к концу, освободилось место в верхних этажах. Всех заключённых изначально помещают сюда на срок от нескольких дней до трёх-четырёх недель, пока они не пройдут все необходимые медицинские проверки и обследования. Мы попрощались с нашим марокканским дядей и остались вдвоём.

Не прошло и часа, как дверь нашей камеры забрякала ключами – привели нового соседа. Это был марокканец лет двадцати пяти с горящими угольками чёрных глаз. С первого взгляда стало ясно, что это человек воспитанный, доброжелательный, обладающий благородными качествами. Его звали Карим.

Обстановка в камере изменилась: все трое были молодыми и по характеру проблем друг другу не создавали. Английский Карим знал ещё меньше своего земляка. Но зато отлично говорил по-французски. Замечательно! Только толку от этого никакого.

Я поинтересовался у обоих, за что они, в конце концов, здесь оказались. Оба сидели за гашиш. Когда я им показал мои бумаги, они зажестикулировали, качая головами, мол, ничего себе ты дал, парень. Их случаи были просто невинной шуткой по сравнению с моим. Они оба уже были осуждены: одному дали восемь месяцев, другому – десять. Карим спросил, есть ли у меня адвокат. Я ответил отрицательно, и он посоветовал мне своего. Я записал предоставленные мне имя и номер – это было лишь начало долгого поиска. Уже скоро ко мне объявятся все из нашей секции со своими советами, умозаключениями, адвокатами. Каждый будет утверждать, что его адвокат лучше, каждый начнёт демонстрировать знание законов, предсказывая твою судьбу. Почти все такие «умные», такие «знающие», и как только они оказались за решёткой? Ума не приложу.

Карим провёл весь день, переговариваясь с друзьями или знакомыми из соседних камер. Весь день его можно было увидеть только в двух состояниях: или громко выкрикивающим что-то по-арабски, или задумчиво курящим всё на том же месте.

Как кормили в «Доцце»? С утра давали чай, молоко, кофе, три буханки хлеба и фрукты. В обед, как правило, кормили макаронами на первое, мясом или рыбой – на второе, плюс овощи. На ужин примерно так же, могли дать яйца, сыр, омлет. Так уж складывалось, что то, что давали на обед, было более-менее съедобным и даже вкусным. А то, что давали на ужин, почти всегда выглядело куда менее аппетитно. В этой части тюрьмы нельзя было покупать продукты и готовить самим в камере, поэтому приходилось довольствоваться тем, что давали.

Сегодня на обед была рыба. Маленький марокканец не ел. Он питался в основном киви, теми, что выдавали нам, и периодически ему их катали по полу от соседних камер земляки. Выглядел парень очень нездоровым. По утрам, когда проходила медсестра, он постоянно брал у неё какие-то таблетки.

Мы же с Каримом ели с аппетитом. Я, когда уже расправился с половиной содержимого тарелки, вдруг заметил, что рыбу не удосужились даже почистить от чешуи.

Вечером вдобавок к основному блюду выдали по треугольнику сыра на каждого. Сыр выглядел так привлекательно, что я не удержался. Но, когда я взял его в руки, умудрённый опытом марокканец мне посоветовал оставить его на потом, мол, вечером, часов в 9, захочется перекусить. Я послушался его совета. Количество еды было ограничено – с этим нужно было считаться.

Вечер мы провели, смотря телевизор – особенной альтернативы не было. Пульт работал очень плохо. Нужно было подходить или впритык к экрану, или держать пульт под определённым углом.

Охранник начал свой ежедневный вечерний обход, звеня ключами, грохоча проверяемыми замками дверей, требуя показаться ему на глаза, если кто-то в тот момент сидел в сортире. Подошла и очередь нашей камеры: дверь закрыта, заключённые на месте. Топот кожаных ботинок удалялся всё дальше и дальше, растворяясь в глубине длинного коридора.

3

– Oh, my friend!1313
  О, мой друг!


[Закрыть]

– Hey!

– Where do you come from?1414
  Ты откуда?


[Закрыть] – кричало мне арабское лицо, торчавшее между решёток металлической двери. Не знакомый мне ещё марокканец обращался ко мне из камеры по другую сторону узкого коридора.

– I am Russian1515
  Я русский.


[Закрыть]

– What’s your name?

– Dmitri.

– Mohammed, call me Mohammed. We can speak English without problems, no one can understand us1616
  Мохаммед, зови меня Мохаммед. Мы можем разговаривать по-английски без проблем, никто нас не может понять.


[Закрыть]

Это было правдой. За эти пару дней у меня уже не осталось и тени сомнения – английским здесь ни охранники, ни заключённые в нашей секции не владели. Оттого я в несколько раз медленнее приходил в себя, продолжая находиться в неадекватном состоянии. Мне будто каждое утро давали дубинкой по голове, как свежепойманной крупной рыбе. Смесь неведения, тупости, беспокойства и страха. Постоянное надоедающее чувство, будто тебя везде может подстерегать опасность. Везде, кроме разве что сортира, но и это в зависимости от того, с кем ты угодил в одну камеру. Именно поэтому нужно браться за любую возможность вступить с кем-то в приятельские отношения, коалицию.

– I know some Russian1717
  Я знаю кое-что по-русски.


[Закрыть]! – продолжал он кричать своим хриплым голосом.

– Привэт! Я тэбья лублу! Иди сьюда! Пашиол ты!

– OK, – сказал я с улыбкой: было странно и забавно слышать араба, говорившего по-русски. Набор фраз, впрочем, у него был на все случаи жизни.

– Get out on aria, we can speak there, and you meet people1818
  Выходи на прогулку, там мы сможем поговорить, и ты познакомишься с людьми.


[Закрыть]

– Fine, then see you later1919
  Хорошо, тогда увидимся там.


[Закрыть]

– Good, my friend2020
  Хорошо, мой друг.


[Закрыть]

Одна за другой открывались клетки. Звери самых разных пород и видов, один за другим покидали свои обиталища. Смотритель помечал, кто из зверей вышел из помещения. Кто-то разгуливал, белея кроссовками и чернея спортивными костюмами, кто-то обладал шкурой потолще, потеплее, кто-то щеголял окраской более богатой и разнообразной – все животные оказались на воле и зашастали туда-сюда, пребывая в общении с представителями своей стаи и изредка перемешиваясь с другими видами.

Нас провели по коридорам на прогулку. Площадь была довольно обширной… метров 30 на 50. Земля в центре была истоптана сотнями «копыт», образуя круг. По периметру, под серыми бетонными стенами, зеленела трава. Стены блестели шипами. Обитатели «зоопарка» разделились на группы, пары, кое-кто прохаживался в одиночку. Большинство ходило по кругу, кто-то присел на корточки, укрывшись от припекавшего апрельского солнца в тени у стен.

Карим был в группе с африканцами. Мне посоветовали подойти к двум мужчинам, кажется, славянской внешности. Подойдя поближе и прислушавшись к их речи, не понял ни единого слова, но тем не менее я с ними поздоровался:

– Привет. Вы говорите по-русски?

– Да, – спокойно ответил мне один из них.

– Вы откуда?

– Молдаване мы. А ты?

– Русский из Эстонии. Меня зовут Димой.

– Женя. – Протянул руку тот, что моложе, с маленькими глазами, крючковатым, похожим на клюв, носом и с налысо обритой головой. Он мне напомнил грифа.

– Вадим. – Пожал мою пятерню мужчина пополнее.

Молдаване – люди со славянскими чертами лица, но с румынскими глазами. Большинство из них знает русский благодаря коммунизму, но их родной язык, грубо говоря, тот же румынский. Им присуща флегматичность, славянское спокойствие и уравновешенность, многие из них говорят по-русски без единой запинки, но душа у них не русская. Имена – русские, фамилии – молдавские.

– Ты какими судьбами здесь, Дмитрий?

– Наркота… Вы?

– Воровство. Духов на 3 тысячи евро стащил.

– А меня без документов взяли, – пояснил Женя. – Работал себе в автомойке спокойно, на проверку попал – и вот – арестовали.

– Как жалко, – искренне посочувствовал я. – А что, вам сложно документы раздобыть?

– Дорого, у меня таких денег нет.

– My friend!2121
  Мой друг!


[Закрыть] Идьи суда! – меня позвал к себе Мохаммед. Он был в кожаной куртке. Отойдя в сторону, мы заговорили по-английски.

– So, why you are here?2222
  Итак, за что ты здесь?


[Закрыть]

– Наркотики, – ответил я ему по-английски.

– Сколько?

– Много. – Я назвал цифру.

– Хм. Тебе необходимо будет найти хорошего адвоката. Ты связь со своим шефом поддерживаешь? Он денег тебе дал?

– Нет.

– Вот гад. Ты с этими людьми лучше не связывайся даже, если будут помощь предлагать. Послушай мой совет. А сколько тебе обещали за твою работу?

– 2 тысячи евро.

– За интернациональный перевоз – сущие гроши, копейки. Послушай мой совет: ты особенно не трепись тут об этом ни с кем и сам старайся у людей не дознаваться, за что они здесь. Не парься по этому поводу. Научись не обращать на это внимание.

– Ладно. Ты русский откуда знаешь?

– I had a Russian girl. She was pregnant but she didn’t want the baby… She would kill it2323
  У меня была русская девушка. Она было беременна, но она не хотела ребёнка… Она собиралась его убить.


[Закрыть]

Я промолчал.

Тем временем мы подошли к смешанной группе: весь в татуировках, с большими приветливыми глазами итальянец-блондин, куря сигарету, что-то обсуждал с маленького роста албанцем. Итальянца звали Энцо. Всем своим видом он напоминал доброго большого мышонка. Я заметил, что у многих людей в тюрьме проступали черты грызунов. Вообще, за решёткой очень много личностей крайне красноречивой и выразительной внешности. Тут много мышей, крыс, коршунов, троллей, людей, явно похожих на чертей и бесов, а порой и на кого похуже, гораздо хуже. Настолько хуже, что даже жутко становится от нечеловечности их черт, форм и повадок…

Мохаммед в двух словах пояснил присутствующим мою ситуацию.

– Sì, penso di conoscere un avvocato bravissimo spezializzato nella droga. Però prende un mucchio di soldi. Tanti, tanti2424
  Да, думаю, что я знаю одного отличного адвоката, специализирующегося в наркотиках. Но он берёт кучу денег. Много, очень много.


[Закрыть]

В итоге я оказался в центре маленького интернационального кружка, который с искренним участием обсуждал мою ситуацию. Я молчал и слушал.

– О! Посмотри сюда! – воскликнул вдруг Энцо.

– Это ж божья коровка! – указывая пальцем на появившееся из ниоткуда насекомое на моём плече.

– Это знак удачи! Фортуна на твоей стороне, дружище! – воскликнул он по-итальянски.

– Аллах тебе поможет, – заверил меня по-английски Мохаммед, кладя мне руку на плечо. Я стоял без движения, изумлённый. Я не обронил ни слова. Мой разум твердил: не спеши радоваться раньше времени по пустякам. Сердце же моё говорило: ликуй, Бог о тебе позаботится, ликуй.

4

– Да свидания, р-руски, – бросил мне сидевший за столом охранник. Я только закончил заполнять какие-то бланки в одном из кабинетов и возвращался по лабиринту коридоров в камеру. Услышав, каковы познания в русском у охранника, ответил:

– До свидания, – и, оказавшись уже за поворотом, добавил: – Демоны, – но без злобы. Несмотря ни на что, я никогда не позволял себе относиться неуважительно к тюремной полиции, хотя многие из них были людьми недалёкими и грубоватыми или, если их спровоцировать, жестокими. Я понимал причину их недостатков. Кто-то был излишне груб и строг, но это оттого, что ему сложно командовать, в действительности же ему нелегко быть строгим. Очень часто за грубостью, злобой, строгостью люди прячут свою слабую, бесхарактерную или просто мягкую натуру. Я старался относиться с уважением, вежливостью и иногда с пониманием к этим людям, которые вынуждены были заниматься этой гадкой, неблагодарной работой. Они, не преступив закон, вынуждены проводить чуть ли не большую часть своей жизни в тюрьме вместе с заключёнными. Многие заключённые считают всех полицейских в общем сволочами, которые по своей собственной воле решили стать таковыми, относящимися грубо, презрительно или с издёвкой к людям. Но это не так. Я видел, что суровость многих из них натянута, что, по сути, далеко не все из них обзавелись каменными сердцами. А преступники (и тут тоже далеко не все) продолжают наговаривать на стражей закона, и наоборот. В определённом смысле эта взаимная ненависть служит топливом, вдохновением продолжать заниматься своей работой и помнить, кто есть кто. Это касается обеих сторон.

Днём, выйдя на прогулку, я познакомился с пожилым чопорным сербом. Он немножко говорил по-русски, знал немецкий. Ну и вообще сербский, как славянский язык, я умудрялся понимать. Только дело в том, что он последние несколько лет прожил в Германии, а точнее, в одной из её тюрем. Поэтому говор его представлял собой смесь трёх языков. Какую-то часть он говорил по-русски, вставляя немецкие слова и союзы, такие как «aber». А заканчивая своё повествование, всегда спрашивал по-сербски:

– Ты меня поразумел?

– Поразумел, поразумел, – отвечал я.

– Добро, – подтверждал он своим низким звучным голосом. В Италии его задержал Интерпол, что-то он в Германии натворил. Я проводил много времени, слушая его истории, не то чтобы я получал удовольствие от общения с ним, но моё незнание местного языка не оставляло мне большого выбора.

В тот же день, когда я вернулся с прогулки в камеру, к двери подошла медсестра со шприцом. Сопровождавший её охранник произнёс моё имя. Я подошёл и дал мою руку на растерзание медицинской работнице. Мне сделали укол, который должен был выявить, есть ли вирус туберкулёза в моём организме. Несчастных обладателей этого заболевания старались держать в отдельной секции. Я, по правде говоря, плохо переносил все эти уколы. Поэтому сразу побледнел, после чего чуть не вывернул наизнанку желудок. Уколотое место спустя несколько дней так и не вздулось омерзительной шишкой, значит, всё у меня в порядке. След на руке, правда, остался до сих пор.

Вечером того же дня я наконец-то сходил в душ. Шампунь мне одолжил Карим.

Если честно, я задавался вопросом: как это делается? Знаете ли, всё это кино про тюрьмы создаёт своеобразное впечатление… Да ещё эти анекдоты про выскальзывающее из рук мыло. Ну, вы меня понимаете. В каждой секции в «Доцце» находится около 75 человек. В душ ходят по очереди: один день утром – камеры по левую руку, после обеда – те, что по правую. И на следующий день наоборот. Охранник следит за тем, чтобы в душе не было столпотворения (три душевых на всю секцию), поэтому он выпускает заключённых группками, контролируя трафик.

Решение проблемы с падающим на пол мылом заключалось не только в использовании жидкого геля для душа, но и в простом не снимании трусов в течение всей водной процедуры. «Гениально!» – решил я, узнав, как постояльцы этого своеобразного «дома отдыха» подстраховались на случай сожителей с определёнными наклонностями.

И вот впервые после выматывающего перелёта хлорированная вода, сбегая по моей спине, уносила грязную энергетику и часть накопившейся усталости и стресса вниз, в водопроводную трубу.

5

Голуби, очень напоминающие покупателей в супермаркете, деловито прохаживались по газону, усыпанному кучами мусора различного происхождения. Клиенты необычного магазина поворачивали головы и так, и эдак, моргая выпученными глазами, оценивая предоставленные их вниманию продукты. Чего здесь только не было: и огрызки груш, и шкурки бананов, и ароматные пластиковые упаковки из-под мяса и не только, заплесневевшие овощи, хлеб. Сколько здесь было хлеба! Просто рай! И он длится, пока двуногие существа не придут с чёрными мешками чистить двор. Но самое замечательное заключается в том, что те же двуногие существа не заставят себя ждать и вновь побросают из окон уйму вкусностей.

Я наблюдал эту картину через решётки небольшого оконца. Сегодня я оказался в числе тех, кто должен был пройти медосмотр. Я и несколько иностранцев стояли в комнате, в которой даже негде было присесть, ожидая своей очереди. Меня взвесили, затем померили рост, поинтересовались, приходилось ли мне оперироваться; расспросили в общем о болезнях, сделали рентген и отправили восвояси.

В итальянской тюрьме это работает так. Если у тебя встреча с адвокатом, или тебе прислали посылку и тебе надо идти её забирать, или просто-напросто ты по какому-то поводу должен выйти за пределы тюремных стен, тебе суждено оказаться в «камере ожидания». Что она собой представляет? Это небольшое помещение, где иногда есть стулья, но чаще всего имеется лишь небольшой выступ в стене, который можно использовать в качестве сиденья. Имеется огромное окно и, разумеется, сортир, а он часто так называемый «турецкий» – просто дырка в полу. Ах, ну да, как я мог забыть про крошечную батарею у выхода? И больше ровным счётом ничего. Если ты прилично одет, то не рискуешь даже присесть. А порой приходится ждать часами, так что начинаешь ходить туда-сюда как идиот, ну, это если тебе там не с кем поговорить. А может получиться, что ты там вообще один окажешься. Вот и делай что хочешь. Курить разве что. Ну а если человек некурящий? Тогда что делать? Можно читать надписи на стенах. Чего только люди не пишут. На румынском, сербском, албанском, арабском, итальянском, в конце концов. Ругань в адрес итальянских судебных органов и прочих частей тела, девизы и лозунги, собственные умозаключения, слова радости от последнего дня несвободы и многое другое. Но рано или поздно надписи заканчиваются. И тогда я, например, начинал петь. Но запел я не сразу. Должно было пройти достаточно времени, чтобы я понял, что это один из способов не сойти с ума, осознавая безысходность положения. Безысходность заключалась в этих бетонных стенах, решётках металлических дверей и окон с облезлой краской; в этих людях, вот уже в сотый раз увлечённо обсуждающих особенности своих судебных процессов. Или тех, что пустыми, уставшими от всего на свете глазами пялятся в окно. В окно на толстых голубей, которым нет до них абсолютно никакого дела.

6

– Привет, – я поздоровался с огрызком, плавающим в пластиковом стакане, который мы подрядили под пепельницу. Огрызок не ответил. Не очень-то воспитанным он оказался.

Сегодня 6 апреля. День, очень необычный для Италии. День, когда все убедились, как по европейским меркам плохо подготовлено итальянское правительство к чрезвычайным положениям подобного масштаба. День, когда жители Ломбардии, Тосканы, Рима, Сицилии ощутили себя одной нацией – итальянцами. Как жаль, что для этого единения послужила поводом эта трагедия.

6 апреля 2009 года в Акуиле, Абруццо, произошло мощное землетрясение. 6,5 по шкале Рихтера. Целые месяцы в СМИ говорилось о произошедшем и о тех восстановительных работах, которые там имели место, и о тех, что так и не произошли.

Я смотрел репортаж с мест событий, но никак не мог понять, что произошло. Итальянского я не знал, и слово «terremoto»2525
  Землетрясение.


[Закрыть] мне ни о чём не говорило. К счастью, нашёлся человек, который мне всё объяснил.

По музыкальному каналу несколько раз в день будет теперь играть песня «Domani» «Завтра». Песня и видеоклип, в котором будет учувствовать большая часть итальянских певцов и певиц. Песня про то, что завтрашний день будет обязательно лучше. Песня о надежде. Вырученные средства от этого музыкального проекта собирались направить на строительство новых домов для пострадавших семей.

Но в этот день произошло что-то из ряда вон выходящее также и в нашей секции. Пока мы мирно топтали траву на прогулке, в один момент совершенно неожиданно откуда-то из-за стены вылетел огромный булыжник и с грохотом приземлился рядом с группой марокканцев, сидевших у стены. Воцарилось гробовое молчание. Его нарушила ругань арабов, которые вышли из оцепенения и поняли, что бы стало с одним из них, если бы камень приземлился тремя метрами левее.

– Сегодня у нас проведут обыск, – кто-то шепнул мне на ухо.

Воздух звенел от напряжения.

Когда мы, подавленные после случившегося, вернулись в секцию, мы нашли наши постели вывернутыми наизнанку, вещи в шкафах были скомканы, смяты, перемешаны. Да, пока были на прогулке, в камерах провели обыск. Что могли искать? Наркотики, оружие, деньги, мобильные телефоны… Я так и не понял, было ли это связано с произошедшим на улице или нет. Одно было ясно – надо было привести свои вещи и камеры в присущий им до обыска порядок. В нашей камере никто не ворчал, никто не жаловался, мы молча взялись за дело.

Вечером показывали какой-то голливудский фильм. Ребята молча смотрели телевизор. Карим, чья кровать была снизу, чтобы видеть телевизор, не вставая с неё, вытащил наполовину матрац из своего ложа и положил его на табуретку. Свет уличных фонарей, проходя через решётку окна, напоминавшую по своей форме пчелиные соты, ложился на стену рядом со мной. Я указал на него ребятам и зажужжал, изображая пчёлок-работяг, хлопочущих в их жилище. Трудолюбивые насекомые. Такие маленькие и бесполезные поодиночке и такие сильные и влиятельные, объединённые вместе целью, как одно тело, один организм. Марокканцы с детской искренностью довольно закивали, оценив мою наблюдательность.