Текст книги "Тверской баскак. Том Четвертый (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Четверки гребцов достаточно чтобы держать судно в позиции, и над водой звучит команда: «Арбалеты к бою!»

Бойцы четко исполняют привычную до автоматизма процедуру, и на счет ровно через семьдесят две секунды первая шеренга уже готова к выстрелу.

Бросаю взгляд на остальные корабли. Суда стоят почти вплотную друг к другу, и даже не слыша команды шкипера, все видят и повторяют все действия вслед за мной.

Еще минута, и вся линия катамаранов готова к стрельбе. Надрывая горло, ору что есть мочи.

– Зааалпом, пли!

Выпустив тучу стрел, первая шеренга опустилась на колено, и вторая вскинула заряженные арбалеты.

– Огонь! – Ору я охрипшим голосом и вслед за мной несется по каравану.

– Огонь! Огонь! Огонь…!

До противника от пятнадцати до семидесяти шагов. На таком расстоянии моих стрелков учили не мазать, и двойной залп трехсот пятидесяти двух арбалетчиков производит на противника ошеломляющий эффект. К таким потерям горе-грабители явно не готовы и начинают откатываться назад. В этот момент, наконец, стрелки Эрика и Соболя перезарядили громобои и вдогонку ошарашенному противнику прогремел еще один залп. Этого хватило!

Теперь уже видно, что инстинкт самосохранения взял вверх над алчностью, и степняки в панике бросились к спасительным кустам ивняка. Еще один залп первой шеренги арбалетчиков, и еще несколько десятков ордынцев повалились на желтый речной песок.

«Дело сделано, и тут главное не увлекаться!» – Говорю я самому себе и приказываю отставить стрельбу.

Семь катамаранов Хансена и Соболя сильно пострадали и остались практически без весел. Их надо брать на буксир и поскорее убираться отсюда. Еще неизвестно, что там творится за стеной ивовых кустов. Где гарантии, что к степнякам не подойдет подмога и они не решаться повторить атаку⁈

Часть 1
Глава 7

Конец июля 1253 года

Корабли выходят из-за поворота, и перед нами открывается вид на Ордынскую столицу. Окидываю взглядом бесчисленные ряды разнообразных юрт да редкие крыши одиноких кирпичных и деревянных строений. Из всего этого размазанного по степи кочевого «благолепия» выделяется лишь массивный ханский дворец, но и он не балует красками, а расплывается в мареве матово-желтыми, однотонными стенами из глиняного кирпича.

«Да уж, – иронично хмыкаю про себя, – изяществом сей городок не блещет!»

Обвожу взглядом свой караван. Все двадцать три катамарана ходко скользят по реке, вытянувшись в длинную линию. С того памятного сражения больше нападений не было. Видать слухи в степи разносятся так же быстро, как и во всех других уголках мира, и никто из любителей легкой наживы больше не решился с нами связываться. Пострадавшие корабли отремонтировали, благо корабельных плотников и высушенные заготовки для весел я благоразумно захватил с собой, но даже такая предусмотрительность не избавила нас от длительной задержки и ремонт затянулся почти на неделю.

За время той стоянки я по десятому разу прослушал рассказ боярина Малого, о том как все устроено в Золотом Сарае. В результате, посовещавшись, мы решили, что лучше всего в сам город не лезть, а разбить лагерь чуть выше по течению Волги, у северной окраины. Сейчас, когда сам Батый, его старший сын, да и большинство высокородных монголов разъехались по летним кочевьям, все равно ничего решить невозможно. Придется ждать, когда они вернутся в Сарай, а на длительный срок лучше устроиться за пределами города. Так безопасней, дешевле, да и с точки зрения обеспечения санитарного контроля куда проще. О последнем я уже подумал про себя и с боярином эту тему не поднимал. Объяснять нынешнему человеку то, что в жуткой антисанитарии степной столицы жируют мириады опасных вирусов в мои планы не входило.

Поэтому сейчас, высмотрев длинную полоску желтой песчаной косы, показываю шкиперу.

– Правь туда!

На вскидку, там достаточно места для всего каравана, да и до ханского дворца не так уж далеко.

* * *

Катамаран тыкается двумя плоскодонными носами в песок, гребцы убирают весла и прыгают в воду. Полегчавшее судно дружными усилиями вытаскивают до половины на берег. Рядом встает еще одно, за ним следующее, и их команды на автомате повторяют ту же процедуру.

Куранбаса уже размечает лагерь, указывая где ставить шатры и палатки. Стрелки привычно разгружают поклажу, но в этот раз в отработанных движениях чувствуется всеобщая нервозность. Работая, стрелки нет-нет да бросают тревожный взгляды на стоящие вдалеке юрты, откуда с жадным любопытством смотрят на нас узкоглазые дети и старухи.

Куда мы приплыли⁈ Что нас здесь ждет⁈ Эти безмолвные вопросы ощущаются в каждом движении, в каждом жесте моих людей, но я знаю, это скоро пройдет. Народ в этом времени быстро привыкает к смене обстановки. День-другой, и если не случится ничего страшного, то это пугающее сейчас окружение будет казаться уже чем-то обыденным и знакомым.

Отрываясь от своих мыслей, вижу, как выставленная охрана останавливает группу всадников. Те явно недовольны и гортанно кричат на монгольском с тайчиутским выговором.

– Да как ты смеешь, помет худой собаки! – Орет кругломордый ордынец с редкими торчащими усиками. – Я Байрак Сун, главный даругачи' столицы! Как ты посмел встать у меня на пути⁈

Он захлебывается криком, и я иронично замечаю, что знакомство с местной налоговой администрацией не задалось с самого начала.

Прибавляю шагу и подхожу к стрелкам перегородившим дорогу всадникам. Теперь мне уже хорошо видно, что с кругломордым нет охраны. С ним еще трое, но по виду они больше похожи на писцов, чем на воинов.

«А вот это добрый знак! – Отмечаю я с удовлетворением. – Сразу видно, что нас здесь ждали, и ждали не как тех, кого стоит опасаться, а как ту дойную корову, с которой можно нацедить изрядную долю халявного молочка».

Поднимаю голову и, встретив взгляд старшего, говорю с точно таким же тайчиутским акцентом.

– Добрый день, уважаемый! Зачем кричишь, зачем волю дурной злости даешь⁈ Ты для меня дорогой гость! Слезай с коня, проходи, прими от меня пиалу бодрящего кумыса!

Кумыса у меня, конечно, никакого нет, но монгол так ошарашен услышанным, что вряд ли до его сознания полностью дошел смысл сказанного. Щелки его глаз от удивления расширились до почти нормального размера, нижняя челюсть заметно отвисла, и все что он смог сказать, это:

– Ты кто⁈

В ответ на сей словесный пассаж в моей тут же голове вспыхивает проказливая мысль.

«Может сказать ему, что я баскак Великого хана⁈ А что, должности этой меня еще никто не лишал! У бедолаги тогда глаза точно из орбит вылезут! – мысленно улыбнувшись, все же гоню прочь излишнюю сейчас веселость. – Уймись! Только Турслана подставишь и все!»

Разумная осторожность мгновенно берет верх, и я отвечаю в полном соответствии с местными велеречивыми традициями.

– Перед тобой, уважаемы даругачи', консул Твери и Союза городов русских, Иван Фрязин, и прибыл я в светлую столицу несокрушимый Золотой Орды по приказу Великого хана Батыя.

То, что Батый не Великий хан, а по меркам двадцать первого века скорее губернатор провинции, я знаю, но пусть мой незваный гость рискнет меня поправить.

Править бестолкового иноземца главный сборщик податей, конечно же, не стал, зато сумел успокоиться и справиться со своим удивлением.

Даю знак стрелкам принять у гостя коня, и как только тот грузно спрыгивает на землю, веду его к своему шатру. Вещи еще не разобраны, но шатер успели поставить, и Прошка с самым радушным видом уже занял позицию у входа.

Проходим в тень шатра, там все по местному обычаю. Никаких столов и стульев. Прямо на траве разложен дорогой персидский ковер, на нем разбросаны подушки. На низеньком столике с гнутыми ножками блюдо с фруктами и бутылка со сладкой брусничной настойкой.

Трое писцов остаются у входа, а важный чиновник, не торопясь и с любопытством оглядывая убранство шатра, усаживается на почетное место в самом центре. Я сажусь напротив, и узкие глазки гостя тут же впиваются мне в лицо.

– Ты, иноземец, нарушил закон Великого хана, высадившись на землю золотой Орды без моего разрешения. Ты, – его палец с черной полоской грязи под обкусанным ногтем тыкнул в мою сторону, – заслуживаешь суровой кары, но я, Байрак Сун, добрый человек и прощаю тебя на первый раз.

Он еще долго рассказывает мне, как я облажался и насколько я обязан щедроте его души и мягкосердечности, но я уже не слушаю, и так все понятно.

«Вот она азиатская чиновничья манера, – иронично вздыхаю про себя, – первым делом надо надавить, напугать и выжать отступного по максимуму. И не дай бог тебе дрогнуть в такой момент и заплатить, сколько требуют, тут же слетится все местное воронье и будет доить тебя до последнего, пока у тебя останется хоть один самый завалявшийся медяк».

Молча и терпеливо жду, когда же мой кругломордый гость закончит свои излияния, но тот явно воспринимает мое молчание за оторопь и все больше входит в раж.

– Будь я один, то по великодушию своему простил бы тебе, иноземец, твой проступок, но ты же понимаешь, что надо мной есть начальник и он спросит с меня. Почему ты, Байрак, не…

Невежливо прерываю заболтавшегося гостя.

– Прости меня, уважаемый Байрак Сун, но кто тот человек, что стоит над тобой?

Неожиданный вопрос лучший способ сбить с толку собеседника и сменить тему. Держа на лице радушную улыбку, мысленно усмехаюсь, глядя как нахмурился лоб моего гостя.

– Зачем тебе, инозе…? – Он замолкает на полуслове, понимая, что его вопрос уведет беседу в другую, совсем не интересную ему тему. Крякнув и огладив свои жиденькие усики, монгол неодобрительно зыркнул на меня из-под насупленных бровей.

– Темник Турслан Хаши – наместник столицы по воле нашего вана Батыя и сына его, соправителя Сартака. Он суров и нетерпим к нарушениям закона, и только моя защита может спасти тебя, иноземец, от сурового наказания.

«Вот как! – Мысленно прикидываю в плюс мне эта новость или в минус. – Турслан у нас все ползет и ползет вверх по служебной лестнице. Мне об этом не писал! Может зазнался, и меня ждет неприятный сюрприз⁈»

Пока я обдумывал новость, монгольский чиновник замолчал и выжидательно уставился на меня. Чуть улыбнувшись, я умиротворяюще развел руками.

– Конечно, уважаемый даругачи', я благодарен тебе за поддержку и отблагодарю тебе в силу своих невеликих возможностей. – Сказав, подаю знак Прохору, и тот разливает настойку по стеклянным пятидесятиграммовом стопкам.

Бордовая, сорокоградусная жидкость наполнила стопки до края, и подняв свою, предлагаю гостю попробовать. Сделав маленький осторожный глоток и причмокнув губами, тот одобрительно кивает, но я отрицательно мотаю головой.

– Нет, не так! Чтобы почувствовать весь вкус и силу напитка, пить надо так! – Сказав, опрокидываю в себя полную стопку и, прикрыв глаза, ощущаю как сладкая, горячая жидкость обожгла желудок, оставляя приятное брусничное послевкусие.

Посмотрев на меня, Байрак Сун в точности повторяет мой жест, и с непривычки лицо его кривится как высушенный лимон. Проходит несколько секунд, прежде чем у моего гостя появляется возможность вымолвить хоть слово, но к этому времени у него уже совсем другие ощущения. Во рту сладкий незнакомый привкус, в голове приятное томление, а в животе греющее изнутри тепло.

Слегка озадаченный этой метаморфозой, монгол застыл, прислушиваясь к своим чувствам, и я ему не мешаю, пусть закусит крючок покрепче. Еще несколько секунд, и я все же нарушаю тишину.

Сняв с пояса два кошеля, я специально бросаю их на стол так, чтобы содержимое высыпалось серебряной горкой, а затем перевожу взгляд на гостя.

– Прими же, великодушный и благороднейший даругачи' Байрак Сун, мою скромную благодарность.

Дело в том, что я очень тщательно подготовился к этой поездке и из опроса как боярина Малого, так и прочих арабо-ордынских купцов узнал одну очень важную вещь. Монголы просто помешаны на иерархии, преклонении перед вышестоящим и строгом соблюдением установленного порядка. Они смогли упорядочить даже такую стихию, как жадность и мздоимство. Здесь, в Золотом Сарае, все четко расписано, кто и сколько должен получать бакшиша. К примеру, при обращении к мелкому чиновнику следует давать ему не больше одного ордынского дирха’ма, средней же руки чиновник уже может претендовать на сумму до половины арабского золотого динара, то есть до тридцати дирхамов. Ну а знать высшего ранга… Там уж размер бакшиша не ограничен. Конечно, все это соблюдается только в том случае, если обе стороны знают правила, а если нет, если есть возможность облапошить дурачка иноземца, то это, как говорится, дело святое и сам бог велел.

Узкие монгольские глазки смотрят на две горки серебра, и губы монгола сжимаются в обиженную нить.

– Ты предлагаешь мне вот эту мелочь! За все мои тяжкие труды, за мои старания, эти жалкие кучки каких-то неизвестных монет.

Что там за труды он приложил, это пусть остается на его совести, а вот то, что золотоордынский дирха’м по количеству серебра примерно равен двум тверским рублям, я знаю точно и поэтому за свои шестьдесят монет абсолютно спокоен. Сейчас на столе лежит верхний потолок, положенный в таком случае взятки.

Поэтому я не обращаю ни малейшего внимания на обиженные вопли монгольского чинуши. Все это так, игра и ничего больше! Сижу и спокойно жду, когда же у него закончится запал. Тот все не унимается, и я решаю ускорить процесс. Демонстративно нагнувшись, не спеша начинаю загребать кучки серебра обратно к своему краю. Успеваю добраться лишь до середины стола, когда кошели накрывает смуглая ладонь кочевника.

– Не торопись, консул! – В глазах монгола блеснула хитроватая искра. – Зачем так горячиться⁈

Наши глаза встречаются, и мы без слов понимаем друг друга. Я убираю свою руку, а загребущая ладонь степняка тут же придвигает серебро к своему краю.

«Давно бы так!» – Удовлетворенно хмыкаю про себя, а вслух выдаю очередную порцию гостеприимного радушия.

– Может еще по одной, многоуважаемый Байрак Сун! За понимание, так сказать!

Сам разливаю настойку и, подняв свою стопку, торжественно провозглашаю.

– За здоровье и благополучие Великого Бату хана!

Сказав, опрокидываю в себя содержимое, не спуская глаз с монгола. После такого тоста у того нет выбора, и он следует моему примеру. Выпив залпом полную рюмку, монгол зажмурившись шарит по блюду с фруктами в поисках чем бы закусить, и я понимаю, что сейчас, пожалуй, самый подходящий момент.

Ведь как бы там ни было, таможня все равно должна осмотреть и пересчитать товар, а я уплатить положенную пошлину. Вопрос лишь в том, как она будет смотреть, с каким усердием искать и сколько на это потратит времени.

Поэтому решаю начать прямо сейчас и поднимаю взгляд на Прохора.

– Ну, чего ж ты стоишь⁈ Поди покажи наш товар этим господам, – киваю в сторону стоящих у входа писцов, – пусть все посмотрят и пересчитают, а мы с уважаемым Байрак Суном подождем их здесь за столом! Ведь у нас от ханского даругачи' секретов нет!

Писцы бросают вопросительный взгляд на своего начальника, а тот, откусив половину сочного персика и залив весь подбородок сладким нектаром, попросту машет на них рукой, мол идите уж, занимайтесь.

Просмотреть и пересчитать весь товар – для троих работа на целый день, который я им совсем не собираюсь давать, и тут дело не в жадности. Просто я знаю, что здесь со мной не будут играть по-честному. Это же степняки! Они по-другому не умеют! Дай им палец, они откусят всю руку! Чем меньше канцелярия хана будет знать о содержимом моих кораблей, тем больше у меня останется возможностей для маневра.

Прежде чем увести писцов, Прошка ставит на стол еще одно блюдо с нарезанным копченым мясом и курицей. Я тут же наливаю еще по одной и предлагаю пока суть да дело выпить да хорошенечко закусить.

Мы выпиваем, едим, еще выпиваем, монгол уже совсем размяк, и тут я, словно бы воспылав раскаянием, признаюсь.

– Ты хороший человек, Байрак Сун, а я зря поскупился! Ты защитил меня перед грозным Турсланом Хаши, а я дал тебе всего лишь тридцать дирхамов! Мне стыдно за себя!

Пошатываясь, встаю, и, подойдя к мешку в углу шатра, достаю оттуда связку соболиных шкурок.

Неуверенно протягиваю их чиновнику.

– Вот возьми! Это лишь малая толика моей благодарности!

Глаза монгола полыхнули жадный огнем, и он даже подобрался весь, словно бы протрезвев на миг.

– Да тыыы настоящий…! – Не справившись с мыслью, он пьяно мотнул головой и, привстав, протянул руку. – Ты хороший человек! Умеешь ценить доброе отношение!

Его пальцы, как орлиные когти, вцепились в пушистый мех, и он с облегчением плюхнулся обратно на подушки. На его лице расплылась почти счастливая улыбка.

Еще бы, бакшиш в одночасье вырос в десятки раз, в тот момент когда он уже и ждать не ждал. От такого у кого хошь голова пойдет кругом.

Наливаю ему еще, и мы пьем за щедрую русскую душу, потом за непобедимую монгольскую армию, потом…

Монгол что-то малопонятно лопочет, а я мысленно поздравляю себя с удачно разыгранной партией.

«Если бы я сразу отдал ему соболей, то он скорее всего посчитал бы меня полным лохом, и уж коли пошла такая пруха, то решил бы еще стрясти с иноземца-простофили. В этом алчном азарте напоить его было бы куда труднее, а теперь когда перед ним щедрый друг, что понимает его и ценит, все уже видится по-другому. Теперь он может по-настоящему расслабиться, и поскольку ему в общем-то нечем отплатить мне за добро, то волей-неволей он почувствует себя обязанным».

Мы пьем еще с полчаса, а потом я вспоминаю, что моему дорогому гостю, наверное, пора домой, да и меня ждут неотложные дела. Плохо соображающий, но довольный и счастливый Байрак Сун, конечно же, соглашается со мной, и мы, поддерживая друг друга, выползаем из шатра.

Таща на себе нелегкую тушу главного таможенника ордынской столицы, нахожу взглядом стоящего на страже стрелка.

– Быстро отыщи Прошку и скажи ему, пусть завязывает с досмотром и ведет ордынцев к лошадям. Хозяин их уезжает!

Пока мы тащимся к коновязи, Прошка уже приводит туда писцов. Те пытаются внушить своему боссу, что они еще не закончили работу и не весь товар переписан. Эта сложная задача ставит опьяненный монгольский разум в тупик, но его добрый друг – иноземный купец, то бишь я – тут же приходит ему на помощь и говорит, что у него есть весь список товара.

– Ну вот! – Радостно восклицает Байрак Сун и трясет у моего носа указательным пальцем. – Ты друг…! Ты настоящий…!

Полный список товара неожиданно находится у меня прямо здесь под рукой, и Байрак сходу ставит на нем свою подпись. Один из писцов артачится и не хочет ставить печать, но мое сомнение «а слушаются ли тебя твои слуги» приводит к грозному рыку их начальника, что мгновенно решает дело. Ханский оттиск отпечатывается на бумаге, и я убираю подписанный документ. На всякий случай все тоже самое проделываем еще раз, и я отдаю копию тому самому заартачившемуся писцу.

– Держи, и не вздумай потерять!

После этого мы все дружно запихиваем тушу даругачи' в седло, и незваные гости отбывают восвояси.

– Уф! – Проводив взглядом удаляющихся всадников, я утираю пот со лба и с довольной улыбкой подмигиваю Прохору. – Ну что Прошка, первый день он всегда самый трудный, дальше легче пойдет!

Часть 1
Глава 8

Середина августа 1253 года

Несмотря на то, что лошади идут мелкой рысью, я не могу расслабиться. Все время приходится быть начеку, потому что кобыла подо мной просто не лошадь, а какое-то бесовское отродье. То она норовит куснуть скачущего рядом мерина, то пытается лягнуть идущего позади жеребца, посчитав, что тот слишком приблизился и посягает на ее целомудрие, то еще невесть что выкинет. В общем это не путешествие, а сплошное испытание.

Я привык к своей Луне, которая всегда отличалась своим потрясающим спокойствием и почти человеческой понятливостью, а эта… Думаю, Турслан дал мне ее специально и сейчас по-тихому наслаждается своим извращенным чувством юмора.

Прошло уже три недели с того дня, как мы поставили лагерь на северной окраине Золотого Сарая, и это время я провел не без пользы. Лето, как я уже говорил, в Ордынской столице мертвый сезон, потому как все высокородное монгольское население отправляется кочевать по степи, но в этом мне виделись и свои плюсы. Во-первых, можно было не тропиться с реализацией товара, а сначала провести глубокую маркетинговую разведку. Кто и что продает? Интересы каких купцов мы затронем своим товаром? Имеют ли они связи при дворе, и так далее. Потому как выгода выгодой, а я все ж надеюсь закрепиться тут надолго, и сориться с местными с самого начала было бы нежелательно. Во-вторых, мне хотелось бы до встречи с Ордынскими шишками поговорить с Великим князем Андреем и Ярославом Тверским. И в-третьих, хорошо было бы до аудиенции у хана увидеться с Турсланом Хаши.

Поэтому в первый же день я запросил встречу у Турслана, отправил гонцов к князьям, а Горяту с командой на рынок. Наместник столицы ничего не ответил, Великий князь тоже, а вот Ярослав прислал своего человека со словом, что будет рад меня увидеть в любое время. Не заставляя себя ждать, я посетил Тверского князя буквально в тот же день и был огорчен, застав того в величайшей хандре. Жара, несметные полчища мух и полугодовое безделье на небольшом участке тверского двора превратили князя в раздраженного и сильно располневшего молодого человека, не интересующегося ничем кроме одного – когда же его выпустят из этой опостылевшей золотой клетки. Так я подумал в первый момент, но все оказалось не так однозначно. Буквально через пять минут беседы прояснилось и многое другое.

Вскочив и нервно заходив по шатру, Ярослав начал сумбурно изливать душу.

– Ты пойми, Фрязин! – Почти истерически кричал он. – Я не хотел! Я честный человек и не привык бить своих друзей в спину, но Андрей…! Он уговорил меня!

Еще пара минут этой эмоциональной речи, и все встало на свои места. Открылись ответы на терзающие меня вопросы: почему Великий князь отказал мне во встрече, почему Турслан до сих пор молчит⁈ Оказалось, все до безобразия буднично и прозаично, они попросту кинули меня!

Скорее всего, Андрей не выдержал давления и, вместо того чтобы твердо стоять на обговоренной позиции, дал слабину. Сдали нервы, и он решил свалить всю вину на меня. Со слов Ярослава, получалось, что Великий князь показал на допросе, что это я главный зачинщик бунта и неповиновения ханскому слову. Мол это я уговорил его восстать против Батыя и только мои войска стояли под Коломной. Он уговорил брата подтвердить свои слова, и теперь из их показаний явствовало, что это мятежная Тверь неожиданно напала на монгольскую рать и, воспользовавшись внезапностью, смогла нанести ей поражение.

«Лихо! – Аж подивился я тогда. – Не ожидал я от Андрея такой буйной фантазии!»

В первую минуту я был в шоке. Казалось, вся стройная конструкция моих планов рушится буквально на глазах, и прямо скажу, мне потребовалось приложить максимум усилий, чтобы сохранить внешнюю невозмутимость.

«А что ты хотел! – Мрачно выплеснул я поднявшуюся в душе горечь. – Союзники есть только у сильных, а со слабыми не церемонятся! Слабых лишь используют! Андрей расценил твою стратегию как слабость, а твои слова о необходимости поездки в Орду принял за желание сдать его Батыю. Вот и начал действовать самостоятельно. Недальновидно, неумно, но зато в полном соответствии с инстинктом самосохранения – сдай своего подельника раньше, чем он сдаст тебя!»

Ярослав еще что-то возбужденно рассказывал, кричал, доказывал, что он всего лишь жертва обстоятельств, а я думал только над одним вопросом.

«Если все так, то почему я до сих пор на свободе⁈ Коли решение уже принято и вердикт вынесен, то Турслан Хаши как наместник столицы должен был арестовать меня сразу же по прибытии. Или нет⁈ – Тут меня начало отпускать, и в голове зароились разумные мысли. – Или окончательного решение еще нет, и потому Турслан не торопится. Он не хочет официально встречаться, дабы его не заподозрили в потакании мне, но и мер никаких не предпринимает, словно бы говоря…»

На этом я тогда завис.

«А что собственно он хочет мне сказать⁈ Чего Турслан ждет от меня⁈»

Остро захотелось получить хоть какую-то подсказку, но я понимал, никто мне не поможет и руку помощи не протянет. Либо я все решу сам и выплыву, либо нет, но тонущему руки здесь не подадут. Каждый побоится, что утащу с собой на дно!

Выслушивать дальше жалобы и стенания Ярослава не было никакого смысла, и я не стал у него задерживаться. Единственно, что еще зацепило меня перед уходом – это его недовольство тем, что указом Батыя, ему, как и Андрею, запрещено покидать не только Золотой Сарай, но и пределы своего двора.

«Вот как, – подумал я, уходя, – а мне ничего не запрещают. Иди куда хочешь, делай что хочешь! Почему⁈»

Поездка к Тверскому князю серьезно выбила меня из колеи. Вернувшись к себе, я с отсутствующим видом слушал Горяту о результатах его похода по рынкам. А сведения были весьма и весьма обнадеживающими. Уже первая прикидка показала, что мы здесь обязательно заработаем, и немало! Самый маленький навар, на удивление, получался с пшеницы. На здешнем рынке она стоила всего лишь на десять-пятнадцать рублей дороже, чем на Тверской ярмарке, зато по остальным параметрам разница с Тверью была просто космической. Растительное масло в три раза дороже, сахар в два, про стеклянную и керамическую посуду, зеркала, зажигалки и спиртовые лампы даже говорить не приходится. На этот товар можно было задвигать любую цену.

Причина этого ажиотажного спроса крылась в том, что в этом городе, так стремительно выросшем посреди голой степи, было полно награбленного золота, а вот товара, особенно не традиционно-монгольского, остро не хватало. Здесь, как и в любом монгольском кочевье, отлично выделывали кожу, валяли войлок, обжигали примитивную глиняную посуду, но завоевавшая полмира монгольская знать уже вкусила роскоши и жаждала ее получить. А вот тут у них случилась засада! Сколько бы не свозили они в свою столицу мастеров из завоеванных стран, наладить производство чего-то стоящего им так и не удалось. Фарфор и шелк по-прежнему везли из Китая, бумагу и хлопок из Хорезма, сахар, ковры, оружие из Ирана, а оливковое масло и сукно аж из Италии и все это стоило безумных денег.

Горята просто сиял, рассказывая мне о своих разговорах с местными и арабскими купцами.

– Нет, ты послушай! Я лишь чиркнул зажигалкой для показу, а мне уже предложили купить всю партию, не торгуясь. – Он осклабился во всю ширь своего лица. – Представляешь! Какой-то дрищь, худющий и черный как бес, так и говорит, мол называй любую цену, возьму все что есть.

Как бы не был я в тот момент озабочен другими проблемами, я все же строго зыркнул на партнера.

– Надеюсь, ты не назвал цену⁈

– Да нет, конечно! – Расплылся в довольной усмешке Горята. – Что я первый день торгую что ль! Сказал, мне потолковать с товарищами надоть.

– Это верно! – На автомате кивнул я ему тогда. – Потолковать надо!

Кивнул, и тут меня осенило.

«Ты дурак совсем что ли⁈ Ты же писал Турслану о своем проекте⁈ Писал! Он Батыю и Сартаку о нем рассказал⁈ Рассказал! Вот они все и ждут, что ты на деле можешь показать! Оттого и Турслан не принимает, оттого и свобода тебе дана в отличие от сидящих под домашним арестом князей! Мол давай показывай, что там у тебя есть, а мы посмотрим. Не убедишь, тогда уж не обессудь…! Будет тебе и тюрьма, и палач с дыбою!»

Раскидав все по полочкам, я воспрянул духом. Понимание проблемы уже половина решения.

«Так чего же они от меня ждут⁈ – Я мысленно озадачил себя вопросом и сам же на него ответил. – В первую очередь, доказательств того, что я смогу создать такой поток товара, какой обещал! Как это сделать⁈ Распродать все по-быстрому, уплатить налоги и поклониться хану, мол видишь сколько ты получил, а это всего лишь с одного каравана. В следующем году придет уже два, а потом три, и с каждым годом будет все больше и больше!»

Подумав как следует, я решил, что этого явно будет недостаточно.

«Нет! Деньги хана не впечатлят и ни в чем не убедят, а вот товар мой мгновенно растечется по караванным дорогам, и в степи его даже не заметят. Мне это не подходит! Мне надо подкрепит свои рассказы о будущем товаропотоке по Волге чем-то более реальным, чем мешочек с золотом. Иначе получится, что я опять с одними обещаниями приехал, а не исполненные обещания раздражают, это я по себе знаю! Поэтому надо придумать что-то другое! Надо произвести впечатление!»

Горята все рассказывал и рассказывал, а я уже не слушал. Последняя мысль словно приоткрыла мне путь к решению.

«Нужно не просто продать товар, а представить его так, чтобы о караване из Твери каждая собака в этом городе знала. Чтобы пошел ажиотаж, чтобы потекли слухи, и не осталось в Золотом сарае человека, не мечтающего если не купить, то хотя бы посмотреть на удивительные товары из Руси. – На этом я уже не смог сдержать довольной улыбки. – Слухи дойдут до ушей хана и Сартака, и это лучше всяких слов убедит их в том, что мои обещания были не пустой болтовней. И вот тогда они точно захотят поговорить со мной, а для меня в нынешней ситуации это уже победа, потому как для личного контакта у меня припасены еще кое-какие доводы, кои не оставят их равнодушными».

Наметив для себя генеральную линию, я прервал все еще рассказывающего Горяту.

– Постой! Никакой оптовой продажи не будет! Будем торговать в розницу и как на Тверской ярмарке, с торговыми рядами, зазывалами и представлением товара.

– Зачем нам это⁈ – Горята искренне удивился. – Сдадим все по-быстрому! Потеряем самую малость! Навара и так за глаза!

К тому моменту я уже все продумал, и на моих губах появилась уверенная улыбка. Рассказать младшему Нездиничу истинную подоплеку своего решения я посчитал лишним, а ответил проще и понятнее.

– А куда нам спешить⁈ Нас отсюда все равно не выпустят, пока Батый добро не даст, а он сюда раньше осени не приедет. Так что не будем разбрасываться попусту, как известно, копейка рубль бережет!

Поговорки такой еще не существует, и я сказал ее буквально на автомате, но сразу увидел, что новгородцу она понравилась. Он мысленно повторил ее про себя и довольно осклабился.

– Вот умеешь ты красиво сказать, Фрязин! Копейка рубль бережет! Надоть запомнить!

Чуть склонив голову, Горята нацелил на меня свой проницательный взгляд.

– Ладно, раз говоришь торговать в розницу, то будем в розницу. Я твоей купеческой жилке доверяю, она нас ни разу еще не подводила. Тока вот для такого дела торговые места нужны, и много.

Тут он был прав, но на ум мне сразу пришла круглая морда моего недавнего гостя, и созрело здравое решение.

«Главному таможеннику столицы я вчера запустил деньжат не слабо, пусть-ка он отработает полученный бакшиш».