Текст книги "Ролевик: Ловчий (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чернояр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Нет, Сопливый, оставь его себе, – рычит капитан, отчего шмыгающий носом пират втягивает голову в плечи и старается не отсвечивать. – Взяли и выбросили эту требуху немедленно!

– Но... У него же вона, шмотья полно, негоже энто – столько ценностей, да в воду, – гудит второй.

– Ты, сухопутное говно, егерский вещмешок не видишь, что ли? Может, тебе напомнить, чем заканчивается попытка сунуть лапы в вещи Паучника без его ведома?

Недовольно бурча под нос, амбалы завершают скрутку ковра и, уложив его у борта, хватают меня за ноги.

Капитан, ухватив мои волосы в кулак, тянет голову назад, открывая горло.

Одно движение клинком, и всё.

Спокойно жду смерти.

Капитан яростно дышит, здесь, вблизи, совершенно отчётливо слышу проблемы с дыханием.

А Костлявая не торопится.

– Знаю я ваши егерские ухватки, – выдавливает капитан каждую букву полным ненависти хрипом. – И не надейся посмертно достать, как это делают отродья. Я отпускаю тебя на все шесть сторон, – кривая ухмылка, в потемневших глазах с лопнувшими сосудами – лютая, нечеловеческая злоба.

Сильный удар в плечо, и меня опрокидывает за борт.

Напоследок успеваю перенаправить силу на голосовые связки и речь, и выкрикнуть удаляющемуся бортику:

– Лодочник выбросит тебя на стремнине, падаль!

А мой короткий полёт продолжается.

Враз на меня набрасывается ледяной воздух, настолько бедный жизненной силой, что дышать практически нечем. Сильный ветер подхватывает меня, крутит, и тут до меня доходит: корабль уже далеко вверху, а там, вокруг и внизу, не туман – облака. Густые, непроглядные.

Прежде чем окончательно провалиться в сырую холодную плоть облаков, успеваю запечатлеть в памяти сюрреалистичное зрелище: два парусных корабля, притёршись бортами, парят в кристальной чистоте небес, а над ними раскинулся огромнейший, безграничный голубой купол...

На какое-то время вновь теряю сознание, а когда прихожу в себя, облака остаются позади.

Свист ветра в ушах, встречным потоком воздуха плющит морду, особенно в те моменты, когда меня выкручивает в направлении далёкой поверхности.

А парашюта нет.

В бешеной круговерти иногда успеваю отмечать россыпь островов у далёкого горизонта – и на краткий миг в душе вспыхивает надежда, что доплыву. Если не раскатает в блин при приводнении.

Зато дышать тут не в пример легче, чем там, на высоте. Воздух с каждым метром теплеет, уплотняется. Растопырив руки и ноги, пробую на голых инстинктах (откуда они у прямоходящего примата взялись, интересно?) стабилизировать хоть немного кручение. Прогресс, вроде, есть, но слишком мал, чтобы успеть раскорячиться как надо до момента стыковки.

Благо, лямки рюкзака подтянуты как следует – не телепается, не елозит по спине, сидит как влитой.

Поверхность воды всё ближе и ближе. Ещё несколько секунд, и всё – сушите вёсла, кормите рыб.

В последний момент, перенапрягая избитое тело, всё же умудряюсь вытянуться в какое-то кривое подобие стойкого оловянного солдатика, искренне надеясь, что из олова в нём – только напыление.

Чудовищно твёрдая вода бьёт меня в ноги и нехотя расступается, впуская новую жертву в свои жадные объятия.

И в голове с шумом, перекрывающим рёв воды, щёлкает реле, отключая сознание.

Плеск волн, яркое солнце.

Тело, отключившись от управления разумом, экономными гребками направляет себя вперёд. Рюкзак не мешается, жёсткая рама больше не жёсткая – рефлекторный рывок за торчащие из лямок узелки – и её составляющие, оттолкнувшись друг от друга, позволяют вещмешку ещё плотнее облепить спину.

Сознание то всплывает, то пропадает вновь, накатывают чужие воспоминания, и после каждого помутнения разума они осознаются уже родными, моими собственными.

Иногда кажется, что слышу поблизости чьё-то напряжённое дыхание, иногда различаю слабые всплески, только вот не понять, волны ли это сталкиваются друг с другом, или же на самом деле рядом со мной кто-то есть. Переместить силу в слух не могу, да и сам понимаю, насколько это сейчас бесполезно: её остатки циркулируют в избитом теле, полностью направленные на одну-единственную функцию: не дать мне утонуть.

Иногда, совсем выбившись из сил, переворачиваюсь на спину и вяло подгребаю руками, небольшой воздушный пузырь, удерживаемый рюкзаком, позволяет уделять меньше контроля за плавучестью.

Сознание теряется, находится вновь, и опять пропадает, скатываясь в сумеречное состояние бреда. В такие моменты кажется, что кто-то, остающийся вне поля зрения, то подталкивает меня вперёд, то буквально тащит за шкирку.

Сколько это длится, не знаю, и знать не хочу.

Солнце уже у самого горизонта, и на небе, не вызывая у меня ни малейшей капли удивления, проступают из небесной синевы два серпа лун.

Хочется есть, хочется пить, но ни одно, ни другое недоступно сейчас.

Странный мерный рокот совершенно не затрагивает никаких чувств, и требуется долгое, бесконечно долгое осознание, чтобы понять – такой шум, то растущий, то нисходящий, может быть только в одном случае – если вода накатывает на берег.

И тут же ноги ощущают под собой дно. Песчаное, мягкое, ступни в нём вязнут, как в клею, – но это дно!

И, словно не желая отпускать, вода давит в грудь, старается плавно, но неотвратимо вернуть трофей обратно.

Хренушки тебе, владение Посейдона, а не очередной кусок жратвы для рыб!

Напрягая все оставшиеся силы, медленно, но верно двигаюсь вперёд. Тяжёлая обувь скользит в песке, проваливается – но она же за счёт широких подошв даёт большую точку опоры. Упрямо иду вперёд, шаг за шагом сокращая дистанцию с мутным абрисом береговой линии.

Шаг за шагом, шаг за шагом.

Свистят лёгкие, гоняя воздух, шершавый язык прилипает к нёбу, рюкзак тянет назад – словно к нему принайтовали какой-нибудь перегруженный плот или поддон с силикатным кирпичом. Изо всех сил борюсь с желанием сбросить свою ношу, отдать её на откуп жадному морю. Я не знаю, где оказался, а потому сейчас, если всё же справлюсь с отливом, может пригодиться абсолютно любая мелочь.

Шаг за шагом – вперёд. Вода доходит до пояса, ещё десяток или два шагов – и её уже едва-едва хватает, чтобы прикрыть колени. И снова вперёд, и сил не хватает ни на что иное, всё до последней капли вкладываю в движение. В голове бьётся только одна мысль: надо уйти как можно дальше от берега.

Ноги шлёпают по мелководью, перед глазами багровый туман, в ушах натужными и резкими толчками шумит кровь.

С каждым шагом идти всё труднее и труднее, и не покидает ощущение, что тащу за собой реально корабль. Ну, или мешок цемента.

Всё равно не оборачиваюсь – знаю – повернусь, и тут же упаду. А потому шаг за шагом иду вперёд. Вдавливаю себя в ночной воздух. Света от лун едва хватает, чтобы различить границу деревьев и пляжа, но и так – уже что-то.

Шаг, ещё шаг, и ещё один. И ещё. И ещё один.

Упираюсь лбом в гладкую поверхность первого ствола. И оседаю на землю.

Последним волевым усилием обхватываю дерево руками и протезом фиксирую левую кисть. Такой замок просто так не раскроешь, а значит, если вода вернётся, то меня хотя бы не унесёт обратно в море.

На этой позитивной мысли моё сознание окончательно отключилось.

Очнулся от палящей жары.

Во рту сухо, дико хочется пить.

Расцепив замок, отлип от дерева и тут же сел на задницу.

Трясёт всего, буквально колотит, перенапряжённые мышцы ноют и болят, боль разъедает спину, ноги, руки, голову – всего меня. Но от этого только радостнее: болит, значит, живой!

Выжил, курилка!

Контроль над собой теряется, и меня разбирает смех. Истерический? Просто хриплое карканье? Хрен его знает, со стороны я себя не услышу всё равно, а эмоциям надо дать волю.

– Жи-ы-ы-ывой!

Голос надтреснутый, связки саднит, по это пофиг.

Привычным движением отщёлкиваю стопоры лямок и, отпихнув упавший рюкзак, с наслаждением падаю на песок и вытягиваюсь во весь рост. Почти во весь. Макушка упирается во что-то тёплое, мягкое и податливое.

Вдох-выдох, пауза в три удара сердца, вдох-выдох, пауза, и ещё троекратный повтор.

Свежая порция чистейшего воздуха наполняет лёгкие, разом прочищает мозги. Пока пытаюсь насытить кровь кислородом, параллельно тестирую тело. Руки-ноги двигаются, спина гнётся, шея поворачивается. Указательный и средний пальцы левой руки неестественно вывернуты и раздуты. Протезом дотягиваюсь до них, осторожно касаюсь. Резкая, острая боль – от фаланг до самого затылка. Но перелома нет. Сжав до хруста эмали зубы, один за другим дёргаю пальцы, возвращая фаланги на место. С влажным щелчком сомкнувшихся суставов вывих исправляется, пальцы шевелятся, к ним возвращается чувствительность.

Круто! Я, оказывается, сам себе эскулап. Никогда раньше подобных навыков не имел, а тут вдруг – раз! – и готово.

Но мгновением позже приходит осознание – навыков экстренного лечения не было у меня, который я, а вот у других, которые теперь я – такие знания и практика имелись в достатке.

Интересно, кто же я теперь? Остался ли я собой, или это теперь совершенно новая личность?

Опыт создаёт человека. А во мне теперь этого опыта – как минимум от четверых.

Сложно...

Решив не забивать больше голову в данный момент абсолютно лишней ерундой, приподнимаюсь на локтях, вывернув шею, смотрю в неожиданную подушку.

Попа. Округлая, туго обтянутая платьем. С одной стороны торчат стройные ножки, с другой – длинная коса и правая рука, вытянутая по направлению ко мне. Вокруг руки захлёстнут кожаный ремешок, вторым концом он теряется под рюкзаком. Приподнявшись чуть выше, вижу широкий след в песке: вот, значит, откуда это ощущение мешка цемента, взятого на буксир, взялось.

Осторожно распутываю ремешок – высохнет, намертво передавит руку. А под жарким солнцем этот процесс пройдёт крайне быстро. Поправив неловко подвёрнутую руку, перекатываю груз на спину. Девушка. Молодая. Мизинцем и безымянным пальцем нащупываю на шее артерию. Пульсирует. Слабенько, конечно, но уверенно, без сбоев.

Платье чёрное, длинное, с разрезом едва ли не до талии по обе стороны, общий покрой похож на китайские национальные ципао, разве что рукавов нет.

Уже-моё-знание раскрывается бутоном лёгкой головной боли, и кто-то из тех, которые теперь я, с внутренним содроганием опознаёт в наряде жреческую одежду хэльнар. Хэльнар, х'эль-эльнар, дети Звёзд. Высокие или высшие эльфы.

Обалдело смотрю на острые ушки, торчащие из-под растрёпанных волос. Куда там Галадриэль и прочим детям сумеречного разума сира Толкина. Тут, скорее, торжество истины, поставленное на поток японскими аниматорами. Ушки длинные, изящные, конусовидные, рисунок ушной раковины довольно глубокий, плавные линии наталкивают на одну мысль – тот, кто лепил это тело, абсолютно точно знал, как именно должны выглядеть совершенные длинные ушки.

Аккуратно стряхнув налипшие на безупречное лицо песчинки, поставил рюкзак на попа, укрыв тенью голову спасительницы. Именно спасительницы – ведь кто-то же меня тащил вперёд в те моменты, когда сознание и контроль полностью отказывали мне? Запользовав бритву Оккама, получаем простой, как две копейки, вывод: жизнью я обязан именно жрице.

С трудом поднявшись, я, борясь с ватными ногами, углубился в прибрежные заросли. Обострившийся нюх отчётливо говорил, что где-то поблизости есть как минимум ручеёк. Десяток шагов, едва ли больше, и вот он – петляет между стволами поразительно гладких пальм, проложив себе дорожку по каменистому руслу.

Да, люто хочется пить, но опыт того, кто теперь я, говорит – лучше перепроверить.

Борясь с искушением припасть к ручью и пить, пить, пить до посинения, я двинулся вверх по течению. Метров двадцать, может, немногим больше, и тонкая струйка упёрлась в каменный язык. Вода выбивалась на поверхность из разлома в камне, наполняла сначала природную чашу, образовавшуюся в скальном массиве, и, переливаясь узким мини-водопадом через бортик, образовывала именно тот самый ручей.

На всякий пожарный побродив по расширяющейся спирали вокруг водного выхода, других водоёмов не нашёл. Надеюсь, там, откуда этот ручей пришёл, никто в его водах не сдох. Было бы обидно, выжив при падении с многосотметровой высоты, сдохнуть от отравления трупным ядом.

Преодолевая соблазн с головой окунуться в каменную чашу, сначала помыл руки, используя в качестве природного абразива мелкий песок, в изобилии наличествующий на всём обозримом пространстве, и лишь убедившись, что кожа левой руки больше не несёт на себе следов грязи и крови, зачерпнул в ладонь воды, осторожно пригубил.

Вкуснятина!

Чистейшая, совершенно ледяная вода.

Пил долго, мелкими глотками, тщательно согревая во рту каждый раз маленькое количество живительной влаги: даря жизнь, она в лёгкую может и забрать её, достаточно лишь нахлебаться её до простуды и соплей. Без медикаментов и своевременной лекарской помощи такая простуда в краткий срок превратится в бронхит, а оттуда и до отёка лёгких раз плюнуть.

В конце концов, утолив жажду, занялся своим внешним видом.

Жара неимоверная, тяжёлая кожаная куртка создаёт полное впечатление мобильной сауны, потому – её долой. Некогда белая рубаха пестрит тёмно-алыми разводами, под ней – самодельный корсет из плотно намотанных бинтов. Под повязкой всё неимоверно чешется, но снимать пока что не рискну. Ну его нафиг, пусть лучше подзаживёт как следует.

В армейских штанах, плотных и не менее тяжёлых, тоже теплица. Таким макаром ещё пара часов, и птенцы появятся, не говоря уж о характерном запахе. Так что – осмотреться, насобирать широких огромных листьев, венчающих макушки молоденьких пальм, и, используя брючный ремень, соорудить из них юбку "а-ля папуас". Ботинки только снимать не буду, мало ли какая гадость здесь понатыкана под листьями?

Свернув пару кульков из пальмовых листьев, заполнил их водой и отправился на берег.

Эльфа в сознание так и не пришла, даже положение тела не поменяла. Расковыряв носком ботинка ямку, оставил в ней один листвяной кулёк. Вооружившись вторым, сел рядом с девушкой. Вода чуть стравливается, но мне это и надо. Поймав несколько капель на ладонь, смачиваю виски и лоб эльфийки.

Сия бесхитростная операция заканчивается невероятно бурным результатом: с хриплым выдохом девушка резко садится, глаза, поначалу лишённые всякого выражения, мгновенно прикипают взглядом к кульку.

Стараясь не делать резких движений, протягиваю самопальную чашу девушке.

Не берёт. Смотрит с подозрением. Крылья носа трепещут, не по выражению лица – скорее, по эмоциональному фону, – понимаю, что страдает от дикой жажды, но – боится принимать сей дар из моих рук.

Стараясь не делать резких движений, отпил из свёртка, напоказ приподняв его над головой и поймав ртом струйку живительной влаги. Проглотив воду, протянул кулёк эльфе.

С сомнением глядя на меня, девушка всё же приняла подношение. И так же, как я ранее, стала пить мелкими глотками.

Утолив жажду, остроухая кивнула:

– Каянтэ'ллех ил ам'маас. Намиле ххан.

– Ни бельмеса не понимаю, – иллюстрируя слова, погонял воздух ладонью рядом с ухом.

– Хумансы... – Вынесла вердикт жрица уже на понятном новому мне языке. – Говорю, что благодарна за воду и спасение. Мы в расчёте.

Голос у неё приятный, с какой-то едва уловимой затаённой хрипотцой. Каждый слог – как звон нематериальных колокольчиков, ласковый, обволакивающий.

Я пожал плечами:

– Ты помогла мне не утонуть, я, видимо, помог тебе с тем же самым. Так что действительно – в расчёте, – покосившись на второй кулёк, с огорчением констатировал, что упругие листья таки разошлись, напоив влагой песок. – Если хочешь умыться и привести себя в порядок, шагах в сорока отсюда есть выход ручья. Вода, правда, холоднючая...

Потратив минуту на размышления, девушка попыталась встать. Фигвам, национальная индейская изба. Ноги подломились, и девушка далеко не самым высокохудожественным образом раскорячилась на песке.

Стараясь не смотреть на великолепные ножки и место их соединения, обнажённые задравшимся сверх самого неприличия платьем, подхватил остроухую на руки и, мельком отметив, что весит она чуть больше пушинки, бодро зашагал к чаще.

Силы мои после питья восстановились в более чем достаточном количестве, так что усталости никакой не ощущалось, к тому же девушка действительно оказалась необычайно лёгкой – кажется, такую можно весь день на руках таскать – не устанешь.

Умывшись ледяной водой, эльфийка с видимым удовольствием распустила тугую шнуровку сандалий и с пробирающим до самых низменных глубин сущности сладострастным стоном опустила ноги в ручей.

– Странный у тебя наряд, хуманс, – остроухая кивнула на мою юбку. – Не припомню, чтобы твой народ когда-либо отказывался от штанов.

– В чистом теле – здоровый дух, – я назидательно поднял палец вверх. – Да и какой мой народ? Тот, который меня породил, тот, который воспитал, или тот, на благо которого я служил?

– Любой, – лаконично отрезала девушка, но, видя мой невысказанный вопрос, всё же смилостивилась: – Хумансовы мужчины лучше сгниют заживо, чем добровольно напялят на себя подобное.

– Значит, я не совсем хумансовый мужчина, – пожал я плечами. – И вообще, как пелось в одной песенке, – "Шотландские воины носят юбки, под которыми нет трусов..."

Выгнутая вопросительно бровка.

С широкой, искренней улыбкой раздвигаю листья, успевая заметить, как вспыхнули алым ушки эльфийки. А под листьями укороченные панталоны. Или семейники? Фиг поймёшь, как правильно назвать эту отрыжку дизайнерско-пошивного гения. Просто, неудобно, грубо. К тому же, с какими-то невнятными рюшечками. На фоне тончайшей работы эльфийского ципао – просто привет из каменного века.

– Не бойтесь, великолепная леди, я не шотландский воин, да и шотландцев стоит бояться только английским псам, – по-клоунски отвесив поклон, всё же удосужился поинтересоваться: – У меня с памятью наблюдаются небольшие проблемы, и я очень рассчитываю на твою помощь.

Девушка с подозрением посмотрела на меня:

– После Великого слияния – и небольшие проблемы? Хуманс, ты или издеваешься, или больной на всю голову.

– Честно, не имею ни малейшего понятия об этом самом Великом слиянии, – признался я, – да и издеваться даже в мыслях не было, тем более над столь очаровательной дочерью Звёзд.

Ну да, комплименты мои грубы и прямолинейны, но иное в голову всё равно не идёт, а доброе слово и остроухой приятно – вон как слегка смягчился строгий взгляд голубых, неестественно ярких глаз.

– В этом есть зерно здравого смысла, – после недолгого молчания вынесла вердикт эльфа. – После Великого слияния память твоя должна представлять собой лоскутное одеяло, хуманс. Ты сейчас даже не должен двигаться – только пускать слюни, пузырить сопли и ходить под себя. По крайней мере, моих сил на большую стабилизацию и не хватило. В тебе сейчас уживаются, как минимум, две дополнительных сущности. И у меня нет никаких иных версий, кроме непосредственного божественного вмешательства. Какому богу ты служишь?

Какому, нахрен, богу? Я вообще, как говорят отбитые на всю голову тотальной необразованностью типа глубокорелигиозные хумансы, аметист. Нет у меня никаких богов, не было и не будет. Даже Ктулху и ЛММ – хоть они и вправду забавные.

– Вариант "атеист" не принимается?

– Это что за религия? Никогда не слышала о таких служителях.

Я невольно улыбнулся:

– Атеист – если попроще, значит – верящий в торжество разума и науки. И богам в этой связке места нет.

Готов поклясться, что по тёмному колечку вокруг радужки эльфийки вспыхнула на короткий миг череда каких-то не то символов, не то рунообразных плетений, не то вообще клинопись. А после этого взгляд девушки потеплел. Реально потеплел.

– Ты не лжёшь, – констатировала она. И открыто улыбнулась: – Не ожидала встретить среди хумансов каолэ'ньер.

– Эм... А перевод у этого слова есть?

Девушка кивнула:

– Я не настолько хорошо знаю языки хумансов, чтобы дословно и точно перевести, слишком разнится понятийно-смысловой аппарат. Но приблизительно – идущие Путём разума.

Спохватившись, обеспокоенно спросил эльфу:

– Леди, ноги не простудите?

– Ой, и вправду, – мило смутившись, остроухая красавица перебралась на сухое место. После этого принюхалась к порыву ветра, пришедшего из глубин острова и тут же попыталась вскочить на ноги. Видимо, это только на меня вода так ободряюще подействовала, эльфийка же, ойкнув, взмахнула руками и едва не упала – успел подхватить в самый последний момент.

– Что случилось?

– Я не знаю, каким образом ты расположил к себе богов, но они сегодня явно на твоей стороне, каолэ'ньер. Мы на острове Магнилак, именно здесь корабль должен был сделать остановку на несколько дней.

При этих словах в памяти развернулся новый цветок знания: и вправду, тот, чьё тело я занимаю, был в курсе о планируемых остановках на пути следования. И не придал этому никакого внимания – время не поджимало, торопиться некуда, да и просто интересно, как и чем живут в других странах.

– Может, всё-таки отпустишь меня?

А вот не хочется отпускать её. Пахнет, несмотря на отчётливые нотки пота, морской соли и водорослей, чертовски приятно. Тёплая, сильная – под тканью ципао перекатываются великолепные мускулы. Но – надо. А то фиг этих эльфов поймёшь, может, ещё обидится на ровном месте.

Осмотревшись, усадил жрицу в тенёк от каменного языка – немножко, но посвежее, чем на солнцепёке.

– Скажи, а ты тоже из каоленьеров?

Девушка прыснула в кулачок, в глазах заплясало веселье:

– Хумансы, – сотрясаясь от смеха, выдала она. – Лучше уж называй идущими Путём разума. Или атеистами.

– М? Не так сказал?

– То, что ты чудовищно коверкаешь ланна-хэльнари, это полбеды. Вторая половина – в ударениях и акцентах.

– Так что же я сказал-то такого смешного?

Эльфийку вновь разобрал смех. Наконец, успокоившись и вытирая подступившие слёзы, девушка пояснила:

– Бегущие без ума – вот что ты сказал.

Да я, батенька, просто лингвист-самородок!

Ладно, замнём для ясности. А вот кое-что уточнить надо.

– Так всё же – ты тоже из идущих Путём разума?

– А по мне незаметно?

Я развёл руками:

– Мой опыт общения с детьми Звёзд равен нулю. Как-то раньше совершенно не доводилось пересекаться с твоим народом столь близко.

Эльфа почесала кончик носа:

– Да. Я из каолэ'ньер.

– А жреческая одежда?

– Не жреческая – храмовническая, – поправила меня эльфийка. – Храм Разума. Так сложилось, что разница в одеяниях жрецов и храмовников не столь уж и велика. Но на будущее всё же запомни: хиэль но-тарр, печать Пути, – эльфа указала на едва заметную вышивку на ципао, – у жрецов полностью покрывает традиционную одежду, у служителей Храмов – лишь малую часть. Чем ярче и больше перья павлина, тем больше ему оказывают внимания.

Последнюю фразу девушка произнесла с плохо скрываемым презрением, и я не преминул воспользоваться предоставленным шансом и уронить на вроде бы благодатную почву зерно взаиморасположения:

– Павлин – та же курица, и рано или поздно его путь закончится в пасти хищника или на кухне.

Эльфийка, окинув меня не выражающим ничего взглядом, вдруг хитро и чертовски располагающе улыбнулась:

– Сработаемся, хуманс, – после чего протянула мне раскрытую левую руку. – Сеяшантерианайя хел'Навианас алмо-ни'Тхэй-и-Шатогалл.

Протянул свою руку навстречу, ожидая рукопожатия ладонь в ладонь, но – нет. Девушка ухватила меня за предплечье, качнув корпусом так, что её предплечье легло в мою ладонь. Приветствие из Средневековья Земли, только руки левые. Помнится, Пашка звал такой хват славянским – от сердца к сердцу.

– Бронеслав, – видя немой вопрос, дополнил, приплетя квэнту последней игры: – но больше известен как Никас Иеронна Аулюс. Можно просто – Ник по прозвищу Потёмкин.

– Ну и имена у вас, хумансов, язык сломаешь, – посетовала эльфийка.

– Взаимно, – вернул ей шпильку. – А могу я тебя называть Шантери или Сея?

– Нет, – мило улыбнулась девушка. – Принимая во внимание твоё неведение, так и быть, сатисфакции требовать не буду, и разрешаю впредь называть меня Сеяшантери.

Я пошкрябал пятернёй в затылке.

– Я что-то не то сказал?

– Считай, на волосок разминулся с оскорблением чести. Но кто знает, как сплетутся нити Судьбы? Может, когда-нибудь ты заслужишь право так обращаться ко мне.

Приплыли. У девочки какой-то лютый пунктик на краткие имена. Хотя... Не зная эльфийского, что я могу сделать? Может, сокращение слишком грубо, или излишне запанибратское, или вообще – имеет дико негативное значение, навроде как от старого имени Прасковья – ныне абсолютно однозначное – Параша?

– Виноват, исправлюсь, – придурковато козырнув, вспомнил о рюкзаке. – Может, позавтракаем?

Глава 2. Муха – это маленькая птичка

А капитан-смертник оказался-таки прав: шмотки у меня с сюрпризами. Вытаскивая саблю из ножен, на автомате чуть довернул, вдавив, неприметное окольцовье под гардой – если хватануть оружие без отключения ловушки, четыре подпружиненных выкидных лезвия гарантированно оставят тебе вместо руки сильно нашинкованную культяпку. Карманы и куртки, и штанов столь же богаты на неприятности: скрытые крючки, иголки, гибкие лезвия – богатая фантазия у бывшего владельца тела была.

Рюкзак так вообще – шедевр оборонительной паранойи: петли из практически невидимой сверхтонкой лески, способные, по новой памяти, с лёгкостью резать и плоть, и кости, те же лезвия, заточенные и смазанные какой-то отравляющей гадостью пуговицы и элементы молний, иглы, иголки и булавки с аналогичной начинкой – всевозможных ядов на них хватит, чтобы отправить на тот свет небольшую армию.

Впрочем, рефлексы и навыки прежнего хозяина остались со мной, а потому в теперь уже своих вещах копался без опаски.

Содержимое вещмешка, кстати, ввело в ступор: вещи вроде как мои большей частью – те, земные, но – как будто талантливо зареплицированны под старину. Швейцарский нож пластик рукояти сменил на шершавое, нескользкое дерево, подрос в толщину и обзавёлся дополнительной мелкозубой пилой и ещё одним клинком – длинным и узким шипообразным. Газовая реплика зиппо трансформировалась в толстую зажигалку на основе жидкостного топлива, по запаху, правда, так и не определил, что же именно это – керосин или его производные.

Двойная смена белья, четыре портянки из тонкой, но от того не менее эффективной в работе ткани, фляга – та самая, с секретом, пенал в ладонь размером и толщиной чуть меньше сантиметра – там, помимо ножниц, опасной бритвы и кусачек для ногтей в отдельной секции лежал набор отвёрток, ключей, бит и мелких болтиков. Как понимаю, ремкомплект для протеза.

На дне покоился увесистый свёрток странной бумаги. Только благодаря новой памяти опознал в нём неприкосновенный запас армейской еды. Дрянь галимая, конечно, но для одного человека протянуть на таком пайке неделю вполне реально. Потом, конечно, сомнительная радость организму в виде лютого запора обеспечена. Но мне главное – в данный момент восполнить запас своих сил и накормить эльфийку. А там что-нибудь, да придумаю.

Совершенно неожиданно нашёл на самом дне, под фальшивой подкладкой, две пачки тонких ментоловых сигарет в заводской упаковке. Или тот, кто меня сюда забросил, проморгал иномирный артефакт, или же осознанно позволил ему попасть сюда вместе со мной.

В любом случае, тонкие я принципиально не курю – слишком слабые, а без фильтра – лучше уж самосада затянуть. Ну а сейчас вообще есть мешочек с трубкой и кисетом, полным рубленными сухими листьями ароматного табакоподобного растения.

Там же, в недрах рюкзака, нашлось маленькое круглое зеркало, коим я не преминул воспользоваться.

М-да... А не так уж и сильно изменился. Лицо чуть пошире, скулы немного более чётко выделяются, под левым глазом россыпь мелких длинных шрамов, старых, почти рассосавшихся. Аккуратная бородка с россыпью свежей щетины вокруг. Глаза только значительно изменились – вместо невыразительных зеленовато-серых приобрели некую фиалковость, с трудноуловимым серебристым блеском где-то внутри. У людей таких не встречал. По крайней мере, на Земле.

Остальная мелочь интереса не вызвала, да и не особо по карманам шарил.

Вытащив НЗ, вскрыл упаковку. Галеты, плоские кругляши консервов, бумажные пакетики с сушёными, растёртыми в пыль фруктами: лимон, яблоко, некий акайан и прочие неведомые новому мне дары природы, – добавь воды, и получишь, в зависимости от её концентрации, сок или пюре. Так же в наличии оказались семь суточных порций уже готовых каш. Так же добавить воды в специальный клапан, защёлкнуть его, и оставить на углях или в золе.

Насобирав сушняка, выкопал в песке ямку, укрепив её стены собранными поблизости камнями, и организовал костёр. Жаль, нет ни котелка, ни кружки, но и эту проблему решили: эльфийка нашла плоскую гальку эпических размеров, главным достоинством которой было наличие внушительного углубления по центру. Прошоркав каменюку водой с песком, очистив, насколько это возможно, от фрагментов водорослей и прочих останков, залили в полость воду и присобачили на трёх камнях над огнём.

Вскоре вода прогрелась достаточно, чтобы можно было её использовать для каши и сока, чем я и занялся. Вместо кружек и тарелок идеально подошли сухие скорлупки пальмовых плодов, отдалённо похожих на кокосы.

От галет отказались: более безвкусной и твёрдой дряни мне ещё не доводилось пробовать. Сеяшантери вообще долго отплёвывалась, порывалась промыть рот с песком и клялась всеми знаниями, что более мерзкой пытки пищей не придумали даже жрецы бога наказаний.

В принципе, именно галеты, в основном, и обеспечивали проблемы с животом. Так что лучше отложить их на самый крайний случай.

А вот консервы оказались очень даже недурны. Крупные кусочки мяса под лёгким слоем желе, с обязательным крупным комком животного жира. Эльфийка от своей половины комка отказалась, удовольствовавшись исключительно мясом, и я бухнул в свою порцию каши все, что осталось в банке.

Весьма съедобно!

Покончив с завтраком и закидав костёр, мы двинулись вглубь острова. Эльфийка поначалу порывалась приспособить в качестве посоха какую-нибудь корягу, но достойных, увы, не нашлось – или рассыпались от малейшей нагрузки, или ломались от самого несерьёзного напряжения. Так что пришлось ей в качестве опоры использовать мою руку. А я что? Я очень даже не против.

В качестве точки ПМЖ выбрали трещину в скале: природный козырёк вполне мог спасти от дождя, а глубина образовавшейся пещерки позволяла без проблем соорудить две лежанки и организовать столешницу из более-менее плоских камней. В сотне метров от разлома бодренько шумел невысокий водопад. Чаша под ним, полная мелкого белого песка, превращала это место в удивительно красивый душ: вокруг зелень, густые высокие кусты, а сама вода неожиданно тёплая – вероятно, выше по течению имеется неглубокое озерцо или заводь.Если двигаться вдоль скального образования дальше, можно найти удобные для подъёма и спуска места. В противоположной от пещеры стороны скала росла, плавно перетекая в нависающий над берегом обрыв. Подняться негде, ничего полезного не наблюдается, зато изломанная линия каменного обреза великолепно играет роль стенок, создавая вереницу естественных перегородок.