Текст книги "Барин из провинции (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 7

– Ты не ори. Не дома. И дома не ори, – посоветовал я наглецу, внутренне уже приготовившись драться, ибо панибратство такого рода меня всегда бесило.

– Изволь представиться! Кто таков⁈ – чеканит юнец, надувая щеки. Да и, судя по всему, не офицер он вовсе, а какой-нибудь курсант – уж больно молод.

– Воспитанные люди, – отвечаю я с ледяной вежливостью, – сначала представляются сами, а уж потом требуют этого от других. Неужели мама с папенькой не научили вас этому простому правилу?

– А ты знаешь, кто мой папа? Да за такие слова тебе бы от моего папеньки… – голос военного срывается на фальцет.

– А ты знаешь, кто МОЙ папа? – невинно подражаю я. – И что он с твоим сделать может?

Уже откровенно стебусь, так как вижу, что не кинется офицерик на меня – кишка тонка. И ярится он только из-за присутствия девицы.

– Господа, господа… надеюсь, дуэлировать вы не станете? Барон, будьте так любезны: извинитесь перед этим провинциальным юношей, – внезапно потребовала спутница задиры.

– Перед кем? – буркнул тот, с плохо скрываемым презрением. – Он даже не представился! И вообще… благородный ли он человек?

– Дворянин Костромской губернии, Алексей… – назвал я своё полное имя.

– Эльвира Кучина, – представилась моя спасительница. А может, и не моя, а барона.

Красивая, уверенная в себе и, похоже, совсем не простушка. Но точно – умная. А это, как показывает практика, хуже, чем просто красивая.

– Барон Антон Дельвиг, корнет Московского драгунского полка, – мальчишка по-прежнему недоволен, но более не дерзит. По всему видно, эта девушка что-то для него значит.

– Э-э-э, – немного запнулся я. Корнет, видя моё замешательство, поспешно добавил:

– Не тот я Антон! Тот – мой кузен!

Зашибись! А я знаю, кто такой «тот кузен»⁈ Но понятно, что есть какой-то известный всей Москве Антон Дельвиг. Понимающе киваю головой и говорю обтекаемо:

– Я так и понял, возраст у вас разный…

А ловко я проявил осведомленность насчет московской знати. Ведь, скорее всего, не одногодки они – на то и расчет был.

– Так и старше, и толще твой кузен, – смеётся девушка. – Да и женат ноне наш Антоша… А каков поэт! Жаль, ленив. Пишет мало. Может быть, любовь к Софе его вдохновит?

– Софью вдохновляет разве что Пушкин… и Паша Каховский, – уже вполне миролюбиво поддерживает беседу Антон. – Но тот ждёт решения своей судьбы в Петропавловской крепости. Угораздило горемыке примкнуть к восставшим.

– Это ещё повезло, что Михаил Александрович отказал ему в руке своей дочери… – продолжает молодой барон с каким-то превосходном, даже напыщенно, – Все же действительный статский советник, а Пашка – нищ да и в солдаты был разжалован… И за что, думаете? За неуплату долга… кондитерской лавке! Стыдоба. А то мезальянс был бы на всю Москву.

Каховский… Дельвиг… Пушкин… – фамилии крутятся в голове. Нет, Пушкина-то я, конечно, знаю, но отчего-то знакомы и две другие фамилии.

– Вы, Алексей Алексеевич, коли будут у вас в столице затруднения аль нужда какая, по-простому к нам обращайтесь. Мы с друзьями завсегда помочь рады! – неожиданно великодушно заявляет корнет.

Хочу уже поскорее вернуться к своим попутчикам, чтобы отправить их заселяться в номера, раз уж заплатил, да поужинать где-нибудь… в хорошем месте.

– Господа, раз ссориться не будем, и вы в некотором роде взяли надо мной шефство, может, подскажете, где в Москве можно отужинать без риска для репутации и желудка?

– Смотря в какую сумму хочешь уложиться, – тут же откликается Антон.

– Тоша, – мягко упрекает Эльвира, улыбаясь, – но ведь видно, что у Алексея деньги есть. В «Неге Персии» номера не из дешёвых – дороже даже, чем в «Липской» или «Тверской». А на твои двадцать рублей серебром тут и недели не протянешь.

– Я, между прочим, не испытываю нужды в средствах, – поспешно выпрямляется корнет, слегка обиженный. – Жалование – так, приятный пустячок. Для карманных расходов. Основное – это… капитал.

Он не уточняет, чей именно капитал, но и так понятно.

Расстались мы почти друзьями. Хотя почему «расстались»? С кокеткой Эльвирой (имя-то какое! Не Анна, не Наталья… Сразу видно – мать в юности почитывала французские романы при свечах), я буду жить по соседству в гостинице. Правда, девушка, судя по всему, не дворянка – а то, наверное, упомянула бы об этом, когда представлялась. А тут – просто Эльвира. Красиво. Загадочно. И – подозрительно.

Антон, я так понимаю, надеется на какую-то милость от барышни, так как с облегчением воспринял мой отказ от предложения Эльвиры поужинать вместе. А сама девушка… по всей видимости, что-то во мне всё-таки нашла. По взгляду было видно – не просто слушала, а приглядывалась. Кто знает, может, я ей даже понравился. Или, по крайней мере, заинтриговал – а это в их кругу иногда важнее.

Моя Оля, несмотря на провинциальность, все вышеупомянутые фамилии знала и пояснила, кто есть кто. Оказалось, что Антон Дельвиг – это друг Пушкина. Тоже поэт и, как говорят, неплохой. Правда, пишет и в самом деле мало. Одно время был помощником Крылова в императорской библиотеке, а в прошлом году женился на дочке Салтыкова – Софье. Живут молодые, конечно, в столице – в Петербурге.

– Каховский… – задумчиво протянула Ольга. – Точно не скажу, но вполне возможно, один из тех бунтовщиков, которые в прошлом году на Сенатскую солдат вывели. А мальчишка… ну раз сказал, что из рода Дельвигов, и судя по форме, корнет, то, скорее всего, закончил Московский кадетский корпус.

– А Крылов… это тот самый? – зачем-то уточнил я.

– Да ведь Иван Андреевич один у нас, – смеется женщина.

Сидим мы в неплохом заведении – что-то вроде кафе. Не знаю, как тут это называется: кофейня, чайная или трактир? А я всё думаю, как бы так… ненавязчиво намекнуть Ольге, что моя благотворительная миссия подошла к концу. Да, я обещал довезти её до Москвы. Довёз. Более того – оплатил номер, отдал за него, между прочим, деньги, на которые в Костроме можно корову купить. А завтра пусть уж устраивается сама.

– К подруге утром поеду. Спасибо за помощь, Лешенька, – словно уловив мои мысли, избавила меня от неловкого разговора женщина.

– Если хочешь, довезём тебя. Багажа у тебя немного, конечно, но всё лучше, чем трястись на извозчике. Да и заодно посмотрю, как ты устроишься.

Тимоха и Владимир в разговор не вступают – оба серьёзно относятся к еде и в особенности к пиву, которое мне лично показалось слабым.

– Пирогов вам с собой завернуть? – услужливо предлагает официант, заметив, что я ухайдокал немалый кусок мясного, а теперь доедаю сладкий с малиной.

– Пожалуй, ещё такой же, мясной. И сколько с меня?

– Семьдесят копеек, – удивляет дешевизной халдей. Это чьё же мясо я сейчас ел? – За ваших спутников тоже вы платите? Тогда ещё два рубля. Итого – три.

А нет, всё нормально – дикие московские цены, как я и привык.

Откушав, расходимся по своим номерам. Я – в свой шикарный. Не успел коснуться подушки, как провалился в сон. И снятся мне, конечно, же, опять девушки. Да и что ещё сейчас может сниться? Не заседание же Государственной думы, как монархисту Хворобьеву, и не собрание пионерской дружины. Нормальный сон для моего молодого тела!

Утром завтракаем. На этот раз – в обеденном зале самой гостиницы. Оказалось, что завтрак включён в стоимость номера – уже не так обидно за большие деньги, что были уплачены. И, надо сказать, на нас тут не экономят.

На столе: белый хлеб, калачи, сливочное масло в стеклянной баночке – одной на всех. Сыр, сметана густая, деревенская (а какая она ещё может сейчас быть?) – в глиняной плошке. У меня и у Ольги – омлет с ветчиной. Владимир ест гречневую кашу с маслом и заедает холодной телятиной. А Тимоха заказал себе жареные колбаски, которые принесли ещё скворчащими на большом блюде. Подали также зелень – в плетёной мисочке. Тоже одну на всех. Пьём каждый своё: я – кисель, остальные – чай. Во вчерашнем кафе такая трапеза стоила бы нам четыре, а то и все пять рублей. А тут – входит в счёт.

Напротив нашего столика за завтраком устроился постоялец – сухопарый дядя лет сорока, с простоватой, но не глупой физиономией. По всему видно – не москвич. Одет опрятно: сюртук приличного кроя, при себе трость. Шляпа снята и положена рядом, аккуратно, как у человека, привыкшего к порядку.

Он чинно завтракает и одновременно читает газету – кажется, «Московские ведомости». Глаза бегают по строкам, губы чуть шевелятся, в одном глазу поблескивает монокль, другой прищурен.

Поев, дядя встаёт, неторопливо вынимает монокль, прячет его в нагрудный кармашек жилетки и собирается уходить, оставив газету на столе.

– Уважаемый, разрешите газетку вашу взять, почитать новости, – окликаю я его, когда он проходит мимо нашего столика.

– Так она за среду прошлую… Но отчего нет? Я всё, что хотел, прочёл, – небрежно кивнул мне дядя, торопясь на выход.

Тимоха услужливо приносит мне листки сероватой, плохого качества, бумаги. Шрифт крупный, всего четыре полосы текста.

МОСКОВСКІЯ ВѢДОМОСТИ

Издаваемыя при Императорскомъ Московскомъ Университетѣ

Среда, 2 Іюля 1826 года. № 53

Цена за одинъ номеръ: 5 копеекъ серебромъ.

Подписка на полугодіе: 3 рубля.

Недорого ведь, надо будет выписать! А новостей тут много… Пропускаю мусорные, вроде:

Изволили прибыти въ Москву изъ С.-Петербурга: господинъ полковникъ Лаптевъ со всемъ семействомъ своимъ, для улаженія частныхъ дѣлъ и пребыванія на лѣтнемъ отдыхѣ…

Объявляется повелѣніемъ ВЫСОЧАЙШИМЪ: ввести новый порядокъ и установленіе въ училищахъ кавалеріи, съ соблюденіемъ надлежащей строевой и образовательной части, дабы впредь благопристойнѣе происходило обученіе юнцовъ воинскаго звания…

Полкъ Кавалергардскій, по разряженію штаба, откомандированъ въ Звѣнигородъ на время лѣтнихъ лагерныхъ сборовъ, съ означеніемъ всѣхъ должныхъ припасовъ и рациона…

Официальные новости тоже мне ничего не говорят.

ВЫСОЧАЙШІЙ УКАЗЪ:

По соизволенію Его Императорскаго Величества, объявляется, что 16-го числа сего місяца, в преддверіи праздника Казанской иконы Божіей Матери, состоится торжественное молебствіе во всехъ полковыхъ церквахъ столицъ.

РАСПОРЯЖЕНІЕ:

Всемъ чиновнымъ и военнымъ лицамъ воспрещается появляться въ публичныхъ мѣстахъ безъ мундира или установленной формы. Нарушающіе подлежатъ взысканію.

А вот это уже интересно!

АФИША МОСКОВСКИХЪ ТЕАТРОВЪ:

Театръ на Арбатѣ. Среда, 5 Іюля. Начало въ 7 часовъ вечера.

– Комедія въ одномъ дѣйствіи: «Лукавое сълученіе».

– Балетъ: «Пасторальныя сцены изъ жизни провінціи».

Билеты продаются съ 10 часовъ утра въ кассѣ театра. Цена мѣста: отъ 25 коп. до 1 ₽ серебромъ.

Трясу башкой, чтобы все «яти» и твёрдые знаки оттуда вылетели и мозг, наконец, начинает нормально воспринимать печатную информацию. Дальше пошли объявления.

ПРОДАЕТСЯ:

Дом каменный двухэтажный с садом и службами в Белой слободе. Цена – 18 тысяч руб. ассигнациями. Обращаться к титулярному советнику Грачёву.

БЛАГОДАРНОСТЬ:

Сим выражается искреннее признание поручику Маркину, за честное возвращение утерянной шкатулки с бумагами. Г-жа К. Е. Вельская.

НАЙДЕН:

Щенок английской породы (спаниель), чернаго цвета, с серебряным ошейником. Ждет владельца в трактире на Мясницкой, № 47.

Были в газете и стихи. Как по мне, неважнецкие. Автор предпочёл остаться инкогнито и, скорее всего, за публикацию заплатил.

А я, тем не менее, зачитался. Мои спутники уже откушали и сидят, поглядывают в мою сторону с лёгким укором. Видно – ждут, когда я, барин, соизволю закончить и поехать смотреть свой дом. Ну а Ольгу обещался доставить к подруге – благо, нам по пути.

– Я вернусь к двум, чтобы освободить нумер. Если вас не застану, напишу записку, – сообщает, выходя из кареты, Ольга.

А неплохо у неё подруга устроилась: особняк в два этажа, да ещё и в самом центре Москвы. Высокая кованая ограда, украшенная причудливыми завитками и вензелями. У входа стоит привратник. Не сторож, а именно привратник – человек, который знает, кого пускать, а кого вежливо разворачивать.

– Мы тоже к двум вернёмся, – говорю. – Буду искать жильё… подешевле.

Мне неловко, что я снимаю с довольствия Ольгу, но она к этому относится с пониманием. Как, впрочем, и Владимир – тот вообще принимает всё с солдатским равнодушием. Чего уж говорить про Тимоху: этот скряга с самого начала считал мои траты на гувернантку лишними.

Никольская улица тоже, надо сказать, имеет свой лоск. Начинается она от Никольской башни Кремля, где расположен Заиконоспасский монастырь – вроде как там какое-то учебное заведение имеется. Название своё улица получила от монастыря Николая Чудотворца, который стоит ближе к Лубянке. Рядом и Московский университет, поэтому на улице много книжных лавок, трактиров. Есть и кофейни.

Проезжая по мощёной улице, читаю вывески – одна другой занятнее: «Книгопродавец Иван Глазунов», «Французская типография», «Чай и кофе в высшем вкусе», «Кружевныя изыски и товары дамскаго удовольствия», «Порядочный обед за полтину» – что бы это ни значило. Дома встречаются и каменные, и деревянные, в основном – двухэтажные, с мезонинами и резными балкончиками. А мой, напомню, – одноэтажный. Пытаюсь понять, где он – этот мифический дом. Номера на домах хоть и есть, но 14-го нигде не вижу. Придётся брать «языка».

– А на что тебе, молодой человек, Никольская четырнадцать? – пробасил неторопливо шествующий по улице громадный дядя с тростью в руках – важная персона судя на морде.

– В гости заехать хочу, – бурчу я, не особенно желая вдаваться в подробности перед первым встречным.

– В гости? Тьфу ты… к этим христопродавцам, что ли? Вон он, сзади тебя. Проехал ты его, – дядя со мной разговаривать больше не желает.

Да точно – домик имеется. Правда, почему-то в два этажа. Хотя… если приглядеться – второй этаж деревянный, и явно надстроен не так давно. Сам участок, надо сказать, не так уж и мал и вполне приличный. Ограда – частокол, невысокий, но добротный, всё аккуратно. А вот ворота – впечатляют. Мощные, широкие, занимают, пожалуй, не меньше половины всего, отведенного под дом номер 14 места. Метров двенадцать, а может, и все пятнадцать в длину. А вот насколько участок уходит вглубь – не скажу, с улицы не видно. Надо заходить, смотреть.

Впрочем, по Никольской дом этот, конечно, не самый большой и не самый богатый. Но не убогий. Такой… крепкий середнячок.

Спешиваюсь и стучусь в ворота.

– Кого там нелёгкая принесла? – старческий женский голос раздался через мгновение после стука, словно меня тут ждали.

Глава 8

– Не бойся, не гости, – подпустив веселости в голос, кричу я.

– Мама, кто там? – раздаётся ещё один женский голос, помоложе. Кто говорит – не видно: частокол хоть и невысокий, но плотный, и двор скрывает. К тому же у самого забора растут два дерева, ветвями богатые. Не такие, конечно, величественные, как дуб у Толстого, но тоже ничего себе – вполне раскидистые. Кстати, хоть я и помню, о чём книга, украсть идею не получится – ведь сюжет сюжетом, а авторский слог рулит! Тут без вариантов.

– Орёт ктоть… гость, говорит.

А бабка ещё и глухая!

Через пару мгновений в воротах скрипит калитка и показывается сморщенная старушечья голова в платке. В руках у старушки клюка, а на носу… очки.

– Тут барин какой-то… – бурчит она, щурясь на меня поверх очков. – На карете. Карета облезлая… грязная. Барин одет дурно, в мятое. Чего надобно?

Окуляры бабка нацепила не зря: за пару секунд отметила всё – и облупленную карету, и пыль на сапогах, и особенно мой неглаженный сюртук, в котором на почтенного господина я похож был мало.

Отодвигаю старуху и захожу к себе во двор. Бабка крикливая, но легкая и, судя по всему, хоть и мещанка, почтением ко мне, «белой кости», не преисполнена.

– Куда прёшь, окаянный! Поди прочь! Дочь, зови Михаила! – кричит бабка в сторону сеней.

– Тетка Марья, я в погребе, – раздался низкий голос откуда-то позади дома.

«Тетка Марья» – это, наверное, и есть Мария Ивановна Толобуева, подруга Анны Пелетиной.

– Привет тебе, старая, от Анны Пелетиной. Знаешь такую? – весело спрашиваю бабку, на всякий случай поглядывая за спину – вдруг кто с улицы придёт?

– Так бы сразу и сказал… Чаво, не померла она ещё? – поправляет слетевшие с носа очки бабки и уже спокойным голосом кричит дочке:

– Дочь, не надо Михаила. Это от моей подружки гонец. С чем тебя прислала Аннушка? Здорова ли? Чего молчишь?

– Две новости: одна, как водится, хорошая, а вторая – плохая. Хорошая – подруга твоя жива, а плохая – дом и участок она мне продала. Купчая у меня на руках. Так что думаю: сразу идти в околоток или дать вам день на выезд?

– Брешешь! – ахает дочка, выскакивая из домика.

Дочка тоже немолода, старше на вид, чем Ольга, но одета прилично, даже с некоторым шиком. Темно-синий сарафан почти до пола, кожаный пояс, чепчик и башмаки на небольшом каблуке. Стало быть, не в нужде живут, и какой-то приработок женщина имеет. Чего тогда деньги Анне не слали?

– А куда же нам? Врешь, Анна бы не стала меня прогонять! – бабка смотрит на меня через линзы, но взглядом как огнём жжёт.

– Она и не выгоняла, даже когда вы платить перестали. Но я-то – не она. Выгоню враз! Мне ты кто? Я деньги уплатил – всё честь по чести. Уже и жалобу составил. Показать?

Показываю и заготовленную жалобу, и купчую. В руки не даю, разве что подношу ближе – пусть читают. А читают обе – и бабка, и стоящая позади пожилая дочь. В довесок протягиваю бумагу…

Ввиду личного намерения занять комнаты для собственного проживания, прошу освободить помещение к 7 числу июня месяца. За невыполнение – принужден буду обратиться в городскую управу, в суд, и в полицейский участок.

– Это я вам оставляю, – киваю на требование, составленное утром собственноручно.

– Меня Авдотьей, мил человек, зовут, – решительно берёт в свои руки переговоры дочка. – Работаю у купца Левина, тут на Никольской.

«Вот чего они христопродавцы, – раз у еврея работают», – размышляю я, но вслух говорю иное:

– Мне это без надобности…

– Не могла Аннушка… Муж мой её мужу жизнь на войне спас. Дружили мы крепко… – бормочет старуха, и подбородок её дрожит от обиды.

– Мама, господину это неважно, – досадливо прерывает мать Авдотья. – Так вот, барин, средства у меня имеются, и дом я сниму быстро. Но коли вам угодно, могу и у вас снимать…

– И не платить?.. Как Аннушке?

– Что же ты, барин, такое говоришь? Не бери греха на душу, понапраслину не возводи! Кажен год… честь по чести… из своих капиталов триста рублёв слала! – вскинулась старуха, а взгляд Авдотьи вильнул.

– Последние лет пять ни копейки от вас не было. Анна в нищете живёт. Сама, поди, знаешь, – крепостных у неё немного и земельки хорошей нет.

– Доча, как же так?.. Деньги брала, а не отсылала?

А старуха из ума не выжила, несмотря на свой древний вид.

– Мама, я потом тебе расскажу. Ну, к чему барину слушать нас?..

– А барин бы послушал, – возражаю я. – Мне, признаться, даже любопытно. И, кстати… должок-то собираетесь Анне вернуть, али как?

– Всё вернём! Ах ты… дрянь такая! – бабка уже смекнула что к чему и попыталась огреть дочку клюкой, но промахнулась и, не удержавшись на слабых ногах, упала.

– Тихо, девоньки! Времени у вас ещё будет – разобраться меж собой. А пока желаю свой дом осмотреть! – говорю я, наконец решаясь двигаться вглубь участка: к счастью, подошёл Владимир – он и за мной приглядит, и, коли что, Михаила этого невиданного до сих пор приструнит, если будет надобность.

– А чего там глядеть-то? – недоумевает Авдотья.

– Веди, веди, добрая женщина, а то я вас знаю – всё заберёте, что в доме есть, и с собой увезёте.

– Нешто лишить хочешь имущества нашего? – ворчит сзади бабка.

А я тем временем осматриваю участок. Думал, честно говоря, меньше будет. Сам дом – как и значится в купчей: «Каменный, на каменном фундаменте, крыт тесом, одноэтажный, с сенями, кухней и двумя комнатами». Но есть небольшая банька во дворе, есть погреб за домом, из которого торчит голова мужика лет сорока, Михаила, надо полагать, и есть-таки второй этаж. Там одна комната, скорее всего, летняя: печь-то одна на весь дом, внизу.

По жилой площади дом – метров сорок с кухней, не учитывая сеней и летней комнаты на втором этаже. Не хоромы, но жить можно. Нам троим – в самый раз: в одной комнате я, например, в другой – Владимир и Тимоха. Мне, конечно, комнатка побольше, им – поменьше.

А на участке неожиданность: растет картошка! Примерно, рядков десяток посажено, ну и зелени несколько грядок. Этого у них отнимать не буду, а вот урожай сливы и яблок – уже мой будет. Всего на участке четыре дерева: два перед домом – похожи на клёны, широколистые, тень дают добрую; и два плодовых позади – скромные, но ухоженные. Видать, приглядывали. Сам участок, на глаз, метров двенадцать на двенадцать. А может, в ширину и поболе… Ладно, померяю потом.

В доме хозяйничать не стал, лишь осмотрев его мельком, буркнул:

– Стекла не побейте, будете съезжать.

Бабка с Авдотьей ходят сзади, и морды у них кислые. Тетка уже не канючит сдать ей жильё, и то хорошо – место мне нравится и участок тоже. Сам буду жить! Да, кстати, и живность на участке тоже имеется – курей десятка два и коза.

– Значит так: урожай – ваш, на курей и козу не претендую. Мебеля какие были при заселении? – задаю я вопрос с подвохом, так как мне Анна в подробностях рассказала, что оставила в доме.

– И на том спасибо. А мебель – вся наша, купленная, – торопливо врёт Авдотья.

– Не греши! – злится бабка, и на этот раз удар клюкой достигает цели. – Кровати обе, столы дубовые, два шкапа с посудой – всё оставим, что Аннушкино… Ох, горе-то какое, виновата я, прости Господи… Ты лучше скажи, милок: как она там? Соскучилась я по ней, сил нет. Раньше письма писала, а ныне не могу – руки дрожат…

– Починил я в погребе, надо бы рассчитаться, хозяйка! – Михаил, оказывается, не тут живёт. То-то я ни детских вещей в доме не видел, ни мужских.

– Так барин и рассчитается, ему пользоваться, – ядовито заметила Авдотья.

Можно было поспорить – мол, верни имущество в том виде, что брала. Но из-за гривенника ругаться? Ну уж нет! Рассчитался. Хотя деньги у меня летят со страшной силой – рублей триста уже потратил из двух тысяч! Может, и вправду сдать им домик, а самому поискать подешевле?

– Нормально она уже. Я её к себе в поместье забрал, в маминой комнате поселил, – снизошёл до ответа я.

Ведь бабка и в самом деле не виновата. Это дочь её наглая. Хорошо ещё, что Авдотья – баба умная и понимает: против дворянина тяжбу в суде не потянет. Может, им добавить недельку на выезд? А самому где жить? Дорогие тут гостиницы, а те что подешевле наверняка имеют недостатки в виде клопов тех же или пьяных постояльцев. Нет уж. Благотворительность – дело благородное, но когда-нибудь она мне боком выйдет. Надо в себе это дело изживать. Ещё предстоит полно вещей в дом покупать – бельё, посуду и прочее.

Едем обратно в «Негу Персии». По пути заглядывая в разные гостиницы – всё же где-то надо будет перекантоваться пару дней, пока дом освобождают. Присмотрел вроде парочку – без пансиона, но зато по три рубля за номер. Терпимо.

А обедать… вон, на вывеске обещают кормёжку за полтину. Не разорительно.

– Зайдём? – предлагаю.

Мои спутники не возражают. Место оказалось вполне пристойным: чисто, просторно, официант не хамит. Комплексный обед и впрямь стоит всего пятьдесят копеек. В зале – в основном молодёжь: студиозусы, мелкие чиновники, какой-то писарь, судя по портфелю.

Вот этот вот, к примеру, с виду вполне скромен, но важен. Представился: служит, говорит, в «приказе общественного призрения». Что за зверь такой – не знаю. Но звучит внушительно. Сидим теперь вместе, беседуем.

– Богоугодные дела, сироты, больницы, приюты, – доброжелательно рассказывает дядя о своей службе.

И впрямь – достойный человек.

– Нанимаем иногда студентиков тутошних – по двенадцать копеек в час, на разную работу. Вот сейчас, например, ищем двух истопников в Московский воспитательный дом.

Вроде бы и не мне предложил, а так – проинформировал, но немного покоробило. Платьем бы мне заняться: в дороге и камзол, и сюртук, и даже жилетка пострадали.

– Милостью монаршей мы не обделены, – с улыбкой добавляет чиновник. – Но жертвователям и меценатам завсегда рады!

А нет, не работу он мне предлагает, а жертвовать. Тем более не готов, пока.

– Поговаривают, что отдадут нам каменные корпуса, оставшиеся после пожара 12-го года от Слободского дворца на Яузе… – с воодушевлением начинает дядя.

Вообще неинтересно. Вот сразу развести на деньги хотят. Но я воробей стреляный – отказываюсь, и уходим. Да и поели мы уже, надо ехать в «Негу Персии», выселяться.

Ольги ещё нет, зато попалась мне Эльвира, и вид у неё цветущий и пахнущий. В смысле, благоухает девица парфюмом за версту.

– Съезжаете уже? – невинно осведомилась красотка.

– Да, нашёл подешевле, – отвечаю небрежно.

Про свой домик я не говорю, зачем ей знать? А надувать щеки и казаться богатым смысла не вижу.

– И то верно, – улыбается девушка. – Деньги можно куда интереснее потратить. Не желаете зайти? Я вам покажу… кое-что.

Развели меня как последнего лопуха! Едва зашёл в номер к Эльвире, как она ловко прикрыла за собой дверь и… впилась в меня поцелуем. Чувствую себя той самой девушкой из анекдота, которую парень позвал «покормить рыбок», а там – банка с килькой и кусочек хлеба. То есть меня позвали не посмотреть на что-то… Хотя вот прям сейчас показывают то, что видеть больше всего и хотелось: две упругие девичьи наливные груди – Эльвира расстегнула блузку!

Прёт мне… неужели я её привлёк как мужчина? Не спорю, некоторая смазливость в лице у Лёшеньки имеется, но чтобы вот так сразу накинуться с порога… Хе-хе, похоже, барончик скоро получит рога.

Жадно целую в ответ, пытаясь облапить девушку во всех местах, и хочу ухватить за грудь, но Эля, уже по пояс голая, сама прячет её в своих ладошках.

– Всего двести рублей ассигнациями – и я ваша. Два или три часа до вашего выезда у нас есть!

– Сколько? Да я за двести рублей воробья в поле загоняю! – вырвалось у меня.

– Не сомневаюсь в вашей проворности и только из симпатии к вам уступлю… Всего сотня. Неужели вы сможете её потратить лучше?