Текст книги "Тихая бухта"
Автор книги: Дмитрий Нагишкин
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Тайна, которую узнал Димка, наполнила его уважением к Савелию Петровичу и к Шурке. Димка завидовал приятелю: не каждый мальчик имеет отца, который взорвал поезд со снарядами.
Шурка же, разболтав тайну, чувствовал себя нехорошо. Теперь он все больше молчал. Молчал и Димка. Но это нисколько не отразилось на их уходе за больным. Стоило Пундыку пошевелиться, как оба мальчика со всех ног бросались к нему, наперебой стараясь выполнить малейшее его желание.
Скоро дело пошло на поправку. Савелий Петрович мог уже садиться в постели. Настал, наконец, день, когда он, пройдясь по комнате, заявил ребятам:
– Ну, хлопчики, шабаш – выздоровел! Теперь можно и в стойбище ехать.
Наутро, чуть свет, Димка поднялся с постели. Отец еще спал. Димка тихонько оделся и вышел на улицу. Он решил починить у своей оморочки распорки, чтобы наилучшим образом быть готовым в путь.
Оморочка лежала на берегу. Димка перевернул ее и присел подле на камень.
С реки тянуло свежестью.
Из-за далеких гор побежали по небу алые полосы, словно птицы, одна за другой. Порозовели вершины сопок. Пушистым облаком оделась река. Она еще не проснулась. Под пеленой белой дымки поверхность ее была зеркально спокойной. Ни одна волна не пробежала еще по ней.
У Димки слипались глаза. Но он пересиливал себя.
Дымка над рекой постепенно растаяла. Тихий ветерок вывернулся откуда-то из-за поворота реки, с верховьев. Вода покрылась рябью. Заиграли на ней блики первых лучей солнца, искрясь и бросая отблески на листву прибрежных деревьев. Наконец огромным раскаленным шаром выкатилось из-за гор солнце. Разбуженная его яркими лучами, ни с того ни с сего тявкнула со сна собака лайка, спавшая на берегу, вскочила, потянулась, вытянув лапы по направлению к мальчику, и звучно зевнула.
Димка, по мальчишечьей примете, подумал: «К деньгам тянется!»
И хотя эта примета чаще всего оказывалась неверной, он повеселел. Собака подошла к реке, высунула длинный красный язык, полакала воды и остановилась, не зная, чем заняться. Посмотрела на Димку, потом вверх по реке и вдруг залаяла. Димка тоже посмотрел в ту сторону.
С верховьев быстро шла оморочка.
Димка поднес ладонь к глазам. Яркий свет солнца мешал ему рассмотреть, кто едет. Но оморочка быстро приближалась и скоро остановилась около Димки.
В ней сидел странный человек.
Короткий халат его был весь расшит шелковым шитьем. Красивый узор вился на плечах, воротнике, груди, на манжетах. Голову покрывал полотняный убор. Его увенчивала также расшитая малюсенькая шапочка с беличьим хвостом.
Лицо у человека было смуглое, с маленькими черными глазками. Не будь этих живых, острых, все замечающих, чуть прищуренных глаз – лицо человека казалось бы высеченным из камня. Широкие скулы, короткий нос с раздувающимися ноздрями, большой покатый лоб, крупные зубы, крепкий большой рот и решительный подбородок сообщали этому лицу выражение силы и какой-то задумчивости.
Димка, точно завороженный, смотрел на человека, не веря своим глазам. «Индеец!» – мелькнула у него мысль.
Розовые блики от воды играли на лице этого странного человека. Он вдруг улыбнулся, заметив изумление, написанное на лице мальчика.
– Эй, спичка есть-нету? – спросил человек.
Димка так растерялся, что промолчал.
Тот опять спросил:
– Тебе что, язык нету, а?
Он сильным ударом весла выгнал оморочку на берег, вылез, перевернул ее. Затем взвалил на плечи свой мешок и пошел по берегу. Собака зарычала. Но, должно быть учуяв что-то вкусное в мешке незнакомца, завиляла вдруг хвостом и пошла за ним следом.
Человек направился в поселок. Ступал он по земле легко. На ногах у него были красивые унты из оленьей кожи, на расшитом косточками поясе висели кисет и нож. Длинная трубка была заткнута за пояс.
Никогда в жизни Димке не приходилось видеть так нарядно одетого мужчину. Димка невольно посмотрел вверх по реке, откуда приплыл человек. Значит, там живут эти удивительные люди!
Между тем приехавший подошел к дому Пундыков и громко постучал в окно.
– Эй, Пундыка! Софрон приехал! Открывай дверь! – закричал он.
На лице Димки выразилось крайнее изумление.
Софрон! Значит, это тот самый ороч, к которому собирался ехать Савелий Петрович?
В доме Пундыка хлопнула дверь, и Софрон исчез, славно его и не было вовсе. Собака села возле двери и стала терпеливо ждать, неизвестно на что надеясь. А Димка, огорченный, поплелся домой. Он никак не мог простить себе, что упустил такой случай познакомиться со знаменитым охотником Софроном.
Вдруг из дома Пундыков выскочил Шурка. Протирая глаза, он бросился к Димке:
– Слышь, Бисанка приехал! Приходи – посмотришь.
– А я уже его видел.
– Да ну?
– Вот тебе и «ну»! Мы с ним разговаривали. Он у меня попросил прикурить.
– А ты что?
– Я – ничего… Я… Ты ведь знаешь, я не курю…
– Идем к нам!
– А как его зовут? Ты, кажется, «Бисанка» сказал?
– Бисанка – фамилия, а зовут Софрон.
– Ну, что это за имя – Софрон! Лучше бы его звали иначе: Ястребиный Коготь или Горный Рыкающий Тигр!
– Ему и Софроном хорошо называться, – рассудительно заметил Шурка. – Он лучший охотник из орочей. Белку на лету дробинкой в глаз бьет.
Против этого Димка не мог ничего возразить. Собственно, Шурке он возразил лишь потому, что оробел перед Софроном. А ему и самому ороч нравился. Беличий хвост на его шапке вполне заменял орлиные перья индейцев и придавал ему необычайно воинственный вид.
Два дня Димка был сам не свой. Ему не терпелось скорее поехать с Шуркой в стойбище, чтобы увидеть своими глазами, как же эти орочи живут, есть ли у них настоящие вигвамы. Между тем Софрон никуда не собирался уезжать и, должно быть, чувствовал себя в поселке прекрасно. Он часто ездил на ту сторону реки. В концессии его, видимо, охотно принимали. Возвращался Софрон пьяный. Кафтан его оттопыривался. Бисанка запихивал за пазуху без разбора все, что давали ему на той стороне. Негнущимися пальцами, с пьяной похвальбой довольного собой человека он вынимал из-за пазухи банки фруктовых консервов, американский жевательный табак или бутылку рисовой водки – сакэ, а иногда даже и коньяку.
– Эй, Пундык, Софрона Бисанка все любят! – хвастал он. – Софрон – охотник хороший. Зима будет – Софрон зверя бить будет, шкурка концессия таскать будет… Деньги много-много надо. Водка надо, табак надо, порох-дробь надо… Скоро Софрон тайга пошел.
– Эй, Софрон, в долг берешь? – качал головой Савелий Петрович.
– В долг.
– Платить когда будешь?
– Зима платить буду.
– Грабить тебя зимой будут!
– Ничего, зимой можно грабить: тайга богатый! Зверь много есть. Меня Наямка сильно уважает.
Димке было непонятно, как это Наяма будет грабить Софрона зимой. Когда он задал этот вопрос Шурке, тот рассказал ему, что концессия незаконно скупает у орочей пушнину по дешевке в обмен на водку и дрянные японские безделушки. Редко-редко ороч получает хотя бы третью часть настоящей цены. Летом старшины-приказчики ездят в стойбище, на Майдату, и в долг раздают порох, дробь, рис, водку, табак. Зато зимой с лихвой собирают долги. Хитрый Наяма не жалеет и взяток. Он ставит сети на лучших местах, забирая иной раз всю рыбу, сплавляет неклейменый лес, рубит заповедные деревья, скупает пушнину… И не сосчитаешь, на сколько миллионов он вывез из бухты Тихой всякого добра.
Рассказывая об этом, Шурка был так взволнован, так крепко сжимал кулаки, что Димке показалось, будто он сердится и на него самого, а не только на японца Наяму.
Но Димка не чувствовал себя виноватым. Ведь и ему было жалко этой тихой бухты, которую он успел полюбить, этих широких кедров, уплывающих куда-то вниз по реке. Они никогда не возвращаются оттуда. А сколько лет им нужно расти тут в тишине, чтобы головой они могли коснуться неба!
Разгоряченный Шурка сказал:
– А все взятки! Думали, новый лесничий конец этому положит, а он тоже…
Димка вступился за отца:
– Неправда, мой папа взяток не берет!
– Как же не берет! Весь поселок видит, как Наяма к Дмитрию Никитичу ездит. Он даром ездить не будет.
У Димки загорелись уши. Он с ужасом вспомнил вдруг, что штаны на нем тоже подарены Наямой. Он густо покраснел, но все же попытался защищаться:
– А твой отец ничего не берет?
– Нет! – строго ответил Шурка. – Он партизаном был. Он красный. Наяма к нему тоже подъезжал, да отец его так пужанул, что тот больше не суется.
– Мой папа политикой не занимается, – возразил Димка, вспомнив отцовскую фразу.
– Ага, политикой не занимается, а взятки берет, Наяме хозяйничать позволяет!..
Димке нечего было сказать, и, не слушая больше ничего, он бросился прочь от своего друга.
До вечера Димка просидел у реки.
Ему было очень тяжело. До сих пор отец казался ему лучшим человеком на земле. Правда, Димка немного побаивался его, потому что отец был скуп на слова и на ласку. Но все же Димке хотелось, когда он вырастет, быть таким, как отец. То, что он услышал от Шурки, глубоко его потрясло. И, не зная, что теперь делать, Димка лег на траву и заплакал.
Стемнело. Димка поднялся. Сквозь слезы глядел он на реку. А по ней, точно назло, то и дело одно за другим плыли вниз, вздрагивая и покачиваясь, черные бревна – кедры, сосны и пихты, освобожденные от ветвей и коры, гладкие, голые, точно раздетые шайкой разбойников. Может быть, из них ни одно не клейменое. Проклятые бревна! Они плывут по реке, люди смотрят на них и вспоминают, что новый лесничий – взяточник…
Когда река совсем пропала в черной пустоте ночи и только редкие всплески да глухие звуки сталкивающихся бревен давали о ней знать, Димка со вздохом поднялся и поплелся домой.
У него нестерпимо болела голова.
Придя, он сразу полез в чемодан. Отец, сидевший у стола, прищурился:
– Ты что там делаешь?
– Штаны переодеваю.
– Чего это на ночь глядя?
– Эти я больше не надену.
– Почему?
– Потому что это взятка.
– Что?!
Отец поднялся со стула. Громадная тень вскочила вместе с ним, взлетела на потолок и нагнулась, будто рассматривая Димку. Мальчик стащил с себя штаны и, бросив их на пол, стал надевать другие. Лицо Вихрова потемнело.
– Повтори, что ты сказал!
Тень метнулась по стене и закрыла огонь. Димка зажмурил глаза. Тяжелый клубок жгучей обиды на отца подкатил к горлу, соленые слезы защекотали глаза. Пусть отец делает что хочет. И Димка, чувствуя, что делает что-то непоправимое, закричал:
– Весь поселок говорит, что ты взяточник!.. Позволяешь Наяме хозяйничать!.. Носи сам его штаны!
– Как ты смеешь? Молокосос!
И Димка услышал, как отец сорвал с себя ремень.
– Ну, бей, пожалуйста, сколько хочешь! Убей! А я взяточником не буду!
Димка кричал, пока горло не перехватили рыдания.
Однако отец не стал его бить. Димка лег лицом на пол и опять заплакал. Плакал он долго и, наконец, устал. Он поднял голову. В комнате стояла тишина. Отец сидел за столом, закрыв лицо руками. Димка посмотрел на него. Отец не двигался.
От плача у Димки слипались глаза и в голове гудело. Все тело ныло от усталости. Он едва добрался до кровати, положил голову на подушки, подумал, что жизнь теперь разбита, и не заметил, как уснул.
ГЛАВА ШЕСТАЯУтром Димку разбудили солнечные лучи. Еще не раскрывая глаз, Димка потянулся и вспомнил, что сегодня Софрон и Шурка едут в стойбище.
Димка быстро вскочил. В комнате было светло и чисто. На столе было приготовлено молоко и хлеб с маслом. Возле кровати на стуле лежали его старые штаны, в которых он приехал из Владивостока. Тогда только Димка вспомнил ссору с отцом и всю свою обиду. Он быстро оделся и взял свое ружье. Он хотел уже было выйти, но в дверях столкнулся с отцом. Морщины на лице отца были резче, чем обычно, и лицо – землистое. Должно быть, он плохо спал эту ночь. Не глядя на Димку, он прошел к столу и сел.
– Я к ороченам поеду, – тихо сказал Димка, чувствуя все-таки жалость к отцу.
Отец ответил не оборачиваясь:
– Поезжай.
Оморочка Софрона была уже на воде, когда Димка вышел из дому, а сам Софрон уже сидел в лодке, прижимая ее веслом к берегу.
Димка и Шурка тоже сели в оморочку и взяли в руки весла.
Софрон подал знак, крякнул, мотнул своими толстыми косами, и оморочка, оторвавшись от берега, как ласточка помчалась вперед.
Софрон правил в сторону от главного русла. Тут не слышно было ни криков людей, ни собачьего лая, ни пыхтенья катеров – берег казался пустынным.
К полудню Тихая стала маленькой и узкой. Софрон резко повернул лодку в боковую протоку и, несколько раз взмахнув веслом, проплыл ее. Перед ними открылась широкая и стремительная река.
– Речка Май. С горы бежит. Сердитый речка. Теперь стойбище недалеко, – пояснил Софрон, кивая головой на берег и горы, голубевшие вдали.
Вскоре с берега послышались голоса и запахло дымом. Навстречу лодке высыпали ороченские ребятишки, все смуглые, с сережками в ушах. Волосы у них были заплетены в косички. Вперегонку с собаками бросились они к приехавшим. Почуяв чужих, собаки отпрянули в сторону и залились неистовым лаем. Ребята тормошили Софрона и исподлобья рассматривали Димку и Шурку. Софрон указал рукой на приехавших:
– Ну, товарищ будет, драться не надо. Гуляй!..
На этом кончились его заботы о Шурке и Димке. Ребята остались на берегу. Они постояли-постояли и медленно направились вдоль берега, разглядывая стойбище.
Орочи жили в шалашах из тонких слег, крытых берестой. Нерпичьи, медвежьи и оленьи шкуры устилали земляной пол. Около шалашей были сложены очаги из камней. Горячий дым вился над ними, огонь лизал побелевшие от жара камни. Вперемежку с шалашами стояли охотничьи палатки.
Возле одного шалаша на земле стояла берестяная люлька, крытая вышитой тканью. На дуге из лозы, укрепленной над люлькой, болталось множество побрякушек. За них цеплялся руками, смуглыми от загара и грязи, черноглазый малыш. Радуясь солнцу, теплу и шуму, он что-то выкрикивал, заливался смехом и от удовольствия пускал пузыри. Мать, с волосами, отливавшими на солнце синевой, сидела возле него на корточках и вышивала разноцветными шелковыми нитками по ровдуге [2]2
Ровдуга – выделанная шкура сохатого (лося).
[Закрыть]. Время от времени она чмокала губами в сторону малыша; тот тянулся к бусам, блестевшим на ее шее. В ушах у матери были громадные серебряные серьги, на шее, кроме бус, – медный китайский браслет; подол халата был расшит медными монетками. Ребята смотрели на проворные пальцы женщины. На их глазах ровдуга покрывалась ярким, красивым узором.
Разомлевшая от жары собака лениво оскалилась на ребят, хотела тявкнуть, но вместо этого подошла к люльке, длинным розовым языком лизнула ребенка по носу и поплелась в тень. Малыш залился смехом.
Кое-где на высоких шестах были уложены слеги, на которых висела рыба. От нее шел острый запах. Это вялился на зиму корм – юкола. Вдали от палаток седой старик медленно долбил тополь в два обхвата толщиной. Уже вырисовывались очертания ульмагды [3]3
Ульмагда – долбленная из тополя корягообразная лодка на несколько человек.
[Закрыть]. Старик работал самодельным долотом и подчищал струги узеньким кривым ножом. Мягкие стружки бесшумно ложились ему под ноги.
Кроме старика, мужчин в стойбище не было – ушли бить рыбу. Женщины варили еду, занимались шитьем. Одна ловко подбирала шкурки по рисунку и цвету. Получался красивый сыкту – постельный коврик. Другая набивала полотняный мешок сухой сохатиной шерстью.
Ребята остановились.
– Это что будет? – спросил Димка.
– Подушка будет.
Женщина, которая вышивала ровдугу, пригласила их пить чай, и ребята выпили чаю с тростниковым японским сахаром и вяленой рыбой.
Вечер подкрался незаметно. Вдалеке послышались громкие голоса. Это ловцы вернулись с добычей. Ярче запылали очаги, сильнее запахло дымом. Возле каждого очага кружком уселись хозяева и, перекликаясь между собой, ужинали вареной рыбой, сдобренной соей.
Три дня прожили мальчики в стойбище. Загорели, обветрились, научились играть во все ороченские игры: тянуться на поясках, прыгать через веревку и шест. Играли и в ладошки. Эта игра сопровождалась сначала медленным, потом все ускоряющимся пением. Но слова песни были непонятны и, как потом узнал Димка, и впрямь ничего не значили.
А-сим-си, а-сим-си…
Сидайнока бисим-си.
Пробовали гости бороться с ороченскими ребятишками, но осилить никого из них не могли.
Хотя у всех ороченских мальчиков были тонкие ноги и тонкие руки, а тело сухое и на вид слабое, но они оказывались сильнее не только Димки, но и самого Шурки.
– Почему это? – спрашивал Димка.
– А потому, – отвечал Шурка, – что они, брат, работают.
И в самом деле, ребята в стойбище не только прыгали через веревку и ловко тянулись на поясках, но и били рыбу острогой, плели из волоса петли для зверя, волочили через перекаты лодки и на своих тонких ногах по каменистому берегу, по корням в лесу исхаживали верст по тридцать за день.
Захотелось и Димке побывать в настоящем ороченском лесу.
Но в лес Софрон своих гостей не пустил.
– Сейчас охоты нет, – сказал он, – а мальчишка в лес пойдет – убьет кого-нибудь. Тогда хозяин леса рассердится, и придется шамана звать для камланья, людей кормить… Нет, лучше в лес не ходить.
Но Димке это показалось обидным. Как это их не пускают в лес! Ведь они не маленькие.
Он вскинул на плечи ружье и предложил Шурке идти вместе. Шурка, к его удивлению, ответил отказом:
– Сезона нет.
– Ты Софрона боишься! – сказал насмешливо Димка и один отправился в лес.
Опушка тайги подходила к самой реке. Глядя на кусты волчьей ягоды, на низкие деревья рябины и дикой черемухи, теснившиеся близко к воде, Димка никак не мог себе представить, чтобы это была та самая тайга – великий лес, без конца простирающийся на три стороны света: на север, на запад, на юг.
Но чем дальше входил он вглубь, тем сумрачней становилось в лесу. Ели и пихты заслоняли землю от солнца, и на ней уже не росла трава. А ведь это было совсем близко от стойбища! Еще сквозь шум деревьев было слышно, как звенит на перекате река.
Но на всякий случай Димка снял с плеча ружье и понес его в руках, держа перед собой наперевес.
Он все ждал, что вот сейчас вылезет из-за бурелома медведь или прыгнет с дерева рысь, и, насторожившись, округленными от ожидания глазами осматривал каждую ветку, каждый куст. Но они никого не прятали.
Один только бурундук встретился ему на пути. Димка узнал его по темным полоскам на спине, о которых рассказывал Шурка.
Бурундук черными блестящими глазками поглядывал на Димку и вовсе не собирался удирать. Он сидел на задних лапках, а передние сложил на светло-коричневом животе. Пушистый хвост его медленно двигался.
Димка оторопел.
Но стоило ему шевельнуться, как бурундук исчез. Димка не успел даже увидеть, в какую сторону он прыгнул. Только веточка, на которой секунду назад сидел зверек, раскачивалась перед самым носом Димки. Это было единственным свидетельством, что зверек не померещился.
«Ну и пусть удрал! – подумал Димка, хотя и пожалел, что не выстрелил. – Разве это дичь? Настоящий охотник и пачкаться бы не стал о такую мелочь!»
Крохотная, птичка с красной грудкой пролетела мимо Димки и чирикнула. Он цыкнул на нее. Но красногрудая птица еще несколько раз облетела вокруг, как бы готовая без сил упасть на землю. Димка догадался, что она только отманивает его от гнезда.
И он не стал стрелять: жалко.
Он повернул обратно к стойбищу, так и не встретив в тайге ни одного страшного зверя.
Вдруг что-то бурое замаячило поблизости в кустах. У Димки захолонуло сердце:
«Медведь!»
По правде сказать, первое, что ему захотелось сделать, – это удрать с быстротой, на какую только способны были его ноги. Но они точно приросли к земле. Он не мог пошевелить ими. Сердце отчаянно колотилось.
Потом Димке стало жарко…
Кто-то удалялся от него.
Тут Димка ощутил прилив отчаянной храбрости. Убежать или дать медведю уйти, даже не поглядев на него вблизи? Димке стало стыдно за свой страх. Он пригнулся к земле, пополз вслед. Молодая поросль мешала Димке хорошенько рассмотреть предмет своей погони. Но вот они вышли на опушку леса, и Димка увидел, что это человек.
«Вот тебе и раз! – подумал с огорчением Димка. – А почему он на корточках по лесу ползает?»
В это время человек опять нагнулся, потом распрямился, рассматривая что-то в руках. Вдруг он обернулся и увидел Димку, глядевшего на него. Большими шагами он пошел прочь, в тайгу. Димка успел лишь заметить, что это был молодой китаец с большим родимым пятном на лбу, одетый в меховую куртку.
Китаец скрылся меж деревьев.
Димка поопасился преследовать его дальше. Как знать, кто этот человек, передвигающийся по лесу на корточках!
Но, вернувшись в стойбище, он тотчас же сообщил Шурке об этой таинственной встрече в лесу. Шурка усмехнулся.
– Просто китаец черемшу собирал, – сказал он. – Тут ее целая пропасть растет! – Потом помолчал секунду, что-то соображая, и спросил: – Ты говоришь, у него было черное пятно на лбу? Это, наверное, Колька-китаец. Он одному старику свою кровь проиграл…
– Кровь?! – испуганно спросил Димка.
– Да, денег у него не хватило: он стал играть на свою кровь, ну, значит, на жизнь, что ли… Проиграл. Теперь этот старик с ним делает что захочет.
– Как так?
– А вот так. Уж я это знаю.
И Шурка рассказал другу, что в поселке живет много китайцев и что работают они артелями, а распоряжаются артелями старшины – джангуйды, которые подыскивают китайцам работу, нанимают для них фанзы и за это забирают себе большую долю заработка.
По ночам же, когда китайцы не работают, они играют в карты. И карты у них совсем не похожи на наши – в одной колоде штук сто. До самого утра в китайских фанзах светятся огоньки, и часто слышится оттуда шум споров и драк. А если и бывает тихо, значит они курят опиум.
Где берут они этот яд, неизвестно. Только у джангуйдов он всегда есть.
