Текст книги "Барин из провинции (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 11

Это же надо! Пока одни приглашенные цыгане плясали и гремели браслетами, другие, особо предприимчивые представители этой весёлой и вольной народности сподобились украсть… Нет, не коня, хотя было из чего выбрать: гости ведь прибыли в собственных экипажах, а там и лошади в дорогой сбруе, и кареты добротные. Но всё это – под присмотром кучеров да лакеев. Украли столовое серебро хозяйки усадьбы.

Мы с Тимохой единственные пришли пешком, поэтому охранять ему было нечего – кроме, разве что, моей чести и чужого имущества. И надо же, мой верный кучер как раз это имущество грудью и защитил.

Потом уже он рассказал мне как было дело. Посчастливилось этому пройдохе уговорить на блуд служанку мадам Хитрово. И только они приступили к делу, укрывшись в саду на другой стороне особняка, как на них в темноте свалился сначала мешок с посудой, а потом и молодой цыганёнок.

Тут-то Тимоха и отличился! Цыганёнок с испугу рванул к забору, а Тимоха, обнадеженный кажущейся щуплостью врага, и подбодренный призывами страстной служанки, решил догнать воришку. Но, к несчастью, цыган оказался не трусом и полез в драку, ловко поставив-таки фингал моему невезучему кучеру. И даже, может, и удалось бы сбежать шустрому цыганенку, но вовремя подоспел ещё один служка вдовы, садовник, – дядя немаленьких размеров. Вора он скрутил, мешок отнял и крик поднял – в общем, всё как положено. А Тимоха теперь – герой вечера, и поклонниц у него среди дворовых явно прибавилось.

Чёрт, иной раз человеком простого сословия быть выгоднее. Во всяком случае проще: ни тебе дуэли за слово, сказанное невзначай, ни церемоний лишних, ни простоты нравов в отношении секса между слугами. А тут – всё окольцами, да через реверансы приходится делать. Как вот, например, отказать Амалии?

А «моя» вдовушка уже попрощалась со всеми, в том числе и со мной, и ушла. Но недалеко, и сейчас, сидя в экипаже, ждет меня за поворотом, подальше от чужих взглядов. Чую, долго ждать не будет! Я этих баб знаю!

– Ах, я бы с удовольствием проводил вас, мадемуазель, да только слуга мой, увы, пострадал – глаз нехорошо выглядит. Придётся доктора искать, авось не ослепнет.

– Подумаешь, кучер какой-то, – фыркнула Амалия.

Согласен, конечно, в глубине души, но ведь признаваться в истинной причине отказа не могу. Поэтому продолжаю разыгрывать образ человеколюбца.

– Я был бы счастлив пригласить вас куда-нибудь на обед, – говорю я, попутно плотоядно рассматривая девицу.

– А куда же, куда? – оживляется рыжая, и

глазки её заблестели.

– Позвольте, пусть это будет для вас сюрпризом, – наклоняюсь ближе и почти шепчу в ухо.

Лох-Алёшка на моём месте начал бы мяться:

«Я ничего тут не знаю… а может, вы посоветуете, где бы нам посидеть?..» А потом бы, глядишь, и повели его в какую-нибудь дорогую ресторацию. Нет уж, место выберу я сам! Да хоть у вдовы спрошу – она-то знает, где кормят прилично и без грабежа. А то я этих тарелочниц знаю.

– А вы, я гляжу, не торопились, Алексей Алексеевич, – мягко, но укоризненно заметила Ирина Родионовна.

«Заждалась моя кобылка», – самодовольно подумал я, попутно разглядывая служанку, в карете с которой приехала Ирина Родионовна. А служанка хороша – кровь с молоком, русая коса в мою руку толщиной, и глаз блестит так… масляно. Я оглядел прелести девушки, которую, разумеется, мне не представили, и в мыслях мелькнула не самая приличная фантазия – а может, втроём…

Но, видно, не судьба. Ира, уловив мой заинтересованный взгляд на служанку, придралась к той по пустяку и наотмашь залепила ей пощёчину. Думаю, вдова Клик уже пожалела, что взяла с собой прислугу. Впрочем, без них сейчас никуда. Вот к примеру конюх у вдовы – мрачный коренастый и молчаливый мужчина – нужен? А как же! И не только как водитель экипажа, но и как охрана. Дурёха-служанка тоже нужна. Платье поправить, шнуровку на корсете подтянуть, уложить локон, как ему и надлежит быть – всё надо. Вот и таскают барыни слуг по балам да по собраниям.

Но шпинять – это, по мне, уже перебор.

«Несправедливость вопиющая», – негодует моё сознание человека из будущего. Короче, драл я вдову со всей пролетарской ненавистью!

Вдова обещала показать, что осталось от покойного мужа, и – не обманула. Спальня была просторная, с тяжёлыми портьерами и ароматом сладковатой пудры. И если вначале Ира пыталась доминировать и даже учить Лешеньку, воображая себя опытной любовницей, то потом, уже под утро, начала щемиться от моего энтузиазма, явно поражаясь прошаренности молодого провинциала. Короче, реноме Алексея Алексеевича я поддержал на высоте!

Попутно пили вино, беседовали. Ну, как беседовали… Болтала в основном Ира, перечисляя мне свои проблемы. Я, разумеется, не прерывал и только кивал с умным видом. Все страдания барыни казались мне смешными и надуманными… Первые морщинки на лице? Ах, какое горе! Скотина-лавочник подсунул вместо французских духов какую-то дрянь? Кошмар! А уж как она страдала, когда кокетка Мари отбила у неё какого-то ротмистра Бобчинского… Ну, это просто беспредел какой-то! Если ещё добавить слуг, которые «совсем от рук отбились», и овес, что безбожно подорожал с начала года, то получаем трагедию вселенского масштаба…

Подумать только – подорожание овса и упущенный Бобчинский в один год! Судьба, однако, жестока и беспощадна к вдове. Впрочем, мне на всё это плевать. Я что, лошадь что ли?

Между делом осмотрел я и жилище вдовы. Два этажа. Господские покои – наверху, внизу – гостиная, кухня и комнаты слуг. Спальня выглядит слишком помпезно: шёлка, позолота, пышные занавеси. Всё, как Ира любит – блестит, сверкает, и непременно по последней моде. На стене несколько картин, на одной из которых – она молодая с мужем. Покойный супруг её уже там имеет довольно болезненный вид. Зато богат был и не шибко ревнив.

Уснули мы под утро и проспали до обеда. За завтраком я поинтересовался у вдовы насчет приличных мест.

– Куда сходить, чтобы не очень дорого и вкусно?

– Ну, есть места… Но лучше туда, где дорого, Лешенька, – и мне украдкой суют сотку, свернутую в трубочку.

Гордо отказываюсь, повергая в недоумение вдову. Впрочем, прощаемся мы тепло, и меня отвозят в гостиницу. А вот этот знак внимания пришлось принять. Ведь ни «Яндекс-такси» под рукой нет, ни Тимохи моего, который подогнал бы карету… Искать пролётку, договариваться, потом ещё и дорогу объяснять… да ну нафиг. Да и собираться надо. Карету там свою проверить, Тимоху полечить… волшебными пинками, если он не исполнил моё приказание о её подготовке. Короче, дел много.

– Ох и дорогая ресторация это, – зевает Владимир, которого я, наверное, в Москву с собой зря взял.

Хотя тут от него польза, может, какая и будет, но плати теперь за его проживание и пропитание. В усадебке-то меня крепостные кормят, и Матрёна.

Молчу, а потом неожиданно рассказываю, что меня хотели, как жиголо какого, купить.

– По-мещански… ежели, скажем, запонки или часы, то принять подарок можно. Офицеры в моём полку не гнушались таким. А деньги… их тоже не возбраняется. Но обчество к этому презрительно относится, – степенно поясняет опытный фельдфебель.

Тимоха сверкает бланшем и разбитой губой – два подарочка в один день. Но доволен. И пока я собирался, рассказал, что вдова Хитрово разрешила ему в любой день столоваться с её слугами. Ещё он с гордостью сообщил, что спас хозяйского добра, ни много ни мало, на пять тысяч серебром! Врет, поди, пара тысяч уже лишку.

Трактир «Яр», будущий ресторан «Яр», располагался неподалеку от Кузнецкого моста. Хоть и открылся он только в этом году, но был уже очень популярен в среде московской знати. Считается, что здесь якобы подают самые что ни на есть настоящие блюда французской кухни.

Я перед визитом к Амалии заехал, чтобы заказать столик, ну и чего скрывать, прицениться к меню.

Однако… Шампанское – пятнадцать деревянных (не серебром), вино – семь, курица с трюфелями – тоже семь… О! Черепаховый суп есть, стоимостью в девять рэ всего! К тому же ассигнациями. В общем, думаю, не разорюсь из-за ужина на две персоны.

Столик выбрал самый лучший. Нет, в самом столике – круглом, покрытым кружевной скатертью – ничего необычного не было. Но сзади него был плотный ряд колонн высотой в метр, отсекающих нас от лишних глаз и чужих ушей. В общем, уютное местечко. Ещё и сидячие места на диванчике в виде полумесяца расположены были на одной стороне стола. То есть сидеть будем хоть и не вплотную друг к другу, но рядом, и, чем чёрт не шутит, коленку девицы я полапать смогу…

Впрочем, затея, скорее всего, глупая, и деньги я зря потрачу. Амалия – барышня знатная, воспитанная, с норовом и родословной. 'Избалованная мажорка! – так бы про неё сказали в будущем. Если б не те злополучные стихи, которыми я случайно её заинтересовал – да она бы в мою сторону и не взглянула.

Ко мне, между прочим, не погнушался подойти сам хозяин заведения – господин Транквиль Яр собственной персоной. Перебросились с ним парой учтивых фраз, и он высказал одобрение моему французскому: мол, почти все господа заметно хуже говорят. Ну, приятно, чего уж. А народу здесь пока немного – по причине раннего часа. «Вечером будет аншлаг», – не без гордости сообщил мне месье Яр.

Впрочем, до вечера Амалию, разумеется, никто бы и не отпустил. Родители у неё, хоть и не строгие, но девушки нынче обязаны соблюдать кучу условностей. А одна из них гласит: коли барышня идёт в заведение с кавалером – быть при ней непременно кому-нибудь из благонадёжных. Поэтому и раскошеливаться мне придется не на двоих, как планировал, а на троих. Амалию отпустили только с гувернанткой – статной молодой особой со слегка брезгливым выражением на лице. Вид у неё был настоящей французской леди. И что поразительно… в глазах моих – ну, в глазах Германа Карловича, скажем так, – эта самая гувернантка выглядит куда как интереснее своей воспитанницы.

Маменька была категорически против, чтобы мы с Амалией наедине оставались. Папенька? Папенька, уверен, меня бы понял… если бы речь шла не о его родной дочке. Но тот сейчас, в любом случае, отсутствует – на Кавказе служит. Ведь папенька Амалии – целый полковник! А в том регионе сейчас по-настоящему горячо – Персия готовится к захвату наших крепостей.

Это я узнал же по дороге в «Яр», сидя в своей карете, которую, мадемуазель Жозефина, та самая гувернантка Амалии, осмотрела с неким пренебрежением. Да и мой скромный внешний вид ей явно не зашёл. Видно было, что причины внезапного интереса к провинциальному простачку своей подопечной Жозефина не понимала.

Однако два момента мою репутацию в её глазах спасли. Первый – мой французский. Второй – букет, который я составил сам, своими руками, с учётом не размера, а вкуса. Не из тех, что ныне модны – чем пышнее и дороже, тем лучше, – а скромный, но со вкусом. Красные розы, белые гвоздики, желтые хризантемы. Всё это аккуратно подрезано и уложено в небольших размеров композицию, перевязанную тонкой шёлковой лентой. Такой букет, знаете ли, и в руке удобно держать, и смотреть приятно.

– Очень необычный букет… Первый раз такой получаю, – призналась Амалия, разглядывая моё творение.

– Я назвал его «Бургундия», так как использовал цвета их герба в композиции.

– Так это вы лично составили? – влезла в наш разговор Жозефина. – Весьма необычное для молодого дворянина увлечение. Они ж сейчас, как правило, либо охотой увлечены, либо стрельбами… Ну или разговорами о дамах. Промеж себя, конечно.

– С охотой, знаете ли, в последнее время у меня как-то не складывается…

И я рассказываю присутствующим дамам про случаи с медведем и кабаном.

– Жуть какая! – в голос высказались обе.

Тем временем к нашему столику подоспел черепаший суп. Попробовал – и понял: нас дурят! Что я, черепахи никогда не ел? А вот довелось, было дело. А тут её явно заменили. И, пожалуй, говядиной.

– Человек! Пригласи повара, который готовил это блюдо! – решительно потребовал я, собираясь сделать выговор.

Мои рассказы про охоту, как я и опасался, окончательно закрепили за мной образ деревенского провинциала. Надо срочно возвращать позиции!

Подходит и повар, судя по морде – тоже француз, и довольно экспрессивно начинает спрашивать, что мне не понравилось.

– Вы из Франции? – спрашиваю я.

– Да, я гасконец! – гордо отвечает он.

Ещё и гасконец! А гасконцы в это время, что наши горячие чеченские парни – такие же задиристые и вспыльчивые.

– Уважаемый, может, суп и называется «Bouillon à la tortue», но в нем точно говядина, а не черепаха!

– Ну конечно! Где я вам черепаху возьму в России? Но вкус очень похожий. Я лично разработал состав специй, которыми мариновал мясо. Уверяю, это блюдо не отличить от настоящего черепахового супа из Парижа!

– Что вы, Лёшенька. Повар, право, не виноват, что нам приходится жить в этой варварской стране, – вступилась за мэтра Амалия.

То, что повар размазал меня аргументами – это ладно. Раз не стал врать про наличие черепахи в блюде, то пусть – прощаю. Но вот то, что Амалия позволила себе так пренебрежительно высказаться о России, меня почему-то задело. А тут ещё Жозефина подлила масла в огонь:

– Ну, может, когда-нибудь и Алексею посчастливиться насладиться европейской цивилизацией и сравнить её с русским варварством.

Глава 12

Ну куда уж нам! Мы к лягушкам да черепахам в супах непривычны.

Я замер, будто меня окатили ледяной водой. Слова Амалии, сказанные тем особым тоном, каким говорят лишь люди, привыкшие жить вне границ и флагов, неожиданно отозвались в сердце обидой. Вроде и не молод я душой, и ко всему привычный, а вот вишь как…

– Простите, мадемуазель, – говорю я, медленно вставая из-за стола, – смею заметить, что если уж Россия и считается варварской страной, то, право, не потому, что черепахи в ней не водятся, а потому, что здесь дозволено столь легкомысленно и пренебрежительно о ней отзываться.

Я специально стараюсь говорить высокопарно, изображая из себя обиженного деятеля культуры.

Амалия слегка побледнела, но во взгляде её по-прежнему читалась снисходительность к провинциальному дворянчику с чересчур пылкой душой и тягой к патетике.

– Уважаемая, – продолжил я уже сдержанно, обращаясь к наставнице, – в этой самой России, которую вы столь поспешно осудили, меня бывало кормили ржаным хлебом, испечённым на углях и поили простым квасом, но клянусь вам, я никогда не встречал ни одного француза, который не был бы принят на нашей земле хлебом-солью…

Повар стоял поодаль, слегка потупившись. Но, кажется, с каждым моим словом его французская надменность таяла, уступая место… уважению, пожалуй. А может, и лёгкому удивлению к моей способности говорить о простом с достоинством.

В зале воцарилась тишина: оказалось, наш разговор услышали и другие – беседы за соседними столиками стихли, и не одна пара любопытных глаз обратилась в нашу сторону.

– Быть может, Россия и не столь изысканна, как Франция, но люди здесь – с сердцем. А это порой ценнее трюфелей, – говорю я уже не столько для знакомых дам, сколько для всего зала.

– Как говорится, не черепахой единой сыт русский человек, – заканчиваю уже шутливо, дабы смягчить свою излишне резкую отповедь.

В зале раздались аплодисменты. Сначала одинокие хлопки, затем – негромкий, но вполне ощутимый одобрительный гул. Несколько офицеров за соседним столиком, которые до этого, возможно, глазели исключительно на Амалию и Жозефину, теперь с интересом смотрели на меня.

– Гарсон! Лучшее шампанское – за тот стол! – прокричал дядька из компании военных, лет под полтинник – самый старший и, судя по всему, главный у них.

– Гарсон, даме – торт! Самый большой! – уже с другого конца зала подхватил прилично одетый молодой господин, сидящий в компании с барышней и ещё одним щёголем.

Подслушивали? Или это не нам вовсе? Но показывают на нас, и мне приходится принимать дары и ещё учтиво благодарить. Может и не так надо себя вести, но ни Лешенька, ни Герман Карлович не в курсе, как правильно действовать в подобных ситуациях.

Но, вроде, никого не обидел… А обстановка за столом после моей, может быть слишком горячей тирады, накалилась. Жозефина задрала нос и обиженно замолчала. Амалия вроде бы и ведет со мной разговор, но довольно скучающим тоном, который говорит, скорее, о том, что интерес ко мне она потеряла. Пожалуй, точно – разозлил я её! Положение надо спасать…

– А слышали новый анекдот? – спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, перехожу с французского на русский.

– Дама гуляет с мужем по парку…

– По какому? По Кремлёвскому? – кисло перебивает меня девушка.

– Пусть будет по нему… Вдруг встречает подругу. Дамы начинают щебетать промеж себя. Подруга:

– Как мило, что вы с мужем гуляете вместе!

– О! Я очень люблю, когда муж рядом… Рядом, я сказала! (последнее я рявкаю изо– всех сил)

Гувернантка фыркнула, очевидно, не поняв (или не приняв) русского юмора, а вот Амалия прыснула, прикрыв рот ладошкой.

– Ой, а у нас в провинции есть родственник… так на него жена тоже покрикивает. Как на собаку! А ещё расскажите?

Анекдоты? Их есть у меня! Я начинаю травить один за другим. И вот, увлекшись, выдал… не то чтобы пошлый – скорее, скользкий, на грани допустимого. И тут же выясняется, что Жозефина русский знает весьма неплохо!

– Господин поэт, вы не должны забывать нормы приличия! – вскинулась она. – Амалия! А за вас мне стыдно!

– И-и-и-и, – пищит от смеха её подопечная.

Вот ей точно не было стыдно за услышанный анекдот. Вернее, это даже был не анекдот, а фривольный афоризм: «Зануда – это тот, кому проще отдаться, чем объяснять, почему не хочешь».

В общем, уходили мы из «Яра» с лёгким сожалением… и с тортиком – упакованным в коробку. Ну, не смогли ни я, ни дамы съесть два килограмма пропитанного ромом бисквита с прослойками из вишнёво-миндального конфитюра.

Я уже расслабился – всё было чинно и благородно, никто к нам не пристал. Даже наоборот – меня похвалили. Денег, конечно, потратил прилично… Да черт с ними – может, что и срастётся с дочкой полковника. Будем считать это инвестицией в будущее.

Однако уже при посадке в карету Амалия столкнулась с двумя дамами, по виду знатными. Одна – молода, стройна, высока и, пожалуй, красива. А второй лет сорок и… тоже хорошо одевается. Дамы только что подъехали к ресторану. Их сопровождал слуга – седой, но статный старик с выправкой бывшего унтера, который с военной расторопностью распахнул дверцу их экипажа.

– Амалия, душенька, куда тебе столько сладкого? – елейным голоском поинтересовалась та что постарше.

– Бонжур и адью, – буркнула сквозь зубы моя спутница, явно не желая общаться с тётками.

– Маман, а ты не знаешь, если девушка рыжая, она везде рыжая? – вроде как невинно и ни на кого не намекая, на вполне сносном французском поинтересовалась молодая.

– Убью сейчас тебя, толстая! – вдруг взорвалась Амалия.

Вот теперь я вижу, что эпизод с французским поваром никак не разозлил девушку. Злая она именно сейчас, и Жозефина буквально вынуждена удерживать свою подопечную в карете!

– Трогай! – властно крикнула Тимохе телохранительница.

Я, правда, не уверен, чьё тело гувернантка спасала в данный момент, ибо, случись у девиц драка, я не раздумывая поставил бы на Амалию. Ух, баба – огонь! Рыжие мне всегда нравились.

– Будь я мужчиной, на дуэль бы её вызвала! – пышет негодованием девушка, сидя в карете.

Это что, камень в мой огород? И что я должен был предпринять? В морду дать? Или слугу их вызвать на дуэль? Хрен его знает, как защищать честь дамы… от другой дамы. Вот если бы они были мужиками – тогда да… Перчатка в лицо и всё такое.

– А почему она толстая? Вроде бы барышня стройна, – удивлённо спрашиваю я спустя пару минут, в течение которых преимущественно молчал, так как внимательно слушал ругательства и сплетни, обильно сыплющиеся из уст Амалии.

– Это она имела в виду фамилию, – пояснила Жозефина. – Но они, конечно, не Толстые, а обе Хлюстины. Но да, старшая – урождённая графиня Вера Ивановна Толстая, сестра графа Федора Толстого. А младшая – её дочка, Настасья. Странно, что они ещё в Москве. Слышала, собирались в Париж.

– Ах, дуэль! Дуэль! – всплеснула руками Амалия, и глаза её сверкнули гневом и обидой. – Вот если бы ты, Леша, вызвал на дуэль её отца… Или дядю! Настька дурно воспитана. Дурно!

Я только открыл рот, но опередила меня Жозефина:

– Кого он вызовет? Папеньку – штабс-ротмистра? Или самого «Американца»? Так тот дуэлей выиграл больше, чем у тебя, Амалия, поклонников-мужчин!

– Толстой? Граф? – переспросил я с недоумением. Фамилия знакомая, конечно… Но те Толстые, кого я знал, – литераторы, и прославились они позже. Да и дуэлянтов среди них не помню. Наоборот – один бородатый моралист даже проповедовал непротивление злу насилием.

– Да-да, Фёдор Иванович Толстой, по прозвищу «Американец», – мрачно уточнила Жозефина. – Ужасный тип! Авантюрист, дуэлянт, картёжник… и, говорят, в Америке даже с индейцами сражался. По крайней мере, ухо ему точно прострелили. А сколько людей уложил на дуэлях – и не сосчитать!

– Чудно! – не удержался я. – Один Толстой за мир, другой – за честную перестрелку. Сбалансированная династия.

– И ты, прости господи, хотела, чтобы этот мальчик с ним дуэлировал? – продолжала негодовать Жозефина, не обратив внимания на мою реплику.

– Ну… красиво бы вышло, – промямлила Амалия, чуть сбавив пыл. – И романтично.

«Романтично – это когда за ужином, при свечах. А не когда потом священник лоб перекрещивает», – про себя согласился с гувернанткой «мальчик», но промолчал.

Пока ехали домой, Амалия успокоилась и с удовольствием рассказала и про эту Настю (круглую дуру), и про её дядюшку, того самого графа Толстого, про которого так нелестно отозвалась Жозефина. Дядя и в самом деле оказался тот ещё фрукт. Да только один тот факт, что он женился на танцовщице-цыганке, о многом говорит!

А ещё, как поведала мне Амалия, «его скоро убьёт Пушкин!» Поэт, как вернется из ссылки, так сразу и вызовет графа на дуэль. Ну и там уж как повезёт – либо убьёт, либо сам погибнет. Мол, Пушкин это прилюдно обещал, после того как граф оскорбил его клеветой. Он даже написал на Толстого эпиграмму, которую девушка тут же с чувством продекламировала:

В жизни мрачной и презренной

Был он долго погружен,

Долго все концы вселенной

Осквернял развратом он.

Но, исправясь понемногу,

Он загладил свой позор,

И теперь он – слава Богу —

Только что картежный вор.

Или вот…

Или философа, который в прежни лета

Развратом изумил четыре части света,

Но, просветив себя, загладил свой позор:

Отвыкнул от вина и стал картежный вор?

– Так это я читал. «К Чаадаеву» стихотворение называется, – признался я, умолчав, что читал его двести лет тому вперёд.

– Лешенька, я не сомневаюсь, что читали. Да вы и сам талантище, не хуже Пушкина, – польстила мне рыжуля, незаметно для гувернантки погладив ногой мою ногу.

– Если дуэль состоится, то убьют твоего кумира, – мотнула головой Жозефина, для которой, похоже, причуды её подопечной привычны.

– А дуэли не будет… Ну, или Пушкин её выиграет! – уверенно пророчествую я, но вспомнив, что вроде поэт никого не убивал, поправляюсь: – Да, точно – отменят дуэль!

Аделия смотрит на меня пылко. Как бы избавиться от Жозефины и… хотя бы вдоволь нацеловаться с бойкой девицей? Вот что значит молодой организм – всю ночь трудился и всё равно полон сил и охоч до женского полу.

А вообще, мне нравится в первопрестольной! Девушки симпатичные, женщины – не отягощенные моралью. Только вот Жозефина – цербер. Так-с… а что бы сделал Герман? Да, блин, знаю! И это можно попробовать организовать.

– Тимоха, стой! Мадемуазель, не хотите ли прогуляться по саду?

Мы остановились около Александровского сада, который сейчас ещё носит название «Кремлевский». Не знал, что это уже известное место для прогулок. Только что проехали будущую Манежку, где сейчас идет бойкая торговля всем и вся. Ярмарка какая-то, что ли? Но товары простые и укрыться от взоров негде. А вот среди деревьев…

– Отчего бы и нет? – согласилась Амалия и вопросительно посмотрела на Жозефину.

– Если недолго. У вас сегодня музицирование ещё, – улыбнулась француженка, ехидно глядя в мою сторону – мол, «знаю я, что ты задумал, козлина!»

– Мадам, не сочтите за дерзость, – я протягиваю Жозефине четвертак.

– Что это? – хмурится француженка, глядя на деньги как на дохлого таракана.

– Это… половина той суммы, которую вы получите, если случайно отстанете от нас в саду, – отвечаю я предельно откровенно.

А в это время Амалия вместе с кислым Тимохой направляются к ближайшей торговой точке. Девушке вдруг вздумалось купить мне подарок… Не за цветы, не за ресторан, а за сочувствие и поддержку в истории с беспутной Настей! Я совершенно искренне, пока ехали в карете, высказал своё «фи», простыми русскими словами описав хамку. И по-моему даже ввёл новое слово в лексикон благородной девицы – «хабалка». Во всяком случае у меня спросили, а что оно означает.

– Это от старорусского «хабать», то есть говорить грубо, нагло, дерзко. Хабалка – женщина, которая изъясняется таким манером. Это как деревенская нахалка с базара – дерзкая и без манер.

– Точно, всё про неё! – подтвердила Амалия – Совсем без манер!

– И вот пока мне покупают в подарок… да вроде как пишущий набор в виде чернильницы и прочего, я подбиваю Жозефину на должностное преступление.

– Да как вы могли? – пожалуй, даже искренне возмущается наставница. – Вы… что-то задумали?

Мало дал, что ли? Да ну, не верю! Она сама как-то обмолвилась, что получает пятьсот в год ассигнациями, а я ей, считай, месячную зарплату всучил.

– Ну что вы такое говорите⁈ Что я могу задумать? В саду полно людей, а Амалия – девушка в высшей степени нравственная! – уговариваю я.

– Ага, конечно! А почему, вы думаете, мне запрещено оставлять её одну?.. – начала язвить Жозефина и тут же поняв, что сболтнула лишнее, замолкла и даже – о чудо – покраснела!

Это про что же она сейчас вспомнила?

– Никто, кроме нас с вами, не узнает. Я вам гарантирую. Прошу вас, дайте мне возможность излить свои чувства в стихах. Буквально три минуты… Ну, могли же вы знакомую встретить, засмотреться на цветок… Да даже по нужде отойти! Вот вторая бумажка. Готов вам отдать её прямо сейчас.

Вид протянутых денег всегда действует на людей магически. Это я знаю из своей будущей жизни, хочешь скидку показывай деньги налом. Вот и сейчас Жозефина, прикусив губу, напряжённо соображает, насколько сильно рискует. То, что ей очень хочется – видно по глазам. А больше я предложить не смогу. Лимит расходов на сегодня уже исчерпан!

Но к нам уже возвращается Амалия, держа в руках коробку с бантом, и две бумажки исчезают в складках одежды Жозефины с такой скоростью и мастерством, что сам Игорь Кио бы позавидовал!

Кстати… а я ведь выучил пару его фокусов в своё время.